У него был нюх на человеческие слабости и вкус к мелодраме. В любой ситуации он стремился лишь к истине, а сбалансированный подход считал слабостью. С точки зрения Крысы, лежащая в основе правда всегда была сильнодействующим средством. И именно ее он и разыскивал.
Другие репортеры «Таймс» презирали его.
Кен и я прошли в центральный коридор. Я дошел с ним до кофейного автомата, но он повел меня дальше в библиотеку. В центре этажа «Таймс» имела библиотеку, которая была больше и лучше снабжена чем библиотеки многих колледжей.
«Ну, и что хочет Вильхельм?», спросил я.
«Он был здесь сегодня прошлой ночью», сказал Кен. «Я забежал после театра подобрать кое-какие заметки, которые мне нужны для утреннего интервью, которое я делаю из дома. И я увидел Крысу в библиотеке. Наверное, в одиннадцать вечера. Ты знаешь, какой амбициозный это маленький гаденыш. Я увидел это у него на лице. Он почувствовал запах крови. Поэтому, естественно, тебе надо это знать.»
«Естественно», сказал я. Крыса был законченным убийцей в спину. Годом раньше он ухитрился подстроить увольнение редактора отдела Воскресного Календаря. Только в последнюю минуту сорвалось его назначение на эту должность.
Кен сказал: «Поэтому я шепнул Билли, ночной библиотекарше: „Что это? На что нацелился Крыса?“ Она говорит: „Он ищет полицейские рапорты о каком-то копе.“ Такое облегчение, подумал я. Но потом начал удивляться. Я имею в виду , что я остаюсь старшим репортером отдела Метро. Я все еще делаю заметки из Центра Паркера пару раз в месяц. Что он знает, чего не знаю я? Насколько я понимаю, это должна быть моя история. Поэтому я спросил Билли, как зовут копа?»
«Могу догадаться», сказал я.
«Это верно», сказал Кен. «Питер Дж. Смит.»
«Когда это было?»
«Около одиннадцати.»
«Великолепно», сказал я.
«Я подумал, что тебе надо знать», сказал Кен.
«Да.»
«Поэтому я спросил Билли - прошлой ночью - я сказал: „Билли, какого рода материал он гребет?“ а он гребет все, все старые клипсы из морга, и очевидно у него есть источник в Паркере, кто выдал ему записи отдела внутренних расследований. Какие-то слушанья о растлении детей. Обвинение выдвигали пару лет назад.»
«А, черт», сказал я.
«Это правда?», спросил Кен.
«Слушанье было», сказал я. «Но это была брехня.»
Кен глянул на меня. «Проинформируй.»
«Это было три года назад», сказал я. «Я еще работал детективом. Я с партнером приехал на случай семейного насилия в Лазера-Гейтс. Испанская пара передралась. Оба сильно пьяные. Женщина хотела, чтобы мы арестовали мужа, а когда я отказался, сказала, что он сексуально пристает к ее ребенку. Я пошел взглянуть на ребенка. Ребенок выглядел окей. И я опять отказался арестовать мужа. Женщина разгневалась. На следующий день пришла и обвинила меня в сексуальном растлении. Было предварительное слушанье. Обвинение снято, как безосновательное.»
«Окей», сказал Кен. «Теперь: у тебя были какие-нибудь сомнительные путешествия?»
Я нахмурился: «Путешествия?»
«Крыса пытался найти прошлой ночью сведенья о поездках. Полеты на самолетах, пикники, заранее оплаченные расходы.» Я покачал головой: «Даже рядом ничего нет.»
«Ага, я сам догадался, что он ищет в неверном направлении. Ты - отец-одиночка и не бываешь на пикниках.»
«Никогда.»
«Это хорошо.»
