Посмотри на меня.
Она подняла голову и посмотрела на него.
— Стоишь ты передо мной, и мне тебя не жаль.
Он все еще улыбался неприятной улыбкой. Она хотела уйти, но он остановил ее.
— Знай, болярыня, — сказал он тихо, — никто в городе этом не протянет тебе руку помощи. Никто не даст тебе кров, никто не оденет и не обогреет. Будешь ты спать под открытым небом, благо сейчас тепло. Будешь ты мыкаться пешком по неприветливым улицам. Ибо этот твой «другой раз» настал.
Она попыталась вырваться, но он держал ее за плечо, без видимых усилий, но крепко. Хватка у него была стальная.
— И пройдет неделя, болярыня, и снова ты придешь ко мне. И, собрав воедино то, что осталось у меня от добрых к тебе чувств, так и быть устрою я тебя на хороших условиях домоправительницей в какую-нибудь купеческую семью. Ты ведь, болярыня, крещеная — вот и будешь жить в соответствии с заветом. Нижайший здесь — велик Там. Помнишь?
Он улыбнулся еще раз — на этот раз презрительно — и повернулся к ней спиной.
— А теперь иди, — сказал он.
Слез не было. Давно все вышли.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТРОИТЕЛЬ ДЕТИН
Возражения против постройки моста через Волхов были такие: раньше жили без моста, и теперь проживем. Зачем нам мост, помилуйте, люди добрые? По нему к нам придут враги. И что там такого, на другой стороне Волхова, чего здесь у нас нет, чего ходить туда-сюда? А если и есть там чего такое, то можно заплатить перевозчику, вон трое сидят на берегу. Надо же — мост. Подумаешь.
Все это было так, но если продолжить эту логическую цепочку дальше, можно заодно сказать, что и без домов живут люди, и без улиц, и без церквей, и даже без торга. И голым можно ходить и сидеть, когда тепло. И без огня прожить можно, и без коров, и без свиней и курей. И без греков. Некоторые даже без баб жить умудряются, но это слишком. От бабы человеку утешение. Правда и морока — тоже, но тут уж ничего не поделаешь — задарма, просто так, не утешишься, такого никогда не было.
Житник ничего не имел против постройки моста, несмотря даже на то, что инициатива исходила от Ярослава (а это было плохо — Ярослав вел себя все инициативнее, вмешивался в управление, говорил какие-то несуразности с глубокомысленным видом, смущал народ). Тем не менее, как все люди с большими амбициями, Житник склонен был благоволить грандиозным проектам, и идея ему нравилась.
Возникло затруднение — Яван, которого Ярослав неизвестно откуда и зачем приволок в Новгород и рекомендовал Житнику (и Житнику Яван, как только он убедился, что он не спьен, но действительно человек знающий и умелый, понравился), только начал разбираться с городскими финансами, и в казне не было пока что достаточного количества денег. А строить Ярославу очень хотелось. Поэтому было решено, что богатый местный купец возьмет на себя половину расходов, а за это его (купца) освободят от дани на время постройки и с каждого переходящего через мост двое стражников будут взимать плату, половина которой перечисляться будет купцу. Помимо этого, на другой стороне Волхова планировали построить Новый Торг, и даже начали уже равнять землю и ставить заграждения и аркаду. Сговорились с купцом по имени Детин — человеком известным, несказанно богатым, средних лет, степенным, начинавшим в свое время с торговли шелком, но с тех пор приобретшим долю во всех торговых и строительных предприятиях города, включая Готский Двор. Ярослав послал Явана к Детину, и они долго торговались, приводили доводы, красноречиво скорбели по поводу нежелания собеседника понимать, о чем речь, но пришли в конце концов к соглашению. Большой выгоды Детин для себя в постройке моста и Нового Торга не видел, рассчитывал потерять скорее чем приобресть, но согласился из тщеславия.
