Затем его глаза расширились и стали круглыми, как монеты цвета крови. Он прорычал фразу, которую Вотский то ли понял, то ли угадал ее содержание по тону: “Что? Ты осмеливаешься угрожать мне?”. Потом воин поднял правую ладонь к правому плечу, как бы отдавая салют. Его боевая рукавица была пока закрыта, но, отсалютовав, он распахнул ее, продемонстрировав полный набор лезвий, стилетов и крючков.
Он слегка согнул ноги, пригнулся вперед, приняв боевую стойку и приготовившись броситься на Вотского. Русский, однако, не стал дожидаться этого. С дистанции всего в шесть или семь шагов он вряд ли мог промахнуться. Он нажал на спусковой крючок, дав очередь, которая рассекла туловище завоевателя струей смертоносного свинца... Во всяком случае, он ожидал этого эффекта.
Однако работнику КГБ здорово не повезло с его оружием. Совершенно нелепая случайность — патрон с дефектом! — и автомат, сделав три-четыре выстрела, заклинило. Вотский намеревался рассечь тело воина очередью крест-накрест — вначале справа-налево и снизу-вверх, а потом наоборот. Вообще должно было хватить обычной, очереди из автомата, состоящей, как правило, из пятнадцати или двадцати пуль, половина которых попадет в цель.
Однако оружие сделало всего три-четыре выстрела, причем ни один из них не был точно прицельным.
Первая пуля скользнула по боку воина, вырвав кусок плоти так, будто по ней прошлась зазубренная пила; вторая попала примерно в то место, где ключица переходит в плечевой сустав; одна или две пули вообще пролетели мимо. Впрочем, и первые, два выстрела, подобно ударам молота, остановили бы любого воина Земли. Здесь, однако, была не Земля, а целью — не обычный человек.
Отброшенный назад и опрокинутый силой удара в плечо, он распластался в пыли, но уже в следующий момент сел и, еще не вполне придя в себя, стал озираться. Вотский, громко выругавшись, выдернул магазин из автомата, оттянул затвор и взглянул в боевую камеру. Патрон, с пробитым капсюлем, но не сработавший, оставался в стволе. Он встряхнул автомат, пытаясь высвободить заклинившийся дефектный патрон; бесполезно — его нужно было теперь осторожно выуживать оттуда. А к этому времени воин уже вновь стоял на ногах.
Вотский сунул автомат за пояс, чтобы он ему не мешал, и отстегнул ствол огнемета. Включив зажигание, он снял оружие с предохранителя. Когда раненый воин вновь пошел на него. Вотский сделал последнюю попытку к примирению, приняв ту же самую позу, что в первый раз, то есть показав нападавшему свою открытую ладонь. Возможно, тот воспринял данный жест как оскорбление; во всяком случае, в ответ на это движение Вотского раздался лишь разъяренный рык. Затем, несмотря на простреленное правое плечо, воин поднял руку с боевой рукавицей, распустил веером все ее ужасные инструменты и продемонстрировал их своему противнику.
— Если хватит — значит, хватит! — пробормотал русский. Он дал противнику пройти еще три-четыре шага, приподнял ствол огнемета и нажал на спуск. Небольшой голубой запальный огонек на кончике ствола превратился в белое копье из ревущего пламени, вылетевшего и мгновенно лизнувшего весь левый бок воина. Обожженный, тот завопил от боли и страха, отпрянул назад, а затем упал и начал кататься в пыли и грязи, пытаясь погасить наконец пламя. Дымясь, он кое-как встал на ноги и неверным шагом направился к своему “скакуну”. Но Вотский решил, что, начав дело, следует довести его до конца.
Он последовал за дымящимся воином, снова приподнял ствол огнемета... и застыл от неожиданности!
Воин Вамфири бросал своему животному резкие жесткие приказы, которые оно слушало и которым повиновалось. Масса его серого тела завибрировала, а крылья распростерлись, как гигантские паруса. Существо начало размахивать ими, распрямляя для того, чтобы взлететь. Выбросив то, что показалось Вотскому кучей розовых червей, развернувшихся, как пружины, и слегка подбросивших существо вверх, оно распласталось в воздухе, словно гигантское полотно липкой грязной ткани. Его “черви-бустеры” вновь втянулись в тело, и оно начало парить в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону и маневрируя с помощью хвоста. Когда тело его перестало быть таким плоским, каким было вначале, а крылья начали ритмично бить воздух, на нижней поверхности вновь сформировались глаза, вращавшиеся и глядевшие в разных направлениях. Затем они отыскали цель, и все одновременно уставились на русского.
