– Восьмого числа мы выйдем к Сегерхерду и… если все благополучно…
– Только благополучно, – кивнул Эскобар. – Жаль отпускать хорошего бойца, но по здравом рассуждении… так будет легче и тебе и нам. Примкнете в городе, глядишь, и ваши… разбойники окажутся чем-нибудь полезными. Об одном, Шагалан, прошу – без горячности и глупостей. Не нарушай сам тайну, которую столь упорно здесь защищал.
Потекли последние дни перед вторжением. Хотя конкретную дату знали единицы, лагерь чувствовал, что долгожданный миг вот-вот наступит. Обычная жизнь полетела кувырком. Все казавшееся лишним забрасывалось, хозяйство запустело, непаханные огороды затягивали сорняки. Даже среди ребят, отнюдь не склонных к нервному трепету, будто бы металась какая-то искра взвинченности. Командор с утра до вечера пропадал на площадках: теперь не для тренировок – проверялся уровень готовности каждого. Разумеется, все находились в отличном состоянии, но нечасто выпадает бой, о котором мечтаешь десять лет. Потому на площадках и звенели от темна до темна клинки, заглушая подспудное напряжение.
Лишь за шесть дней до назначенного часа утих пролив. Идея с повстанцами сама собой зачахла, с ней просто не успевали. Беронбос и Керман отправились в соседние деревни, пытаясь нанять охотников стеречь поселение до возвращения хозяев. Зато с концом шторма из Гердонеза прибыл Кабо. Вид он имел неважный и явно, как некогда Шагалан, пережидал ненастье прямо на берегу. Скоха и Дайсар, чего давненько уже не случалось, также встретились в лагере, подытожив свои дела. Первый сейчас опробовал новые баркасы, налаживая на них паруса, второй раздувал огонь. В маленькой землянке разведчиков, где раньше жили два хардая, сразу стало непривычно тесно.
– Что такой пасмурный, брат? – бросил хромец Шагалану, едва примостившись у очажка. – Парни, смотрю, бодрые, живые, как перед свадьбой, один ты кручинишься.
– С командором поцапался, – ответил за товарища Дайсар. – Вначале девку не поделили, затем – взгляды на порядок вторжения.
– Короче, разошлись по всем пунктам? – Кабо усмехнулся. – Как же теперь вместе воевать намерены?
– Никак не намерены, – буркнул Шагалан. – Отогревайся, брат, отъедайся, завтра нам с тобой назад в путь.
– С чего вдруг? То в кучу собирают, то, наоборот, разгоняют…
– Считай, не полюбились мы командору. В тебе, брат, его заботит хромота, а во мне… непокладистость. Боится, я своими вредными мыслями подорву боевой дух отряда. Потому возвращаемся в Гердонез, к Сегешу. Он готов выступить?
– Он-то готов с зимы, – покачал головой Кабо. – Но все же растолкуйте мне, скитальцу, что тут за интриги закрутились? И что за девка? Уж не Ринара ли сподобилась наконец?
Шагалан коротко описал суть спора с Эскобаром.
– Хреново это, ребята, – заключил Кабо, протягивая руки к пламени. – Мастер Кане, помнится, очень надеялся, что личные дрязги не помешают общему делу. Однако ж аккурат так и происходит. Может, командора и впрямь не устраивают твои вполне резонные, на мой взгляд, идеи, только, чую, и вражда наложилась. Про меня… Да бог с ним, не доверяет место в строю – найдем иной путь борьбы. Но ты-то, Шагалан?! Речь ведь не о твоей отсылке, об угрозе целому походу! Ладно командор, он простой, страстный человек, но ты!..
– А что я мог, брат? – Шагалан скривился. – Во всем ему поддакивать? Или помочь топтать Ринару? А затем он и вовсе не желал меня слушать, тем более фактов действительно с гулькин нос. По-моему, я боролся до конца, хотя проку… Дальше лежит уже настоящее неповиновение, раскол и тому подобное.
