— просил я недоверчиво. Арбалет мне понравился, я люблю такие красивые пижонские штучки, но он, казалось, скорее мог бы стать украшением коллекции, чем боевым оружием. ДД смутился.
— Он носит имя «Нефритовый Змей», — повторил он упрямо. — А еще к нему прилагается стрела, которая зовется Жало.
Лопухин развязал тесемки зеленого брезентового чехла из-под спиннинга и извлек оттуда стрелу. Стрела была вполне современная — тяжелая короткая спица из серебристого металла, может быть, титана. На конце ее, прочно схваченный металлическими кольцами, крепко сидел наконечник длиной с указательный палец, искусно выточенный из полупрозрачного желтоватио-черного камня. Острие его было раздвоено и действительно напоминало жало.
— Старое древко, разумеется, давно рассыпалось, — ДД погладил блестящий металл. — Но наконечник настоящий, древний, он тоже хранился в дацане… Дед считал, что именно Жало должно поразить Хромца в точку, на два пальца отстоящую от переносицы.
— Очень может быть, — сказал я. — Но я не умею стрелять из арбалета.
— Это достаточно несложно, — неожиданно умелыми движениями пальцев ДД отвинчивал наконечник вместе с крепежными лапками. — Сейчас я покажу тебе, как надо…
Он осторожно опустил наконечник на стол и положил обезглавленную стрелу на ложе. После этого укрепил тетиву и с видимым усилием взвел рычаг.
— Европейские арбалеты удобнее, — пыхтя пожаловался он, — там вместо рычага — колесико…
— Ну, и в кого ты собираешься стрелять? — спросил я. — В одиноких пьяных прохожих?
— Можно попробовать в коридоре, — неуверенно отозвался Лопухин. — Все равно стрела без наконечника, ну, отлетит в крайнем случае.
— Пойдем, посмотрим, — сказал я притихшей Наташе. — Интересно все-таки.
Конечно, вряд ли мы выбрали подходящее время для подобных развлечений, но и ДД, и Наташу надо было чем-то отвлечь. Мы вышли в прихожую, откуда открывался вид на относительно незагроможденный скелет коридора длиной метров десять. Лопухин отошел к самой двери, прижал ложе арбалета к правому плечу и прицелился в календарь, висевший на противоположной стене.
— Вижу я плохо, — предупредил он, — поэтому могу и промахнуться. Но делается все именно так…
Палец его медленно заскользил к причудливо изогнутому спусковому крючку. Я внимательно следил за его манипуляциями. Излишне внимательно.
— Тень! — закричала изо всех сил Наташа, показывая на дверь кабинета.
Я развернулся к ней, на долю секунды опередив Лопухина, и успел увидеть бесформенный громадный силуэт, чернильным пятном расползавшийся на фоне стеклянных дверей кабинета, где лежало тело Романа Сергеевича. В следующий миг ДД, тоже развернувшись, спустил курок, и тяжелая стрела, ухнув в воздухе, вонзилась в притолоку над дверью, где только что извивалась, растворяясь в воздухе, чудовищная фигура. Но Тень уже исчезла.
— Хорошо стреляешь, — с трудом выговорил я.
Не без опаски я приблизился к дверям кабинета и попытался выдернуть стрелу. Это удалось мне лишь после того, как я приволок из глубин коридора какой-то ящик и встал на него — древко вошло в притолоку сантиметра на три.
— Что это было? — неестественным голосом спросила сзади Наташа.
— Ты же сама ответила, — отозвался ДД. — Это была Тень. Тень Хромца.
Наташа подошла ко мне и притронулась к моему плечу.
— Да, Ким? Это действительно была Тень?
— Не знаю, — сказал я, польщенный, что она обратилась именно ко мне. — Не уверен. Может быть, нам показалось…
— Всем троим? — спросил Лопухин.
— Может быть, абажур в комнате качнулся, — стоял я на своем. — Во всяком случае, это совсем не похоже на ту Тень, которую я видел вчера. Ту просто нельзя было отличить от человека. А это так, нервишки пошаливают…
Повисла напряженная, гнетущая тишина. Я повертел в руках стрелу.