Вотский отступил назад. Существо летело прямо на него; Вотского уже накрыла его тень — рыбообразной формы, черная, как чернила. На его нижней резиноподобной поверхности раскрылась гигантская пасть с рядами шипов. Вотский споткнулся и упал. Существо нависло над ним, издавая при этом невыносимую вонь, отделился какой-то кусок плоти, испещренной крючками, схватил Вотского за одежду, и вокруг него захлопнулась холодная влажная тьма.
Палец его продолжал лежать на спусковом крючке огнемета, но нажать на него он не решался. Сделав это здесь, находясь внутри существа, он в первую очередь сжег бы сам себя! Здесь был воздух, которым вполне можно было дышать, пусть вонючий и застойный. Все ощущения в целом были происходящим наяву клаустрофобическим кошмаром, который продолжался и продолжался.
Находящиеся во внутренней полости существа газы подействовали на него, как наркотик. Вряд ли сознавая, что с ним происходит, Вотский потерял сознание...
* * *
Для Джаза Симмонса “все началось” означало примерно пять секунд, в течение которых он должен был принять решение; то есть это заняло бы пять секунд, если бы рядом с ним не находилась Зек Фонер, которая могла помочь советом. Сам он принял решение в течение двух секунд, и когда от большой тени утеса начали отделяться несколько маленьких теней, уже готов был действовать, и тогда она предупредила его:
— Джаз, не стреляй!
— Что? — он не верил своим ушам. Эти тени были группой мужчин, которые собирались окружить их. — Не стрелять? Ты знаешь этих людей?
— Я знаю, что они не сделают нам ничего плохого, — выдохнула она, — что мы для них представляем большую ценность живыми, чем мертвыми... И что если ты сделаешь хотя бы один выстрел, то уже не услышишь даже его эха! В данный момент на тебя направлено по меньшей мере полдюжины стрел и копий. Я думаю, что и на меня.
Джаз опустил автомат, но медленно, неохотно.
— Вот это называется “доверять своим друзьям”, — невесело пробормотал он, а потом стал разглядывать толпу пригнувшихся мужчин, крадучись окружающих их. Наконец один из них выпрямился и, вздернув голову, обратился к Зек. Он говорил жестко, гортанно, на каком-то диалекте или языке, который Джаз — он почему-то был уверен в этом — должен был понимать. И когда Зек ответила мужчине на том же языке, он действительно опознал его. Во всяком случае, опознал — не более того. Это был очень упрощенный и каким-то образом деформированный румынский язык!
— Хо! Арлек Нунеску! — сказала она и продолжила:
— Пусть обрушатся горы, и пусть солнце расплавит замки Вамфири. Но что происходит?! Неужели ты преследуешь и угнетаешь братьев своих Странников?
Теперь, когда Джаз опознал язык, ему легче было сосредоточиться на понимании содержания разговора. Его знание группы романских языков было поверхностным, но это никак нельзя было назвать полным отсутствием знания. Кое-чему он научился у отца, чуть меньше узнал в процессе учебы, а остальное угадывал инстинктивно. Вообще, у него всегда был нюх на языки. Этот мужчина — Арлек — да и все остальные, окружившие их, и те, которые только сейчас начали показываться из укрытия, были цыганами. Таким, во всяком случае, было первое впечатление Джаза — толпа цыган. Это лежало на них, как печать, такая же несмываемая, какой она была в мире, оставшемся позади, по ту сторону Врат. Темноволосые, подвижные, стройные и смуглые. Они ходили с длинными немытыми волосами, но их бедная, просторная, обвисавшая одежда, тем не менее, была выдержана в одном стиле и выглядела по-своему щеголевато. Единственной фальшивой ноткой в этом типично цыганском образе было то, что у нескольких из них были арбалеты, а остальные были вооружены заостренными деревянными пиками. Если не считать этого, то Джаз видел подобных людей во всех странах мира — старого мира, во всяком случае.
Цыгане: лудильщики, странствующие точильщики, музыканты и... гадальщики?
