Она знала, что он не может насытиться ею, и чувствовала, себя колдуньей.
В ней была загадочная смесь искушенности и невинности. Последние несколько часов преобладала искушенность. Но на вершине наслаждения он заметил, как вспыхнули ее глаза, и этот взгляд проник прямо в его душу, которой, как он клялся, у него не было.
До сих пор.
Она смотрела на его отражение в зеркале все так же задумчиво, как и в гостиной.
Черт побери, она не забудет своих проклятых вопросов.
– Мистер Маклиш сказал, что мне нужно спросить вас об отце, – сказала она.
Вспышка гнева вывела Кайлмора из дремотного блаженства. Он рывком сел в постели и посмотрел на нее со всей надменностью, какую только сумел выразить.
– В самом деле?
– Да, – подтвердила она с удивительным спокойствием. – Он хочет, чтобы у меня создалось лучшее мнение о вас.
– Мне принесут его голову на блюде, – проворчал он.
Черт, Кайлмор не просто был в ярости, он чувствовал, что его предали. Хэмиш Маклиш был свидетелем всех его унижений в детстве.
– Он слишком полагается на старые обязательства, – заговорил герцог голосом Холодного Кайлмора, резким, отчетливым, ледяным. – Как и вы, мадам. – В зеркале он увидел, как свет померк в ее сияющих глазах.
– Да, ваша светлость, – равнодушно сказала она и снова занялась своими волосами.
Почтительное обращение уязвило его. Оно причиняло боль. Кайлмор вздохнул и поднялся с кровати. По выражению ее лица было ясно, что ему едва ли удастся заманить ее в постель в ближайшее время.
– Верити, позволь мне оставить свои тайны при себе. Это не тема для пустой болтовни, – сурово сказал он, натягивая бриджи.
Непонятно почему, но одежда казалась ему защитой от ее расспросов.
– Это была не пустая болтовня. От ваших драгоценных тайн вас преследуют кошмары. Когда вы кричите, вы зовете отца.
Резкими движениями, подчеркивавшими гнев, она начала скручивать густые черные волосы в узел. Кайлмор подошел и взял ее за руки. Несколько непослушных прядей беспорядочно падали на ее плечи.
– Довольно, Верити.
– Я пытаюсь привести волосы в порядок, – сердито ответила она.
– Волосы подождут. Или оставь их как есть. Мне больше нравятся распущенные.
Серые блестящие глаза смотрели на него с вызовом.
– Неужели мы не можем просто наслаждаться тем, что имеем? – Это была мольба. – Мы только что обрели друг друга. Не надо это портить.
Она недовольно нахмурила темные красивые брови.
– Сорайе платили за то, чтобы она делала то, что от нее требовали, ваша светлость. Боюсь, ваша следующая любовница оказалась женщиной с более независимой натурой.
Он рассмеялся. Не мог не рассмеяться.
– Сорайя тоже не была увядающей фиалкой. Память изменяет тебе, mo leannan.
– Перестаньте, говоря со мной, употреблять эти непонятные иностранные слова. – Его насмешки еще больше рассердили Верити.
– Здесь английский – иностранный, mo cridhe. – Он наклонился и поцеловал блестящую корону ее волос.
– Как пожелаете, ваша светлость, – тупо произнесла Верити.
Она тряхнула головой, освобождаясь от его рук. Он немного постоял позади нее, затем заходил взад и вперед по комнате.
– Черт бы тебя побрал, ты не переиграешь меня. Сколько бы ты ни дулась, ты не сделаешь меня своей игрушкой. – Всю жизнь он боролся со своекорыстными интригами своей матери.
Будь он проклят, если смирится с подобными манипуляциями своей любовницы.
– Как пожелаете, ваша светлость.
Она пренебрегла его просьбой оставить волосы в покое. Доставлять ему удовольствие она явно не собиралась. Чем сильнее он нервничал, тем более невозмутимой казалась она.