– Этого не хватало! – фыркнул Дайсар. – За считанные дни до вторжения перессориться, переругаться и сорвать все приготовления к чертовой матери? Тогда мы либо сгинем, рассыпавшись на мелкие враждующие группки, либо совершенно расстроим планы освобождения. Нет уж, безусловно, допускать раскол нельзя, тут ты, Шагалан, прав. Зато ошибаешься в другом… Утром со мной беседовал командор… – Юноша хитро прищурился. – Твои усилия, брат, не пропали зря. Вы отправляетесь завтра? Я последую за вами тремя днями позже.
– И куда же? – насторожился Шагалан.
– Туда, брат, именно туда. – Дайсар покосился на Кабо. – Глупо таиться понапрасну – к Сегерхерду. Командор хочет, чтобы я накануне высадки проверил окрестности. Если все спокойно – в нужный момент разожгу на холме костер, нет – без сигнала лодки повернут назад. Как видишь, твои предложения услышаны.
– Это, конечно, приятно, – усмехнулся хромец, – что личная антипатия не совсем застит командору взор. А нам-то с тобой куда, Шагалан? Выводить ватаги в поле?
– Получается, так. Завершилась у старика Сегеша мирная лесная жизнь, время для открытой битвы. Возможно, его оборванцам и доведется выручать безрассудных героев-освободителей.
Стиравшая перед дверями кухни белье Марика глянула на юношу недружелюбно. Сложно угадать, рассказала ли ей дочь о подробностях случившегося, поскольку с некоторых пор старуха стала неприветливой со всеми ребятами без исключения. Работу свою выполняла исправно, но прежней душевности богоотступники у нее больше не встречали. Впрочем, Марика редко позволяла себе скандальные поношения, да и тогда Беронбос одергивал ее. Творца и родину супруги явно ставили на разные места.
– Чего тебе? – нахмурилась старуха.
– С Ринарой бы словечком перекинуться.
– Нечего девку от дела отвлекать. А то перекидываются тут… чем попало. Глазом моргнуть не успеешь, как в грязи бесовской очутишься.
Шагалан нашелся бы, чем ответить, однако давно усвоил, что пререкаться с фанатично верующими бесполезно. Он молча двинулся в обход к дверям, но Марика преградила дорогу.
– Куда опять? Сказано же, занята она. Забот непочатый край, а еще и грехи великие замаливать.
Видимо, ночные приключения Ринара не утаила.
– Не волнуйтесь, тетушка, я надолго ее не оторву. А минутку уделить требуется.
– С чего это вдруг? – Распетушившаяся Марика бесстрашно наседала на гостя и не пытаясь соизмерять силы. – Оставь ты ее, негодник, в покое! И забудь ты…
– Матушка! – Ринара в строгом черном облачении возникла на пороге. – Не тратьте силы зря. Если молодому человеку нужно, я переговорю с ним.
Старуха с сомнением покосилась на дочь, затем на Шагалана и, бормоча что-то под нос, возвратилась к своему белью.
– Пойдем.
Девушка спустилась во двор и направилась к темнеющему за холмами берегу. Шла легко, гибко, не оглядываясь. Остановилась невдалеке, едва их слова потеряли шанс долететь до посторонних ушей.
– Чего ты хотел? – Она развернулась навстречу юноше.
Шагалан с невольным удивлением рассматривал это лицо. Бледное, с обострившимися чертами, бескровные губы, тщательно упрятанные под платок рыжие пряди. И стылые, отрешенные глаза. Нечто похожее он заметил уже тогда, лишь окончательно стихли страстные стоны и воспаленное дыхание. Казалось немыслимым резко перейти от нежной доверчивости к студеной замкнутости, однако случилось именно такое. Чудесный цветок раскрылся на считанные минуты, подарил свою обворожительную красоту и ласку ночному небу, после чего немедля затворился вновь. Возможно, навсегда. Тогда Шагалан понадеялся, что время и внимание излечат эту изломанную душу, что единожды преодоленный рубеж обречен рухнуть. Пожалуй, он ошибался. Сейчас перед ним был чужой человек, еще не всецело враждебный, но отстраненный, взявший под жесткий контроль несдержанные сердце и плоть. Тем печальнее, что человек этот оставался по-прежнему невероятно дорог.
