Войдя в гостиную, она посмотрела на портрет Элизабет. Даже в темноте Ким видела зеленые глаза своей прародительницы, словно светившиеся внутренним светом.
— Что же ты пытаешься мне сказать? — прошептала Ким, пристально вглядываясь в картину. В этот момент к ней вернулось ощущение того, что Элизабет страстно хочет передать ей какое-то послание. В ту же секунду Ким осенило, что, каким бы ни было это послание, она не найдет его в дневнике Элизабет. Дневник был только приманкой, которая должна была побудить Ким к дальнейшим поискам.
Внезапно в углу произошло какое-то движение. Ким едва не закричала от ужаса, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она закрыла лицо руками, но в этот момент с облегчением увидела, что это ее кошка вспрыгнула на стоявший в гостиной стол.
Несколько мгновений Ким стояла, держась за стенку и приходя в себя после пережитого страха, приложив руку к сердцу. Она поразилась тому, как сильно была испугана. Это происшествие показало, насколько натянуты ее нервы.
11
Начало сентября 1994 года
Отстроенная, снабженная реактивами лаборатория в первую неделю сентября приступила к работе. Ким чувствовала себя счастливой. Хотя она была теперь свободна от работы и могла бы спокойно расписываться в квитанциях о получении сотен посылок и бандеролей, которые поступали на адрес имения, ее, к великой радости, освободили от этой докучливой обязанности. Человеком, который совершил этот человеколюбивый поступок, стала Элеонор Янгмен.
Элеонор первой официально приступила к работе в новой лаборатории. Несколько недель назад она подала в администрацию Гарвардского университета заявление с просьбой освободить ее от должности научного сотрудника, но около двух недель ушло на передачу дел, свертывание задействованных программ и на переезд в Салем.
Отношения между Ким и Элеонор улучшились, но ненамного. Они были теплыми, но несколько скованными. Ким понимала, что враждебность к ней со стороны Элеонор порождена ревностью. С самой первой встречи Ким почувствовала, что преклонение Элеонор перед Эдвардом заключало в себе стремление к более тесным отношениям. Ким тогда поразилась, что Эдвард не замечает столь очевидного. Ее это несколько беспокоило, так как перед глазами у нее был пример отца с его отношениями с так называемыми помощницами.
После Элеонор в лабораторию стали прибывать животные. Их привезли в середине недели под покровом ночи. Разгрузку и размещение животных, которые помещались в немаркированных ящиках, контролировали Эдвард и Элеонор, Ким предпочла наблюдать эту картину из окна спальни. Она не могла отчетливо видеть, что там происходило, но ей было достаточно и того, что она могла разглядеть. Ей не нравилась сама мысль о проведении опытов на животных, хотя умом она понимала их необходимость.
Следуя мудрому совету подрядчика и архитектора, Эдвард вел хитрую политику, считая, что чем меньше община будет знать о том, что делается в лаборатории, тем лучше. Ему совершенно не были нужны сложности в отношениях с представителями закона и Общества по охране прав животных. Такой политике очень способствовало уединенное расположение имения. Окруженное густым лесом, обнесенное высоким забором, оно было изолировано от других построек Салема.
В конце первой недели сентября в лабораторию стали прибывать остальные ее сотрудники. С помощью Эдварда и Элеонор они снимали комнаты в меблированных квартирах, которые во множестве были разбросаны по округе. В соглашениях с сотрудниками оговаривалось, что они приезжают одни, так как по условиям контракта интересы дела могли потребовать их круглосуточного пребывания на рабочих местах. Приманкой служило то, что, как только их акции будут вложены в дело, все сотрудники автоматически станут миллионерами.
Первым из прибывших иногородних сотрудников стал Курт Нейман. Он приехал утром. Ким находилась еще в коттедже и собиралась пойти в замок, когда услышала треск мотоциклетного мотора. Подойдя к окну, она увидела, что у входной двери притормозил мотоцикл. Мужчина, судя по виду, ее ровесник, слез с мотоцикла и откинул забрало шлема. Чемодан был привязан к заднему сиденью.
— Я могу чем-нибудь помочь вам? — спросила Ким, высунувшись в окно. Она решила, что это почтальон, который заблудился в имении и не нашел дорогу в лабораторию.
— Простите меня, — произнес мужчина с легким немецким акцентом. — Может быть, вы поможете мне найти дорогу в лабораторию «Омни»?
