Чтобы заработать их, нормальному
человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были
не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже
тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте,
но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.
Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную
тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно
сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.
Он развернулся и скрылся из виду -- начинать тропинку следовало немного в
стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал
углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после
второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы
выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев -- кстати сказать, хорошей формы.
-- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? -- спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я
Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство
в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было
не так. Просто это было не в Его духе -- обречь человека на верную смерть.
-- Я могу изменять большую его часть, -- спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
-- И лицо?
-- Я над этим работаю.
-- И как далеко ты продвинулся?
-- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
-- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать
от властей, -- сказал я. -- Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю,
если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
-- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело
ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. -- Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы
меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый
слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что
так оно и есть. Он действительно был чужим -- сверхчеловек, сверхгений, -- и
с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за
обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
-- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить
свое развитие, -- сказал я.
-- Отведи меня в хижину, -- сказал Он, похлопав меня по плечу своей
ручищей, -- и все, что мне понадобится, -- это обещанные тобой три дня. А
после этого смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно
мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
-- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с
лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял
здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь
голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник,
завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
-- Что случилось? -- спросил я, подходя к Нему. -- Я еще не устал, если
тебя это беспокоит.
-- Далеко еще до того домика, Джекоб? -- с беспокойством спросил Он. В
его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что
Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
-- Ну... -- я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее
мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. --
Мы сейчас находимся вот здесь, -- сказал я, указывая на заштрихованное пятно
-- лесной массив. -- Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда
-- местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи,
и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
-- Это слишком долго.
-- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда
мы обедали в Сан-Франциско -- помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре,
когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, -- и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы
посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла,
и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно
неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему
подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти
напролом.
-- Что случилось? -- спросил я.
-- Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых
по-своему неприятно, -- его голос снова был прежним: глубоким, ровным,
лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не
голосом соблазнительницы. -- Один из вариантов развития событий приведет к
тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.
-- Нет, -- сказал я.
-- Так оно и будет. Я знаю. Ты испытаешь легкое отвращение, и это
наложит отпечаток на твое отношение ко мне. А мне не хочется терять твою
дружбу.
-- А второй вариант?
-- Я могу задержать происходящие во мне изменения и вернуться к ним
только после того, как мы доберемся до хижины. Это может означать потерянный
день.
-- Что ты хочешь сказать? -- Вопреки моему желанию в моих словах
проскользнула нотка страха. Должно быть. Он ее уловил, потому что улыбнулся
и похлопал меня по плечу.
-- Мне нужна пища, -- сказал Он. -- Я не могу ждать до тех пор, пока мы
дойдем до места. Преобразование в разгаре, и я нуждаюсь в энергии для
создания большого количества мышечной ткани, иначе я столкнусь с очень
серьезным препятствием.
-- Я не представляю, как ты собираешься раздобыть пищу прямо здесь. И
точно так же я не понимаю, что такого ты можешь сделать, чтобы расстроить
меня и вызвать у меня отвращение.
-- Ну что ж, -- сказал Он. -- Я не стану замедлять процесс. Если тебе
не понравится то, что будет происходить, постарайся помнить, что это
необходимо.
Он снова снял перчатки и опустился на колени, очистил от снега площадку
размером примерно в два квадратных фута и прижал ладони к земле. Мне
показалось, что Его руки растаяли и потекли в глубь почвы. Застывшая земля
пошла трещинами, а потом и брызгами, пока Он зондировал и перемешивал ее.
Через несколько минут Он улыбнулся и оторвал руки от почвы. Его пальцы снова
приобрели нормальную форму -- так, словно они были резиновыми, и их сперва
вытянули, а потом отпустили.
-- Я нашел двоих, -- загадочно сказал Он. -- Этого вполне достаточно.
-- Что-что? -- не понял я.
-- Смотри.
Я пошел следом за ним через заросли кустарника и бурелом. Он легко и
непринужденно раздвинул бревна. Под бревнами обнаружилась какая-то нора. На
этот раз Он удлинил всю руку, а не одни лишь пальцы, и запустил ее в нору.
Внезапно Он вздрогнул и замолотил рукой внутри норы. Потом Он вытащил из
норы кролика. Животное было задушено. Несколько мгновений спустя Он проделал
то же самое со вторым кроликом и положил его рядом с первым.
-- А вот это может показаться тебе отвратительным, -- сказал Он. -- Я
собираюсь съесть их сырыми. Разводить костер слишком рискованно, да и
времени нет.
-- Обо мне можешь не беспокоиться, -- ответил я, хотя сам плохо
понимал, какие чувства испытываю. Конечно же вид крови меня не смущал. Если
бы я боялся крови или вида внутренностей, я не смог бы стать врачом. Но
съесть сырым еще теплого кролика...
Он поднял первого кролика левой рукой, а пальцы правой заострил и
спустил со зверька шкурку, как с банана. Потом он освежевал второго кролика
и принялся есть их, пока те не остыли. Он отправлял в рот кусок за куском, и
кровь текла по подбородку. Наконец от кроликов остались только кости.
