Ведь такое не должно было повториться! Ты, и только ты должна была остаться у меня одной-единственной на всю жизнь. Но вот, сам не знаю почему, случилось так, что теперь мне нужна она. Я все время вспоминаю, как Бонни там, у валунов, выплевывала в меня жестокие, обидные, разящие слова и кричала, что если мне так хочется, то я могу взять ее прямо тут же. Она сама себя больно ранила, но чувства гордости не потеряла. И не примет от меня никакой жалости. Если Бонни поймет мой интерес к ней как благотворительность, то сразу же начнет меня презирать. И тут же наглухо для меня закроется. Навсегда!.. Да, ее использовали многие мужчины, я знаю. Сама мысль об этом иногда вызывает у меня острые приступы ненависти и отвращения, но я стараюсь сдерживать эмоции, стараюсь убедить себя, что они использовали не Бонни, а только ее бренное тело, отдавая которое она сама себя наказывала за некий первородный грех. Не знаю как, но мне обязательно надо найти возможность доказать ей, что мною руководит все, что угодно, только не жалость, не банальная мужская похоть и не романтическая влюбленность, характерная разве что для юноши в пубертатном периоде. Нет, мною управляет неукротимое влечение к женщине, без которой я уже просто не могу жить. Без ее души, разума, тела... Уверен, ты поймешь меня, Бетти. Поймешь и простишь, потому что в свое время именно так я хотел и тебя. Наверное, я просто не способен жить один...
В последнее время я с отвращением ощущаю, что с какой-то фатальной неизбежностью продвигаюсь все ближе и ближе к грани возрастного занудства и мелочного расчета. Хватит! Пора просыпаться и возвращаться к нормальной жизни. Так ведь, Бетти?"
Стоя у запыленного окна с видом на зеленую загрязненную лужайку, Поль знал, что если вдруг последует велению своего невольного инстинкта, то... Он слегка пожал плечами и, усмехнувшись, вернулся к письменному столу, немного посидел, стараясь сосредоточиться, затем набрал номер Фольца и поинтересовался, как идут дела у Тины.
– У нее довольно серьезные проблемы с нервной системой, Поль. И, кроме того, обычное в таких случаях истощение. Мы вводим и будем продолжать вводить ей глюкозу до тех пор, пока ее желудок не начнет удерживать пищу. В общем, делаем все возможное.
– А каково ее эмоциональное состояние?
– В общем-то весьма типичное: замкнутость, угрюмость, внутреннее сопротивление, ничем не обоснованные вспышки ярости, ну и тому подобное... Да, кстати, Поль, вчера из лаборатории поступили материалы ее анализов. Так вот, могу тебя обрадовать, дружище. За исключением наркотической зависимости и сильного физического истощения, все остальное, похоже, в полном порядке.
– Еще совсем недавно она была очень счастливым ребенком, доктор.
– Увы, боюсь, какое-то время ей придется побыть очень несчастным ребенком, Поль. Особенно когда ее начнут мучить неизбежные в таких случаях угрызения совести. Значит, после того, как она выйдет отсюда и вернется домой, кому-то придется не спускать с нее глаз. Пока все не придет в полную норму.
– Думаю, с этим проблем не будет. Есть тут у меня кое-кто на примете. Уверен, не подведет.
– Прекрасно, Поль, прекрасно. Знаешь, честно говоря, ненавижу узнавать, что мои пациенты снова стали наркоманами. Дело в том, Поль, что если им по тем или иным причинам не помогает первый курс лечения, то можно распроститься с надеждой, что помогут последующие.
– Хорошо. Дай мне, пожалуйста, знать, когда она будет готова принять первого посетителя, ладно?
– Да, конечно, Поль. Само собой разумеется.
Какое-то время Дармонд еще посидел, не снимая руку с лежавшей на рычаге телефонной трубки, затем решительно встал и отправился в ближайший ресторан обедать. Один.
Глава 16
Была среда, когда Бонни начала постепенно оценивать тех, кто окружал ее, не по их отношению к ней, а на какой-то другой основе. После того самого обеда с Полем Дармондом в загородном кафе она провела немало мучительных часов, вспоминая его слова, снова и снова повторяя их, пытаясь найти ответ. Но не какой-нибудь ответ, а тот самый единственно правильный ответ...