— Вы, должно быть, доктор Нейман, — предположила Ким. — Подождите минутку. Я сейчас выйду к вам.
Эдвард упомянул об акценте, когда говорил, что сегодня должен приехать Курт. Но она не ожидала, что прославленный исследователь прикатит на мотоцикле.
Ким быстро убрала валявшиеся на столе книги, разбросанные по комнате газеты, мельком глянула на себя в зеркало и вышла, намереваясь пригласить Курта Неймана в дом.
Курт снял с головы шлем и положил его на согнутую в локте руку, как средневековый рыцарь. Но он смотрел вовсе не на Ким. Взгляд его был направлен на лабораторию, откуда мчалась машина Эдварда. Тот увидел, что приехал Нейман. Эдвард затормозил машину, выскочил и, подбежав к Курту, заключил его в объятия. Эта сцена походила на встречу двух братьев, которые считали друг друга пропавшими без вести много лет назад.
Мужчины заговорили о красном «БМВ» Курта, когда Эдвард обратил внимание, что в дверях стоит Ким. Он представил ее Нейману.
Они пожали другу другу руки. Курт был высоким, дюйма на два выше, чем Эдвард, блондином с небесно-голубыми глазами.
— Курт родом из Мюнхена, — сказал Эдвард. — Проходил стажировку в Стэнфорде и Лос-Анджелесском университете. Многие ученые, и я в том числе, считают, что это самый талантливый в стране специалист по лекарственной реактивности.
— Довольно, Эдвард! — Курт вспыхнул до корней волос.
— Я просто счастлив, что украл его у компании «Мерк», — продолжал Эдвард. — Они так хотели, чтобы он работал у них, что пообещали специально для него построить целую лабораторию.
Ким с большой симпатией наблюдала, как бедный Курт не знает куда деваться, слушая панегирик, который пел ему Эдвард, и вспомнила, как она сама краснела от слов Стентона в ресторане, когда впервые встретилась с Эдвардом. Несмотря на свои внушительные габариты, Курт выглядел очень застенчивым, хотя был потрясающе красив и явно хорошо воспитан. Он избегал встречаться взглядом с Ким.
— Ну ладно, хватит болтать, — прервал себя Эдвард. — Давай, Курт. Следуй за мной на своей смертоубийственной машине. Я хочу показать тебе лабораторию.
Ким посмотрела, как маленький кортеж пересек поле, направляясь к зданию лаборатории, и вернулась в дом, чтобы завершить кое-какие дела, прежде чем отправиться в замок.
Когда в этот же день Ким и Эдвард заканчивали легкий обед, прибыл еще один исследователь. Эдвард первым услышал шум подъехавшей машины. Оторвавшись от еды, он вышел на улицу. Через несколько минут он вернулся, ведя за собой высокого худощавого мускулистого мужчину. Он был смугл и красив и показался Ким больше похожим на горнолыжника, чем на ученого.
Эдвард представил их другу другу. Человека звали Франсуа Леру. К совершеннейшему изумлению Ким, он сделал движение, словно собрался поцеловать ей руку. Однако поцелуя не последовало. Она почувствовала только легкое дуновение его дыхания на своей коже.
Так же как и при появлении Курта, Эдвард разразился хвалебной тирадой, в которой наговорил Франсуа кучу комплиментов. Однако в отличие от Курта вновь прибывший не испытывал ни малейшего смущения, слушая оду Эдварда. Пока тот говорил, Франсуа рассматривал Ким таким пронзительным взглядом, что она смутилась.
— Истина заключается в том, что Франсуа — гений, — вещал тем временем Эдвард. — Он биофизик из Франции, из Лиона. Стажировку проходил в Чикагском университете. От своих коллег он отличается тем, что является специалистом одновременно и в ЯМР, и в рентгеноструктурном анализе. Он соединил преимущества обеих методик, которые обычно конкурируют друг с другом.
Ким заметила, что в этом месте рассказа Эдварда Франсуа едва заметно улыбнулся. Он наклонился к Ким, словно хотел сказать, что все, что говорит Эдвард, — чистая правда, но еще не вся правда. Ким отвернулась. На ее вкус, Франсуа был слишком сложной и утонченной личностью.
— На Франсуа ляжет обязанность избавить нас от потери массы времени при исследовании свойств «ультра», — продолжал Эдвард. — Мы должны быть просто счастливы, что он работает с нами. Для Франции это несомненная потеря, а для нас — бесценное приобретение.