– Зачем ты хотел меня видеть? – ровным, бесцветным голосом повторила Ринара.
Юноша замешкался, подбирая слова.
– Мы уходим. Завтра на заре.
– Так скоро? – Облачко тревоги над непробиваемым ледяным панцирем.
– Только я и Кабо. Остальные начнут чуть позже.
– А-а, понятно. Что ж, счастливого пути.
– И все?
– Ожидал чего-то большего?
– У меня вроде были на то основания.
Ринара опустила голову, потянула платок, пряча бросившийся к щекам румянец.
– Не было ничего. Слышишь, между нами там ничего не произошло! А впрочем… думай, как пожелаешь, Шагалан. Гордись подаренным тебе целомудрием или забудь о нем, мне все равно. Для меня та ночь в прошлом и будущего не имеет.
– Уже успела раскаяться?
– Раскаяться нехитро. Грех мой, без спору, серьезен, и наказание положено суровое. Но я приму его спокойно, поскольку знала, на что шла. Ведь ради великой цели мы все в лагере совершаем сделку с лукавым: и я, и мать, и отец, и господин Иигуир, мир его праху. За все рано или поздно расплачиваются… Возможно, и тяжкая кончина мессира – его плата. Свобода родины стоит дорого, чья-то невинность здесь – сущий пустяк, если хоть капельку поможет.
– Пытаешься сказать, – усмехнулся юноша, – будто там, в кустах… выполняла свой долг? В таком случае, замечу, предавалась ты этому с огромным вдохновением. Подбодрила воина перед опасным походом? Зачем же тогда останавливаться, милая? Кругом масса неободренных. Зейна трудится день и ночь, твоя помощь приспела бы очень кстати.
– Прекрати, Шагалан! – Лицо девушки пылало, но глаза сверкнули яростью.
Разведчик вздохнул.
– Врешь ты все. Ищешь оправдания тому, что в них не нуждается. Прикрываешь естественные, чистые порывы разговорами о самоотверженном служении. И со мной ты была по-настоящему искренна лишь однажды – там, в зарослях, где мы…
– Прекрати! – прошипела Ринара, бледнея. – Ты вызвал меня только для того, чтоб изрекать эти гадости?
– Нет, не для того. – Юноша извлек хоронившийся за пазухой увесистый кожаный сверток, перетянутый веревкой.
– Что это? – с опаской отступила девушка.
– Единственная моя личная вещь. Остальное уношу с собой на войну, а тут… – Он отогнул уголок кожи, обнажив край желтого пергамента. – Тут записи и путевые дневники мессира Иигуира, кажется, еще картина какая-то. Завещал мне их накануне смерти. Не поручусь, что там много ценного, не успел разобраться, но все-таки последняя память о великом человеке. Я бы просил сохранить до моего возвращения… или вообще…
Ринара нерешительно приняла в руки сверток, заглянула внутрь. И чуть не отбросила ношу.
– Там… там… непонятное! Тарабарщина… или колдовские заклинания! Всемогущий Творец! Ты уверен…
– Не волнуйся так. – Шагалан удержал ее за руку. – Мессир Иигуир просто шифровал свои записи, даже сочинил особый код. Обычное дело, когда не желают посвящать всех подряд в сокровенные мысли.
– И ты… – подозрительно покосилась Ринара, – способен это читать?
– Разумеется, учитель передал мне ключ.
Лишь теперь девушка почувствовала касание горячей ладони и поспешно отдернула руку.
