— Ладно, допустим, что это действительно имело место, — предположил Эдвард. — Но какого черта надо сегодня все скрывать? Это случилось так давно. Ну, я понимаю, если бы прошло одно-два поколения, но ведь это произошло триста лет назад!
Стентон пожал плечами.
— Наверное, меня надо побить, — проговорил он. — Меня все это не очень волнует, но, может быть, мне не следовало об этом говорить. Если бы меня слышала в тот момент моя тетушка, она бы мне голову оторвала.
— Даже Ким очень неохотно говорила об этом вначале.
— Это из-за ее матери, моей тетки, — сказал Стентон. — Она всегда очень блюла репутацию семьи и вообще слишком озабочена всем этим социальным хламом. Она хочет быть совершенно безупречной леди.
— Ким показала мне ваше фамильное имение, — сообщил Эдвард. — Мы даже побывали в доме, где, как говорят, жила Элизабет.
Стентон воззрился на Эдварда.
— Ну, ты даешь! — Он восхищенно покачал головой. — Ты быстр, как тигр.
— Все было очень невинно, — начал оправдываться Эдвард. — Не давай волю своему животному воображению. Это удивительный дом, и, кажется, он пробудил в Ким интерес к Элизабет.
— Думаю, что ее матери это вряд ли понравится, — заметил Стентон.
— Может быть, я смогу снять с семьи ответственность за то, что произошло триста лет назад, — предположил Эдвард. Он открыл портфель, лежащий у него на коленях, и достал оттуда банку, которую они с Ким привезли из Салема. Он объяснил Стентону, зачем они это сделали и что содержится в банке.
— Должно быть, ты действительно влюблен, — сказал Стентон. — В противном случае ты бы не стал влезать во все эти хлопоты.
— Моя идея заключается в следующем: если я смогу доказать, что в основе салемского сумасшествия лежало отравление спорыньей, то это снимет черное пятно с людей, так или иначе связанных с теми процессами, особенно со Стюартов.
— Я все же настаиваю, что ты влюблен. Твои теоретические обоснования выглядят довольно бледно. Я же знаю, что по моей просьбе ты не пошевелишься, даже если я пообещаю тебе за это все сокровища мира.
Эдвард вздохнул.
— Ладно, дело вот в чем. Должен признать, что, как нейрохимик, я очень заинтересовался возможностью того, что все это салемское несчастье вызвано обыкновенным галлюциногеном.
— Вот это я понимаю, — отозвался Стентон. — Салемские процессы интересны всему человечеству. Тут не надо быть нейрохимиком.
— Предприниматель в роли философа, — заметил Эдвард со смехом. — Еще пять минут назад я счел бы это парадоксом. Объясни мне, чем же так интересны для всех салемские процессы?
— Это дело дьявольски привлекает, — сказал Стентон. — Людей буквально завораживают подобные вещи. Как, например, египетские пирамиды. Это для людей нечто большее, чем просто груды камней. Их склонны рассматривать, как окна в сверхъестественное.
— Не уверен, что я с тобой согласен. — Эдвард убрал в портфель пробы. — Как ученый, я просто хочу найти научное объяснение факта.
— Ты упрям как бык, — заключил Стентон.
Он высадил Эдварда на Дивинити-авеню в Кембридже. Прежде чем он успел захлопнуть дверцу, Стентон еще раз напомнил ему о проспекте «Дженетрикс».
Эдвард пересек Дивинити-авеню и вошел в здание Гарвардских биологических лабораторий. В секретариате он справился о том, как разыскать лабораторию Кевина Скрэнтона. Он нашел своего худощавого бородатого друга в его кабинете погруженным в дела. Когда-то они трудились вместе, пока Эдвард не вернулся в Гарвард на преподавательскую работу.
Первые десять минут они вспоминали старые времена, потом Эдвард перешел к тому делу, ради которого приехал. Он достал три емкости и поставил их на стол Кевина.
— Я хочу, чтобы ты поискал в этих образцах Claviceps purpurea , — попросил он.
Кевин взял одну баночку и открыл крышку.
— Зачем тебе это? — спросил он, разминая пальцами комочек земли и выдавливая из него влагу.
— Ни за что не угадаешь, — ответил Эдвард.
Потом он рассказал Кевину, при каких обстоятельствах были добыты образцы, и какое отношение они имеют к салемским процессам. Он не стал упоминать фамилию Стюартов, вспомнив, что своей удачей был обязан Ким.
— Звучит захватывающе, — прокомментировал Кевин, выслушав рассказ Эдварда. Он встал и положил маленький кусочек почвы на предметное стекло микроскопа.