Похоже, Он даже не жевал мясо, а прямо так кусками и глотал, лишь бы
побыстрее покончить с неприятной необходимостью.
-- Ну что ж, -- сказал Он, поднимаясь и утирая губы. -- Пора идти.
Его глаза блестели.
Несмотря на все мои старания держать себя в руках, мой желудок
задергался, как умирающее животное, которое ищет место, где можно лечь и
спокойно сдохнуть. Я повернулся и пошел первым. Здесь было меньше снега, чем
на открытом месте или там, где лес был пореже. На ходу я пытался разобраться
в массе противоречивых чувств, затопивших мое сознание. Он -- величайшее
благодеяние для человечества, разве не так? Конечно, да! Стоит лишь
вспомнить о мощи, скрывающейся в Его руках, о способности исцелять, пылающей
в каждой клетке Его тела. Это не паровая машина, не электрическая лампочка и
не более мощный ракетный двигатель; это панацея от всех болезней, терзающих
род человеческий. Я должен снисходительно относиться ко всяким мелочам
наподобие Его дикого аппетита или потребления в целях получения энергии
пойманных кроликов -- крови, внутренностей и всего прочего. А должен ли? Да,
должен. Только слабоумный может выбросить ценнейшую вещь из-за
незначительных поверхностных дефектов.
Дул ветер.
Снег хлестал меня по лицу.
Как холодно...
Но беспокойство не отступало. Да, возможно, раньше Он был добр и
великодушен -- когда я похитил его, когда Он отбил у смерти людей,
пострадавших от взрыва и пожара. Но кто сказал, что Он будет так же хорошо
относиться к людям и потом, после того, как окончательно изменится?
Возможно, мы станем казаться Ему неполноценными. Достойными жалости. А
возможно, бесполезными и никчемными. Или даже паразитами, которых нужно
уничтожать.
Меня бросило в дрожь.
Черт побери! Я рассуждаю, как суеверный мальчишка или старый
маразматик! Это же не новая экранизация замшелой истории о Франкенштейне!
Мой искусственный человек не мог наброситься на меня, словно какое-нибудь
неразумное животное. Я покачал головой и постарался избавиться от нездоровых
мыслей.
Через тридцать пять минут мы вышли из лесу и оказались перед перевалом.
Отвязав снегоступы от рюкзаков -- в лесу мы шли без них, -- снова их надели.
Я напомнил себе, что нужно быть очень осторожным. Я не могу позволить себе
снова провалиться и потерять еще два часа. Мы двинулись вверх и как раз
взошли на седловину, когда до нас долетел какой-то звук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были
не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже
тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте,
но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.
Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную
тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно
сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.
Он развернулся и скрылся из виду -- начинать тропинку следовало немного в
стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал
углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после
второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы
выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев -- кстати сказать, хорошей формы.
-- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? -- спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я
Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство
в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было
не так. Просто это было не в Его духе -- обречь человека на верную смерть.
-- Я могу изменять большую его часть, -- спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
-- И лицо?
-- Я над этим работаю.
-- И как далеко ты продвинулся?
-- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
-- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать
от властей, -- сказал я. -- Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю,
если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
-- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело
ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. -- Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы
меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый
слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что
так оно и есть. Он действительно был чужим -- сверхчеловек, сверхгений, -- и
с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за
обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
-- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить
свое развитие, -- сказал я.
-- Отведи меня в хижину, -- сказал Он, похлопав меня по плечу своей
ручищей, -- и все, что мне понадобится, -- это обещанные тобой три дня. А
после этого смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно
мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
-- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с
лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял
здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь
голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник,
завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
-- Что случилось? -- спросил я, подходя к Нему. -- Я еще не устал, если
тебя это беспокоит.
-- Далеко еще до того домика, Джекоб? -- с беспокойством спросил Он. В
его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что
Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
-- Ну... -- я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее
мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. --
Мы сейчас находимся вот здесь, -- сказал я, указывая на заштрихованное пятно
-- лесной массив. -- Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда
-- местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи,
и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
-- Это слишком долго.
-- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда
мы обедали в Сан-Франциско -- помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре,
когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, -- и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы
посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой, ушла,
и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно
неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему
подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил пойти
напролом.
-- Что случилось? -- спросил я.
-- Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых
по-своему неприятно, -- его голос снова был прежним: глубоким, ровным,
лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не
голосом соблазнительницы. -- Один из вариантов развития событий приведет к
тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.
-- Нет, -- сказал я.
-- Так оно и будет. Я знаю. Ты испытаешь легкое отвращение, и это
наложит отпечаток на твое отношение ко мне. А мне не хочется терять твою
дружбу.
-- А второй вариант?
-- Я могу задержать происходящие во мне изменения и вернуться к ним
только после того, как мы доберемся до хижины. Это может означать потерянный
день.
-- Что ты хочешь сказать? -- Вопреки моему желанию в моих словах
проскользнула нотка страха. Должно быть. Он ее уловил, потому что улыбнулся
и похлопал меня по плечу.
