— В данный момент магистрат не доступен общению.
— А... тогда ладно. Я позже зайду.
— Постойте! — Вудворд вынул корень сассафраса изо рта и прошептал в сторону Мэтью: — Пригласи мистера Пейна войти, будь добр.
Мэтью направился к двери и успел остановить Пейна, который еще не дошел до лестницы. Когда Пейн вошел, Мэтью наблюдал за лицом доктора и заметил, что Шилдс старался даже не смотреть на своего согражданина.
— Как он? — спросил Пейн, останавливаясь у двери.
— Как я и сказал, недоступен общению, — повторил Шилдс с заметным холодком. — Можете сами убедиться.
Пейн слегка вздрогнул при виде шести банок и черных волдырей под ними, но обошел кровать и встал рядом с Мэтью, чтобы видеть лицо магистрата.
— Добрый вечер, — сказал он, постаравшись выдавить из себя улыбку. — Я вижу... доктор Шилдс вами занимается. Как вы себя чувствуете?
— Бывало... намного лучше, — ответил Вудворд.
— Не сомневаюсь. — Улыбка Пейна исчезла. — Я хотел сказать вам... что от всего сердца одобряю ваш приговор, сэр. И что вашу работу — и работу вашего клерка, разумеется, — иначе как превосходной назвать нельзя.
— Благодарю вас, — ответил Вудворд. Веки у него отяжелели, ему было трудно смотреть.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Вы можете оставить его в покое, — ответил Шилдс. — Вы его утомляете.
— Ох, простите. Я не хотел ничего дурного.
— Ничего дурного не случилось. — Вудворд с усилием втянул в себя воздух, шевельнулись зеленые корки возле ноздрей. — Я благодарен... зато, что вы... нашли время... и дали себе труд... меня навестить.
— И еще я хотел вам сказать, сэр, что столб уже вырезали. Мне известно, что мистер Бидвелл пока не решил, где будет казнь, но, вероятнее всего, на одном из пустых полей на улице Трудолюбия.
— Хорошо. — Вудворд с трудом сглотнул. — Это подойдет.
Шилдс схватился за первую банку и снял ее с хлопком. Вудворд вздрогнул и прикусил губу.
— Мне кажется, вам следует уйти, — сказал доктор Пейну. — Если только вы не хотите мне помочь в этой процедуре.
— Гм... да, я лучше пойду. — Мэтью показалось, что Пейн, при всем его суровом опыте, несколько позеленел. — Магистрат, я навещу вас позже.
Он глянул на Мэтью с болезненным выражением сострадания и шагнул к двери.
— Мистер Пейн! — шепнул Вудворд. — Извините... можно мне вас спросить?
— Да, конечно.
Пейн вернулся к кровати и наклонился к магистрату, чтобы лучше слышать.
Шилдс снял вторую банку. Снова Вудворд вздрогнул, и на глаза его навернулись слезы. Он сказал:
— У нас... есть общее.
— Да, сэр?
— Ваша жена. Она умерла от судорог, насколько мне известно. Я хотел бы, чтобы вы знали... мой сын... погиб от судорог... вызванных чумой. Ваша жена... тоже болела чумой?
Рука доктора Шилдса взялась за третью банку, но еще не сняла ее.
Николас Пейн смотрел в лицо Вудворда. Мэтью видел, как бьется у него жилка на виске.
— Боюсь, что вы ошибаетесь, сэр, — прозвучал какой-то странно пустой голос Пейна. — Я никогда не был женат.
— Мне говорил доктор Шилдс, — продолжал Вудворд с усилием. — Я знаю... о таком трудно говорить. Знаю, поверьте мне.
— Вам говорил доктор Шилдс, — повторил Пейн.
— Да. Что она страдала судорогами до самой смерти. И что это... возможно... была чума.
Шилдс снял третью банку и почти беззвучно опустил ее в саквояж.
Пейн облизнул губу.
— Мне очень жаль, — сказал он, — но боюсь, что доктор Шилдс так же введен в заблуждение, как...
В эту секунду он глянул в лицо доктора, и Мэтью был свидетелем того, что произошло потом.
Что-то проскочило между Пейном и Шилдсом. Что-то нематериальное, но абсолютно ужасное. На кратчайший миг Мэтью увидел, как загорелись глаза доктора такой ненавистью, что отрицала любой смысл и логику, а Пейн отпрянул, будто от физической угрозы. И еще Мэтью понял, что редко когда видел прямое общение между доктором Шилдсом и Пейном. Его осенило, что именно доктор старался держаться на расстоянии от Пейна, но так хорошо маскировал это чувство, что Пейн даже не подозревал о разделявшей их бездне.
Но не только вопиющая эта вражда обнажилась в тот момент. Пейн, наверное, впервые узнал о ней и приоткрыл рот, будто собирался издать возглас протеста. Однако в следующий миг лицо Пейна так же стянуло, как лицо доктора, и то, что он мог бы сказать, умерло, не родившись.