— Думаю, из этого может получиться удачная маленькая статья в «Сайенс» или «Нейчур», — сказал Эдвард. — Если, конечно, нам удастся найти споры Claviceps .
Кевин положил предметное стекло под объектив микроскопа и начал рассматривать образец.
— Естественно, здесь полно всяких спор, но в этом нет ничего удивительного.
— Как нам лучше всего убедиться, есть там споры Claviceps или нет? — спросил Эдвард.
— Существует несколько способов, — ответил Кевин. — Когда ты хочешь получить ответ?
— Чем раньше, тем лучше.
— Анализ ДНК займет некоторое время, — задумчиво проговорил Кевин. — В каждой пробе наверняка по нескольку тысяч разных видов спор. Самым доказательным исходом будет такой, при котором нам удастся вырастить на среде Claviceps . Проблема заключается в том, что это не очень легко. Но я попробую.
Эдвард поднялся.
— Каков бы ни был результат, я буду тебе очень признателен.
Улучив минутку, Ким подняла руку в перчатке и откинула со лба прядь волос. Был обычный рабочий день в отделении послеоперационной интенсивной терапии. Работка сегодня и в самом деле получилась довольно интенсивной. Ким страшно устала и с нетерпением ждала, когда пройдут двадцать минут, оставшиеся до конца смены. К несчастью, расслабиться не удалось. Как раз в этот момент из операционной поступил больной, которого привез Киннард Монихен.
Все сестры, работавшие в отделении, включая Ким, обступили больного, чтобы переложить его на койку. Киннард вместе с анестезиологом добросовестно им помогали.
Работая, Ким и Киннард избегали встречаться взглядами. Ким остро чувствовала его присутствие, особенно когда, перекладывая больного, они оказались рядом. Киннард был высоким жилистым мужчиной двадцати восьми лет с резкими чертами лица. Он легко передвигался и был больше похож на тренирующегося боксера, нежели на врача, работающего с тяжелобольными в отделении интенсивной терапии.
Когда больного уложили на место, Ким пошла к центральному посту. В этот момент она почувствовала, что кто-то взял ее за руку. Обернувшись, она встретилась с напряженным взглядом темных глаз Киннарда.
— Ты все еще сердишься? — спросил он.
«Нет у него других забот, как отдаться романтическим чувствам посреди реанимационного отделения», — подумала Ким.
Она ощутила прилив беспокойства и отвернулась. В ее душе бушевали противоречивые эмоции.
— Только не делай вид, будто не хочешь со мной разговаривать, — усмехнулся Киннард. — Не слишком ли затянулась твоя обида?
— Я тебя предупреждала, — произнесла Ким, когда к ней вернулся голос. — Я же говорила тебе, что все изменится, если ты отправишься на рыбалку, вместо того чтобы поехать со мной в «Виноградник Марты».
— Мы никогда не строили определенных планов насчет «Виноградника», — горячился Киннард. — Да и потом, я не предполагал, что доктор Марки пригласит меня на рыбалку.
— Если мы с тобой не строили никаких планов, то, как же получилось, что я оформила отпуск? И зачем я звонила друзьям своих родственников и договаривалась с ними насчет коттеджа?
— Мы с тобой говорили об этом только один раз, — оправдывался Киннард.
— Нет, два, — возразила Ким. — Во второй раз я сказала тебе о коттедже.
— Слушай, — заговорил Киннард, — для меня было очень важно поехать на эту рыбалку. Доктор Марки человек номер два в нашем отделении. Между нами произошло маленькое недоразумение, но для такой злости вовсе нет никаких причин.
— Еще хуже то, что ты не испытываешь ни малейшего раскаяния, — сердилась Ким. Лицо ее раскраснелось.
— Я не собираюсь извиняться, если не чувствую себя виноватым, — огрызнулся Киннард.
— Вот и отлично, — закончила разговор Ким, направившись к посту.
Киннард снова взял ее за руку.
— Мне очень жаль, что ты так расстроилась, — сказал он. — Но я думал, что прошло уже достаточно времени, и ты успокоилась. Давай поговорим об этом в субботу. Я не дежурю, мы можем вместе поужинать, а потом пойти куда-нибудь развеяться.
— Мне очень жаль, но у меня уже есть планы на субботу, — желчно проговорила Ким. Это было неправдой, и она почувствовала, как к горлу подкатил комок. Она ненавидела конфликты и знала, что всегда в них проигрывает. Каждый раз, когда ей приходилось конфликтовать, отдувалась за все ее вегетативная нервная система.
У Киннарда открылся рот.
— Понятно, — бросил он. Глаза его сузились.
Ким судорожно сглотнула. Она поняла, что задела его за живое.