Мы все глубже заходили в библиотеку. С угла сквозь стеклянные стены мы видели редакцию секции Метро. Я заметил, что Крыса, совсем заболтавшись, продолжает разговаривать с девушкой. Я спросил: «Кен, я что-то не совсем понимаю, почему я? Моя работа совсем не горячая. Никаких споров. Уже три года я не работаю детективом. Я даже больше не пресс-офицер, просто связник. Занимаюсь только политикой. Почему же репортер „Таймс“ охотится за мной?» «В одиннадцать вечера в четверг, ты хочешь спросить?», спросил Кен. Он смотрел на меня, словно я идиот. Словно по подбородку у меня течет слюна. Я сказал: «Думаешь, это делают японцы?»
«Крыса наверняка выполняет их задание. Он - наемный подонок. Работает на видеостудии, на компании грамзаписей, на брокерные конторы, даже на риелтеров. Крыса теперь - консультант. Он ездит в Мерседесе-500SL, знаешь?» «Даже так?»
«Весьма неплохо для репортерской зарплаты, не правда.?»
«Да, пожалуй.»
«Вот так. Кому ты наступил на мозоль? И это произошло прошлой ночью?»
«Наверное.»
«Потому что кто-то вызвал Крысу и натравил на тебя.»
Я сказал: «Не могу поверить.»
«Поверь», сказал Кен. «Меня единственно беспокоит, что у Крысы есть крот в Центре Паркера. Кто-то в департаменте выдает ему материалы внутренних расследований. В своем собственном департаменте у тебя все окей?» «Насколько я знаю, да.»
«Хорошо. Потому что Крыса прибегнет к своим обычным фокусам. Сегодня утром я говорил с Роджером Баскомбом, нашим советником.» «И что?»
«Угадай-ка, кто позвонил ему прошлой ночью, весь кипя и бурля вопросами? Крыса. А хочешь угадать, какой задавался вопрос?» Я не ответил.
«А вопрос был такой? Представляет ли общественный интерес служба полицейского пресс-офицера? И может ли офицер полиции подать иск за диффамацию?»
Я вымолвил: «Бож-же мой.»
«Правильно.»
«А какой был ответ?»
«Да кому нужен ответ? Ты же знаешь, как это все работает. Все, что Крысе требуется сделать, это позвонить кое-куда и сказать: „Хай, это Билл Вильхельм из „ЛА Таймс“. Мы завтра печатаем статью, что лейтенант Питер Смит занимается растлением детей, у вас есть какие-нибудь комментарии?“ Несколько хорошо нацеленных звонков - и статью даже не надо печатать. Редакторы могут ее пристукнуть, но ущерб уже нанесен.»
Я ничего не ответил. Я знал, что Кен говорит правду. И много раз я видел, как это бывает.
Я спросил: «Что я могу сделать?»
Кен засмеялся: «Устроить один из знаменитых инцидентов, связанных с жестокостью полиции ЛА.»
«Не смешно.»
«В нашей газете об этом никто не напишет, могу обещать. Убей его на фиг. И даже если кто-то снимет это на видео, да люди станут платить, чтобы только просмотреть пленку.»
«Кен.»
Кен вздохнул. «Что, нельзя помечтать? Окей, есть одна штука. В прошлом году, когда Вильхельм занимался, э-э, сменой руководства в отделе Календаря, я получил по почте анонимный пакет. И еще несколько человек получили. В то время никто ничего не предпринял. Очень грязная вещь. Интересуешься?» «Ага.»
Из внутреннего кармана спортивного пиджака Кен достал небольшой конверт. На нем еще были видны полоски от бечевки. Внутри - серия фотографий, напечатанных на сложенной в гармошку бумаге. На снимках Вилли Вильхельм занимался интимным актом с темноволосым мужчиной. Голова Вилли была у мужчины на коленях.
«Под такими углами лицо Вилли неважно видно», сказал Кен. «Но это он, все верно. Репортер по быстрому развлекает свой источник. Как говориться, выпивает с ним.»
«Кто этот тип?»
«Нам пришлось немного повозиться. Его зовут Барри Борман. Он региональный глава отдела продаж Кейсей Электроникс в Южной Калифорнии.» «И что мне с этим делать?»
«Дай-ка мне свою карточку», сказал Кен. «Я положу ее в конверт и отправлю все Крысе.»
Я покачал головой: «Мне это не нравится.»