Закончив закалывать шпильками массу роскошных волос, Верити с холодным и отчужденным выражением лица повернулась и посмотрела на него.
– Чего теперь пожелает ваша светлость?
Это был голос Сорайи, и он ненавидел его. Кайлмор сдержал свой язвительный ответ. Он разглядел, что она скрывает под своей невозмутимостью. От того, что он увидел, до боли сжалось холодное сердце.
Боже, он обидел ее. Это было невыносимо.
Он клялся, что ничего больше не заставит ее страдать. Он клялся в этом своей жизнью.
Эта минута показала, чего стоила его клятва.
Чтобы избавить ее от страданий, он навредит себе, навредит другим. Он будет драться, лгать, воровать, убивать. Он сделает все.
Но не признает своего позора.
Проклятие, ничто не стоило этого.
Она не стоила этого.
Он схватил рубашку и через голову натянул ее на себя. Затем, развернувшись на каблуках, направился к двери. Пусть эта девка дуется, что не добилась своего. Когда они вернутся в Лондон, он купит какую-нибудь хорошенькую безделушку, чтобы смягчить удар.
Кайлмор остановился на пороге. О Господи, как он обманывал себя.
Сорайю удовлетворили бы такие подачки. Верити мог бы удовлетворить только подарок, дороже самого драгоценного бриллианта.
Верити была нужна его трепещущая, жалкая, ранимая душа.
Нет. Пусть убирается к черту. Он не мог этого сделать.
Но что значила его гордость, если он сделал ее несчастной?
Ничего. Меньше крохотной пылинки.
Но она станет презирать его, если он расскажет правду о своем детстве.
После чуда, свершившегося прошлой ночью, храбрость покидала его при мысли, что она снова станет презирать его. Он медленно подошел к окну и сквозь решетку посмотрел на залитую дождем долину.
– Мадам, я расскажу об этом, но это будет единственный раз.
Его голос звучал глухо.
Кайлмор ожидал, что она что-то скажет, может быть, подбодрит его. Но Верити продолжала молчать, хотя он чувствовал, что она не сводила глаз с его спины.
Он впился рукой в оконную раму.
– Мой отец, шестой герцог, был развратником, пьяницей и наркоманом. Он отравлял себя еще со школьных лет и постепенно, но неуклонно сходил с ума. Моя мать поселила его в этой долине, чтобы избежать скандала.
Он помолчал, давая Верити возможность выразить подобающие случаю удивление, отвращение или даже недоверие.
Она ничего не сказала. Может быть, он уже повергнул ее в такой шок, что она лишилась дара речи? Худшее еще было впереди.
Ему хотелось бы больше ничего не рассказывать.
Но он взял себя в руки и продолжил:
– В окружение отца входили Хэмиш, двенадцатилетняя любовница по имени Люси. И сын. Отец, чтобы досадить моей матери, решил отобрать у нее наследника. – Кайлмор по-прежнему говорил безжизненно и глухо. – Он никогда не понимал свою жену. Он ненавидел ее, но никогда не понимал.
Хотя все это казалось далеким прошлым, Кайлмор говорил быстро, без проявления каких-либо чувств, ибо боль и страх все еще жили в нем.
Он больше ничего не видел за окном.
Вместо залитой дождем долины перед его глазами вставали долгие темные ночи унижений и заточения в этом доме. Длинные темные ночи, которые коварная память превращала в одну бесконечную ночь. Кайлмор глубоко и судорожно вздохнул, готовясь рассказать остальное.
– Когда наступал приступ безумия, а они все усиливались и усиливались, он становился буйным. Он был угрозой для всех, кто находился рядом, но питал особую, злобную ненависть ко мне. Вероятно, потому, что я был так похож на мать. Он пытался убить меня.
Кайлмор помолчал, воспоминания жалили его как ядовитые змеи. С горечью в голосе он продолжал.