Занятость исключительно собой долгое время действительно служила ей удобным защитным средством, при помощи которого можно было в любое время нырнуть в глубь самой себя и, лишь осторожно выглядывая оттуда через узенькую щелку, смотреть на окружающий мир. Словно забившееся в глубокую норку животное.
Поль грубо вырвал ее из этого защитного укрытия, оголив нервные окончания, и теперь ей отчаянно не хватало той самой спасительной норки. Чертов Поль Дармонд лишил ее и возможности вернуться туда, хотя его об этом никто не просил!
Она будто заново училась жить после многих столетий, проведенных в мрачной пещере, а теперь, когда вышла на белый свет или, точнее, когда ее заставили выйти, чувствовала себя совершенно голой среди тех, кого прежде видела из своего укрытия в другом измерении.
В ту среду утром Бонни, стоя в ванной и тщательно вытирая полотенцем пальцы ног, вдруг остановилась и внимательно, совсем по-новому посмотрела на свою элегантную стопу цвета слоновой кости. Потом медленно осмотрела себя в висящем на стене зеркале. Странно, вообще-то ее тело должно было бы сохранить следы тех проклятых лет беспутной жизни и страданий, но оно почему-то этого не сделало. Более того, сейчас ее твердое, чуть ли не девственное тело выглядело почти как откровенная насмешка над справедливостью, как дар природы, с презрением брошенный его владелице. Бонни вспомнила блеск желания в глазах Поля, тепло его ладони, когда он провел ею по ее щеке... Она быстро надела на себя халат и туго затянула поясок вокруг тела, которое вдруг как бы ощутило себя снова живым и ждущим его новых прикосновений.
Когда Бонни вошла на кухню, там за большим столом сидела одна Яна. Анна бесстрастно кивнула ей и так же молча разбила в шипящую сковородку еще два яйца.
– Доброе утро, – сказала Бонни, садясь за стол. – Сегодня прекрасный день, правда?
Яна, похоже, только после этих слов начала постепенно осознавать, что она за столом уже не одна. Чуть нахмурившись, Яна как-то тупо посмотрела на Бонни и, наконец, улыбнулась. Казалось, она только что вернулась из каких-то далеких мест, пребывание в которых не принесло ей ни малейшего удовольствия.
– Что-нибудь не так? – спросила Бонни.
От этого простого, невинного вопроса лицо Яны, как ни странно, вдруг залила густая краска смущения.
– Нет, нет, почему же не так? Все в полном порядке, – с неожиданной настойчивостью в голосе ответила она.
Анна со стуком поставила перед Бонни стакан для сока и тарелку для завтрака. В кухню торопливо вошел Джимми Довер:
– Простите, я вроде немного опоздал.
– Ничего страшного. Уолтер откроет магазин не раньше чем минут через десять, – успокоила его Бонни. А затем снова повернулась к Яне: – Мы что, сегодня последние?
Лицо Яны, непонятно почему, снова вспыхнуло.
– Нет, Верн и Доррис тоже еще не завтракали.
Ее слова озадачили Бонни. С чего бы это ей упоминать Доррис, которая, как всем известно, раньше десяти никогда не встает? Эта мысль не покидала ее во время завтрака. Ведь, несмотря на внутреннюю занятость собой, и только собой, Бонни все-таки хотя и как-то отдаленно, но отмечала, что последние месяцы, после того как Гас полностью погрузился в горечь утраты любимого сына, Яна вела себя несколько странно. Неудовлетворенность и какая-то непонятная нервозность буквально не сходили с ее лица. Но сегодня... Вспыхивающие по любому поводу щеки, выражение полнейшего удовлетворения...
Когда на кухне появился Верн Локтер со своей обычной, будто приклеенной к лицу механической улыбкой и выражением полнейшей уверенности в себе, Бонни снова отметила, что Яна тут же заметно покраснела и изо всех сил старается не смотреть в его сторону. Заметив это, Бонни перенесла внимание на Верна и вдруг подумала, что он на редкость холодный, хотя и очень красивый молодой человек, от которого исходят не совсем ясные, но вполне ощутимые волны угрозы. Скользкий молодой человек, дородная молодая женщина в расцвете зрелости и довольно пожилой человек, из-за смерти любимого сына потерявший интерес к жизни... Создавшаяся ситуация показалась ей настолько банальной, что ее не хотелось признавать. И тем не менее...