— Схожу, посмотрю, все ли там в порядке, — произнес я и, понимая, что опять сморозил глупость, сделал шаг к двери кабинета. Взялся за гладкую бронзовую ручку и начал поворачивать. В следующий момент я отчетливо понял, что не хочу открывать дверь и заходить в комнату.
В кабинете горел свет.
Тихий, приглушенный свет настольной лампы — той самой лампы, что освещалa вчера наше бесславное побоище с Тенью лысого урода. В этом свете не было бы абсолютно ничего страшного, если бы я не помнил, что, вытолкав из кабинета ДД, я автоматически щелкнул выключателем на стене, и в комнате стало темно. Если бы я не помнил темных дверей кабинета, на которые оглянулся, когда мы шли на кухню.
Я повернул ставшую холодной и скользкой ручку до упора и слегка толкнул дверь. В ноздрях у меня защипало — воздух в комнате, казалось, был перенасыщен озоном, в нем чувствовалось потрескивающее напряжение, словно под линией высоковольтных передач. Я сделал два очень коротких шага и остановился.
Голова Романа Сергеевича свешивалась с кушетки.
Я заставил себя приблизиться. Было такое ощущение, что тело старика наполовину сползло на пол. Одна из его худых длинных рук пальцами касалась паркета. Страшный фиолетовый отпечаток по-прежнему выделялся на сухой желтой коже, обтягивающей лоб старика. Но появилось и кое-что другое, что было, на мой взгляд, похуже всяких фиолетовых пятен.
Глаза старика были широко раскрыты. В них застыл непередаваемый словами, невыносимый ужас. Эти глаза видели что-то такое, от чего хотелось умереть, превратиться в пыль, исчезнуть… Но я твердо помнил, что розовощекий врач закрыл Роману Сергеевичу глаза перед тем, как уехать со своей реанимационной бригадой.
Дрожащими руками я осторожно взял голову Романа Сергеевича и с уcилием — мешали закаменевшие мышцы шеи — переложил ее обратно на подушку. От явственного следа на накрахмаленной наволочке до края тахты было сантиметров тридцать. Я попытался уверить себя, что это ДД в панике задел своей нескладной рукой подушку и сдвинул голову старика на край. Бесполезно. Я слишком хорошо натренировал себя на фиксирование мельчайших деталей, чтобы не помнить, как лежал Лопухин-старший, когда мы выходили из кабинета. Затем я подумал, что, быть может, розовощекий ошибся, и Роман Сергеевич не был еще мертв некоторое время после отъезда «Скорой». Но я своими глазами видел застывшее, отмеченное печатью смерти лицо, безжизненно упавшие руки, видел то, что несомненно и бесповоротно указывает на наступление смерти.
Все еще содрогаясь, я положил ладонь на глаза Романа Сергеевича и опустил ему веки. Потом прикрыл ему лицо простыней, испытав болезненное облегчение, когда черный отпечаток оказался спрятан под толстым полотном. Сзади скрипнула дверь, и я обернулся, чувствуя, как исчезает пол под ногами.
Но это был ДД. Он вошел и тут же потянул носом воздух. Откуда этот странный запах озона? Что произошло в этой комнате, пока мы пили коньяк и обсуждали ненужные вопросы?
— Все нормально, — сказал я, делая шаг навстречу ДД и отсекая его от кушетки. — Просто мы забыли закрыть твоему деду лицо, и я сделал это. Пойдем, Дима, здесь нет никаких следов Тени…
— Запах, — произнес ДД странным голосом. — Ты чувствуешь запах, Ким?
— Ну, — неуверенно ответил я. — Ну, пахнет чем-то… В чем дело-то, Дима?
— Факелы Аннунаков, — непонятно пробормотал он. — Мне это не нравится… Совсем не нравится, Ким!