– Он умер на руках Люси, когда мне было семь лет. Несчастная маленькая шлюшка не знала, что его отвратительные болезни через год прикончат и ее. После смерти отца мать отправила меня в Итон, а сама выгнала, арендаторов, обрекая их на голод или эмиграцию.
Он снова умолк. Конечно, теперь Верити выскажет что-нибудь. Возмущение, сочувствие. Даже насмешку. Но напряженное молчание продолжалось.
Может быть, она радовалась, видя, как низко он пал. Его мать смаковала бы такую минуту. Она сделала целью своей жизни растоптать его гордость и превратить сына в творение своих рук.
Матери это так и не удалось. Но Верити могла уничтожить его одним словом.
Видит Бог, он так устал притворяться великим герцогом Кайлмором. Он находил некоторую свободу в том, что признавал правду, скрытую за фальшивым величием.
Молчание продолжалось.
Что это с ней? Почему, черт побери, она ничего не говорит? Ведь его трагическая исповедь заслуживала какого-то отклика.
Порыв ветра бросил струи дождя на оконное стекло.
Какой смысл прятаться? Он должен посмотреть на нее. Он уже не тот испуганный ребенок, каким был когда-то в этой долине.
Поворачиваясь, он едва осмелился взглянуть на нее. Что он увидит на ее лице? Презрение? Жалость? Торжество?
Или, хуже, равнодушие?
Верити по-прежнему сидела у туалетного столика. Кайлмор заставил себя посмотреть ей в глаза.
И наконец понял ее молчание.
Не веря своим глазам, он вглядывался в ее прекрасное лицо. Глаза Верити были полны печали, и слезы блестели на ее щеках.
– О, мой дорогой, – дрогнувшим голосом сказала она.
Неуверенно улыбнувшись, она протянула ему дрожащую руку.
Его одинокое, недоверчивое сердце открылось навстречу манившему его жесту. Двумя шагами он пересек комнату и упал подле нее на колени.
– Верити… – прошептал он и зарылся лицом в ее колени.
Верити склонилась, согревая его своим теплом.
– Это кончилось. Это кончилось. Мне так жаль, что вам пришлось пройти через это. Мне так жаль, – чуть хриплым от слез голосом говорила она. – Но вы были таким смелым маленьким мальчиком.
Она продолжая что-то шептать, гладила его по волосам с такой нежностью, что ему хотелось рыдать.
Но он не зарыдал. Он уже не слушал ее слова, а только впитывал в себя ее безграничное сострадание, заполнявшее холодную пустоту в душе.
Закрыв глаза, Кайлмор отдался во власть благодатной темноты. Темноты, заполненной милой Верити.
И в этой темноте истина, с самого начала прятавшаяся в его сердце, наконец заставила себя услышать.
Он так долго спасался бегством от своих чувств, что даже сейчас страшился этого неизбежного момента.
Но было слишком поздно. Истина вышла на свет. Кайлмор ничем не мог заглушить ее настойчивые требования.
Он так жаждал обладать телом Верити, потому что еще сильнее жаждал обладать ее душой.
Она дополняла его в чем-то, что он только начинал понимать, хотя его сердце всегда чувствовало в ней свою половинку.
Он совершал преступления против нее, использовал ее, желал, ненавидел, жестоко обращался с ней.
И все это время она была его единственной надеждой на спасение.
Он стоял перед нею на коленях, схватившись за нее, как человек, тонущий в штормовом море. Она пережила лишения, потери и насилие. Она противостояла им со смелостью и безграничным желанием пожертвовать собой ради тех, кого любила. Она не прибегала, подобно ему, к легкому пути защиты – цинизму и безразличию.
Кайлмор любил ее всем своим существом.
Он любил ее.
Тяжелый груз одиночества и терзаний упал с его плеч. Он лишь испытывал радостное облегчение оттого, что доверился ей, он знал, что она не предаст его.
Она видела его с самой плохой стороны. И не отвергла.