Через несколько минут Эдвард повел Франсуа в лабораторию. Он горел нетерпением показать тому оснащение и познакомить с Куртом. Из окна Ким видела, как они сели в машину Эдварда. Ей было непонятно, каким образом удастся сработаться вместе таким разным людям.
Последние два сотрудника из основного исследовательского состава прибыли в субботу 10 сентября. Они приехали поездом из Бостона. Эдвард и Ким, словно члены организационного комитета, поехали на станцию встречать их. Они стояли на платформе и смотрели, как приближается состав.
Эдвард первым заметил прибывших и призывно помахал им рукой. Пока они приближались, Ким шутливо спросила Эдварда, не выбирает ли он сотрудников по их физической привлекательности.
— Какого черта ты об этом спрашиваешь? — поинтересовался Эдвард.
— Все твои люди очень хорошо смотрятся, — ответила Ким.
— Не замечал, — буркнул Эдвард.
Хозяева и гости встретились. Эдвард представил им Ким. Она обменялась рукопожатиями с Глорией Эррера и Дэвидом Хиршем.
Глория, точно так же как и Элеонор, не подходила под стереотип ученой дамы, который сложился в представлении Ким. Но на этом сходство Глории и Элеонор заканчивалось. По сравнению с атласно-белой кожей Элеонор кожа Глории была просто оливковой, что дополнялось иссиня-черными, как у Ким, волосами и темными глазами, пронизывающими собеседника, как и взгляд Франсуа. В отличие от холодной, сдержанной Элеонор Глория привлекала теплотой и общительностью.
Дэвид Хирш напоминал Франсуа. Дэвид тоже был высоким и стройным и походил на лыжника. Он тоже был темноволосым, правда, не таким чернявым, как Франсуа. Вел он себя по-городскому раскованно, но был очень приятен в общении и не так высокомерен, как Франсуа, к тому же отличался отменным чувством юмора. Улыбка его была просто обворожительной.
По дороге в имение Эдвард расхваливал Глорию и Дэвида в тех же превосходных выражениях, что и Курта и Франсуа. Глория и Дэвид, правда, в один голос уверяли Ким, что Эдвард безбожно преувеличивает. Затем они сменили пластинку и заговорили об Эдварде. Единственным неоспоримым фактом, который Ким узнала наверняка, был тот, что Глория — фармаколог, а Дэвид — иммунолог.
В имении Ким сошла у коттеджа, а машина, из которой продолжал доноситься веселый смех, покатила к лаборатории. Ким была очень рада за Эдварда. У нее почему-то создалась уверенность, что Глория и Дэвид привнесут в лабораторию что-то очень доброе и сердечное.
На следующий день, 11 сентября, Эдвард и пятеро его товарищей решили отметить открытие лаборатории. На это торжество они пригласили и Ким. Была откупорена бутылка шампанского, присутствующие чокнулись за процветание «Омни» и несколько минут спустя приступили к работе.
В течение следующих нескольких дней Ким часто навещала лабораторию, чтобы оказать сотрудникам моральную поддержку и помочь в разрешении тех проблем, где она могла оказаться полезной. Она расценивала свое положение как нечто среднее между положением хозяйки и лендлорда. К середине недели ее посещения стали значительно более редкими. В конце недели она почти перестала ходить в лабораторию, поскольку каждый раз, когда она приходила туда, ей казалось, что своими посещениями она мешает людям спокойно работать.
Эдвард отнесся к этому равнодушно и ничем ей не помог. В предыдущую пятницу он прямо заявил ей, что предпочел бы, чтобы Ким не слишком часто приходила в лабораторию, так как ее посещения нарушают рабочий ритм. Ким постаралась не принимать это заявление лично на свой счет, так как понимала, под каким психологическим прессом находятся сотрудники, которые должны в кратчайшие сроки выдать окончательный результат исследований.