Нашелся временно мыкающийся без дела италийский зодчий, за четыре дня представивший князю, Детину, и Явану план постройки и какие-то мудреные расчеты, и, конечно же, смету. Ярослав, опершись на сверд и поглядывая на италийца, рассматривал рисунки.
— А это что такое? — спросил он неожиданно по-италийски.
— А это, — ответил италиец, — стоимость каждой секции, подетально. Приблизительная, конечно же.
— Яван? — сказал Ярослав.
Яван, с сомнением порассматривав италийскую цифирь, сказал:
— Сожалею. Я в этом совсем не разбираюсь.
Но оказалось, что разбирается Детин. Внимательно изучив каждый пункт сметы, поглаживая бороду, он начал задавать вопросы, и италийцу пришлось признаваться в некоторых ошибках, которые и не ошибки были вовсе, но допущения, хотя почему-то все допущения были в пользу италийца, а не княжеской казны. Когда они дошли до конца сметы, Детин вернул ее италийцу и пожал плечами.
— Мошенник, — объяснил он.
Ярослав подумал, посмотрел на Явана (тот кивнул), и обратился к италийцу.
— Перепиши наново. Без глупостей. Не то мы тебя выпорем прилюдно.
Через день италиец представил честную смету. Наняты были холопы и укупы, большей частью деревенские. Их хозяевам заплатили за пользование.
* * *
Люди Детина позвали его на место строительства. Случилось несчастье.
Первая секция моста стояла почти готовая, и, используя ее, строители подтягивали балки для второй. Сельские холопы, составляющие большинство рабочих, очень затягивали процесс, к великому неудовольствию зодчего. Привыкшие в лесах своих, вдали от городской толчеи, к размеренной жизни, проявляли они тугодумие и лень, и даже хамили зодчему, плохо понимавшему их деревенский диалект. Ратники, охранявшие строительство и следившие, чтобы население не растаскивало для домашних нужд стройматериалы, только посмеивались.
Какой-то деревенский укуп, прибывший в Новгород на заработки, проходил мимо, засмотрелся на происходящее, и вдруг признал в одном из рабочих старого знакомого.
— Меняло! — крикнул он.
Меняло держал в это время веревку, закинутую через поперечник. Другой конец веревки поддерживал в равновесии укладываемую балку. Увидев знакомого, он восхищенно крикнул, «Дервак!», выпустил веревку, и пошел навстречу. Тяжелая балка качнулась, сбила противовес, жахнула тараном в тройную сваю, которая накренилась и стала заваливаться набок. Треснули временные перекрытия, посыпались леса, и один из поперечников, плохо закрепленный, временный, рухнул вниз, раскроив одному из рабочих, возившемуся у сваи, череп. Еще трое рабочих попадали в реку. Правая половина секции поползла и дала крен.
Зодчий схватился за голову. Толпа зевак, присутствующая на берегу, начала стремительно расти.
Прибыв на стройку, Детин одним взглядом оценил положение. Удостоверившись, что тот, кому балка упала на голову, мертв, а трое упавших в реку невредимы, он послал одного из своих людей в Готский Двор. Купцы указали послу, где живет еще один италийский зодчий, и вскоре он, зодчий, появился у моста. Детин обратился к первому зодчему.
— Все рисунки и цифирь передай ему немедленно, — сказал он, указывая на новоприбывшего зодчего. — Пойдешь потом в детинец, к Явану, объяснишь, что произошло, он тебе заплатит столько, сколько тебе причитается.
— Я хороший зодчий, — сказал несчастный италиец.
— Я знаю, — сказал Детин. — Беда вот только, что после сегодняшнего тебя никто здесь слушать не станет. Всего доброго. — Он повернулся ко второму зодчему. — Планы ты видел?
— Да.
— Приступай.
— Мне бы хотелось кое-что изменить в планах, — сказал второй зодчий, очень чисто говоривший по-славянски.
— Что именно?
— Угол арки рассчитан неверно.