— Воистину, пусть обрушатся горы, — Арлек ответил на ее приветствие, говоря более медленно, задумчиво. — Ты знаешь, как правильно говорить, Зекинта, потому что ты воруешь слова из голов Странников! Но мы говорим “Пусть обрушатся горы” с тех пор, как существуют люди, а существуют они очень давно, но горы так и стоят до сих пор, а пока стоят горы, останутся и Вамфири в своих замках. И потому всю жизнь мы обречены странствовать, поскольку остаться на одном месте, значит — умереть. Я прочитал будущее, Зекинта, и если мы дадим тебе убежище, то ты навлечешь беду на Лардиса и его племя. Но если мы отдадим тебя в руки Вамфири...
— Ха! — бросила она презрительно. — Ты очень храбрый, пока Лардис Лидешци находится на западе в поисках нового лагеря, где вас не смогут найти Вамфири, а вот как ты объяснишь это ему, когда он вернется? Как ты будешь рассказывать ему о том, что сговаривался с врагом, чтобы выдать меня? Что ты собираешься отдать женщину на радость своим главным врагам, сделав их еще сильнее? Так поступают трусы, Арлек!
Арлек глубоко вздохнул. Он подобрался, сделал шаг вперед и замахнулся, словно собираясь ударить ее. От прилившей крови лицо его сделалось еще темнее. Джаз опустил мушку автомата, пока она не коснулась плеча Арлека, так что дуло было направлено прямо в его левое ухо.
— Не надо, — сказал Джаз на их языке. — Судя по тому, что я вижу и слышу, на тебя стоит наплевать, Арлек, но если ты заставишь меня убить тебя, то мне придется тоже погибнуть. — Он надеялся, что использованные им слова сложились в осмысленную фразу.
Очевидно, это ему удалось. Арлек отступил назад и криком подозвал к себе двух мужчин. Они приблизились к Джазу, а он продемонстрировал им свои зубы, оскаленные в холодной усмешке, а также свой автомат.
— Пусть они заберут его, — сказала Зек.
— Всю жизнь мечтал об этом, — ответил он уголком рта.
— Ты же понимаешь, что я имею в виду, — сказала она, — пожалуйста, отдай им автомат!
— Похоже, твоя телепатия дает тебе возможность безнаказанно находиться обнаженной во львиной пасти? — спросил он.
Один из цыган схватился за ствол автомата, ладонь другого сомкнулась на запястье Джаза. Глаза у них были глубоко посаженными, темными, настороженными. Джаз ясно видел, что на него наведены арбалеты, но, тем не менее, спросил:
— Ну, Зек, теперь твой ход?
— Вернуться на Темную сторону мы не можем, — быстро начала объяснять она, — а эти Странники охраняют путь на Светлую сторону. Даже если мы выберемся из этой заварушки и убежим от них, — они наверняка вновь отыщут нас. Так что отдай им оружие. По крайней мере, на ближайшее время мы находимся в безопасности.
— Это противоречит моему здравому смыслу, — пробурчал он. — Но в общем-то, судя по всему, ничего другого не остается. — Он отщелкнул от автомата магазин, бросил его в карман и вручил ближайшему цыгану оружие.
Арлек хитро усмехнулся.
— И это тоже, — указал он на карман Джаза. — И остальные твои... принадлежности.
Слушая разговорный язык и пользуясь им, всегда быстро прогрессируешь в нем. Способности Джаза к языкам помогли ему подобрать несколько нужных слов.
— Ты просишь слишком многого. Странник, — сказал он. — Я свободный человек, подобно тебе. Даже более свободный, потому что я не зарабатываю себе на жизнь сделками с Вамфири.
Арлек несколько опешил. Он спросил Зек:
— Он что, тоже умеет читать мысли в человеческих головах?
— Я прислушиваюсь только к своим собственным мыслям, — первым ответил Джаз, — и говорю своими собственными словами. Не нужно разговаривать обо мне, ты поговори со мной.
Арлек пристально взглянул на него.
— Очень хорошо, — заметил он. — Дай нам свое оружие и свои разные... вещи. Мы заберем их для того, чтобы ты не смог их использовать против нас. Ты здесь чужак из мира Зекинты — это ясно по твоей одежде и твоему оружию, так что почему мы должны доверять тебе?
— А почему кто-нибудь должен доверять тебе!? — вмешалась Зек, в то время как люди Арлека начали забирать снаряжение Джаза. — Ты предаешь своего собственного вождя в то время, когда он ушел искать для своих людей безопасные места!