Шилдс еще секунду или две подержал между ними эту темную связь, а потом спокойно вернулся к своему пациенту. Он снял четвертую банку, и она отправилась в саквояж.
Мэтью вопросительно посмотрел на Пейна, но тот отвернулся, уходя от его взгляда. Мэтью понял, что доктор Шилдс что-то сообщил Пейну этим мимолетным взглядом ненависти, и, что бы это ни было, у Пейна почти подкосились колени.
— Моя жена... — произнес Пейн. Горло его стиснули эмоции. — Моя жена...
— Мой сын... умер, — продолжал Вудворд, не заметив этой сцены. — От судорог. Вызванных чумой. Простите мой вопрос... но я хотел, чтобы вы знали... вы в своем горе не одиноки.
— В горе, — повторил Пейн. Тени залегли у него вокруг глаз, лицо будто осунулось и состарилось на пять лет за пробежавшие секунды. — Да, — тихо сказал он. — В горе.
Доктор Шилдс не слишком бережно снял пятую банку, и Вудворд вздрогнул.
— Я должен... вам рассказать, как было с моей женой, — сообщил Пейн, отвернувшись лицом к окну. — Она действительно умерла от судорог. Но вызванных не чумой. Нет. — Он встряхнул головой. — Голод ее убил. Голод... и безнадежность. Видите ли, мы были очень молоды. И очень бедны. И у нас была девочка, тоже больная. А я был болен умом... и отчаялся.
Все молчали. Даже магистрат в своем затуманенном царстве на краю бреда понял, что Пейн сбросил маску сурового самообладания и открыл кровоточащее сердце и переломанные кости.
— Мне кажется, я это понимаю, — сказал Пейн, хотя это его замечание было для Мэтью еще одной загадкой. — Я валился от голода... только я хочу вам сказать... всем вам... что никогда не хотел, чтобы так вышло. Как я говорил, я был молод... опрометчив, и я боялся. Жене и ребенку нужны были еда и лекарства. А у меня ничего не было... кроме умения, которому я научился на охоте за людьми жестокими и беспощадными.
Он замолчал. Доктор Шилдс пристально смотрел на шестую банку, но не делал попыток ее снять.
— Не я выстрелил первый, — снова заговорил Пейн усталым тяжелым голосом. — Сперва я сам был ранен. В ногу. Но это вы уже знаете. Чему меня научили старшие... когда я служил на море... что если на тебя навели оружие — пистолет или рапиру, — надо стрелять или бить насмерть. Такое было у нас кредо, и оно помогало нам — почти всем — оставаться в живых. Это естественная реакция, которую усваиваешь, глядя на тех, кто умирает, залитый собственной кровью. Вот почему я не мог не мог — пощадить Квентина Саммерса на нашей дуэли. Человек, которого учили путям волка, не может жить среди овец. Особенно... когда голод и нужда его толкают... а призрак смерти стучится в дверь.
Любопытство Мэтью горело лесным пожаром, и он готов был спросить у Пейна, о чем тот говорит, но сам момент откровения казался почти священным, когда гордый человек отбросил свою гордость ради неодолимого желания исповеди и — быть может — прощения за прошлые проступки. А потому Мэтью неловко было заговорить и разрушить этот транс излияния души.
Пейн подошел к окну и посмотрел на город в пятнах фонарей. Два далеких костра на улице Трудолюбия отмечали стоянки Исхода Иерусалима и вновь прибывших балаганщиков. Сквозь воздух теплой ночи долетали едва слышные звуки смеха и трели блок-флейты из таверны Ван-Ганди.
— Мои поздравления, — сказал Пейн, так и не повернувшись. — Я полагаю, вы меня по ране в ноге выследили?
Доктор Шилдс наконец освободил почерневшую кожу от шестой банки. Саму банку он вернул в саквояж, положив следом за ней и корень сассафраса. Потом медленно и методично стал застегивать саквояж на все пуговицы и петли.
— Вы не станете мне отвечать? — спросил Пейн. — Или это пытка молчанием?
— Я думаю, — произнес доктор с некоторым скрежетом в голосе, — что пришло вам время уходить.
— Уходить? В какую игру вы играете?
— Ни в какую. Уверяю вас... ни в какую. — Шилдс приложил палец к одной из страшных черных опухолей, торчащих из спины Вудворда. — Да, есть. Уже совсем твердое. Мы оттянули застоявшуюся кровь от органов, видите? — Он глянул на Мэтью и отвел глаза. — Эта процедура имеет очистительное действие, и утром я ожидаю увидеть улучшение состояния магистрата.
— А если нет? — не мог не спросить Мэтью.
— Если нет... тогда следующий этап.
— Что за этап?
— Поставить банки, — сказал Шилдс, — и вскрыть волдыри.