Когда-нибудь он расскажет ей о долгих, трудных годах учебы в Итоне, куда после наследования титула Кайлмор приехал полуграмотным дикарем. Над ним издевались, его били и травили другие мальчишки, которые слишком быстро почувствовали его одиночество.
Слава Богу, он унаследовал неплохие мозги от своей гарпии-матери. К тому времени, когда Кайлмор уезжал в Оксфорд, его блестящие успехи в науках и холодная отчужденность вызывали зависть одноклассников. Они никогда не догадывались, что годы одиночества превратили его в Холодного Кайлмора, когда-то бывшего испуганным ребенком-дикарем.
Он расскажет ей о разорении, на которое от его имени обрекало арендаторов мелочное, самовлюбленное существо, давшее ему жизнь. А он стоял рядом, бессильный остановить опустошение, творимое ею.
Что было бы с ним, если бы он не уступил своему любопытству и не увидел женщину, о которой болтали все языки в тот год, когда он получил наследство? Если бы он не встретился взглядом с блестящими настороженными глазами в толпе гостей в лондонском салоне?
Его страсть к Сорайе-Верити всегда была слабостью. Кайлмор провел годы, пытаясь освободиться от нее.
Слава Богу, ему это не удалось.
Да, когда-нибудь он расскажет ей все об этом.
Он уже приобрел ее понимание и прощение. Он чувствовал это в ее прикосновении, в ее тихом голосе, нежно утешавшем его.
Глава 21
Верити сразу же заметила перемену в герцоге. Ее жестокий любовник не превратился в обычного человека, но в его поведении появились простота и легкость.
Ночные кошмары больше не преследовали его.
И если ужасы, пережитые Кайлмором в детстве, не выходили у нее из головы, то это была плата за любовь. Верити следовало бы сразу догадаться, какие чудовищные дела творились в этом доме, но она была слишком поглощена собственными бедами, чтобы что-то заметить.
Решетки на окнах, явно установленные за годы до ее приезда. Странное поведение герцога и его нежелание находиться в доме. Атмосфера заброшенности и несчастья, царившая кругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В ней была загадочная смесь искушенности и невинности. Последние несколько часов преобладала искушенность. Но на вершине наслаждения он заметил, как вспыхнули ее глаза, и этот взгляд проник прямо в его душу, которой, как он клялся, у него не было.
До сих пор.
Она смотрела на его отражение в зеркале все так же задумчиво, как и в гостиной.
Черт побери, она не забудет своих проклятых вопросов.
– Мистер Маклиш сказал, что мне нужно спросить вас об отце, – сказала она.
Вспышка гнева вывела Кайлмора из дремотного блаженства. Он рывком сел в постели и посмотрел на нее со всей надменностью, какую только сумел выразить.
– В самом деле?
– Да, – подтвердила она с удивительным спокойствием. – Он хочет, чтобы у меня создалось лучшее мнение о вас.
– Мне принесут его голову на блюде, – проворчал он.
Черт, Кайлмор не просто был в ярости, он чувствовал, что его предали. Хэмиш Маклиш был свидетелем всех его унижений в детстве.
– Он слишком полагается на старые обязательства, – заговорил герцог голосом Холодного Кайлмора, резким, отчетливым, ледяным. – Как и вы, мадам. – В зеркале он увидел, как свет померк в ее сияющих глазах.
– Да, ваша светлость, – равнодушно сказала она и снова занялась своими волосами.
Почтительное обращение уязвило его. Оно причиняло боль. Кайлмор вздохнул и поднялся с кровати. По выражению ее лица было ясно, что ему едва ли удастся заманить ее в постель в ближайшее время.
– Верити, позволь мне оставить свои тайны при себе. Это не тема для пустой болтовни, – сурово сказал он, натягивая бриджи.
Непонятно почему, но одежда казалась ему защитой от ее расспросов.
– Это была не пустая болтовня. От ваших драгоценных тайн вас преследуют кошмары. Когда вы кричите, вы зовете отца.