Кроме того, Ким была очень довольна и своей собственной деятельностью. Она привыкла к жизни в собственном доме и наслаждалась своим положением. Она все еще ощущала себя в тисках присутствия Элизабет, но это присутствие уже не причиняло ей такого беспокойства, как в первую ночь. Потакая своему интересу к оформлению интерьеров, Ким приобрела множество книг по обивке стен, покрытию полов, драпировке и колониальной мебели. Она накупила кучу образцов, которые разбросала по дому в тех местах, где предполагала использовать те или иные материалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Что же ты пытаешься мне сказать? — прошептала Ким, пристально вглядываясь в картину. В этот момент к ней вернулось ощущение того, что Элизабет страстно хочет передать ей какое-то послание. В ту же секунду Ким осенило, что, каким бы ни было это послание, она не найдет его в дневнике Элизабет. Дневник был только приманкой, которая должна была побудить Ким к дальнейшим поискам.
Внезапно в углу произошло какое-то движение. Ким едва не закричала от ужаса, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она закрыла лицо руками, но в этот момент с облегчением увидела, что это ее кошка вспрыгнула на стоявший в гостиной стол.
Несколько мгновений Ким стояла, держась за стенку и приходя в себя после пережитого страха, приложив руку к сердцу. Она поразилась тому, как сильно была испугана. Это происшествие показало, насколько натянуты ее нервы.
11
Начало сентября 1994 года
Отстроенная, снабженная реактивами лаборатория в первую неделю сентября приступила к работе. Ким чувствовала себя счастливой. Хотя она была теперь свободна от работы и могла бы спокойно расписываться в квитанциях о получении сотен посылок и бандеролей, которые поступали на адрес имения, ее, к великой радости, освободили от этой докучливой обязанности. Человеком, который совершил этот человеколюбивый поступок, стала Элеонор Янгмен.
Элеонор первой официально приступила к работе в новой лаборатории. Несколько недель назад она подала в администрацию Гарвардского университета заявление с просьбой освободить ее от должности научного сотрудника, но около двух недель ушло на передачу дел, свертывание задействованных программ и на переезд в Салем.
Отношения между Ким и Элеонор улучшились, но ненамного. Они были теплыми, но несколько скованными. Ким понимала, что враждебность к ней со стороны Элеонор порождена ревностью. С самой первой встречи Ким почувствовала, что преклонение Элеонор перед Эдвардом заключало в себе стремление к более тесным отношениям. Ким тогда поразилась, что Эдвард не замечает столь очевидного. Ее это несколько беспокоило, так как перед глазами у нее был пример отца с его отношениями с так называемыми помощницами.
После Элеонор в лабораторию стали прибывать животные. Их привезли в середине недели под покровом ночи. Разгрузку и размещение животных, которые помещались в немаркированных ящиках, контролировали Эдвард и Элеонор, Ким предпочла наблюдать эту картину из окна спальни. Она не могла отчетливо видеть, что там происходило, но ей было достаточно и того, что она могла разглядеть. Ей не нравилась сама мысль о проведении опытов на животных, хотя умом она понимала их необходимость.
Следуя мудрому совету подрядчика и архитектора, Эдвард вел хитрую политику, считая, что чем меньше община будет знать о том, что делается в лаборатории, тем лучше. Ему совершенно не были нужны сложности в отношениях с представителями закона и Общества по охране прав животных. Такой политике очень способствовало уединенное расположение имения. Окруженное густым лесом, обнесенное высоким забором, оно было изолировано от других построек Салема.
В конце первой недели сентября в лабораторию стали прибывать остальные ее сотрудники. С помощью Эдварда и Элеонор они снимали комнаты в меблированных квартирах, которые во множестве были разбросаны по округе. В соглашениях с сотрудниками оговаривалось, что они приезжают одни, так как по условиям контракта интересы дела могли потребовать их круглосуточного пребывания на рабочих местах. Приманкой служило то, что, как только их акции будут вложены в дело, все сотрудники автоматически станут миллионерами.
Первым из прибывших иногородних сотрудников стал Курт Нейман. Он приехал утром. Ким находилась еще в коттедже и собиралась пойти в замок, когда услышала треск мотоциклетного мотора. Подойдя к окну, она увидела, что у входной двери притормозил мотоцикл. Мужчина, судя по виду, ее ровесник, слез с мотоцикла и откинул забрало шлема. Чемодан был привязан к заднему сиденью.
— Я могу чем-нибудь помочь вам? — спросила Ким, высунувшись в окно. Она решила, что это почтальон, который заблудился в имении и не нашел дорогу в лабораторию.
— Простите меня, — произнес мужчина с легким немецким акцентом. — Может быть, вы поможете мне найти дорогу в лабораторию «Омни»?
— Вы, должно быть, доктор Нейман, — предположила Ким. — Подождите минутку. Я сейчас выйду к вам.