— Ладно, — сказал я, крепко беря его под руку. — Пошли к Наташе. В конце концов, непорядочно так надолго оставлять девушку одну…
Я напряженно соображал, заметил ли кто-нибудь кроме меня изменения, произошедшие с комнатой. Наташа была все время в кухне и не видела вообще ничего — в том числе и света, сначала погасшего, а затем загадочным образом включившегося. Лопухин видел, как я выключал свет, но едва ли запомнил это. Он не видел свисавшего с кушетки тела старика и бросающего в дрожь выражения его открытых глаз. Зато он почувствовал запах, и это почему-то сильно его взволновало. «Узнать, почему», — автоматически отметил я. И, наконец, все мы видели Тень за дверями кабинета. Теперь я был абсолютно уверен, что Хромец приходил вновь и что-то делал с телом Романа Сергеевича, но вот что…
В этот момент ДД вырвал свою руку из моих тисков и, задев по пути худым плечом Наташу, двинулся, шатаясь, в глубину коридора. У поворота на кухню он наткнулся на стену и бессильно привалился к ней.
— Все, — простонал он, — все бесполезно.
— Ты что? — я схватил его за плечо. — Что ты, Димка? Что бесполезно?
— Все… Бороться бесполезно… Прятать Чашу… Ким, неужели ты не понимаешь, он неизмеримо сильнее нас! Он может проникать к нам в дома, может подслушивать наши разговоры, может убивать нас на расстоянии… И у него впереди — тысячелетия, а у нас только короткая человеческая жизнь…
Он снова готов был расплакаться. Я сделал два коротких шага и оказался прямо перед ним. Отвел правую руку и влепил ему довольно-таки сильную пощечину. Не скажу, чтобы я сделал это с сожалением.
Он дернулся и уставился на меня удивленными близорукими глазами. Мало я тебе дал, мерзавец, подумал я сладострастно.
— Ты порешь чушь, Дима, — четко проговорил я. — Преимущества Хромца не настолько велики. Да, он может являться к нам в виде Тени, но он не может присутствовать при разговоре, будучи невидимым. Мысли он тоже, очевидно, не читает, иначе ему не пришлось бы допытываться у твоего деда, где спрятана Чаша. Убить нас он может, но на это уйдет огромное количество его Силы, которая, скорее всего, нужна ему для других целей (про то, что Хромец может превосходно расправляться с людьми без всяких там мистических штучек, я предпочел умолчать). И, наконец, главное наше преимущество — мы знаем, где спрятана Чаша, а Хромец этого не знает. А стало быть, мы можем диктовать ему свои условия, и вообще, наше положение не так плохо, как кажется, — тут я снова вспомнил Романа Сергеевича и примолк.
— Правда, Дима, — поддержала меня Наташа, — наверняка что-то можно придумать.
Лопухин опустился на пол, сложившись, как шарнирная конструкция, — торчком торчали острые колени.
— Я не уверен, — начал он слабым голосом и осекся. — Я не уверен в том, что Хромец не знает, где спрятана Чаша.
— Почему? — спросил я.
— Потому что я не знаю, что сказал ему дед, — голос ДД был неестественно спокоен, и это не понравилось мне больше, чем все его крики и слезы. — Потому что я все время пытаюсь понять, что могло заставить его убить деда — деда, который был хранителем Чаши. Потому что ответ на этот вопрос может быть только один — дед отдал ему тайну Чаши.
— Дима, что ты говоришь! — возмутилась Наташа. — Как твой дед мог рассказать что-нибудь этому… монстру?
— Не понимаю твоей логики, — холодно сказал я. — С какой стати Роман Сергеевич отдал бы своему заклятому врагу секрет, который он оберегал всю жизнь? Из-за которого сидел в лагере. По-моему, Дима, ты плохо думаешь о своем деде… Ни за что в жизни…
ДД поднял на меня полные слез глаза.
— Да, — ответил он все тем же жутковато-спокойным голосом. — Да, ни за что в жизни. Но не после смерти.
