— Сейчас в его воспоминаниях ему казалось, что именно так и было, и кто мог бы сказать, что это неправда? — Все случилось очень быстро, — сказал Вудворд, — я даже лица его не видел. Он выбил у меня из руки лампу и сбежал по лестнице. Я, конечно, знаю, что у мистера Джонстона увечье серьезное, но... мой клерк хотел узнать, смотрели ли вы его колено и способен ли он на подобные действия.
Шилдс захохотал:
— Ну не может быть, чтобы вы такое всерьез думали! Алан Джонстон — вор! Я бы сказал, что во всем Фаунт-Рояле нет человека, который бы меньше годился на эту роль! Он же из богатой семьи!
— Я так и предполагал, поскольку он посещал колледж Всех Святых в Оксфорде, но, знаете ли, угадать нельзя.
— Я сам видел его золотые карманные часы с его инициалами. Он владеет золотым кольцом с рубином размером с ноготь! — Шилдс снова засмеялся довольно бессмысленным смехом. — Ничего себе вор! Нет, для Алана невозможно было бы сбежать по лестнице. Вы же видели, как он серьезно опирается на трость.
— Да, видел. Но теория, которую, насколько я понял, выдвигает мой клерк — и учтите, прошу вас, что он молод и его воображение не знает пределов, — состоит в том, что колено мистера Джонстона выглядит как деформированное, а на самом деле — по его теории — такое же нормальное, как у меня и у вас.
Шилдс заморгал, сделал затяжку, снова моргнул, потом лицо его расплылось в веселой усмешке.
— Теперь вы решили надеть шутовской колпак? Вудворд пожал плечами:
— Мой клерк вполне серьезен. Именно поэтому мне пришлось предпринять это расследование.
Улыбка доктора исчезла.
— Это самое... опрометчивое суждение, которое я в жизни слышал! Увечье этого колена отлично видно сквозь чулок! Джонстон живет в Фаунт-Рояле три года! Зачем, ради всего святого, понадобилось бы ему это притворство?
— Понятия не имею. Еще раз прошу вас понять, что Мэтью — молодой человек с весьма острым умом, но иногда этому уму не хватает узды здравого смысла.
— Это уж точно! — Шилдс затянулся своим лекарством, и магистрат последовал его примеру. Ему стало лучше, боль в горле почти прошла, и дыхательные пути прочистились. Колыхание дыма завораживало, а свет, льющийся в комнату через окно, стал шелковисто-серым. — Но кое-что я вам могу рассказать про Алана, и это вам может быть интересно, — вдруг доверительно произнес Шилдс. — Точнее, про его жену. — Он слегка понизил голос. — Ее звали Маргарет. И с нею было... как бы это сказать... не все просто.
— В каком смысле?
— Красивая женщина, без сомнения. Но... не совсем все в порядке под черепом. Я сам не видел ее припадков, но слышал из надежных источников, что она превращалась в настоящую фурию, швырялась всем, что под руку попадет. Уинстон это видел однажды вечером в доме Бидвелла. Женщина пришла в ярость и грохнула об стену целое блюдо цыплят. И еще и другое бывало.
Шилдс оставил эти слова висеть в воздухе, затягиваясь конопляной палочкой — она уже догорела почти до его пальцев.
— Одну минутку. — Он встал, отошел к верстаку и вернулся, держа зонд с зажатым в зажиме окурком, как недавно был там зажат ватный шарик.
Доктор снова сел, и глаза его лукаво заблестели.
— Миссис Джонстон и муж той бедной женщины, что лежит в лазарете, — он кивком показал в направлении другой комнаты, — у них неоднократно бывали тайные свидания.
— Ноулз и жена Джонстона?
— Именно. И достаточно смело себя вели, насколько я помню. Многие знали, что происходит, в том числе жена Ноулза. В какой-то момент кто-то сказал Алану, но я думаю, это вряд ли его удивило. И вообще Маргарет презирала и ненавидела Фаунт-Роял, не делая из этого секрета, так что Алан отвез ее в Англию, к ее родителям. Она тоже из богатой семьи — отец ее ткацкий фабрикант, — но, боюсь, была слишком избалована. Через пару месяцев Алан вернулся, и дело это забылось.