«Уверен, он дважды подумает.»
«Нет», сказал я, «такое не по мне.»
Кен пожал плечами. «Ладно. Это может и не сработать. Даже если мы скрутим яйца Крысе, то у японцев, наверное, есть и другие способы. Я все еще не раскопал, откуда пошла вчера эта заметка. Слышу в ответ только „приказы сверху, приказы сверху“. И понимай, как знаешь. Может означать все, что угодно.»
«Кто-то же должен был ее написать.»
«Говорю тебе, я не раскопал. Но ты же знаешь, у японцев мощное влияние на газету. Это больше, чем просто их реклама. Больше, чем их неотступная машина паблик рилейшен, бубнящая из Вашингтона, больше, чем местное лобби и пожертвования в выборные компании политиков и в организации. Это сумма всего и еще больше. И оно становится коварным. Я хочу сказать, что сидишь на совещании, обсуждаешь будущие статьи и вдруг понимаешь, что на них никто не хочет тянуть. Вопрос не в том, истинна ли информация, или нет, новость она, или не новость. И это даже не уравнение с одним неизвестным, вроде „мы не скажем этого, а они накачают своей рекламы“. Все гораздо более тонко. Иногда я гляжу на своих редакторов и могу поклясться, что они не хотят выхода некоторых статей, потому что боятся. И при этом даже не знают, чего именно они боятся. Просто боятся, и все.»
«Такова свободная пресса.»
«Эй, не надо», сказал Кен, «сейчас не время для школьной чепухи. Ты же знаешь правила игры. Американская пресса сообщает о преобладающем мнении. Преобладающее мнение - это мнение группы, стоящей у власти. Власть теперь у японцев. Пресса делает свое обычное дело. Просто поберегись.» «Поберегусь.»
«А когда решишь, что надо отправить посылку, звони не раздумывая.»
* * *
Мне хотелось поговорить с Коннором. Я начал понимать, отчего Коннор встревожился, и почему он хотел побыстрее завершить расследование. Потому что хорошо выстроенная машина намеков - страшная вещь. Искусный и опытный мастер интриг - а Крыса был искусен - может устроить так, что каждый день будет появляться новая история, хотя в действительности вообще ничего не происходит. Печатается заголовок: «Большое жюри не решается обвинить полицию», когда на самом деле большое жюри еще вовсе не собиралось. Однако, люди день за днем видят заголовки и приходят к своим собственным заключениям.
Дело в том, что способ впиться всегда найдется. Под конец компании очернения, если вашего субъекта нашли ни в чем не запятнанным, все еще можно соорудить заголовок: «Большому жюри не удалось обвинить полисмена», или «Районный прокурор не желает возбуждать дело против обвиняемого копа». Сами такие заголовки не хуже обвинений.
И нет никакого способа уклониться от нескольких недель отрицательной прессы. Обвинения запоминает каждый. Опровержений никто не помнит. Такова человеческая натура. Если вас обвинили, то потом тяжело вернуться к норме. Стало страшновато, у меня возникло очень гнусное ощущение. Въезжая на автостоянку возле физического факультета УЮК, я был поглощен собственными мыслями, когда снова зазвонил телефон. Это был помощник шефа Олсон. «Питер?»
«Да, сэр.»
«Уже почти десять. Думаю, тебе пора быть здесь и положить ленты на стол. Ты мне обещал.»
«У меня затруднения с копированием.»
«Ты этим занят?»
«Конечно. А в чем дело?»
«Потому что из звонков, полученных мною, следует, что ты не бросил свое расследование», сказал Джим Олсон. «За протекший час ты задавал вопросы в японском исследовательском институте. Потом ты допрашивал ученого, который там работает. Ты смотался на какой-то японский семинар. Говори прямо, Питер: расследование закончилось или нет?»
«Конечно закончилось», сказал я. «Я просто пытаюсь скопировать ленты.»
«Давай побыстрее», сказал он.
«Хорошо, Джим.»
«Ради блага всего департамента и всех в отдельности - я хочу, чтобы все это закончилось.»