Эдвард упомянул об акценте, когда говорил, что сегодня должен приехать Курт. Но она не ожидала, что прославленный исследователь прикатит на мотоцикле.
Ким быстро убрала валявшиеся на столе книги, разбросанные по комнате газеты, мельком глянула на себя в зеркало и вышла, намереваясь пригласить Курта Неймана в дом.
Курт снял с головы шлем и положил его на согнутую в локте руку, как средневековый рыцарь. Но он смотрел вовсе не на Ким. Взгляд его был направлен на лабораторию, откуда мчалась машина Эдварда. Тот увидел, что приехал Нейман. Эдвард затормозил машину, выскочил и, подбежав к Курту, заключил его в объятия. Эта сцена походила на встречу двух братьев, которые считали друг друга пропавшими без вести много лет назад.
Мужчины заговорили о красном «БМВ» Курта, когда Эдвард обратил внимание, что в дверях стоит Ким. Он представил ее Нейману.
Они пожали другу другу руки. Курт был высоким, дюйма на два выше, чем Эдвард, блондином с небесно-голубыми глазами.
— Курт родом из Мюнхена, — сказал Эдвард. — Проходил стажировку в Стэнфорде и Лос-Анджелесском университете. Многие ученые, и я в том числе, считают, что это самый талантливый в стране специалист по лекарственной реактивности.
— Довольно, Эдвард! — Курт вспыхнул до корней волос.
— Я просто счастлив, что украл его у компании «Мерк», — продолжал Эдвард. — Они так хотели, чтобы он работал у них, что пообещали специально для него построить целую лабораторию.
Ким с большой симпатией наблюдала, как бедный Курт не знает куда деваться, слушая панегирик, который пел ему Эдвард, и вспомнила, как она сама краснела от слов Стентона в ресторане, когда впервые встретилась с Эдвардом. Несмотря на свои внушительные габариты, Курт выглядел очень застенчивым, хотя был потрясающе красив и явно хорошо воспитан. Он избегал встречаться взглядом с Ким.
— Ну ладно, хватит болтать, — прервал себя Эдвард. — Давай, Курт. Следуй за мной на своей смертоубийственной машине. Я хочу показать тебе лабораторию.
Ким посмотрела, как маленький кортеж пересек поле, направляясь к зданию лаборатории, и вернулась в дом, чтобы завершить кое-какие дела, прежде чем отправиться в замок.
Когда в этот же день Ким и Эдвард заканчивали легкий обед, прибыл еще один исследователь. Эдвард первым услышал шум подъехавшей машины. Оторвавшись от еды, он вышел на улицу. Через несколько минут он вернулся, ведя за собой высокого худощавого мускулистого мужчину. Он был смугл и красив и показался Ким больше похожим на горнолыжника, чем на ученого.
Эдвард представил их другу другу. Человека звали Франсуа Леру. К совершеннейшему изумлению Ким, он сделал движение, словно собрался поцеловать ей руку. Однако поцелуя не последовало. Она почувствовала только легкое дуновение его дыхания на своей коже.
Так же как и при появлении Курта, Эдвард разразился хвалебной тирадой, в которой наговорил Франсуа кучу комплиментов. Однако в отличие от Курта вновь прибывший не испытывал ни малейшего смущения, слушая оду Эдварда. Пока тот говорил, Франсуа рассматривал Ким таким пронзительным взглядом, что она смутилась.
— Истина заключается в том, что Франсуа — гений, — вещал тем временем Эдвард. — Он биофизик из Франции, из Лиона. Стажировку проходил в Чикагском университете. От своих коллег он отличается тем, что является специалистом одновременно и в ЯМР, и в рентгеноструктурном анализе. Он соединил преимущества обеих методик, которые обычно конкурируют друг с другом.
Ким заметила, что в этом месте рассказа Эдварда Франсуа едва заметно улыбнулся. Он наклонился к Ким, словно хотел сказать, что все, что говорит Эдвард, — чистая правда, но еще не вся правда. Ким отвернулась. На ее вкус, Франсуа был слишком сложной и утонченной личностью.
— На Франсуа ляжет обязанность избавить нас от потери массы времени при исследовании свойств «ультра», — продолжал Эдвард. — Мы должны быть просто счастливы, что он работает с нами. Для Франции это несомненная потеря, а для нас — бесценное приобретение.