«Меня это совершенно не касается, это совсем не мое дело, – несколько раз подряд повторила она себе. – Их маленькая опасная игра не имеет ко мне никакого отношения». И, говоря это, чуть ли не физически почувствовала совсем рядом присутствие Поля Дармонда. Ни один человек не может быть островом, который сам по себе. Так, кажется, говорил великий Хемингуэй? Бонни, конечно, могла сказать себе: в обмен на то, что Вараки взяли ее к себе, она честно отдает им свой труд. Но тут подумала, что единственной валютой в обмен на душевную теплоту, наверное, может быть только точно такая же ее душевная теплота. Вот ведь в чем весь смысл жизни.
Бонни внимательно понаблюдала за тем, как Яна встала, отнесла и поставила свою пустую тарелку на стойку буфета, как, чуть поколебавшись, взяла с плиты большой кофейник, вернулась и начала наполнять кружку Верна, сидевшего в полном одиночестве на дальней стороне большого стола, как в его чуть прищурившихся и поднятых на нее глазах промелькнул какой-то странный блеск, как его правое плечо чуть дрогнуло, а все ее тело буквально завибрировало. Струйка черного кофе все текла и текла уже через край кружки, проливаясь на блюдце... Затем Яна, очнувшись, отнесла кофейник назад на плиту. Видимо заметив, что Бонни проявляет к ним интерес, Верн Локтер высоко поднял одну бровь и невозмутимо посмотрел ей прямо в глаза. В них она прочла насмешливое недоумение и безусловный триумф одновременно. Это было выражение откровенного мужского шовинизма, абсолютного превосходства, которое Бонни слишком часто видела раньше.
Глядя на эту разыгрывающуюся перед ее взором немую сцену, она уже знала – ей надо поговорить с Яной. Поговорить обязательно и как можно быстрее! И хотя разговор, скорее всего, будет нелегким, неудобным и, возможно, даже глупым, ни к чему, кроме обид, не ведущим, он все равно должен состояться. В любом случае. Это ее долг. Святой долг. Ибо то, что происходит сейчас, может привести только к дикой вспышке насилия. Чего-чего, а насилия этот дом пережил уже более чем достаточно...
Понимая, что раньше вечера поговорить им все равно не удастся, Бонни, как только открылся магазин, села за кассу, достала из железного ящика под прилавком специальную брезентовую сумку с мелкими купюрами и монетами для сдачи и, пересчитав, разложила их по соответствующим делениям выдвижного ящичка кассового аппарата.
Старый Гас выполнял свою обычную дневную работу совсем как сомнамбула. Рик Стассен, как всегда ловко и красиво орудуя острым тесаком, разделял на части мясные туши. Уолтер работал в ледяном молчании. Ближе к полудню им нанесла визит Доррис, чтобы взять пачку сигарет. Глядя на нее, можно было подумать, что она принцесса королевских кровей, вынужденная спуститься в магазин только для того, чтобы пожаловаться управляющему на плохое обслуживание. То, с какой неприкрытой яростью, не говоря уж о трясущихся губах, Уолтер посмотрел на свою жену, привело Бонни в смятение. С чего бы это? Нет, нет, определенно тут что-то не так. Похоже, надо будет повнимательнее понаблюдать и за ними...
Все-таки странно было вот так, не успев толком выйти из затянувшегося транса самосозерцания, отчетливо увидеть в действии окружающие ее силы зла и насилия. Сначала Тина, затем Яна, теперь, возможно, Уолтер.
Обычно наличные деньги от одного из оптовых магазинов, с которыми они имели дело, им доставлял сутулый, тощий человек с безвольным ртом. Как правило, он приезжал не позже двух часов дня.
– Ты сама отдашь мне тридцать два доллара сдачи, Рыжуня? – спросил он у Бонни. – Или нам лучше позвать Уолтера?
Подошедший к ним Уолтер взял у него стодолларовый банкнот, просмотрел его на свет, встал за кассовый аппарат, пробил на нем: «К оплате: 32.12», затем взял деньги из ящичка и передал их сутулому рассыльному. А когда тот, попрощавшись, ушел, повернулся к Бонни:
– Ты уже обедала?
– Нет, пока не получилось.