«Хорошо, Джим.»
«Я не хочу потерять контроль за ситуацией.»
«Я понимаю.»
«Надеюсь, что так», сказал он. «Делай копии и тащи сюда свою задницу.»
И он повесил трубку.
Я припарковал машину и вошел в здание физфака.
* * *
На верху лекционного зала я ждал, когда Филип Сандерс закончит лекцию. Он стоял перед черной доской, покрытой сложными формулами. В зале было около тридцати студентов, большинство сидело внизу перед доской. Я видел макушки их голов.
Доктору Сандерсу было около сорока лет, один из тех энергетических типов, что находятся в постоянном движении, расхаживают взад и вперед и пишут уравнения на доске короткими выразительными тычками мелом, говоря об «определении отношения сигнальных ковариантов» и о «полосе шума факториала дельта». Я не мог назвать науку, которой он учит. В конце концов я пришел к выводу, что должно быть это электротехника.
Когда зазвонил звонок, студенты встали и стали укладывать сумки. Я был поражен: почти все в классе были азиатами, и парни и девушки. Те, что не с Востока были индусами и пакистанцами. Из тридцати студентов только трое были белыми.
«Верно», сказал позднее Сандерс, когда мы по коридору шли в его лабораторию. «Тема, вроде „Физики-101“, не привлекает американцев. Уже много лет. Промышленность совсем не может их найти. Мы были бы уже по уши в дерьме, если бы не существовало азиатов и индусов, которые приезжают сюда на докторантуры по математике и инженерному делу, а потом работают на американские компании.»
Мы сошли вниз несколько пролетов и повернули влево. И оказались в подвальном коридоре. Сандерс шел быстрым шагом. «Трудность в том, однако, что это меняется», продолжал он. «Мои азиатские студенты начали уезжать домой. Корейцы возвращаются в Корею. И тайваньцы. Даже индийцы возвращаются домой. Стандарты жизни в их странах растут и теперь дома больше возможностей. Некоторые из этих стран имеют громадное число хорошо обученных людей.» Мы живо спустились еще на пролет. «Вы знаете, в каком городе мира самое большое число докторов по физике на тысячу человек населения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Другие репортеры «Таймс» презирали его.
Кен и я прошли в центральный коридор. Я дошел с ним до кофейного автомата, но он повел меня дальше в библиотеку. В центре этажа «Таймс» имела библиотеку, которая была больше и лучше снабжена чем библиотеки многих колледжей.
«Ну, и что хочет Вильхельм?», спросил я.
«Он был здесь сегодня прошлой ночью», сказал Кен. «Я забежал после театра подобрать кое-какие заметки, которые мне нужны для утреннего интервью, которое я делаю из дома. И я увидел Крысу в библиотеке. Наверное, в одиннадцать вечера. Ты знаешь, какой амбициозный это маленький гаденыш. Я увидел это у него на лице. Он почувствовал запах крови. Поэтому, естественно, тебе надо это знать.»
«Естественно», сказал я. Крыса был законченным убийцей в спину. Годом раньше он ухитрился подстроить увольнение редактора отдела Воскресного Календаря. Только в последнюю минуту сорвалось его назначение на эту должность.
Кен сказал: «Поэтому я шепнул Билли, ночной библиотекарше: „Что это? На что нацелился Крыса?“ Она говорит: „Он ищет полицейские рапорты о каком-то копе.“ Такое облегчение, подумал я. Но потом начал удивляться. Я имею в виду , что я остаюсь старшим репортером отдела Метро. Я все еще делаю заметки из Центра Паркера пару раз в месяц. Что он знает, чего не знаю я? Насколько я понимаю, это должна быть моя история. Поэтому я спросил Билли, как зовут копа?»
«Могу догадаться», сказал я.
«Это верно», сказал Кен. «Питер Дж. Смит.»
«Когда это было?»
«Около одиннадцати.»
«Великолепно», сказал я.
«Я подумал, что тебе надо знать», сказал Кен.
«Да.»