— O diabolo! — крикнул первый зодчий. — Maligno bugiardo! Va' fa' un culo!
— Под стражу возьму, в темницу посажу, — пригрозил Детин. — Иди.
Несчастный зодчий ушел.
— Что-то насчет угла арки, — напомнил Детин.
— Да, — сказал новый зодчий, глядя вслед уходящему. — С таким углом мост года не простоит.
— Почему?
— Давление распределено неправильно.
— Что нужно сделать, чтобы поправить?
— Разобрать первую секцию и собрать снова.
Детин посмотрел на накренившуюся секцию.
— Разбирай, — сказал он. — Эй, вы! Холопья! Да, вы все. Идите все сюда. Живо.
Они приблизились, не смея глядеть в глаза Детину — кроме виновника происшествия, который не осознавал толком, что он виноват. Он случайно выпустил веревку — с кем не бывает.
— Ты и ты, — Детин указал на двух из двадцати. — Похороните тело.
Отдав еще несколько распоряжений и велев выпороть непонятливого виновника и отправить его обратно к хозяину, Детин невозмутимо проследовал степенным шагом вдоль берега на север, где, у самой окраины, на месте сгоревшего Евлампиева Крога, сроилась нынче церква. Место, на взгляд Детина, выбрано было неудачно, и поэтому в постройке он участия не принимал.
На травянистом крутом склоне, ведущем к Волхову, сидела женщина в не очень чистой, изначально небогатой одежде. Детин принял ее было за отбившуюся от труппы скоморошку, но что-то привлекло его и в позе, и в осанке женщины. Приблизившись, он понял, что хорошо ее знает.
— Любава? Ты ли это? — спросил он.
Женщина обернулась.
— Здравствуй, — сказала она равнодушно, и снова стала смотреть на Волхов.
— Почему ты в таком виде? Что ты здесь делаешь? Как муж твой, здоров ли?
— Муж мой погиб, — сказала она.
Детин снял сленгкаппу, разложил ее рядом с Любавой, и сел. Он не предложил Любаве переместиться с травы на сленгкаппу — не потому, что был плохо воспитан, но в виду практичности своей, справедливо решив, что в отличие от его шелковых портов, одежда Любавы не стоит, чтобы о ней чрезмерно заботились.
— Что случилось? Тебе трудно говорить?
Они были знакомы раньше. Происхождения Детин был низкого, дед его состоял холопом в окрестном селении. Несмотря на это, будучи человеком деловым, умным, деятельным, и удачливым, сделался Детин однажды сперва богат, а затем так богат, что отказывать ему в приеме не смел ни один новгородский болярин. И даже Яван, разобравшись по наущению Ярослава с делами Детина и нашедший в них много интересного, решил не докладывать об этом интересном князю до поры, до времени — треть денежного оборота города проходила через руки Детина, и сходу, без подготовки, вступить в борьбу с этим предпринимателем означало бы — поставить под угрозу благосостояние всей северной столицы.
Любаву Детин встречал часто — на празднествах, в церкви, на званых обедах, и был хорошо знаком с ее мужем, болярином знатным но не чуждым торговли — через подставных лиц, разумеется — и строительства. Северо-западный хувудваг, связывающий Новгород с Балтикой, они улучшали у укрепляли вместе, экономя любыми, часто жестокими, методами княжеские средства и деля пополам солидные барыши.
— Говорить? — Любава грустно улыбнулась. — Говорить…
Она не знала, стоит ли говорить, но была она на грани полного изнеможения, а Детин — первый за долгое время проявил к ней сочувствие.