— Супружеская измена — серьезное преступление, — сказал Вудворд. — Он не пожелал предъявлять обвинение?
— Честно говоря, я думаю, он был рад избавиться от этой женщины. Она была угрозой его репутации и явным нарушением декорума. Алан — человек спокойный, задумчивый, держащийся, как правило, сам по себе, хотя язык у него бывает острее бритвы.
— Наверное, он влюблен в работу учителя, раз вернулся так скоро в Фаунт-Роял.
— Это правда. Он взял на себя задачу учить не только детей, но и многих их отцов, которые читать не умеют. И, конечно, того жалованья, что платит ему Бидвелл, вряд ли хватило бы на иголку с ниткой, но, как я уже говорил, у нашего учителя есть свои деньги.
Вудворд кивнул, снова припав к своей конопляной палочке. Она уже почти догорела, и жар ее ощущался между пальцами. И не только — ему теперь было тепло во всем теле, он вспотел. Но это было хорошо. С потом выходят плохие жидкости. Веки магистрата отяжелели, и он вполне был бы сейчас готов лечь и прикорнуть пару часиков.
— А Уинстон? — спросил он.
— А что Уинстон?
— Я спрашиваю, что вы о нем знаете?
Шилдс усмехнулся, выпуская дым между зубами.
— Я на трибуне свидетеля, сэр?
— Нет, и я не хотел говорить, как в суде. Я просто хочу побольше узнать о местных людях.
— Понимаю, — ответил Шилдс, хотя по голосу было ясно, что он все-таки предполагает, будто продолжается заседание суда. — Эдуард Уинстон — верный мул. Вы знаете, что Уинстон был у Бидвелла правой рукой в Лондоне? Он превосходный администратор, организатор и финансист. И он тоже держится сам по себе. Однако это он предложил привезти сюда балаганщиков.
— Балаганщиков?
— Да, актеров. Бидвелл любит театр. Уже три года летом приезжает бродячая труппа ставить моралите. Несет, так сказать, в глушь культуру и цивилизацию. По крайней мере у жителей каждый год есть некоторое ожидаемое событие. Они приезжают в середине июля, так что жаль, что вы их не увидите. — Шилдс сделал последнюю затяжку и обнаружил, что докурил палочку до конца. — Впрочем, — заметил он, — не факт, что к середине июля Фаунт-Роял еще будет существовать.
— А Николас Пейн? Его вы хорошо знаете?
— Николас Пейн, — повторил доктор и слегка улыбнулся. — Да, я его хорошо знаю.
— Кажется, он человек многих умений. — Вудворд вспоминал термин, который употребил Пейн: "Чернофлажник". — Что вы знаете о его истории?
— Знаю, что она у него есть. История.
— Я бы назвал это замечание загадочным, — сказал Вудворд, когда Шилдс больше ничего не добавил.
— Николас — человек очень скрытный. И на все руки мастер, насколько мне известно. Кажется, несколько лет был моряком. Но он не любит обсуждать свое слишком давнее прошлое.
— Он женат? Семья у него есть?
— Он был женат, когда был моложе. Его жена погибла от болезни, которая вызывала у нее припадки, а потом смерть.
Вудворд поднес окурок ко рту для последней затяжки, но тут рука его застыла.
— Припадки? — спросил он и с трудом проглотил слюну пересохшим ртом. — Какого рода припадки?
— Полагаю, судороги, — пожал плечами. — Какой-то вид лихорадки, вероятнее всего. Или чума. Но это было давно, и я сомневаюсь, чтобы Пейн стал об этом говорить. На самом деле я просто знаю, что он не станет.
— Чума, — повторил Вудворд.
Глаза у него остекленели, и не только от горького дыма лекарства.
— Айзек? — спросил Шилдс, заметив пустые глаза собеседника, и тронул его за рукав. — Что случилось?