Нужно отдать им должное, некоторые Странники смущенно переминались с ноги на ногу и выглядели пристыженными, тем не менее, Арлек повернулся к Зек и рявкнул:
— Предательство? Это ты мне говоришь о предательстве? Как только ты увидела спину Лардиса, так сразу же убежала! Куда ты бежала, Зекинта? В свой родной мир? Хотя ты сама говорила, что пути туда нет. Найти себе какого-нибудь покровителя — может быть, этого мужчину?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Он слегка согнул ноги, пригнулся вперед, приняв боевую стойку и приготовившись броситься на Вотского. Русский, однако, не стал дожидаться этого. С дистанции всего в шесть или семь шагов он вряд ли мог промахнуться. Он нажал на спусковой крючок, дав очередь, которая рассекла туловище завоевателя струей смертоносного свинца... Во всяком случае, он ожидал этого эффекта.
Однако работнику КГБ здорово не повезло с его оружием. Совершенно нелепая случайность — патрон с дефектом! — и автомат, сделав три-четыре выстрела, заклинило. Вотский намеревался рассечь тело воина очередью крест-накрест — вначале справа-налево и снизу-вверх, а потом наоборот. Вообще должно было хватить обычной, очереди из автомата, состоящей, как правило, из пятнадцати или двадцати пуль, половина которых попадет в цель.
Однако оружие сделало всего три-четыре выстрела, причем ни один из них не был точно прицельным.
Первая пуля скользнула по боку воина, вырвав кусок плоти так, будто по ней прошлась зазубренная пила; вторая попала примерно в то место, где ключица переходит в плечевой сустав; одна или две пули вообще пролетели мимо. Впрочем, и первые, два выстрела, подобно ударам молота, остановили бы любого воина Земли. Здесь, однако, была не Земля, а целью — не обычный человек.
Отброшенный назад и опрокинутый силой удара в плечо, он распластался в пыли, но уже в следующий момент сел и, еще не вполне придя в себя, стал озираться. Вотский, громко выругавшись, выдернул магазин из автомата, оттянул затвор и взглянул в боевую камеру. Патрон, с пробитым капсюлем, но не сработавший, оставался в стволе. Он встряхнул автомат, пытаясь высвободить заклинившийся дефектный патрон; бесполезно — его нужно было теперь осторожно выуживать оттуда. А к этому времени воин уже вновь стоял на ногах.
Вотский сунул автомат за пояс, чтобы он ему не мешал, и отстегнул ствол огнемета. Включив зажигание, он снял оружие с предохранителя. Когда раненый воин вновь пошел на него. Вотский сделал последнюю попытку к примирению, приняв ту же самую позу, что в первый раз, то есть показав нападавшему свою открытую ладонь. Возможно, тот воспринял данный жест как оскорбление; во всяком случае, в ответ на это движение Вотского раздался лишь разъяренный рык. Затем, несмотря на простреленное правое плечо, воин поднял руку с боевой рукавицей, распустил веером все ее ужасные инструменты и продемонстрировал их своему противнику.
— Если хватит — значит, хватит! — пробормотал русский. Он дал противнику пройти еще три-четыре шага, приподнял ствол огнемета и нажал на спуск. Небольшой голубой запальный огонек на кончике ствола превратился в белое копье из ревущего пламени, вылетевшего и мгновенно лизнувшего весь левый бок воина. Обожженный, тот завопил от боли и страха, отпрянул назад, а затем упал и начал кататься в пыли и грязи, пытаясь погасить наконец пламя. Дымясь, он кое-как встал на ноги и неверным шагом направился к своему “скакуну”. Но Вотский решил, что, начав дело, следует довести его до конца.
Он последовал за дымящимся воином, снова приподнял ствол огнемета... и застыл от неожиданности!
Воин Вамфири бросал своему животному резкие жесткие приказы, которые оно слушало и которым повиновалось. Масса его серого тела завибрировала, а крылья распростерлись, как гигантские паруса. Существо начало размахивать ими, распрямляя для того, чтобы взлететь. Выбросив то, что показалось Вотскому кучей розовых червей, развернувшихся, как пружины, и слегка подбросивших существо вверх, оно распласталось в воздухе, словно гигантское полотно липкой грязной ткани. Его “черви-бустеры” вновь втянулись в тело, и оно начало парить в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону и маневрируя с помощью хвоста. Когда тело его перестало быть таким плоским, каким было вначале, а крылья начали ритмично бить воздух, на нижней поверхности вновь сформировались глаза, вращавшиеся и глядевшие в разных направлениях. Затем они отыскали цель, и все одновременно уставились на русского.