И рассказала она ему все, что помнила сама. Рассказала о том, как муж решил перебраться на время в Константинополь. Как они ехали с пятью холопами — сперва на ладье, потом в повозке, потом снова на ладье. Как в Таврическом Море ладью, следующую вдоль живописного берега, атаковали пираты. Как перебили они, пираты, всех, а ее, Любаву, забрали себе на корабль и приковали цепью в трюме. Затем следовал в памяти Любавы неприятный провал, смутно представлялись какие-то греческие священники, кони, повозки. После этого ясно помнила она двух немецких купцов, которые доставили ее в Новгород и поехали дальше, в Швецию, а может Данию. Рассказала Любава Детину, как ей отказал от дома брат, а затем, поглумившись, выгнал из детинца Житник, он же посадник Константин.
— Стало быть, — сказал Детин, — Константин набивался тебе когда-то в любовники? Прости, что спрашиваю прямо, но мне нужно это знать.
— Да.
Некоторое время Детин молчал.
— Слушай меня, Любава, — сказал он наконец. — Я скажу тебе сейчас нечто очень важное, и умоляю тебя не обижаться на меня — ни унизить, ни оскорбить тебя не входит в мои намерения, совсем наоборот. Ты попала в огромную немилость. Возможно, твой брат вовсе не случайно тебе отказал. Но это сейчас не важно. Важно другое. Я к тебе неравнодушен. Давно.
Любава посмотрела на него затравленно.
— И ты об этом знаешь, — продолжал он. — Первый раз я видел тебя два года назад, на Пасху. Ты была уж венчана. Я заговорил с тобою. С тех пор я искал случая, или предлога, встретиться.
Он умолчал о том, что купил половину домов на ее улице, равно как и о том, что муж Любавы знал об этом и принял решение переехать на несколько лет в Константинополь вовсе не из болярского каприза.
— К несчастью я женат, а многоженство не принято более в наших краях, — развил мысль Детин. — Но я мог бы предложить тебе кое-что помимо замужества. А именно, сожительство.
— Нет, нет, — сказала Любава.
— У меня есть прекрасный дом, как раз между Подолом и детинцем, на Улице Толстых Прях. Ты ни в чем не будешь нуждаться. У тебя будет столько слуг, сколько ты захочешь. У тебя будут любые наряды. Ты сможешь принимать гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Она подняла голову и посмотрела на него.
— Стоишь ты передо мной, и мне тебя не жаль.
Он все еще улыбался неприятной улыбкой. Она хотела уйти, но он остановил ее.
— Знай, болярыня, — сказал он тихо, — никто в городе этом не протянет тебе руку помощи. Никто не даст тебе кров, никто не оденет и не обогреет. Будешь ты спать под открытым небом, благо сейчас тепло. Будешь ты мыкаться пешком по неприветливым улицам. Ибо этот твой «другой раз» настал.
Она попыталась вырваться, но он держал ее за плечо, без видимых усилий, но крепко. Хватка у него была стальная.
— И пройдет неделя, болярыня, и снова ты придешь ко мне. И, собрав воедино то, что осталось у меня от добрых к тебе чувств, так и быть устрою я тебя на хороших условиях домоправительницей в какую-нибудь купеческую семью. Ты ведь, болярыня, крещеная — вот и будешь жить в соответствии с заветом. Нижайший здесь — велик Там. Помнишь?
Он улыбнулся еще раз — на этот раз презрительно — и повернулся к ней спиной.
— А теперь иди, — сказал он.
Слез не было. Давно все вышли.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТРОИТЕЛЬ ДЕТИН
Возражения против постройки моста через Волхов были такие: раньше жили без моста, и теперь проживем. Зачем нам мост, помилуйте, люди добрые? По нему к нам придут враги. И что там такого, на другой стороне Волхова, чего здесь у нас нет, чего ходить туда-сюда? А если и есть там чего такое, то можно заплатить перевозчику, вон трое сидят на берегу. Надо же — мост. Подумаешь.
Все это было так, но если продолжить эту логическую цепочку дальше, можно заодно сказать, что и без домов живут люди, и без улиц, и без церквей, и даже без торга. И голым можно ходить и сидеть, когда тепло. И без огня прожить можно, и без коров, и без свиней и курей. И без греков. Некоторые даже без баб жить умудряются, но это слишком. От бабы человеку утешение. Правда и морока — тоже, но тут уж ничего не поделаешь — задарма, просто так, не утешишься, такого никогда не было.