Я почувствовал, как холодная молния пронзила мой позвоночник. В уши снова полился зловещий змеиный шепот: «Мертвые не лгут, Роман… ты же знаешь, что я умею допрашивать мертвых…», и я понял, что делал Хромец в кабинете Лопухина-старшего.
— Факелы Аннунаков, — продолжал между тем ДД. — Я понял это, как только вошел в комнату… Электричество, атмосферное электричество… Им пользовались в Вавилоне жрецы подземных богов, — Аннунаков — чтобы возвращать жизнь в мертвые тела. Электричество и черная магия… У них были специальные батареи, с их помощью можно было гальванизировать трупы, к которым на время возвращалась жизнь. Такие тела были полностью лишены воли, они делали все, что бы им ни приказали. И они отвечали на все вопросы, –память их человеческого существования оставалась нетронутой. Потому-то Хромец и убил деда… Он знал, что дед не сможет сопротивляться ему после смерти. И теперь он знает, где спрятана Чаша… Знает все…
— Прекрати! — рявкнул я, увидев, как побелела Наташа. — Прекрати немедленно! Все это чушь, Дима! Если бы Хромец мог вытворять такие штуки, он узнал бы о том, где спрятана Чаша, еще у первых Итеру!
Глаза, подумал я, вспомни о глазах!
ДД не слушал меня. Он, словно тряпичная кукла, склонил голову на колени, но на этот раз не заплакал — просто сидел, спрятав глаза, как будто смотреть на нас ему было противно.
— А я… — глухо пробормотал он. — Я в это время… мы в это время…
Он не договорил.
Наташа рывком склонилась над ним, подняла его голову и прошептала:
— Где спрятана Чаша, Дима? Куда твой дед ее спрятал?
И произошло невероятное — ДД улыбнулся. Не усмехнулся кривой и горькой усмешкой, а улыбнулся искренней улыбкой человека, которому есть чему порадоваться в этой жизни.
— Там, куда Хромец никогда не сунется, — сказал он твердо. — Среди тех, кого он боится больше всего на свете. Чаша находится в террариуме, в секторе ядовитых змей.
11. МОСКВА, 1991 год. РАРИТЕТ ЛОПУХИНА.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Он носит имя «Нефритовый Змей», — повторил он упрямо. — А еще к нему прилагается стрела, которая зовется Жало.
Лопухин развязал тесемки зеленого брезентового чехла из-под спиннинга и извлек оттуда стрелу. Стрела была вполне современная — тяжелая короткая спица из серебристого металла, может быть, титана. На конце ее, прочно схваченный металлическими кольцами, крепко сидел наконечник длиной с указательный палец, искусно выточенный из полупрозрачного желтоватио-черного камня. Острие его было раздвоено и действительно напоминало жало.
— Старое древко, разумеется, давно рассыпалось, — ДД погладил блестящий металл. — Но наконечник настоящий, древний, он тоже хранился в дацане… Дед считал, что именно Жало должно поразить Хромца в точку, на два пальца отстоящую от переносицы.
— Очень может быть, — сказал я. — Но я не умею стрелять из арбалета.
— Это достаточно несложно, — неожиданно умелыми движениями пальцев ДД отвинчивал наконечник вместе с крепежными лапками. — Сейчас я покажу тебе, как надо…
Он осторожно опустил наконечник на стол и положил обезглавленную стрелу на ложе. После этого укрепил тетиву и с видимым усилием взвел рычаг.
— Европейские арбалеты удобнее, — пыхтя пожаловался он, — там вместо рычага — колесико…
— Ну, и в кого ты собираешься стрелять? — спросил я. — В одиноких пьяных прохожих?
— Можно попробовать в коридоре, — неуверенно отозвался Лопухин. — Все равно стрела без наконечника, ну, отлетит в крайнем случае.
— Пойдем, посмотрим, — сказал я притихшей Наташе. — Интересно все-таки.
Конечно, вряд ли мы выбрали подходящее время для подобных развлечений, но и ДД, и Наташу надо было чем-то отвлечь. Мы вышли в прихожую, откуда открывался вид на относительно незагроможденный скелет коридора длиной метров десять. Лопухин отошел к самой двери, прижал ложе арбалета к правому плечу и прицелился в календарь, висевший на противоположной стене.