«Поэтому я спросил Билли - прошлой ночью - я сказал: „Билли, какого рода материал он гребет?“ а он гребет все, все старые клипсы из морга, и очевидно у него есть источник в Паркере, кто выдал ему записи отдела внутренних расследований. Какие-то слушанья о растлении детей. Обвинение выдвигали пару лет назад.»
«А, черт», сказал я.
«Это правда?», спросил Кен.
«Слушанье было», сказал я. «Но это была брехня.»
Кен глянул на меня. «Проинформируй.»
«Это было три года назад», сказал я. «Я еще работал детективом. Я с партнером приехал на случай семейного насилия в Лазера-Гейтс. Испанская пара передралась. Оба сильно пьяные. Женщина хотела, чтобы мы арестовали мужа, а когда я отказался, сказала, что он сексуально пристает к ее ребенку. Я пошел взглянуть на ребенка. Ребенок выглядел окей. И я опять отказался арестовать мужа. Женщина разгневалась. На следующий день пришла и обвинила меня в сексуальном растлении. Было предварительное слушанье. Обвинение снято, как безосновательное.»
«Окей», сказал Кен. «Теперь: у тебя были какие-нибудь сомнительные путешествия?»
Я нахмурился: «Путешествия?»
«Крыса пытался найти прошлой ночью сведенья о поездках. Полеты на самолетах, пикники, заранее оплаченные расходы.» Я покачал головой: «Даже рядом ничего нет.»
«Ага, я сам догадался, что он ищет в неверном направлении. Ты - отец-одиночка и не бываешь на пикниках.»
«Никогда.»
«Это хорошо.»
Мы все глубже заходили в библиотеку. С угла сквозь стеклянные стены мы видели редакцию секции Метро. Я заметил, что Крыса, совсем заболтавшись, продолжает разговаривать с девушкой. Я спросил: «Кен, я что-то не совсем понимаю, почему я? Моя работа совсем не горячая. Никаких споров. Уже три года я не работаю детективом. Я даже больше не пресс-офицер, просто связник. Занимаюсь только политикой. Почему же репортер „Таймс“ охотится за мной?» «В одиннадцать вечера в четверг, ты хочешь спросить?», спросил Кен. Он смотрел на меня, словно я идиот. Словно по подбородку у меня течет слюна. Я сказал: «Думаешь, это делают японцы?»
«Крыса наверняка выполняет их задание. Он - наемный подонок. Работает на видеостудии, на компании грамзаписей, на брокерные конторы, даже на риелтеров. Крыса теперь - консультант. Он ездит в Мерседесе-500SL, знаешь?» «Даже так?»
«Весьма неплохо для репортерской зарплаты, не правда.?»
«Да, пожалуй.»
«Вот так. Кому ты наступил на мозоль? И это произошло прошлой ночью?»
«Наверное.»
«Потому что кто-то вызвал Крысу и натравил на тебя.»
Я сказал: «Не могу поверить.»
«Поверь», сказал Кен. «Меня единственно беспокоит, что у Крысы есть крот в Центре Паркера. Кто-то в департаменте выдает ему материалы внутренних расследований. В своем собственном департаменте у тебя все окей?» «Насколько я знаю, да.»
«Хорошо. Потому что Крыса прибегнет к своим обычным фокусам. Сегодня утром я говорил с Роджером Баскомбом, нашим советником.» «И что?»
«Угадай-ка, кто позвонил ему прошлой ночью, весь кипя и бурля вопросами? Крыса. А хочешь угадать, какой задавался вопрос?» Я не ответил.
«А вопрос был такой? Представляет ли общественный интерес служба полицейского пресс-офицера? И может ли офицер полиции подать иск за диффамацию?»
Я вымолвил: «Бож-же мой.»
«Правильно.»
«А какой был ответ?»
«Да кому нужен ответ? Ты же знаешь, как это все работает. Все, что Крысе требуется сделать, это позвонить кое-куда и сказать: „Хай, это Билл Вильхельм из „ЛА Таймс“. Мы завтра печатаем статью, что лейтенант Питер Смит занимается растлением детей, у вас есть какие-нибудь комментарии?“ Несколько хорошо нацеленных звонков - и статью даже не надо печатать. Редакторы могут ее пристукнуть, но ущерб уже нанесен.»