Житник ничего не имел против постройки моста, несмотря даже на то, что инициатива исходила от Ярослава (а это было плохо — Ярослав вел себя все инициативнее, вмешивался в управление, говорил какие-то несуразности с глубокомысленным видом, смущал народ). Тем не менее, как все люди с большими амбициями, Житник склонен был благоволить грандиозным проектам, и идея ему нравилась.
Возникло затруднение — Яван, которого Ярослав неизвестно откуда и зачем приволок в Новгород и рекомендовал Житнику (и Житнику Яван, как только он убедился, что он не спьен, но действительно человек знающий и умелый, понравился), только начал разбираться с городскими финансами, и в казне не было пока что достаточного количества денег. А строить Ярославу очень хотелось. Поэтому было решено, что богатый местный купец возьмет на себя половину расходов, а за это его (купца) освободят от дани на время постройки и с каждого переходящего через мост двое стражников будут взимать плату, половина которой перечисляться будет купцу. Помимо этого, на другой стороне Волхова планировали построить Новый Торг, и даже начали уже равнять землю и ставить заграждения и аркаду. Сговорились с купцом по имени Детин — человеком известным, несказанно богатым, средних лет, степенным, начинавшим в свое время с торговли шелком, но с тех пор приобретшим долю во всех торговых и строительных предприятиях города, включая Готский Двор. Ярослав послал Явана к Детину, и они долго торговались, приводили доводы, красноречиво скорбели по поводу нежелания собеседника понимать, о чем речь, но пришли в конце концов к соглашению. Большой выгоды Детин для себя в постройке моста и Нового Торга не видел, рассчитывал потерять скорее чем приобресть, но согласился из тщеславия.
Нашелся временно мыкающийся без дела италийский зодчий, за четыре дня представивший князю, Детину, и Явану план постройки и какие-то мудреные расчеты, и, конечно же, смету. Ярослав, опершись на сверд и поглядывая на италийца, рассматривал рисунки.
— А это что такое? — спросил он неожиданно по-италийски.
— А это, — ответил италиец, — стоимость каждой секции, подетально. Приблизительная, конечно же.
— Яван? — сказал Ярослав.
Яван, с сомнением порассматривав италийскую цифирь, сказал:
— Сожалею. Я в этом совсем не разбираюсь.
Но оказалось, что разбирается Детин. Внимательно изучив каждый пункт сметы, поглаживая бороду, он начал задавать вопросы, и италийцу пришлось признаваться в некоторых ошибках, которые и не ошибки были вовсе, но допущения, хотя почему-то все допущения были в пользу италийца, а не княжеской казны. Когда они дошли до конца сметы, Детин вернул ее италийцу и пожал плечами.
— Мошенник, — объяснил он.
Ярослав подумал, посмотрел на Явана (тот кивнул), и обратился к италийцу.
— Перепиши наново. Без глупостей. Не то мы тебя выпорем прилюдно.
Через день италиец представил честную смету. Наняты были холопы и укупы, большей частью деревенские. Их хозяевам заплатили за пользование.
* * *
Люди Детина позвали его на место строительства. Случилось несчастье.
Первая секция моста стояла почти готовая, и, используя ее, строители подтягивали балки для второй. Сельские холопы, составляющие большинство рабочих, очень затягивали процесс, к великому неудовольствию зодчего. Привыкшие в лесах своих, вдали от городской толчеи, к размеренной жизни, проявляли они тугодумие и лень, и даже хамили зодчему, плохо понимавшему их деревенский диалект. Ратники, охранявшие строительство и следившие, чтобы население не растаскивало для домашних нужд стройматериалы, только посмеивались.