Вотский отступил назад. Существо летело прямо на него; Вотского уже накрыла его тень — рыбообразной формы, черная, как чернила. На его нижней резиноподобной поверхности раскрылась гигантская пасть с рядами шипов. Вотский споткнулся и упал. Существо нависло над ним, издавая при этом невыносимую вонь, отделился какой-то кусок плоти, испещренной крючками, схватил Вотского за одежду, и вокруг него захлопнулась холодная влажная тьма.
Палец его продолжал лежать на спусковом крючке огнемета, но нажать на него он не решался. Сделав это здесь, находясь внутри существа, он в первую очередь сжег бы сам себя! Здесь был воздух, которым вполне можно было дышать, пусть вонючий и застойный. Все ощущения в целом были происходящим наяву клаустрофобическим кошмаром, который продолжался и продолжался.
Находящиеся во внутренней полости существа газы подействовали на него, как наркотик. Вряд ли сознавая, что с ним происходит, Вотский потерял сознание...
* * *
Для Джаза Симмонса “все началось” означало примерно пять секунд, в течение которых он должен был принять решение; то есть это заняло бы пять секунд, если бы рядом с ним не находилась Зек Фонер, которая могла помочь советом. Сам он принял решение в течение двух секунд, и когда от большой тени утеса начали отделяться несколько маленьких теней, уже готов был действовать, и тогда она предупредила его:
— Джаз, не стреляй!
— Что? — он не верил своим ушам. Эти тени были группой мужчин, которые собирались окружить их. — Не стрелять? Ты знаешь этих людей?
— Я знаю, что они не сделают нам ничего плохого, — выдохнула она, — что мы для них представляем большую ценность живыми, чем мертвыми... И что если ты сделаешь хотя бы один выстрел, то уже не услышишь даже его эха! В данный момент на тебя направлено по меньшей мере полдюжины стрел и копий. Я думаю, что и на меня.
Джаз опустил автомат, но медленно, неохотно.
— Вот это называется “доверять своим друзьям”, — невесело пробормотал он, а потом стал разглядывать толпу пригнувшихся мужчин, крадучись окружающих их. Наконец один из них выпрямился и, вздернув голову, обратился к Зек. Он говорил жестко, гортанно, на каком-то диалекте или языке, который Джаз — он почему-то был уверен в этом — должен был понимать. И когда Зек ответила мужчине на том же языке, он действительно опознал его. Во всяком случае, опознал — не более того. Это был очень упрощенный и каким-то образом деформированный румынский язык!
— Хо! Арлек Нунеску! — сказала она и продолжила:
— Пусть обрушатся горы, и пусть солнце расплавит замки Вамфири. Но что происходит?! Неужели ты преследуешь и угнетаешь братьев своих Странников?
Теперь, когда Джаз опознал язык, ему легче было сосредоточиться на понимании содержания разговора. Его знание группы романских языков было поверхностным, но это никак нельзя было назвать полным отсутствием знания. Кое-чему он научился у отца, чуть меньше узнал в процессе учебы, а остальное угадывал инстинктивно. Вообще, у него всегда был нюх на языки. Этот мужчина — Арлек — да и все остальные, окружившие их, и те, которые только сейчас начали показываться из укрытия, были цыганами. Таким, во всяком случае, было первое впечатление Джаза — толпа цыган. Это лежало на них, как печать, такая же несмываемая, какой она была в мире, оставшемся позади, по ту сторону Врат. Темноволосые, подвижные, стройные и смуглые. Они ходили с длинными немытыми волосами, но их бедная, просторная, обвисавшая одежда, тем не менее, была выдержана в одном стиле и выглядела по-своему щеголевато. Единственной фальшивой ноткой в этом типично цыганском образе было то, что у нескольких из них были арбалеты, а остальные были вооружены заостренными деревянными пиками. Если не считать этого, то Джаз видел подобных людей во всех странах мира — старого мира, во всяком случае.
Цыгане: лудильщики, странствующие точильщики, музыканты и... гадальщики?
— Воистину, пусть обрушатся горы, — Арлек ответил на ее приветствие, говоря более медленно, задумчиво. — Ты знаешь, как правильно говорить, Зекинта, потому что ты воруешь слова из голов Странников! Но мы говорим “Пусть обрушатся горы” с тех пор, как существуют люди, а существуют они очень давно, но горы так и стоят до сих пор, а пока стоят горы, останутся и Вамфири в своих замках. И потому всю жизнь мы обречены странствовать, поскольку остаться на одном месте, значит — умереть. Я прочитал будущее, Зекинта, и если мы дадим тебе убежище, то ты навлечешь беду на Лардиса и его племя. Но если мы отдадим тебя в руки Вамфири...