— Ох, простите. — Вудворд заморгал, отогнав пару клубов дыма от лица, и заставил себя вернуться к действительности. — Я просто задумался.
Шилдс кивнул, и губы его искривились в понимающей улыбке:
— Задумались, кого бы спросить обо мне? Я угадал?
— Нет. Совершенно на другую тему.
— Но вы же собираетесь наводить обо мне справки? Это было бы только справедливо, раз уж вы как следует выкачали из меня сведения об учителе, мистере Уинстоне и мистере Пейне. А, да, наверное, вы это уже сделали! Разрешите? — Он взял у Вудворда из пальцев догоревший окурок и поместил его вместе с остатками своего в оловянный сосуд с крышкой на петлях. Закрыв крышку, он спросил: — Вам сейчас лучше?
— Да. И намного.
— Это хорошо. Как я уже говорил, может понадобиться повторить это лечение в зависимости от вашего состояния. Будущее покажет. — Шилдс встал. — Теперь позвольте мне проводить вас в таверну Ван-Ганди ради стакана исключительно крепкого сидра. Кроме того, у него подают арахис, а я что-то проголодался. Составите мне компанию?
— Сочту за честь.
Когда магистрат встал с кресла, ноги чуть не подломились под ним. Голова плыла, странный свет танцевал под веками. Но боль в горле прошла почти совсем, а дыхание очистилось чудесным образом. Да, лекарство у доктора оказалось поистине чудесным.
— Иногда этот дым обманывает чувство равновесия, — сказал Шилдс. — Давайте берите меня под руку, и в таверну лежит наш путь!
— В таверну, в таверну! Полцарства за таверну! — воскликнул Вудворд, и это показалось ему настолько смешно, что он захохотал, не в силах остановиться, да и не желая останавливаться. Но смех был чуть слишком громок и чуть слишком резок, и даже в своем приподнятом состоянии духа он помнил, что старается скрыть.
Глава 14
С наступлением темноты крысы осмелели.
Мэтью весь день слышал их писк и шорох, но тогда они еще не показывались. Он был рад, что грызуны не вылезли, чтобы напасть на его обед или ужин — жидкую говяжью похлебку и два ломтя черного хлеба: скромная, но вполне сытная трапеза, — однако сейчас, с той минуты, как Грин закрыл люк в потолке и оставил на крюке единственный горящий фонарь, эти твари стали вылезать из закутков и укрытий, объявляя помещение своим.
— Следите за пальцами, — сказала Рэйчел со своей скамьи. — Если попытаетесь их стукнуть, они кусаются. Если крыса на вас ночью заползет, лучше лежать совершенно неподвижно. Она понюхает и уйдет.
— А та, что укусила вас в плечо? — спросил Мэтью. Он остался стоять, прислонясь к стене. — Она тоже только нюхала?
— Нет, эту я пыталась отогнать от ведра с водой. Оказалось, что они прыгают, как кошки, и я еще выяснила, что они все равно будут рваться к воде, что бы вы ни делали.
Мэтью взял собственное ведро с водой, которое Грин недавно наполнил из большого бака, и отпил из него щедрую порцию. Достаточную, как он надеялся, чтобы утолить жажду на всю ночь. Потом поставил ведро на пол в противоположный угол, как можно дальше от своего соломенного ложа.
— Грин приносит воду только через день, — сказала Рэйчел, наблюдая за его действиями. — Когда вас одолеет жажда, вы не побрезгуете пить после крыс.
Мэтью вспомнил еще об одном затруднении, куда худшем, чем проблема крыс и ведра. Грин принес также пустое ведро для отходов организма. Мэтью сообразил, что ему придется стаскивать штаны и пользоваться ведром — рано или поздно — прямо на глазах у женщины. И она тоже должна будет пользоваться своим без всякой завесы или ширмы. Он подумал, что предпочел бы лишних два удара плети такому полному отсутствию малейшего уединения, но не ему было выбирать.