Какой-то деревенский укуп, прибывший в Новгород на заработки, проходил мимо, засмотрелся на происходящее, и вдруг признал в одном из рабочих старого знакомого.
— Меняло! — крикнул он.
Меняло держал в это время веревку, закинутую через поперечник. Другой конец веревки поддерживал в равновесии укладываемую балку. Увидев знакомого, он восхищенно крикнул, «Дервак!», выпустил веревку, и пошел навстречу. Тяжелая балка качнулась, сбила противовес, жахнула тараном в тройную сваю, которая накренилась и стала заваливаться набок. Треснули временные перекрытия, посыпались леса, и один из поперечников, плохо закрепленный, временный, рухнул вниз, раскроив одному из рабочих, возившемуся у сваи, череп. Еще трое рабочих попадали в реку. Правая половина секции поползла и дала крен.
Зодчий схватился за голову. Толпа зевак, присутствующая на берегу, начала стремительно расти.
Прибыв на стройку, Детин одним взглядом оценил положение. Удостоверившись, что тот, кому балка упала на голову, мертв, а трое упавших в реку невредимы, он послал одного из своих людей в Готский Двор. Купцы указали послу, где живет еще один италийский зодчий, и вскоре он, зодчий, появился у моста. Детин обратился к первому зодчему.
— Все рисунки и цифирь передай ему немедленно, — сказал он, указывая на новоприбывшего зодчего. — Пойдешь потом в детинец, к Явану, объяснишь, что произошло, он тебе заплатит столько, сколько тебе причитается.
— Я хороший зодчий, — сказал несчастный италиец.
— Я знаю, — сказал Детин. — Беда вот только, что после сегодняшнего тебя никто здесь слушать не станет. Всего доброго. — Он повернулся ко второму зодчему. — Планы ты видел?
— Да.
— Приступай.
— Мне бы хотелось кое-что изменить в планах, — сказал второй зодчий, очень чисто говоривший по-славянски.
— Что именно?
— Угол арки рассчитан неверно.
— O diabolo! — крикнул первый зодчий. — Maligno bugiardo! Va' fa' un culo!
— Под стражу возьму, в темницу посажу, — пригрозил Детин. — Иди.
Несчастный зодчий ушел.
— Что-то насчет угла арки, — напомнил Детин.
— Да, — сказал новый зодчий, глядя вслед уходящему. — С таким углом мост года не простоит.
— Почему?
— Давление распределено неправильно.
— Что нужно сделать, чтобы поправить?
— Разобрать первую секцию и собрать снова.
Детин посмотрел на накренившуюся секцию.
— Разбирай, — сказал он. — Эй, вы! Холопья! Да, вы все. Идите все сюда. Живо.
Они приблизились, не смея глядеть в глаза Детину — кроме виновника происшествия, который не осознавал толком, что он виноват. Он случайно выпустил веревку — с кем не бывает.
— Ты и ты, — Детин указал на двух из двадцати. — Похороните тело.
Отдав еще несколько распоряжений и велев выпороть непонятливого виновника и отправить его обратно к хозяину, Детин невозмутимо проследовал степенным шагом вдоль берега на север, где, у самой окраины, на месте сгоревшего Евлампиева Крога, сроилась нынче церква. Место, на взгляд Детина, выбрано было неудачно, и поэтому в постройке он участия не принимал.
На травянистом крутом склоне, ведущем к Волхову, сидела женщина в не очень чистой, изначально небогатой одежде. Детин принял ее было за отбившуюся от труппы скоморошку, но что-то привлекло его и в позе, и в осанке женщины. Приблизившись, он понял, что хорошо ее знает.
— Любава? Ты ли это? — спросил он.
Женщина обернулась.
— Здравствуй, — сказала она равнодушно, и снова стала смотреть на Волхов.
— Почему ты в таком виде? Что ты здесь делаешь? Как муж твой, здоров ли?
— Муж мой погиб, — сказала она.