– Я сейчас сниму Яну с телефонных заказов, чтобы она тебя подменила, а ты пойди перекуси.
Снова Бонни приступила к работе в два тридцать. Во время относительного затишья она проверила скопившуюся наличность, обнаружила лишних пятьдесят долларов, оприходовала их как оплату – что в общем-то приблизительно совпадало с суммой пробитых чеков – и практически не вспоминала о них до тех пор, пока один из посетителей не оплатил мелкую покупку довольно редкой двухдолларовой купюрой. Не желая оставлять эту купюру в ящичке для обычных разменных купюр, чтобы ее по ошибке не выплатили в виде сдачи как пяти– или даже десятидолларовую, она положила редкую купюру в ящичек с уже оприходованными «полученными суммами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В последнее время я с отвращением ощущаю, что с какой-то фатальной неизбежностью продвигаюсь все ближе и ближе к грани возрастного занудства и мелочного расчета. Хватит! Пора просыпаться и возвращаться к нормальной жизни. Так ведь, Бетти?"
Стоя у запыленного окна с видом на зеленую загрязненную лужайку, Поль знал, что если вдруг последует велению своего невольного инстинкта, то... Он слегка пожал плечами и, усмехнувшись, вернулся к письменному столу, немного посидел, стараясь сосредоточиться, затем набрал номер Фольца и поинтересовался, как идут дела у Тины.
– У нее довольно серьезные проблемы с нервной системой, Поль. И, кроме того, обычное в таких случаях истощение. Мы вводим и будем продолжать вводить ей глюкозу до тех пор, пока ее желудок не начнет удерживать пищу. В общем, делаем все возможное.
– А каково ее эмоциональное состояние?
– В общем-то весьма типичное: замкнутость, угрюмость, внутреннее сопротивление, ничем не обоснованные вспышки ярости, ну и тому подобное... Да, кстати, Поль, вчера из лаборатории поступили материалы ее анализов. Так вот, могу тебя обрадовать, дружище. За исключением наркотической зависимости и сильного физического истощения, все остальное, похоже, в полном порядке.
– Еще совсем недавно она была очень счастливым ребенком, доктор.
– Увы, боюсь, какое-то время ей придется побыть очень несчастным ребенком, Поль. Особенно когда ее начнут мучить неизбежные в таких случаях угрызения совести. Значит, после того, как она выйдет отсюда и вернется домой, кому-то придется не спускать с нее глаз. Пока все не придет в полную норму.
– Думаю, с этим проблем не будет. Есть тут у меня кое-кто на примете. Уверен, не подведет.
– Прекрасно, Поль, прекрасно. Знаешь, честно говоря, ненавижу узнавать, что мои пациенты снова стали наркоманами. Дело в том, Поль, что если им по тем или иным причинам не помогает первый курс лечения, то можно распроститься с надеждой, что помогут последующие.
– Хорошо. Дай мне, пожалуйста, знать, когда она будет готова принять первого посетителя, ладно?
– Да, конечно, Поль. Само собой разумеется.
Какое-то время Дармонд еще посидел, не снимая руку с лежавшей на рычаге телефонной трубки, затем решительно встал и отправился в ближайший ресторан обедать. Один.
Глава 16
Была среда, когда Бонни начала постепенно оценивать тех, кто окружал ее, не по их отношению к ней, а на какой-то другой основе. После того самого обеда с Полем Дармондом в загородном кафе она провела немало мучительных часов, вспоминая его слова, снова и снова повторяя их, пытаясь найти ответ. Но не какой-нибудь ответ, а тот самый единственно правильный ответ...
Занятость исключительно собой долгое время действительно служила ей удобным защитным средством, при помощи которого можно было в любое время нырнуть в глубь самой себя и, лишь осторожно выглядывая оттуда через узенькую щелку, смотреть на окружающий мир. Словно забившееся в глубокую норку животное.
Поль грубо вырвал ее из этого защитного укрытия, оголив нервные окончания, и теперь ей отчаянно не хватало той самой спасительной норки. Чертов Поль Дармонд лишил ее и возможности вернуться туда, хотя его об этом никто не просил!
Она будто заново училась жить после многих столетий, проведенных в мрачной пещере, а теперь, когда вышла на белый свет или, точнее, когда ее заставили выйти, чувствовала себя совершенно голой среди тех, кого прежде видела из своего укрытия в другом измерении.