— Вижу я плохо, — предупредил он, — поэтому могу и промахнуться. Но делается все именно так…
Палец его медленно заскользил к причудливо изогнутому спусковому крючку. Я внимательно следил за его манипуляциями. Излишне внимательно.
— Тень! — закричала изо всех сил Наташа, показывая на дверь кабинета.
Я развернулся к ней, на долю секунды опередив Лопухина, и успел увидеть бесформенный громадный силуэт, чернильным пятном расползавшийся на фоне стеклянных дверей кабинета, где лежало тело Романа Сергеевича. В следующий миг ДД, тоже развернувшись, спустил курок, и тяжелая стрела, ухнув в воздухе, вонзилась в притолоку над дверью, где только что извивалась, растворяясь в воздухе, чудовищная фигура. Но Тень уже исчезла.
— Хорошо стреляешь, — с трудом выговорил я.
Не без опаски я приблизился к дверям кабинета и попытался выдернуть стрелу. Это удалось мне лишь после того, как я приволок из глубин коридора какой-то ящик и встал на него — древко вошло в притолоку сантиметра на три.
— Что это было? — неестественным голосом спросила сзади Наташа.
— Ты же сама ответила, — отозвался ДД. — Это была Тень. Тень Хромца.
Наташа подошла ко мне и притронулась к моему плечу.
— Да, Ким? Это действительно была Тень?
— Не знаю, — сказал я, польщенный, что она обратилась именно ко мне. — Не уверен. Может быть, нам показалось…
— Всем троим? — спросил Лопухин.
— Может быть, абажур в комнате качнулся, — стоял я на своем. — Во всяком случае, это совсем не похоже на ту Тень, которую я видел вчера. Ту просто нельзя было отличить от человека. А это так, нервишки пошаливают…
Повисла напряженная, гнетущая тишина. Я повертел в руках стрелу.
— Схожу, посмотрю, все ли там в порядке, — произнес я и, понимая, что опять сморозил глупость, сделал шаг к двери кабинета. Взялся за гладкую бронзовую ручку и начал поворачивать. В следующий момент я отчетливо понял, что не хочу открывать дверь и заходить в комнату.
В кабинете горел свет.
Тихий, приглушенный свет настольной лампы — той самой лампы, что освещалa вчера наше бесславное побоище с Тенью лысого урода. В этом свете не было бы абсолютно ничего страшного, если бы я не помнил, что, вытолкав из кабинета ДД, я автоматически щелкнул выключателем на стене, и в комнате стало темно. Если бы я не помнил темных дверей кабинета, на которые оглянулся, когда мы шли на кухню.
Я повернул ставшую холодной и скользкой ручку до упора и слегка толкнул дверь. В ноздрях у меня защипало — воздух в комнате, казалось, был перенасыщен озоном, в нем чувствовалось потрескивающее напряжение, словно под линией высоковольтных передач. Я сделал два очень коротких шага и остановился.
Голова Романа Сергеевича свешивалась с кушетки.
Я заставил себя приблизиться. Было такое ощущение, что тело старика наполовину сползло на пол. Одна из его худых длинных рук пальцами касалась паркета. Страшный фиолетовый отпечаток по-прежнему выделялся на сухой желтой коже, обтягивающей лоб старика. Но появилось и кое-что другое, что было, на мой взгляд, похуже всяких фиолетовых пятен.
Глаза старика были широко раскрыты. В них застыл непередаваемый словами, невыносимый ужас. Эти глаза видели что-то такое, от чего хотелось умереть, превратиться в пыль, исчезнуть… Но я твердо помнил, что розовощекий врач закрыл Роману Сергеевичу глаза перед тем, как уехать со своей реанимационной бригадой.