— Ну что ж, это игры, в которые играют вдвоем, — произнес Киннард. — Я имею в виду встречи мужчин и женщин. В этом мое преимущество.
— Кто же на этот раз? — спросила Ким. Она пожалела о вопросе, не успев закрыть рот.
Киннард зло усмехнулся и отошел.
Чувствуя, что скисает, Ким бросилась в раздевалку, ей надо было побыть одной, ее трясло. Она несколько раз глубоко вздохнула, постояла пару минут и, овладев собой, решила вернуться к работе. Не успела она сделать первый шаг, как дверь распахнулась и в раздевалку буквально влетела Марша Кингсли, девушка, с которой Ким делила квартиру.
— Я случайно слышала ваш милый разговор, — призналась Марша. Это была маленькая порывистая женщина с копной темно-рыжих волос, которые она во время работы стягивала в пучок. Марша и Ким не только вместе снимали квартиру, но и вместе работали в отделении послеоперационной интенсивной терапии. — Он просто болван, — заявила Марша. Она лучше чем кто бы то ни было знала историю отношений Ким с Киннардом. — Не давай этому эгоисту злить себя.
Внезапное появление Марши обезоружило Ким, она больше не могла сдерживать слезы.
— Я ненавижу конфликты, — всхлипывала Ким.
— Я думаю, что ты вела себя с ним образцово, — подбодрила ее Марша, протягивая ей кусок бинта.
— Он даже не извинился. — Ким вытерла глаза.
— Он просто бесчувственный чурбан, — произнесла Марша.
— Я не понимаю, в чем была не права, — пожаловалась Ким. — Я всегда думала, у нас прекрасные отношения.
— Да все ты делала правильно, — возразила Марша. — Остальное — его проблемы. Он слишком эгоистичен. Ты только сравни его и Эдварда. Эдвард каждый день посылал тебе такие красивые цветы.
— Мне не нужны цветы каждый день, — заметила Ким.
— Конечно, не нужны, — поддержала ее Марша. — Но главное — чувства. Киннард твои чувства совершенно не щадит. Ты заслуживаешь гораздо лучшего отношения.
— Ну, не знаю, не мне судить — Ким высморкалась. — Одно я знаю точно. Мне надо изменить свою жизнь Я хочу переехать в Салем. Хочу поселиться в доме в нашем семейном имении. Мы с братом унаследовали этот дом.
— Чудесная идея! — воскликнула Марша. — Тебе действительно стоит поменять обстановку, особенно учитывая, что Киннард живет на Бикон-хилл.
— Вот такие у меня мысли, — подытожила Ким. — Сразу после работы я собираюсь туда. Давай поедем вместе? Я люблю компанию, а потом, ты можешь подсказать мне что-нибудь насчет переделки дома.
— Прости, но я сегодня не могу, — ответила Марша. — У меня гости.
Закончив работу, Ким вышла из госпиталя, села в машину и выехала из города. Движение было небольшим, и она скоро пересекла мост Тобин-бридж. Первую остановку она сделала у родительского дома на Марблхедском перешейке.
— Есть кто-нибудь? — крикнула Ким, войдя в холл дома, выстроенного в стиле французского шато. Дом стоял в очень живописном месте и выходил фасадом на океан. Внешне он походил на салемский замок, хотя был меньше и оформлен с большим вкусом.
— Я в солярии, девочка, — донесся издалека голос Джойс. Поднявшись по главной лестнице на второй этаж, Ким прошла по длинному центральному коридору и оказалась в комнате, где ее мать проводила большую часть времени. Это действительно был солярий — с тремя стеклянными стенами. С юга дом окаймляла лужайка, на восток открывался захватывающий вид бескрайнего океана.
— Ты даже не сняла форму, — заметила Джойс. В ее тоне проскользнули нотки осуждения, которые могла почувствовать только дочь.
— Я прямо с работы, — начала оправдываться Ким. — Выехала пораньше, чтобы не попасть в пробку.
— Надеюсь, ты не натащила из своего госпиталя микробов, — закапризничала Джойс. — Не хватало только мне еще раз заболеть.
— Я не имею дела с инфекционными больными, — возразила Ким. — Думаю, в нашем отделении существенно меньше бактерий, чем здесь.
— Ну, не скажи, — недовольно проговорила Джойс. Эти две женщины редко сходились во мнениях. Лицом и волосами Ким удалась в отца. У матери было широкое лицо с глубоко посаженными глазами, нос орлиный, с горбинкой. Волосы, когда-то черные, теперь изрядно поседели. Мать никогда не пользовалась косметикой. Кожа бледная, как мрамор, хотя на дворе разгар лета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64