Вдруг из трещины в стене камеры метнулась темная тень и направилась прямо к ведру. На глазах у Мэтью крыса — черная, мохнатая, красноглазая, размером с его ладонь — ловко забралась по стенке ведра и перегнулась через край, лакая воду, вцепившись когтями в дерево. Через секунду за ней последовала другая, затем третья. Твари оторвались от питья, чтобы потрещать, как прачки у колодца, а потом, нарушив строй, разбежались и снова втиснулись в трещину.
Ночь обещалась очень долгая.
У Мэтью было с собой несколько книг благодаря заботливости магистрата, который принес их сегодня вечером из библиотеки Бидвелла, но свет такой тусклый, что читать невозможно. Вудворд сообщил ему, что имел интересный разговор с доктором Шилдсом, и расскажет подробнее, когда Мэтью выйдет на свободу. А сейчас Мэтью ощущал, как стены и решетки смыкаются над ним. Не имея достаточно света, чтобы читать или писать, когда в стенах пищали и скреблись крысы, он боялся не совладать с собой и опозориться на глазах Рэйчел Ховарт. Конечно, это не должно иметь значения, потому что она, в конце концов, обвиняется в убийстве — и гораздо худших вещах, — но все же он хотел предстать крепким дубом, а не жалкой осинкой, которой себя сейчас ощущал.
В тюрьме было тепло и влажно. Рэйчел опустила сложенные ладони в ведро и смочила лицо, смывая соленую испарину, скопившуюся на щеках и на лбу. Она также охладила себе горло, не обращая внимания на двух крыс, которые с писком дрались в углу камеры.
— Сколько времени вы уже здесь? — спросил Мэтью, сидя на скамье и подобрав колени к груди.
— Сейчас вторая неделя мая?
— Да.
— Меня сюда бросили на третий день марта.
При одной этой мысли Мэтью вздрогнул. Что бы ни сделала эта женщина, она была из более крепкого теста, чем он.
— Как же вы это выдерживаете день за днем?
Женщина закончила полоскать горло и ответила:
— Разве у меня была иная возможность, кроме как выдержать? Может быть, я могла бы превратиться лепечущую идиотку. Полагаю, я могла бы сломаться, упасть на колени и сознаться в ведьмовстве у ног нашего прекрасного мистера Бидвелла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Шилдс захохотал:
— Ну не может быть, чтобы вы такое всерьез думали! Алан Джонстон — вор! Я бы сказал, что во всем Фаунт-Рояле нет человека, который бы меньше годился на эту роль! Он же из богатой семьи!
— Я так и предполагал, поскольку он посещал колледж Всех Святых в Оксфорде, но, знаете ли, угадать нельзя.
— Я сам видел его золотые карманные часы с его инициалами. Он владеет золотым кольцом с рубином размером с ноготь! — Шилдс снова засмеялся довольно бессмысленным смехом. — Ничего себе вор! Нет, для Алана невозможно было бы сбежать по лестнице. Вы же видели, как он серьезно опирается на трость.
— Да, видел. Но теория, которую, насколько я понял, выдвигает мой клерк — и учтите, прошу вас, что он молод и его воображение не знает пределов, — состоит в том, что колено мистера Джонстона выглядит как деформированное, а на самом деле — по его теории — такое же нормальное, как у меня и у вас.
Шилдс заморгал, сделал затяжку, снова моргнул, потом лицо его расплылось в веселой усмешке.
— Теперь вы решили надеть шутовской колпак? Вудворд пожал плечами:
— Мой клерк вполне серьезен. Именно поэтому мне пришлось предпринять это расследование.
Улыбка доктора исчезла.
— Это самое... опрометчивое суждение, которое я в жизни слышал! Увечье этого колена отлично видно сквозь чулок! Джонстон живет в Фаунт-Рояле три года! Зачем, ради всего святого, понадобилось бы ему это притворство?
— Понятия не имею. Еще раз прошу вас понять, что Мэтью — молодой человек с весьма острым умом, но иногда этому уму не хватает узды здравого смысла.