Резкими движениями, подчеркивавшими гнев, она начала скручивать густые черные волосы в узел. Кайлмор подошел и взял ее за руки. Несколько непослушных прядей беспорядочно падали на ее плечи.
– Довольно, Верити.
– Я пытаюсь привести волосы в порядок, – сердито ответила она.
– Волосы подождут. Или оставь их как есть. Мне больше нравятся распущенные.
Серые блестящие глаза смотрели на него с вызовом.
– Неужели мы не можем просто наслаждаться тем, что имеем? – Это была мольба. – Мы только что обрели друг друга. Не надо это портить.
Она недовольно нахмурила темные красивые брови.
– Сорайе платили за то, чтобы она делала то, что от нее требовали, ваша светлость. Боюсь, ваша следующая любовница оказалась женщиной с более независимой натурой.
Он рассмеялся. Не мог не рассмеяться.
– Сорайя тоже не была увядающей фиалкой. Память изменяет тебе, mo leannan.
– Перестаньте, говоря со мной, употреблять эти непонятные иностранные слова. – Его насмешки еще больше рассердили Верити.
– Здесь английский – иностранный, mo cridhe. – Он наклонился и поцеловал блестящую корону ее волос.
– Как пожелаете, ваша светлость, – тупо произнесла Верити.
Она тряхнула головой, освобождаясь от его рук. Он немного постоял позади нее, затем заходил взад и вперед по комнате.
– Черт бы тебя побрал, ты не переиграешь меня. Сколько бы ты ни дулась, ты не сделаешь меня своей игрушкой. – Всю жизнь он боролся со своекорыстными интригами своей матери.
Будь он проклят, если смирится с подобными манипуляциями своей любовницы.
– Как пожелаете, ваша светлость.
Она пренебрегла его просьбой оставить волосы в покое. Доставлять ему удовольствие она явно не собиралась. Чем сильнее он нервничал, тем более невозмутимой казалась она.
Закончив закалывать шпильками массу роскошных волос, Верити с холодным и отчужденным выражением лица повернулась и посмотрела на него.
– Чего теперь пожелает ваша светлость?
Это был голос Сорайи, и он ненавидел его. Кайлмор сдержал свой язвительный ответ. Он разглядел, что она скрывает под своей невозмутимостью. От того, что он увидел, до боли сжалось холодное сердце.
Боже, он обидел ее. Это было невыносимо.
Он клялся, что ничего больше не заставит ее страдать. Он клялся в этом своей жизнью.
Эта минута показала, чего стоила его клятва.
Чтобы избавить ее от страданий, он навредит себе, навредит другим. Он будет драться, лгать, воровать, убивать. Он сделает все.
Но не признает своего позора.
Проклятие, ничто не стоило этого.
Она не стоила этого.
Он схватил рубашку и через голову натянул ее на себя. Затем, развернувшись на каблуках, направился к двери. Пусть эта девка дуется, что не добилась своего. Когда они вернутся в Лондон, он купит какую-нибудь хорошенькую безделушку, чтобы смягчить удар.
Кайлмор остановился на пороге. О Господи, как он обманывал себя.
Сорайю удовлетворили бы такие подачки. Верити мог бы удовлетворить только подарок, дороже самого драгоценного бриллианта.
Верити была нужна его трепещущая, жалкая, ранимая душа.
Нет. Пусть убирается к черту. Он не мог этого сделать.
Но что значила его гордость, если он сделал ее несчастной?
Ничего. Меньше крохотной пылинки.
Но она станет презирать его, если он расскажет правду о своем детстве.
После чуда, свершившегося прошлой ночью, храбрость покидала его при мысли, что она снова станет презирать его. Он медленно подошел к окну и сквозь решетку посмотрел на залитую дождем долину.
– Мадам, я расскажу об этом, но это будет единственный раз.
Его голос звучал глухо.
Кайлмор ожидал, что она что-то скажет, может быть, подбодрит его. Но Верити продолжала молчать, хотя он чувствовал, что она не сводила глаз с его спины.