– Знал, что мне предложить, хитрец, – сердито заметила она. – От этого за милю разит серой, однако память о мессире дорога мне не меньше… Мать будет жутко недовольна… придется прятать от нее. – Подумав, девушка скинула черный платок и завернула сокровище. Рассыпавшиеся волосы мигом оживили ее лицо. – Я сохраню записи. Только почему ты выбрал именно меня? У отца получилось бы лучше.
– Господин Беронбос слишком рвется в бой, рискует впутаться в какую-нибудь заварушку и здесь. Во-вторых, – Шагалан прищурился, – логично доверить ценность самому близкому человеку. И наконец… вряд ли твой отец напутствовал бы меня прощальным поцелуем.
– Не дождешься, – фыркнула Ринара.
– Неужели не тянет?
– Забудь об этом, воин. И матушка в нашу сторону поглядывать начала.
– Вот в это верю, смущает. А в то, что безразлично отпустишь в пекло, – нет.
– Можешь верить во что заблагорассудится, коль Истинная Вера тебе чужда. Я же, следуя заветам Пророков, буду молиться за успех похода, за все ваши мятущиеся души… И за твою в том числе…
– За мою наравне с прочими? – не унимаясь, подступил Шагалан. – Или все-таки особенно?
Девушка в смятении оглянулась на замершую вдали мать, на юношу, опять на мать. С трудом сдерживая тяжелое дыхание, принялась возиться со свертком. Внезапно бросила никчемное занятие, порывисто шагнула к юноше, ткнулась легонько губами в щеку, обдав терпким жаром.
– Особенно, – едва слышно выдохнула на ухо.
И тотчас, оторвавшись от него, не оборачиваясь, быстро, почти бегом, устремилась обратно к кухне. Деяние смелое – не приходилось сомневаться, что Марика устроит дочери хорошую взбучку. Приходилось, однако, гадать, что подвигло девушку на это: душевная привязанность либо непомерное чувство долга. Верить хотелось в первое.
Утром разведчики сошлись на берегу. Совсем недавно яростное, теперь море плескалось у ног ласковым щенком. В обрывках тумана раскалялось солнце.
– Чью посудину берем? – спросил Кабо.
– Твою, брат. Твоя резвее, а две уже ни к чему.
Хромец пропустил пасмурного Шагалана в лодку, похлопал по мешку на спине.
– А что за поклажа такая могучая? Железо?
– Оружие. Если и доведется вернуться, то нескоро, сразу готовимся к войне. Кстати, и тебе бы следовало запастись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Только благополучно, – кивнул Эскобар. – Жаль отпускать хорошего бойца, но по здравом рассуждении… так будет легче и тебе и нам. Примкнете в городе, глядишь, и ваши… разбойники окажутся чем-нибудь полезными. Об одном, Шагалан, прошу – без горячности и глупостей. Не нарушай сам тайну, которую столь упорно здесь защищал.
Потекли последние дни перед вторжением. Хотя конкретную дату знали единицы, лагерь чувствовал, что долгожданный миг вот-вот наступит. Обычная жизнь полетела кувырком. Все казавшееся лишним забрасывалось, хозяйство запустело, непаханные огороды затягивали сорняки. Даже среди ребят, отнюдь не склонных к нервному трепету, будто бы металась какая-то искра взвинченности. Командор с утра до вечера пропадал на площадках: теперь не для тренировок – проверялся уровень готовности каждого. Разумеется, все находились в отличном состоянии, но нечасто выпадает бой, о котором мечтаешь десять лет. Потому на площадках и звенели от темна до темна клинки, заглушая подспудное напряжение.
Лишь за шесть дней до назначенного часа утих пролив. Идея с повстанцами сама собой зачахла, с ней просто не успевали. Беронбос и Керман отправились в соседние деревни, пытаясь нанять охотников стеречь поселение до возвращения хозяев. Зато с концом шторма из Гердонеза прибыл Кабо. Вид он имел неважный и явно, как некогда Шагалан, пережидал ненастье прямо на берегу. Скоха и Дайсар, чего давненько уже не случалось, также встретились в лагере, подытожив свои дела. Первый сейчас опробовал новые баркасы, налаживая на них паруса, второй раздувал огонь. В маленькой землянке разведчиков, где раньше жили два хардая, сразу стало непривычно тесно.