Я ничего не ответил. Я знал, что Кен говорит правду. И много раз я видел, как это бывает.
Я спросил: «Что я могу сделать?»
Кен засмеялся: «Устроить один из знаменитых инцидентов, связанных с жестокостью полиции ЛА.»
«Не смешно.»
«В нашей газете об этом никто не напишет, могу обещать. Убей его на фиг. И даже если кто-то снимет это на видео, да люди станут платить, чтобы только просмотреть пленку.»
«Кен.»
Кен вздохнул. «Что, нельзя помечтать? Окей, есть одна штука. В прошлом году, когда Вильхельм занимался, э-э, сменой руководства в отделе Календаря, я получил по почте анонимный пакет. И еще несколько человек получили. В то время никто ничего не предпринял. Очень грязная вещь. Интересуешься?» «Ага.»
Из внутреннего кармана спортивного пиджака Кен достал небольшой конверт. На нем еще были видны полоски от бечевки. Внутри - серия фотографий, напечатанных на сложенной в гармошку бумаге. На снимках Вилли Вильхельм занимался интимным актом с темноволосым мужчиной. Голова Вилли была у мужчины на коленях.
«Под такими углами лицо Вилли неважно видно», сказал Кен. «Но это он, все верно. Репортер по быстрому развлекает свой источник. Как говориться, выпивает с ним.»
«Кто этот тип?»
«Нам пришлось немного повозиться. Его зовут Барри Борман. Он региональный глава отдела продаж Кейсей Электроникс в Южной Калифорнии.» «И что мне с этим делать?»
«Дай-ка мне свою карточку», сказал Кен. «Я положу ее в конверт и отправлю все Крысе.»
Я покачал головой: «Мне это не нравится.»
«Уверен, он дважды подумает.»
«Нет», сказал я, «такое не по мне.»
Кен пожал плечами. «Ладно. Это может и не сработать. Даже если мы скрутим яйца Крысе, то у японцев, наверное, есть и другие способы. Я все еще не раскопал, откуда пошла вчера эта заметка. Слышу в ответ только „приказы сверху, приказы сверху“. И понимай, как знаешь. Может означать все, что угодно.»
«Кто-то же должен был ее написать.»
«Говорю тебе, я не раскопал. Но ты же знаешь, у японцев мощное влияние на газету. Это больше, чем просто их реклама. Больше, чем их неотступная машина паблик рилейшен, бубнящая из Вашингтона, больше, чем местное лобби и пожертвования в выборные компании политиков и в организации. Это сумма всего и еще больше. И оно становится коварным. Я хочу сказать, что сидишь на совещании, обсуждаешь будущие статьи и вдруг понимаешь, что на них никто не хочет тянуть. Вопрос не в том, истинна ли информация, или нет, новость она, или не новость. И это даже не уравнение с одним неизвестным, вроде „мы не скажем этого, а они накачают своей рекламы“. Все гораздо более тонко. Иногда я гляжу на своих редакторов и могу поклясться, что они не хотят выхода некоторых статей, потому что боятся. И при этом даже не знают, чего именно они боятся. Просто боятся, и все.»
«Такова свободная пресса.»
«Эй, не надо», сказал Кен, «сейчас не время для школьной чепухи. Ты же знаешь правила игры. Американская пресса сообщает о преобладающем мнении. Преобладающее мнение - это мнение группы, стоящей у власти. Власть теперь у японцев. Пресса делает свое обычное дело. Просто поберегись.» «Поберегусь.»
«А когда решишь, что надо отправить посылку, звони не раздумывая.»
* * *
Мне хотелось поговорить с Коннором. Я начал понимать, отчего Коннор встревожился, и почему он хотел побыстрее завершить расследование. Потому что хорошо выстроенная машина намеков - страшная вещь. Искусный и опытный мастер интриг - а Крыса был искусен - может устроить так, что каждый день будет появляться новая история, хотя в действительности вообще ничего не происходит. Печатается заголовок: «Большое жюри не решается обвинить полицию», когда на самом деле большое жюри еще вовсе не собиралось. Однако, люди день за днем видят заголовки и приходят к своим собственным заключениям.