-- Мне нужна пища, -- сказал Он. -- Я не могу ждать до тех пор, пока мы
дойдем до места. Преобразование в разгаре, и я нуждаюсь в энергии для
создания большого количества мышечной ткани, иначе я столкнусь с очень
серьезным препятствием.
-- Я не представляю, как ты собираешься раздобыть пищу прямо здесь. И
точно так же я не понимаю, что такого ты можешь сделать, чтобы расстроить
меня и вызвать у меня отвращение.
-- Ну что ж, -- сказал Он. -- Я не стану замедлять процесс. Если тебе
не понравится то, что будет происходить, постарайся помнить, что это
необходимо.
Он снова снял перчатки и опустился на колени, очистил от снега площадку
размером примерно в два квадратных фута и прижал ладони к земле. Мне
показалось, что Его руки растаяли и потекли в глубь почвы. Застывшая земля
пошла трещинами, а потом и брызгами, пока Он зондировал и перемешивал ее.
Через несколько минут Он улыбнулся и оторвал руки от почвы. Его пальцы снова
приобрели нормальную форму -- так, словно они были резиновыми, и их сперва
вытянули, а потом отпустили.
-- Я нашел двоих, -- загадочно сказал Он. -- Этого вполне достаточно.
-- Что-что? -- не понял я.
-- Смотри.
Я пошел следом за ним через заросли кустарника и бурелом. Он легко и
непринужденно раздвинул бревна. Под бревнами обнаружилась какая-то нора. На
этот раз Он удлинил всю руку, а не одни лишь пальцы, и запустил ее в нору.
Внезапно Он вздрогнул и замолотил рукой внутри норы. Потом Он вытащил из
норы кролика. Животное было задушено. Несколько мгновений спустя Он проделал
то же самое со вторым кроликом и положил его рядом с первым.
-- А вот это может показаться тебе отвратительным, -- сказал Он. -- Я
собираюсь съесть их сырыми. Разводить костер слишком рискованно, да и
времени нет.
-- Обо мне можешь не беспокоиться, -- ответил я, хотя сам плохо
понимал, какие чувства испытываю. Конечно же вид крови меня не смущал. Если
бы я боялся крови или вида внутренностей, я не смог бы стать врачом. Но
съесть сырым еще теплого кролика...
Он поднял первого кролика левой рукой, а пальцы правой заострил и
спустил со зверька шкурку, как с банана. Потом он освежевал второго кролика
и принялся есть их, пока те не остыли. Он отправлял в рот кусок за куском, и
кровь текла по подбородку. Наконец от кроликов остались только кости.
Похоже, Он даже не жевал мясо, а прямо так кусками и глотал, лишь бы
побыстрее покончить с неприятной необходимостью.
-- Ну что ж, -- сказал Он, поднимаясь и утирая губы. -- Пора идти.
Его глаза блестели.
Несмотря на все мои старания держать себя в руках, мой желудок
задергался, как умирающее животное, которое ищет место, где можно лечь и
спокойно сдохнуть. Я повернулся и пошел первым. Здесь было меньше снега, чем
на открытом месте или там, где лес был пореже. На ходу я пытался разобраться
в массе противоречивых чувств, затопивших мое сознание. Он -- величайшее
благодеяние для человечества, разве не так? Конечно, да! Стоит лишь
вспомнить о мощи, скрывающейся в Его руках, о способности исцелять, пылающей
в каждой клетке Его тела. Это не паровая машина, не электрическая лампочка и
не более мощный ракетный двигатель; это панацея от всех болезней, терзающих
род человеческий. Я должен снисходительно относиться ко всяким мелочам
наподобие Его дикого аппетита или потребления в целях получения энергии
пойманных кроликов -- крови, внутренностей и всего прочего. А должен ли? Да,
должен. Только слабоумный может выбросить ценнейшую вещь из-за
незначительных поверхностных дефектов.
Дул ветер.
Снег хлестал меня по лицу.
Как холодно...
Но беспокойство не отступало. Да, возможно, раньше Он был добр и
великодушен -- когда я похитил его, когда Он отбил у смерти людей,
пострадавших от взрыва и пожара. Но кто сказал, что Он будет так же хорошо
относиться к людям и потом, после того, как окончательно изменится?
Возможно, мы станем казаться Ему неполноценными. Достойными жалости. А
возможно, бесполезными и никчемными. Или даже паразитами, которых нужно
уничтожать.
Меня бросило в дрожь.
Черт побери! Я рассуждаю, как суеверный мальчишка или старый
маразматик! Это же не новая экранизация замшелой истории о Франкенштейне!
Мой искусственный человек не мог наброситься на меня, словно какое-нибудь
неразумное животное. Я покачал головой и постарался избавиться от нездоровых
мыслей.
Через тридцать пять минут мы вышли из лесу и оказались перед перевалом.
Отвязав снегоступы от рюкзаков -- в лесу мы шли без них, -- снова их надели.
Я напомнил себе, что нужно быть очень осторожным. Я не могу позволить себе
снова провалиться и потерять еще два часа. Мы двинулись вверх и как раз
взошли на седловину, когда до нас долетел какой-то звук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22