Детин снял сленгкаппу, разложил ее рядом с Любавой, и сел. Он не предложил Любаве переместиться с травы на сленгкаппу — не потому, что был плохо воспитан, но в виду практичности своей, справедливо решив, что в отличие от его шелковых портов, одежда Любавы не стоит, чтобы о ней чрезмерно заботились.
— Что случилось? Тебе трудно говорить?
Они были знакомы раньше. Происхождения Детин был низкого, дед его состоял холопом в окрестном селении. Несмотря на это, будучи человеком деловым, умным, деятельным, и удачливым, сделался Детин однажды сперва богат, а затем так богат, что отказывать ему в приеме не смел ни один новгородский болярин. И даже Яван, разобравшись по наущению Ярослава с делами Детина и нашедший в них много интересного, решил не докладывать об этом интересном князю до поры, до времени — треть денежного оборота города проходила через руки Детина, и сходу, без подготовки, вступить в борьбу с этим предпринимателем означало бы — поставить под угрозу благосостояние всей северной столицы.
Любаву Детин встречал часто — на празднествах, в церкви, на званых обедах, и был хорошо знаком с ее мужем, болярином знатным но не чуждым торговли — через подставных лиц, разумеется — и строительства. Северо-западный хувудваг, связывающий Новгород с Балтикой, они улучшали у укрепляли вместе, экономя любыми, часто жестокими, методами княжеские средства и деля пополам солидные барыши.
— Говорить? — Любава грустно улыбнулась. — Говорить…
Она не знала, стоит ли говорить, но была она на грани полного изнеможения, а Детин — первый за долгое время проявил к ней сочувствие.
И рассказала она ему все, что помнила сама. Рассказала о том, как муж решил перебраться на время в Константинополь. Как они ехали с пятью холопами — сперва на ладье, потом в повозке, потом снова на ладье. Как в Таврическом Море ладью, следующую вдоль живописного берега, атаковали пираты. Как перебили они, пираты, всех, а ее, Любаву, забрали себе на корабль и приковали цепью в трюме. Затем следовал в памяти Любавы неприятный провал, смутно представлялись какие-то греческие священники, кони, повозки. После этого ясно помнила она двух немецких купцов, которые доставили ее в Новгород и поехали дальше, в Швецию, а может Данию. Рассказала Любава Детину, как ей отказал от дома брат, а затем, поглумившись, выгнал из детинца Житник, он же посадник Константин.
— Стало быть, — сказал Детин, — Константин набивался тебе когда-то в любовники? Прости, что спрашиваю прямо, но мне нужно это знать.
— Да.
Некоторое время Детин молчал.
— Слушай меня, Любава, — сказал он наконец. — Я скажу тебе сейчас нечто очень важное, и умоляю тебя не обижаться на меня — ни унизить, ни оскорбить тебя не входит в мои намерения, совсем наоборот. Ты попала в огромную немилость. Возможно, твой брат вовсе не случайно тебе отказал. Но это сейчас не важно. Важно другое. Я к тебе неравнодушен. Давно.
Любава посмотрела на него затравленно.
— И ты об этом знаешь, — продолжал он. — Первый раз я видел тебя два года назад, на Пасху. Ты была уж венчана. Я заговорил с тобою. С тех пор я искал случая, или предлога, встретиться.
Он умолчал о том, что купил половину домов на ее улице, равно как и о том, что муж Любавы знал об этом и принял решение переехать на несколько лет в Константинополь вовсе не из болярского каприза.
— К несчастью я женат, а многоженство не принято более в наших краях, — развил мысль Детин. — Но я мог бы предложить тебе кое-что помимо замужества. А именно, сожительство.
— Нет, нет, — сказала Любава.
— У меня есть прекрасный дом, как раз между Подолом и детинцем, на Улице Толстых Прях. Ты ни в чем не будешь нуждаться. У тебя будет столько слуг, сколько ты захочешь. У тебя будут любые наряды. Ты сможешь принимать гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61