— Это уж точно! — Шилдс затянулся своим лекарством, и магистрат последовал его примеру. Ему стало лучше, боль в горле почти прошла, и дыхательные пути прочистились. Колыхание дыма завораживало, а свет, льющийся в комнату через окно, стал шелковисто-серым. — Но кое-что я вам могу рассказать про Алана, и это вам может быть интересно, — вдруг доверительно произнес Шилдс. — Точнее, про его жену. — Он слегка понизил голос. — Ее звали Маргарет. И с нею было... как бы это сказать... не все просто.
— В каком смысле?
— Красивая женщина, без сомнения. Но... не совсем все в порядке под черепом. Я сам не видел ее припадков, но слышал из надежных источников, что она превращалась в настоящую фурию, швырялась всем, что под руку попадет. Уинстон это видел однажды вечером в доме Бидвелла. Женщина пришла в ярость и грохнула об стену целое блюдо цыплят. И еще и другое бывало.
Шилдс оставил эти слова висеть в воздухе, затягиваясь конопляной палочкой — она уже догорела почти до его пальцев.
— Одну минутку. — Он встал, отошел к верстаку и вернулся, держа зонд с зажатым в зажиме окурком, как недавно был там зажат ватный шарик.
Доктор снова сел, и глаза его лукаво заблестели.
— Миссис Джонстон и муж той бедной женщины, что лежит в лазарете, — он кивком показал в направлении другой комнаты, — у них неоднократно бывали тайные свидания.
— Ноулз и жена Джонстона?
— Именно. И достаточно смело себя вели, насколько я помню. Многие знали, что происходит, в том числе жена Ноулза. В какой-то момент кто-то сказал Алану, но я думаю, это вряд ли его удивило. И вообще Маргарет презирала и ненавидела Фаунт-Роял, не делая из этого секрета, так что Алан отвез ее в Англию, к ее родителям. Она тоже из богатой семьи — отец ее ткацкий фабрикант, — но, боюсь, была слишком избалована. Через пару месяцев Алан вернулся, и дело это забылось.
— Супружеская измена — серьезное преступление, — сказал Вудворд. — Он не пожелал предъявлять обвинение?
— Честно говоря, я думаю, он был рад избавиться от этой женщины. Она была угрозой его репутации и явным нарушением декорума. Алан — человек спокойный, задумчивый, держащийся, как правило, сам по себе, хотя язык у него бывает острее бритвы.
— Наверное, он влюблен в работу учителя, раз вернулся так скоро в Фаунт-Роял.
— Это правда. Он взял на себя задачу учить не только детей, но и многих их отцов, которые читать не умеют. И, конечно, того жалованья, что платит ему Бидвелл, вряд ли хватило бы на иголку с ниткой, но, как я уже говорил, у нашего учителя есть свои деньги.
Вудворд кивнул, снова припав к своей конопляной палочке. Она уже почти догорела, и жар ее ощущался между пальцами. И не только — ему теперь было тепло во всем теле, он вспотел. Но это было хорошо. С потом выходят плохие жидкости. Веки магистрата отяжелели, и он вполне был бы сейчас готов лечь и прикорнуть пару часиков.
— А Уинстон? — спросил он.
— А что Уинстон?
— Я спрашиваю, что вы о нем знаете?
Шилдс усмехнулся, выпуская дым между зубами.
— Я на трибуне свидетеля, сэр?
— Нет, и я не хотел говорить, как в суде. Я просто хочу побольше узнать о местных людях.
— Понимаю, — ответил Шилдс, хотя по голосу было ясно, что он все-таки предполагает, будто продолжается заседание суда. — Эдуард Уинстон — верный мул. Вы знаете, что Уинстон был у Бидвелла правой рукой в Лондоне? Он превосходный администратор, организатор и финансист. И он тоже держится сам по себе. Однако это он предложил привезти сюда балаганщиков.
— Балаганщиков?