Дрожащими руками я осторожно взял голову Романа Сергеевича и с уcилием — мешали закаменевшие мышцы шеи — переложил ее обратно на подушку. От явственного следа на накрахмаленной наволочке до края тахты было сантиметров тридцать. Я попытался уверить себя, что это ДД в панике задел своей нескладной рукой подушку и сдвинул голову старика на край. Бесполезно. Я слишком хорошо натренировал себя на фиксирование мельчайших деталей, чтобы не помнить, как лежал Лопухин-старший, когда мы выходили из кабинета. Затем я подумал, что, быть может, розовощекий ошибся, и Роман Сергеевич не был еще мертв некоторое время после отъезда «Скорой». Но я своими глазами видел застывшее, отмеченное печатью смерти лицо, безжизненно упавшие руки, видел то, что несомненно и бесповоротно указывает на наступление смерти.
Все еще содрогаясь, я положил ладонь на глаза Романа Сергеевича и опустил ему веки. Потом прикрыл ему лицо простыней, испытав болезненное облегчение, когда черный отпечаток оказался спрятан под толстым полотном. Сзади скрипнула дверь, и я обернулся, чувствуя, как исчезает пол под ногами.
Но это был ДД. Он вошел и тут же потянул носом воздух. Откуда этот странный запах озона? Что произошло в этой комнате, пока мы пили коньяк и обсуждали ненужные вопросы?
— Все нормально, — сказал я, делая шаг навстречу ДД и отсекая его от кушетки. — Просто мы забыли закрыть твоему деду лицо, и я сделал это. Пойдем, Дима, здесь нет никаких следов Тени…
— Запах, — произнес ДД странным голосом. — Ты чувствуешь запах, Ким?
— Ну, — неуверенно ответил я. — Ну, пахнет чем-то… В чем дело-то, Дима?
— Факелы Аннунаков, — непонятно пробормотал он. — Мне это не нравится… Совсем не нравится, Ким!
— Ладно, — сказал я, крепко беря его под руку. — Пошли к Наташе. В конце концов, непорядочно так надолго оставлять девушку одну…
Я напряженно соображал, заметил ли кто-нибудь кроме меня изменения, произошедшие с комнатой. Наташа была все время в кухне и не видела вообще ничего — в том числе и света, сначала погасшего, а затем загадочным образом включившегося. Лопухин видел, как я выключал свет, но едва ли запомнил это. Он не видел свисавшего с кушетки тела старика и бросающего в дрожь выражения его открытых глаз. Зато он почувствовал запах, и это почему-то сильно его взволновало. «Узнать, почему», — автоматически отметил я. И, наконец, все мы видели Тень за дверями кабинета. Теперь я был абсолютно уверен, что Хромец приходил вновь и что-то делал с телом Романа Сергеевича, но вот что…
В этот момент ДД вырвал свою руку из моих тисков и, задев по пути худым плечом Наташу, двинулся, шатаясь, в глубину коридора. У поворота на кухню он наткнулся на стену и бессильно привалился к ней.
— Все, — простонал он, — все бесполезно.
— Ты что? — я схватил его за плечо. — Что ты, Димка? Что бесполезно?
— Все… Бороться бесполезно… Прятать Чашу… Ким, неужели ты не понимаешь, он неизмеримо сильнее нас! Он может проникать к нам в дома, может подслушивать наши разговоры, может убивать нас на расстоянии… И у него впереди — тысячелетия, а у нас только короткая человеческая жизнь…
Он снова готов был расплакаться. Я сделал два коротких шага и оказался прямо перед ним. Отвел правую руку и влепил ему довольно-таки сильную пощечину. Не скажу, чтобы я сделал это с сожалением.
Он дернулся и уставился на меня удивленными близорукими глазами. Мало я тебе дал, мерзавец, подумал я сладострастно.