Он впился рукой в оконную раму.
– Мой отец, шестой герцог, был развратником, пьяницей и наркоманом. Он отравлял себя еще со школьных лет и постепенно, но неуклонно сходил с ума. Моя мать поселила его в этой долине, чтобы избежать скандала.
Он помолчал, давая Верити возможность выразить подобающие случаю удивление, отвращение или даже недоверие.
Она ничего не сказала. Может быть, он уже повергнул ее в такой шок, что она лишилась дара речи? Худшее еще было впереди.
Ему хотелось бы больше ничего не рассказывать.
Но он взял себя в руки и продолжил:
– В окружение отца входили Хэмиш, двенадцатилетняя любовница по имени Люси. И сын. Отец, чтобы досадить моей матери, решил отобрать у нее наследника. – Кайлмор по-прежнему говорил безжизненно и глухо. – Он никогда не понимал свою жену. Он ненавидел ее, но никогда не понимал.
Хотя все это казалось далеким прошлым, Кайлмор говорил быстро, без проявления каких-либо чувств, ибо боль и страх все еще жили в нем.
Он больше ничего не видел за окном.
Вместо залитой дождем долины перед его глазами вставали долгие темные ночи унижений и заточения в этом доме. Длинные темные ночи, которые коварная память превращала в одну бесконечную ночь. Кайлмор глубоко и судорожно вздохнул, готовясь рассказать остальное.
– Когда наступал приступ безумия, а они все усиливались и усиливались, он становился буйным. Он был угрозой для всех, кто находился рядом, но питал особую, злобную ненависть ко мне. Вероятно, потому, что я был так похож на мать. Он пытался убить меня.
Кайлмор помолчал, воспоминания жалили его как ядовитые змеи. С горечью в голосе он продолжал.
– Он умер на руках Люси, когда мне было семь лет. Несчастная маленькая шлюшка не знала, что его отвратительные болезни через год прикончат и ее. После смерти отца мать отправила меня в Итон, а сама выгнала, арендаторов, обрекая их на голод или эмиграцию.
Он снова умолк. Конечно, теперь Верити выскажет что-нибудь. Возмущение, сочувствие. Даже насмешку. Но напряженное молчание продолжалось.
Может быть, она радовалась, видя, как низко он пал. Его мать смаковала бы такую минуту. Она сделала целью своей жизни растоптать его гордость и превратить сына в творение своих рук.
Матери это так и не удалось. Но Верити могла уничтожить его одним словом.
Видит Бог, он так устал притворяться великим герцогом Кайлмором. Он находил некоторую свободу в том, что признавал правду, скрытую за фальшивым величием.
Молчание продолжалось.
Что это с ней? Почему, черт побери, она ничего не говорит? Ведь его трагическая исповедь заслуживала какого-то отклика.
Порыв ветра бросил струи дождя на оконное стекло.
Какой смысл прятаться? Он должен посмотреть на нее. Он уже не тот испуганный ребенок, каким был когда-то в этой долине.
Поворачиваясь, он едва осмелился взглянуть на нее. Что он увидит на ее лице? Презрение? Жалость? Торжество?
Или, хуже, равнодушие?
Верити по-прежнему сидела у туалетного столика. Кайлмор заставил себя посмотреть ей в глаза.
И наконец понял ее молчание.
Не веря своим глазам, он вглядывался в ее прекрасное лицо. Глаза Верити были полны печали, и слезы блестели на ее щеках.
– О, мой дорогой, – дрогнувшим голосом сказала она.
Неуверенно улыбнувшись, она протянула ему дрожащую руку.
Его одинокое, недоверчивое сердце открылось навстречу манившему его жесту. Двумя шагами он пересек комнату и упал подле нее на колени.
– Верити… – прошептал он и зарылся лицом в ее колени.
Верити склонилась, согревая его своим теплом.