— Да, актеров. Бидвелл любит театр. Уже три года летом приезжает бродячая труппа ставить моралите. Несет, так сказать, в глушь культуру и цивилизацию. По крайней мере у жителей каждый год есть некоторое ожидаемое событие. Они приезжают в середине июля, так что жаль, что вы их не увидите. — Шилдс сделал последнюю затяжку и обнаружил, что докурил палочку до конца. — Впрочем, — заметил он, — не факт, что к середине июля Фаунт-Роял еще будет существовать.
— А Николас Пейн? Его вы хорошо знаете?
— Николас Пейн, — повторил доктор и слегка улыбнулся. — Да, я его хорошо знаю.
— Кажется, он человек многих умений. — Вудворд вспоминал термин, который употребил Пейн: "Чернофлажник". — Что вы знаете о его истории?
— Знаю, что она у него есть. История.
— Я бы назвал это замечание загадочным, — сказал Вудворд, когда Шилдс больше ничего не добавил.
— Николас — человек очень скрытный. И на все руки мастер, насколько мне известно. Кажется, несколько лет был моряком. Но он не любит обсуждать свое слишком давнее прошлое.
— Он женат? Семья у него есть?
— Он был женат, когда был моложе. Его жена погибла от болезни, которая вызывала у нее припадки, а потом смерть.
Вудворд поднес окурок ко рту для последней затяжки, но тут рука его застыла.
— Припадки? — спросил он и с трудом проглотил слюну пересохшим ртом. — Какого рода припадки?
— Полагаю, судороги, — пожал плечами. — Какой-то вид лихорадки, вероятнее всего. Или чума. Но это было давно, и я сомневаюсь, чтобы Пейн стал об этом говорить. На самом деле я просто знаю, что он не станет.
— Чума, — повторил Вудворд.
Глаза у него остекленели, и не только от горького дыма лекарства.
— Айзек? — спросил Шилдс, заметив пустые глаза собеседника, и тронул его за рукав. — Что случилось?
— Ох, простите. — Вудворд заморгал, отогнав пару клубов дыма от лица, и заставил себя вернуться к действительности. — Я просто задумался.
Шилдс кивнул, и губы его искривились в понимающей улыбке:
— Задумались, кого бы спросить обо мне? Я угадал?
— Нет. Совершенно на другую тему.
— Но вы же собираетесь наводить обо мне справки? Это было бы только справедливо, раз уж вы как следует выкачали из меня сведения об учителе, мистере Уинстоне и мистере Пейне. А, да, наверное, вы это уже сделали! Разрешите? — Он взял у Вудворда из пальцев догоревший окурок и поместил его вместе с остатками своего в оловянный сосуд с крышкой на петлях. Закрыв крышку, он спросил: — Вам сейчас лучше?
— Да. И намного.
— Это хорошо. Как я уже говорил, может понадобиться повторить это лечение в зависимости от вашего состояния. Будущее покажет. — Шилдс встал. — Теперь позвольте мне проводить вас в таверну Ван-Ганди ради стакана исключительно крепкого сидра. Кроме того, у него подают арахис, а я что-то проголодался. Составите мне компанию?
— Сочту за честь.
Когда магистрат встал с кресла, ноги чуть не подломились под ним. Голова плыла, странный свет танцевал под веками. Но боль в горле прошла почти совсем, а дыхание очистилось чудесным образом. Да, лекарство у доктора оказалось поистине чудесным.
— Иногда этот дым обманывает чувство равновесия, — сказал Шилдс. — Давайте берите меня под руку, и в таверну лежит наш путь!
— В таверну, в таверну! Полцарства за таверну! — воскликнул Вудворд, и это показалось ему настолько смешно, что он захохотал, не в силах остановиться, да и не желая останавливаться. Но смех был чуть слишком громок и чуть слишком резок, и даже в своем приподнятом состоянии духа он помнил, что старается скрыть.
Глава 14
С наступлением темноты крысы осмелели.
Мэтью весь день слышал их писк и шорох, но тогда они еще не показывались. Он был рад, что грызуны не вылезли, чтобы напасть на его обед или ужин — жидкую говяжью похлебку и два ломтя черного хлеба: скромная, но вполне сытная трапеза, — однако сейчас, с той минуты, как Грин закрыл люк в потолке и оставил на крюке единственный горящий фонарь, эти твари стали вылезать из закутков и укрытий, объявляя помещение своим.