Через несколько минут Эдвард повел Франсуа в лабораторию. Он горел нетерпением показать тому оснащение и познакомить с Куртом. Из окна Ким видела, как они сели в машину Эдварда. Ей было непонятно, каким образом удастся сработаться вместе таким разным людям.
Последние два сотрудника из основного исследовательского состава прибыли в субботу 10 сентября. Они приехали поездом из Бостона. Эдвард и Ким, словно члены организационного комитета, поехали на станцию встречать их. Они стояли на платформе и смотрели, как приближается состав.
Эдвард первым заметил прибывших и призывно помахал им рукой. Пока они приближались, Ким шутливо спросила Эдварда, не выбирает ли он сотрудников по их физической привлекательности.
— Какого черта ты об этом спрашиваешь? — поинтересовался Эдвард.
— Все твои люди очень хорошо смотрятся, — ответила Ким.
— Не замечал, — буркнул Эдвард.
Хозяева и гости встретились. Эдвард представил им Ким. Она обменялась рукопожатиями с Глорией Эррера и Дэвидом Хиршем.
Глория, точно так же как и Элеонор, не подходила под стереотип ученой дамы, который сложился в представлении Ким. Но на этом сходство Глории и Элеонор заканчивалось. По сравнению с атласно-белой кожей Элеонор кожа Глории была просто оливковой, что дополнялось иссиня-черными, как у Ким, волосами и темными глазами, пронизывающими собеседника, как и взгляд Франсуа. В отличие от холодной, сдержанной Элеонор Глория привлекала теплотой и общительностью.
Дэвид Хирш напоминал Франсуа. Дэвид тоже был высоким и стройным и походил на лыжника. Он тоже был темноволосым, правда, не таким чернявым, как Франсуа. Вел он себя по-городскому раскованно, но был очень приятен в общении и не так высокомерен, как Франсуа, к тому же отличался отменным чувством юмора. Улыбка его была просто обворожительной.
По дороге в имение Эдвард расхваливал Глорию и Дэвида в тех же превосходных выражениях, что и Курта и Франсуа. Глория и Дэвид, правда, в один голос уверяли Ким, что Эдвард безбожно преувеличивает. Затем они сменили пластинку и заговорили об Эдварде. Единственным неоспоримым фактом, который Ким узнала наверняка, был тот, что Глория — фармаколог, а Дэвид — иммунолог.
В имении Ким сошла у коттеджа, а машина, из которой продолжал доноситься веселый смех, покатила к лаборатории. Ким была очень рада за Эдварда. У нее почему-то создалась уверенность, что Глория и Дэвид привнесут в лабораторию что-то очень доброе и сердечное.
На следующий день, 11 сентября, Эдвард и пятеро его товарищей решили отметить открытие лаборатории. На это торжество они пригласили и Ким. Была откупорена бутылка шампанского, присутствующие чокнулись за процветание «Омни» и несколько минут спустя приступили к работе.
В течение следующих нескольких дней Ким часто навещала лабораторию, чтобы оказать сотрудникам моральную поддержку и помочь в разрешении тех проблем, где она могла оказаться полезной. Она расценивала свое положение как нечто среднее между положением хозяйки и лендлорда. К середине недели ее посещения стали значительно более редкими. В конце недели она почти перестала ходить в лабораторию, поскольку каждый раз, когда она приходила туда, ей казалось, что своими посещениями она мешает людям спокойно работать.
Эдвард отнесся к этому равнодушно и ничем ей не помог. В предыдущую пятницу он прямо заявил ей, что предпочел бы, чтобы Ким не слишком часто приходила в лабораторию, так как ее посещения нарушают рабочий ритм. Ким постаралась не принимать это заявление лично на свой счет, так как понимала, под каким психологическим прессом находятся сотрудники, которые должны в кратчайшие сроки выдать окончательный результат исследований.
Кроме того, Ким была очень довольна и своей собственной деятельностью. Она привыкла к жизни в собственном доме и наслаждалась своим положением. Она все еще ощущала себя в тисках присутствия Элизабет, но это присутствие уже не причиняло ей такого беспокойства, как в первую ночь. Потакая своему интересу к оформлению интерьеров, Ким приобрела множество книг по обивке стен, покрытию полов, драпировке и колониальной мебели. Она накупила кучу образцов, которые разбросала по дому в тех местах, где предполагала использовать те или иные материалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64