— Ты порешь чушь, Дима, — четко проговорил я. — Преимущества Хромца не настолько велики. Да, он может являться к нам в виде Тени, но он не может присутствовать при разговоре, будучи невидимым. Мысли он тоже, очевидно, не читает, иначе ему не пришлось бы допытываться у твоего деда, где спрятана Чаша. Убить нас он может, но на это уйдет огромное количество его Силы, которая, скорее всего, нужна ему для других целей (про то, что Хромец может превосходно расправляться с людьми без всяких там мистических штучек, я предпочел умолчать). И, наконец, главное наше преимущество — мы знаем, где спрятана Чаша, а Хромец этого не знает. А стало быть, мы можем диктовать ему свои условия, и вообще, наше положение не так плохо, как кажется, — тут я снова вспомнил Романа Сергеевича и примолк.
— Правда, Дима, — поддержала меня Наташа, — наверняка что-то можно придумать.
Лопухин опустился на пол, сложившись, как шарнирная конструкция, — торчком торчали острые колени.
— Я не уверен, — начал он слабым голосом и осекся. — Я не уверен в том, что Хромец не знает, где спрятана Чаша.
— Почему? — спросил я.
— Потому что я не знаю, что сказал ему дед, — голос ДД был неестественно спокоен, и это не понравилось мне больше, чем все его крики и слезы. — Потому что я все время пытаюсь понять, что могло заставить его убить деда — деда, который был хранителем Чаши. Потому что ответ на этот вопрос может быть только один — дед отдал ему тайну Чаши.
— Дима, что ты говоришь! — возмутилась Наташа. — Как твой дед мог рассказать что-нибудь этому… монстру?
— Не понимаю твоей логики, — холодно сказал я. — С какой стати Роман Сергеевич отдал бы своему заклятому врагу секрет, который он оберегал всю жизнь? Из-за которого сидел в лагере. По-моему, Дима, ты плохо думаешь о своем деде… Ни за что в жизни…
ДД поднял на меня полные слез глаза.
— Да, — ответил он все тем же жутковато-спокойным голосом. — Да, ни за что в жизни. Но не после смерти.
Я почувствовал, как холодная молния пронзила мой позвоночник. В уши снова полился зловещий змеиный шепот: «Мертвые не лгут, Роман… ты же знаешь, что я умею допрашивать мертвых…», и я понял, что делал Хромец в кабинете Лопухина-старшего.
— Факелы Аннунаков, — продолжал между тем ДД. — Я понял это, как только вошел в комнату… Электричество, атмосферное электричество… Им пользовались в Вавилоне жрецы подземных богов, — Аннунаков — чтобы возвращать жизнь в мертвые тела. Электричество и черная магия… У них были специальные батареи, с их помощью можно было гальванизировать трупы, к которым на время возвращалась жизнь. Такие тела были полностью лишены воли, они делали все, что бы им ни приказали. И они отвечали на все вопросы, –память их человеческого существования оставалась нетронутой. Потому-то Хромец и убил деда… Он знал, что дед не сможет сопротивляться ему после смерти. И теперь он знает, где спрятана Чаша… Знает все…
— Прекрати! — рявкнул я, увидев, как побелела Наташа. — Прекрати немедленно! Все это чушь, Дима! Если бы Хромец мог вытворять такие штуки, он узнал бы о том, где спрятана Чаша, еще у первых Итеру!
Глаза, подумал я, вспомни о глазах!
ДД не слушал меня. Он, словно тряпичная кукла, склонил голову на колени, но на этот раз не заплакал — просто сидел, спрятав глаза, как будто смотреть на нас ему было противно.
— А я… — глухо пробормотал он. — Я в это время… мы в это время…
Он не договорил.
Наташа рывком склонилась над ним, подняла его голову и прошептала:
— Где спрятана Чаша, Дима? Куда твой дед ее спрятал?
И произошло невероятное — ДД улыбнулся. Не усмехнулся кривой и горькой усмешкой, а улыбнулся искренней улыбкой человека, которому есть чему порадоваться в этой жизни.
— Там, куда Хромец никогда не сунется, — сказал он твердо. — Среди тех, кого он боится больше всего на свете. Чаша находится в террариуме, в секторе ядовитых змей.
11. МОСКВА, 1991 год. РАРИТЕТ ЛОПУХИНА.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54