— Следите за пальцами, — сказала Рэйчел со своей скамьи. — Если попытаетесь их стукнуть, они кусаются. Если крыса на вас ночью заползет, лучше лежать совершенно неподвижно. Она понюхает и уйдет.
— А та, что укусила вас в плечо? — спросил Мэтью. Он остался стоять, прислонясь к стене. — Она тоже только нюхала?
— Нет, эту я пыталась отогнать от ведра с водой. Оказалось, что они прыгают, как кошки, и я еще выяснила, что они все равно будут рваться к воде, что бы вы ни делали.
Мэтью взял собственное ведро с водой, которое Грин недавно наполнил из большого бака, и отпил из него щедрую порцию. Достаточную, как он надеялся, чтобы утолить жажду на всю ночь. Потом поставил ведро на пол в противоположный угол, как можно дальше от своего соломенного ложа.
— Грин приносит воду только через день, — сказала Рэйчел, наблюдая за его действиями. — Когда вас одолеет жажда, вы не побрезгуете пить после крыс.
Мэтью вспомнил еще об одном затруднении, куда худшем, чем проблема крыс и ведра. Грин принес также пустое ведро для отходов организма. Мэтью сообразил, что ему придется стаскивать штаны и пользоваться ведром — рано или поздно — прямо на глазах у женщины. И она тоже должна будет пользоваться своим без всякой завесы или ширмы. Он подумал, что предпочел бы лишних два удара плети такому полному отсутствию малейшего уединения, но не ему было выбирать.
Вдруг из трещины в стене камеры метнулась темная тень и направилась прямо к ведру. На глазах у Мэтью крыса — черная, мохнатая, красноглазая, размером с его ладонь — ловко забралась по стенке ведра и перегнулась через край, лакая воду, вцепившись когтями в дерево. Через секунду за ней последовала другая, затем третья. Твари оторвались от питья, чтобы потрещать, как прачки у колодца, а потом, нарушив строй, разбежались и снова втиснулись в трещину.
Ночь обещалась очень долгая.
У Мэтью было с собой несколько книг благодаря заботливости магистрата, который принес их сегодня вечером из библиотеки Бидвелла, но свет такой тусклый, что читать невозможно. Вудворд сообщил ему, что имел интересный разговор с доктором Шилдсом, и расскажет подробнее, когда Мэтью выйдет на свободу. А сейчас Мэтью ощущал, как стены и решетки смыкаются над ним. Не имея достаточно света, чтобы читать или писать, когда в стенах пищали и скреблись крысы, он боялся не совладать с собой и опозориться на глазах Рэйчел Ховарт. Конечно, это не должно иметь значения, потому что она, в конце концов, обвиняется в убийстве — и гораздо худших вещах, — но все же он хотел предстать крепким дубом, а не жалкой осинкой, которой себя сейчас ощущал.
В тюрьме было тепло и влажно. Рэйчел опустила сложенные ладони в ведро и смочила лицо, смывая соленую испарину, скопившуюся на щеках и на лбу. Она также охладила себе горло, не обращая внимания на двух крыс, которые с писком дрались в углу камеры.
— Сколько времени вы уже здесь? — спросил Мэтью, сидя на скамье и подобрав колени к груди.
— Сейчас вторая неделя мая?
— Да.
— Меня сюда бросили на третий день марта.
При одной этой мысли Мэтью вздрогнул. Что бы ни сделала эта женщина, она была из более крепкого теста, чем он.
— Как же вы это выдерживаете день за днем?
Женщина закончила полоскать горло и ответила:
— Разве у меня была иная возможность, кроме как выдержать? Может быть, я могла бы превратиться лепечущую идиотку. Полагаю, я могла бы сломаться, упасть на колени и сознаться в ведьмовстве у ног нашего прекрасного мистера Бидвелла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110