В ту среду утром Бонни, стоя в ванной и тщательно вытирая полотенцем пальцы ног, вдруг остановилась и внимательно, совсем по-новому посмотрела на свою элегантную стопу цвета слоновой кости. Потом медленно осмотрела себя в висящем на стене зеркале. Странно, вообще-то ее тело должно было бы сохранить следы тех проклятых лет беспутной жизни и страданий, но оно почему-то этого не сделало. Более того, сейчас ее твердое, чуть ли не девственное тело выглядело почти как откровенная насмешка над справедливостью, как дар природы, с презрением брошенный его владелице. Бонни вспомнила блеск желания в глазах Поля, тепло его ладони, когда он провел ею по ее щеке... Она быстро надела на себя халат и туго затянула поясок вокруг тела, которое вдруг как бы ощутило себя снова живым и ждущим его новых прикосновений.
Когда Бонни вошла на кухню, там за большим столом сидела одна Яна. Анна бесстрастно кивнула ей и так же молча разбила в шипящую сковородку еще два яйца.
– Доброе утро, – сказала Бонни, садясь за стол. – Сегодня прекрасный день, правда?
Яна, похоже, только после этих слов начала постепенно осознавать, что она за столом уже не одна. Чуть нахмурившись, Яна как-то тупо посмотрела на Бонни и, наконец, улыбнулась. Казалось, она только что вернулась из каких-то далеких мест, пребывание в которых не принесло ей ни малейшего удовольствия.
– Что-нибудь не так? – спросила Бонни.
От этого простого, невинного вопроса лицо Яны, как ни странно, вдруг залила густая краска смущения.
– Нет, нет, почему же не так? Все в полном порядке, – с неожиданной настойчивостью в голосе ответила она.
Анна со стуком поставила перед Бонни стакан для сока и тарелку для завтрака. В кухню торопливо вошел Джимми Довер:
– Простите, я вроде немного опоздал.
– Ничего страшного. Уолтер откроет магазин не раньше чем минут через десять, – успокоила его Бонни. А затем снова повернулась к Яне: – Мы что, сегодня последние?
Лицо Яны, непонятно почему, снова вспыхнуло.
– Нет, Верн и Доррис тоже еще не завтракали.
Ее слова озадачили Бонни. С чего бы это ей упоминать Доррис, которая, как всем известно, раньше десяти никогда не встает? Эта мысль не покидала ее во время завтрака. Ведь, несмотря на внутреннюю занятость собой, и только собой, Бонни все-таки хотя и как-то отдаленно, но отмечала, что последние месяцы, после того как Гас полностью погрузился в горечь утраты любимого сына, Яна вела себя несколько странно. Неудовлетворенность и какая-то непонятная нервозность буквально не сходили с ее лица. Но сегодня... Вспыхивающие по любому поводу щеки, выражение полнейшего удовлетворения...
Когда на кухне появился Верн Локтер со своей обычной, будто приклеенной к лицу механической улыбкой и выражением полнейшей уверенности в себе, Бонни снова отметила, что Яна тут же заметно покраснела и изо всех сил старается не смотреть в его сторону. Заметив это, Бонни перенесла внимание на Верна и вдруг подумала, что он на редкость холодный, хотя и очень красивый молодой человек, от которого исходят не совсем ясные, но вполне ощутимые волны угрозы. Скользкий молодой человек, дородная молодая женщина в расцвете зрелости и довольно пожилой человек, из-за смерти любимого сына потерявший интерес к жизни... Создавшаяся ситуация показалась ей настолько банальной, что ее не хотелось признавать. И тем не менее...
«Меня это совершенно не касается, это совсем не мое дело, – несколько раз подряд повторила она себе. – Их маленькая опасная игра не имеет ко мне никакого отношения». И, говоря это, чуть ли не физически почувствовала совсем рядом присутствие Поля Дармонда. Ни один человек не может быть островом, который сам по себе. Так, кажется, говорил великий Хемингуэй? Бонни, конечно, могла сказать себе: в обмен на то, что Вараки взяли ее к себе, она честно отдает им свой труд. Но тут подумала, что единственной валютой в обмен на душевную теплоту, наверное, может быть только точно такая же ее душевная теплота. Вот ведь в чем весь смысл жизни.