Дело в том, что способ впиться всегда найдется. Под конец компании очернения, если вашего субъекта нашли ни в чем не запятнанным, все еще можно соорудить заголовок: «Большому жюри не удалось обвинить полисмена», или «Районный прокурор не желает возбуждать дело против обвиняемого копа». Сами такие заголовки не хуже обвинений.
И нет никакого способа уклониться от нескольких недель отрицательной прессы. Обвинения запоминает каждый. Опровержений никто не помнит. Такова человеческая натура. Если вас обвинили, то потом тяжело вернуться к норме. Стало страшновато, у меня возникло очень гнусное ощущение. Въезжая на автостоянку возле физического факультета УЮК, я был поглощен собственными мыслями, когда снова зазвонил телефон. Это был помощник шефа Олсон. «Питер?»
«Да, сэр.»
«Уже почти десять. Думаю, тебе пора быть здесь и положить ленты на стол. Ты мне обещал.»
«У меня затруднения с копированием.»
«Ты этим занят?»
«Конечно. А в чем дело?»
«Потому что из звонков, полученных мною, следует, что ты не бросил свое расследование», сказал Джим Олсон. «За протекший час ты задавал вопросы в японском исследовательском институте. Потом ты допрашивал ученого, который там работает. Ты смотался на какой-то японский семинар. Говори прямо, Питер: расследование закончилось или нет?»
«Конечно закончилось», сказал я. «Я просто пытаюсь скопировать ленты.»
«Давай побыстрее», сказал он.
«Хорошо, Джим.»
«Ради блага всего департамента и всех в отдельности - я хочу, чтобы все это закончилось.»
«Хорошо, Джим.»
«Я не хочу потерять контроль за ситуацией.»
«Я понимаю.»
«Надеюсь, что так», сказал он. «Делай копии и тащи сюда свою задницу.»
И он повесил трубку.
Я припарковал машину и вошел в здание физфака.
* * *
На верху лекционного зала я ждал, когда Филип Сандерс закончит лекцию. Он стоял перед черной доской, покрытой сложными формулами. В зале было около тридцати студентов, большинство сидело внизу перед доской. Я видел макушки их голов.
Доктору Сандерсу было около сорока лет, один из тех энергетических типов, что находятся в постоянном движении, расхаживают взад и вперед и пишут уравнения на доске короткими выразительными тычками мелом, говоря об «определении отношения сигнальных ковариантов» и о «полосе шума факториала дельта». Я не мог назвать науку, которой он учит. В конце концов я пришел к выводу, что должно быть это электротехника.
Когда зазвонил звонок, студенты встали и стали укладывать сумки. Я был поражен: почти все в классе были азиатами, и парни и девушки. Те, что не с Востока были индусами и пакистанцами. Из тридцати студентов только трое были белыми.
«Верно», сказал позднее Сандерс, когда мы по коридору шли в его лабораторию. «Тема, вроде „Физики-101“, не привлекает американцев. Уже много лет. Промышленность совсем не может их найти. Мы были бы уже по уши в дерьме, если бы не существовало азиатов и индусов, которые приезжают сюда на докторантуры по математике и инженерному делу, а потом работают на американские компании.»
Мы сошли вниз несколько пролетов и повернули влево. И оказались в подвальном коридоре. Сандерс шел быстрым шагом. «Трудность в том, однако, что это меняется», продолжал он. «Мои азиатские студенты начали уезжать домой. Корейцы возвращаются в Корею. И тайваньцы. Даже индийцы возвращаются домой. Стандарты жизни в их странах растут и теперь дома больше возможностей. Некоторые из этих стран имеют громадное число хорошо обученных людей.» Мы живо спустились еще на пролет. «Вы знаете, в каком городе мира самое большое число докторов по физике на тысячу человек населения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48