— Ха! — бросила она презрительно. — Ты очень храбрый, пока Лардис Лидешци находится на западе в поисках нового лагеря, где вас не смогут найти Вамфири, а вот как ты объяснишь это ему, когда он вернется? Как ты будешь рассказывать ему о том, что сговаривался с врагом, чтобы выдать меня? Что ты собираешься отдать женщину на радость своим главным врагам, сделав их еще сильнее? Так поступают трусы, Арлек!
Арлек глубоко вздохнул. Он подобрался, сделал шаг вперед и замахнулся, словно собираясь ударить ее. От прилившей крови лицо его сделалось еще темнее. Джаз опустил мушку автомата, пока она не коснулась плеча Арлека, так что дуло было направлено прямо в его левое ухо.
— Не надо, — сказал Джаз на их языке. — Судя по тому, что я вижу и слышу, на тебя стоит наплевать, Арлек, но если ты заставишь меня убить тебя, то мне придется тоже погибнуть. — Он надеялся, что использованные им слова сложились в осмысленную фразу.
Очевидно, это ему удалось. Арлек отступил назад и криком подозвал к себе двух мужчин. Они приблизились к Джазу, а он продемонстрировал им свои зубы, оскаленные в холодной усмешке, а также свой автомат.
— Пусть они заберут его, — сказала Зек.
— Всю жизнь мечтал об этом, — ответил он уголком рта.
— Ты же понимаешь, что я имею в виду, — сказала она, — пожалуйста, отдай им автомат!
— Похоже, твоя телепатия дает тебе возможность безнаказанно находиться обнаженной во львиной пасти? — спросил он.
Один из цыган схватился за ствол автомата, ладонь другого сомкнулась на запястье Джаза. Глаза у них были глубоко посаженными, темными, настороженными. Джаз ясно видел, что на него наведены арбалеты, но, тем не менее, спросил:
— Ну, Зек, теперь твой ход?
— Вернуться на Темную сторону мы не можем, — быстро начала объяснять она, — а эти Странники охраняют путь на Светлую сторону. Даже если мы выберемся из этой заварушки и убежим от них, — они наверняка вновь отыщут нас. Так что отдай им оружие. По крайней мере, на ближайшее время мы находимся в безопасности.
— Это противоречит моему здравому смыслу, — пробурчал он. — Но в общем-то, судя по всему, ничего другого не остается. — Он отщелкнул от автомата магазин, бросил его в карман и вручил ближайшему цыгану оружие.
Арлек хитро усмехнулся.
— И это тоже, — указал он на карман Джаза. — И остальные твои... принадлежности.
Слушая разговорный язык и пользуясь им, всегда быстро прогрессируешь в нем. Способности Джаза к языкам помогли ему подобрать несколько нужных слов.
— Ты просишь слишком многого. Странник, — сказал он. — Я свободный человек, подобно тебе. Даже более свободный, потому что я не зарабатываю себе на жизнь сделками с Вамфири.
Арлек несколько опешил. Он спросил Зек:
— Он что, тоже умеет читать мысли в человеческих головах?
— Я прислушиваюсь только к своим собственным мыслям, — первым ответил Джаз, — и говорю своими собственными словами. Не нужно разговаривать обо мне, ты поговори со мной.
Арлек пристально взглянул на него.
— Очень хорошо, — заметил он. — Дай нам свое оружие и свои разные... вещи. Мы заберем их для того, чтобы ты не смог их использовать против нас. Ты здесь чужак из мира Зекинты — это ясно по твоей одежде и твоему оружию, так что почему мы должны доверять тебе?
— А почему кто-нибудь должен доверять тебе!? — вмешалась Зек, в то время как люди Арлека начали забирать снаряжение Джаза. — Ты предаешь своего собственного вождя в то время, когда он ушел искать для своих людей безопасные места!
Нужно отдать им должное, некоторые Странники смущенно переминались с ноги на ногу и выглядели пристыженными, тем не менее, Арлек повернулся к Зек и рявкнул:
— Предательство? Это ты мне говоришь о предательстве? Как только ты увидела спину Лардиса, так сразу же убежала! Куда ты бежала, Зекинта? В свой родной мир? Хотя ты сама говорила, что пути туда нет. Найти себе какого-нибудь покровителя — может быть, этого мужчину?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76