Мэтью тут же пожалел о своем вопросе. Мысль о том, как эти опухоли брызнут под ланцетом, была слишком неприятна, чтобы ее вынести.
Шилдс опустил рубашку магистрата.
— Вам придется сегодня как-то спать на животе, Айзек. Я понимаю, что это положение более чем неудобно, но, боюсь, оно необходимо.
— Я выдержу, — прохрипел Вудворд, уже сейчас снова проваливаясь в сон.
— Это хорошо. Я велю миссис Неттльз прислать служанку с холодным компрессом от жара. А утром мы...
— Шилдс, чего вы от меня хотите? — прервал его Пейн, на этот раз решившись повернуться к нему лицом. Испарина блестела у него на лбу и на щеках.
Доктор поднял брови.
— Я уже сказал вам, сэр. Я хочу, чтобы вы у-да-ли-лись.
— Вы так и будете держать это у меня над головой всю оставшуюся жизнь?
Шилдс не ответил — только посмотрел на оппонента, не отрываясь, через стекла очков. И так тяжко было это безмолвное обвинение, что Пейн в конце концов опустил глаза. Потом он резко обернулся к двери и выскользнул в нее, как волк, которым он себя провозгласил, но которому только что вдруг отрубили хвост.
Когда Пейн вышел, доктор Шилдс выпустил из груди воздух, который там задержал.
— Да, — сказал он, и глаза его, увеличенные стеклами очков, были будто ошеломлены неожиданным поворотом событий. — Так что я говорил? Ах да... утром мы сделаем промывание кишечника и сменим припарки. Далее по необходимости. — Он вынул из кармана платок и вытер лоб. — Вам здесь не жарко?
— Нет, сэр, — ответил Мэтью. — Температура кажется мне нормальной. — Он увидел представившуюся возможность. — Можно спросить, к чему относился разговор между вами и мистером Пейном?
— Я попрошу миссис Неттльз время от времени заглядывать к магистрату, — сказал доктор. — И вы тоже можете посматривать. Я буду готов прийти в случае, если возникнет какая-либо необходимость. — Он успокаивающе положил руку на плечо Вудворду. — Я сейчас пойду, Айзек. А вы отдыхайте и не падайте духом. Завтра мы, быть может, вас поднимем и немножко пройдемся для упражнения.
Ответа от магистрата не последовало, потому что он уже спал.
— Спокойной ночи, — сказал Шилдс, взял саквояжи вышел из спальни.
Мэтью опрометью метнулся за ним.
— Минутку, сэр! — крикнул он в коридор, потому что доктор при своих небольших габаритах развил скорость скаковой лошади. Он не успел дойти до лестницы, как Мэтью сказал: — Если вы отказываетесь мне ответить, я сам выясню.
Реакция на это заявление последовала незамедлительно. Доктор Шилдс застыл на месте, развернулся и бросился на Мэтью, будто собираясь нанести удар. В красноватом, как Марс, свете фонарей коридора лицо Шилдса сделалось инфернальным — покрытые испариной и сведенные судорогой щеки, оскаленные зубы, сузившиеся в щелки глаза — совершенно другой человек, чем тот, которого Мэтью видел секунду назад. Завершая это превращение, Шилдс вцепился Мэтью в ворот и больно припечатал молодого человека спиной к стене.
— Слушай, ты! — прошипел Шилдс. Рука его сжалась, выкручивая ткань. — Чтобы ты никогда больше, понимаешь — никогда — не лез в мои дела! То, что произошло между мной и Пейном, так и останется — между ним и мной. Это наше дело и больше ничье. Уж точно не твое. Ты понял, сопляк? — Шилдс как следует встряхнул Мэтью, подчеркивая свое бешенство. — Отвечай!
Хотя Мэтью был на голову выше доктора, его поразил страх.
— Да, сэр, — ответил он. — Я вас понял.
— Это хорошо. Иначе ты бы очень пожалел, видит Бог!
Шилдс еще несколько секунд подержал Мэтью прижатым к стене — эти секунды показались юноше вечностью, — потом выпустил его рубашку. Не говоря больше ни слова, доктор повернулся и зашагал вниз по лестнице.
Мэтью был сильно сбит с толку и не менее сильно напуган. По своим манерам доктор мог бы быть братом Уилла Шоукомба. Расправляя смятую рубашку и пытаясь успокоить нервы, Мэтью понял, что между Шилдсом и Пейном действительно произошло что-то очень серьезное. Вспышка доктора многое говорила о его умственном состоянии. Так что же там было насчет ран, оружия и покойной жены Пейна? "Я полагаю, вы меня по ране в ноге выследили?" — спросил Пейн.
В чем бы ни состояла проблема, она была связана с прошлым Пейна — которое теперь казалось более темным, чем раньше. Но столько было головоломок, связанных с делом Рэйчел, которые Мэтью надо распутать, и так мало на это времени, что эта новая ситуация казалась скорее интермедией, чем центральным действием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110