– Это кончилось. Это кончилось. Мне так жаль, что вам пришлось пройти через это. Мне так жаль, – чуть хриплым от слез голосом говорила она. – Но вы были таким смелым маленьким мальчиком.
Она продолжая что-то шептать, гладила его по волосам с такой нежностью, что ему хотелось рыдать.
Но он не зарыдал. Он уже не слушал ее слова, а только впитывал в себя ее безграничное сострадание, заполнявшее холодную пустоту в душе.
Закрыв глаза, Кайлмор отдался во власть благодатной темноты. Темноты, заполненной милой Верити.
И в этой темноте истина, с самого начала прятавшаяся в его сердце, наконец заставила себя услышать.
Он так долго спасался бегством от своих чувств, что даже сейчас страшился этого неизбежного момента.
Но было слишком поздно. Истина вышла на свет. Кайлмор ничем не мог заглушить ее настойчивые требования.
Он так жаждал обладать телом Верити, потому что еще сильнее жаждал обладать ее душой.
Она дополняла его в чем-то, что он только начинал понимать, хотя его сердце всегда чувствовало в ней свою половинку.
Он совершал преступления против нее, использовал ее, желал, ненавидел, жестоко обращался с ней.
И все это время она была его единственной надеждой на спасение.
Он стоял перед нею на коленях, схватившись за нее, как человек, тонущий в штормовом море. Она пережила лишения, потери и насилие. Она противостояла им со смелостью и безграничным желанием пожертвовать собой ради тех, кого любила. Она не прибегала, подобно ему, к легкому пути защиты – цинизму и безразличию.
Кайлмор любил ее всем своим существом.
Он любил ее.
Тяжелый груз одиночества и терзаний упал с его плеч. Он лишь испытывал радостное облегчение оттого, что доверился ей, он знал, что она не предаст его.
Она видела его с самой плохой стороны. И не отвергла.
Когда-нибудь он расскажет ей о долгих, трудных годах учебы в Итоне, куда после наследования титула Кайлмор приехал полуграмотным дикарем. Над ним издевались, его били и травили другие мальчишки, которые слишком быстро почувствовали его одиночество.
Слава Богу, он унаследовал неплохие мозги от своей гарпии-матери. К тому времени, когда Кайлмор уезжал в Оксфорд, его блестящие успехи в науках и холодная отчужденность вызывали зависть одноклассников. Они никогда не догадывались, что годы одиночества превратили его в Холодного Кайлмора, когда-то бывшего испуганным ребенком-дикарем.
Он расскажет ей о разорении, на которое от его имени обрекало арендаторов мелочное, самовлюбленное существо, давшее ему жизнь. А он стоял рядом, бессильный остановить опустошение, творимое ею.
Что было бы с ним, если бы он не уступил своему любопытству и не увидел женщину, о которой болтали все языки в тот год, когда он получил наследство? Если бы он не встретился взглядом с блестящими настороженными глазами в толпе гостей в лондонском салоне?
Его страсть к Сорайе-Верити всегда была слабостью. Кайлмор провел годы, пытаясь освободиться от нее.
Слава Богу, ему это не удалось.
Да, когда-нибудь он расскажет ей все об этом.
Он уже приобрел ее понимание и прощение. Он чувствовал это в ее прикосновении, в ее тихом голосе, нежно утешавшем его.
Глава 21
Верити сразу же заметила перемену в герцоге. Ее жестокий любовник не превратился в обычного человека, но в его поведении появились простота и легкость.
Ночные кошмары больше не преследовали его.
И если ужасы, пережитые Кайлмором в детстве, не выходили у нее из головы, то это была плата за любовь. Верити следовало бы сразу догадаться, какие чудовищные дела творились в этом доме, но она была слишком поглощена собственными бедами, чтобы что-то заметить.
Решетки на окнах, явно установленные за годы до ее приезда. Странное поведение герцога и его нежелание находиться в доме. Атмосфера заброшенности и несчастья, царившая кругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42