Бонни внимательно понаблюдала за тем, как Яна встала, отнесла и поставила свою пустую тарелку на стойку буфета, как, чуть поколебавшись, взяла с плиты большой кофейник, вернулась и начала наполнять кружку Верна, сидевшего в полном одиночестве на дальней стороне большого стола, как в его чуть прищурившихся и поднятых на нее глазах промелькнул какой-то странный блеск, как его правое плечо чуть дрогнуло, а все ее тело буквально завибрировало. Струйка черного кофе все текла и текла уже через край кружки, проливаясь на блюдце... Затем Яна, очнувшись, отнесла кофейник назад на плиту. Видимо заметив, что Бонни проявляет к ним интерес, Верн Локтер высоко поднял одну бровь и невозмутимо посмотрел ей прямо в глаза. В них она прочла насмешливое недоумение и безусловный триумф одновременно. Это было выражение откровенного мужского шовинизма, абсолютного превосходства, которое Бонни слишком часто видела раньше.
Глядя на эту разыгрывающуюся перед ее взором немую сцену, она уже знала – ей надо поговорить с Яной. Поговорить обязательно и как можно быстрее! И хотя разговор, скорее всего, будет нелегким, неудобным и, возможно, даже глупым, ни к чему, кроме обид, не ведущим, он все равно должен состояться. В любом случае. Это ее долг. Святой долг. Ибо то, что происходит сейчас, может привести только к дикой вспышке насилия. Чего-чего, а насилия этот дом пережил уже более чем достаточно...
Понимая, что раньше вечера поговорить им все равно не удастся, Бонни, как только открылся магазин, села за кассу, достала из железного ящика под прилавком специальную брезентовую сумку с мелкими купюрами и монетами для сдачи и, пересчитав, разложила их по соответствующим делениям выдвижного ящичка кассового аппарата.
Старый Гас выполнял свою обычную дневную работу совсем как сомнамбула. Рик Стассен, как всегда ловко и красиво орудуя острым тесаком, разделял на части мясные туши. Уолтер работал в ледяном молчании. Ближе к полудню им нанесла визит Доррис, чтобы взять пачку сигарет. Глядя на нее, можно было подумать, что она принцесса королевских кровей, вынужденная спуститься в магазин только для того, чтобы пожаловаться управляющему на плохое обслуживание. То, с какой неприкрытой яростью, не говоря уж о трясущихся губах, Уолтер посмотрел на свою жену, привело Бонни в смятение. С чего бы это? Нет, нет, определенно тут что-то не так. Похоже, надо будет повнимательнее понаблюдать и за ними...
Все-таки странно было вот так, не успев толком выйти из затянувшегося транса самосозерцания, отчетливо увидеть в действии окружающие ее силы зла и насилия. Сначала Тина, затем Яна, теперь, возможно, Уолтер.
Обычно наличные деньги от одного из оптовых магазинов, с которыми они имели дело, им доставлял сутулый, тощий человек с безвольным ртом. Как правило, он приезжал не позже двух часов дня.
– Ты сама отдашь мне тридцать два доллара сдачи, Рыжуня? – спросил он у Бонни. – Или нам лучше позвать Уолтера?
Подошедший к ним Уолтер взял у него стодолларовый банкнот, просмотрел его на свет, встал за кассовый аппарат, пробил на нем: «К оплате: 32.12», затем взял деньги из ящичка и передал их сутулому рассыльному. А когда тот, попрощавшись, ушел, повернулся к Бонни:
– Ты уже обедала?
– Нет, пока не получилось.
– Я сейчас сниму Яну с телефонных заказов, чтобы она тебя подменила, а ты пойди перекуси.
Снова Бонни приступила к работе в два тридцать. Во время относительного затишья она проверила скопившуюся наличность, обнаружила лишних пятьдесят долларов, оприходовала их как оплату – что в общем-то приблизительно совпадало с суммой пробитых чеков – и практически не вспоминала о них до тех пор, пока один из посетителей не оплатил мелкую покупку довольно редкой двухдолларовой купюрой. Не желая оставлять эту купюру в ящичке для обычных разменных купюр, чтобы ее по ошибке не выплатили в виде сдачи как пяти– или даже десятидолларовую, она положила редкую купюру в ящичек с уже оприходованными «полученными суммами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35