– Что такой пасмурный, брат? – бросил хромец Шагалану, едва примостившись у очажка. – Парни, смотрю, бодрые, живые, как перед свадьбой, один ты кручинишься.
– С командором поцапался, – ответил за товарища Дайсар. – Вначале девку не поделили, затем – взгляды на порядок вторжения.
– Короче, разошлись по всем пунктам? – Кабо усмехнулся. – Как же теперь вместе воевать намерены?
– Никак не намерены, – буркнул Шагалан. – Отогревайся, брат, отъедайся, завтра нам с тобой назад в путь.
– С чего вдруг? То в кучу собирают, то, наоборот, разгоняют…
– Считай, не полюбились мы командору. В тебе, брат, его заботит хромота, а во мне… непокладистость. Боится, я своими вредными мыслями подорву боевой дух отряда. Потому возвращаемся в Гердонез, к Сегешу. Он готов выступить?
– Он-то готов с зимы, – покачал головой Кабо. – Но все же растолкуйте мне, скитальцу, что тут за интриги закрутились? И что за девка? Уж не Ринара ли сподобилась наконец?
Шагалан коротко описал суть спора с Эскобаром.
– Хреново это, ребята, – заключил Кабо, протягивая руки к пламени. – Мастер Кане, помнится, очень надеялся, что личные дрязги не помешают общему делу. Однако ж аккурат так и происходит. Может, командора и впрямь не устраивают твои вполне резонные, на мой взгляд, идеи, только, чую, и вражда наложилась. Про меня… Да бог с ним, не доверяет место в строю – найдем иной путь борьбы. Но ты-то, Шагалан?! Речь ведь не о твоей отсылке, об угрозе целому походу! Ладно командор, он простой, страстный человек, но ты!..
– А что я мог, брат? – Шагалан скривился. – Во всем ему поддакивать? Или помочь топтать Ринару? А затем он и вовсе не желал меня слушать, тем более фактов действительно с гулькин нос. По-моему, я боролся до конца, хотя проку… Дальше лежит уже настоящее неповиновение, раскол и тому подобное.
– Этого не хватало! – фыркнул Дайсар. – За считанные дни до вторжения перессориться, переругаться и сорвать все приготовления к чертовой матери? Тогда мы либо сгинем, рассыпавшись на мелкие враждующие группки, либо совершенно расстроим планы освобождения. Нет уж, безусловно, допускать раскол нельзя, тут ты, Шагалан, прав. Зато ошибаешься в другом… Утром со мной беседовал командор… – Юноша хитро прищурился. – Твои усилия, брат, не пропали зря. Вы отправляетесь завтра? Я последую за вами тремя днями позже.
– И куда же? – насторожился Шагалан.
– Туда, брат, именно туда. – Дайсар покосился на Кабо. – Глупо таиться понапрасну – к Сегерхерду. Командор хочет, чтобы я накануне высадки проверил окрестности. Если все спокойно – в нужный момент разожгу на холме костер, нет – без сигнала лодки повернут назад. Как видишь, твои предложения услышаны.
– Это, конечно, приятно, – усмехнулся хромец, – что личная антипатия не совсем застит командору взор. А нам-то с тобой куда, Шагалан? Выводить ватаги в поле?
– Получается, так. Завершилась у старика Сегеша мирная лесная жизнь, время для открытой битвы. Возможно, его оборванцам и доведется выручать безрассудных героев-освободителей.
Стиравшая перед дверями кухни белье Марика глянула на юношу недружелюбно. Сложно угадать, рассказала ли ей дочь о подробностях случившегося, поскольку с некоторых пор старуха стала неприветливой со всеми ребятами без исключения. Работу свою выполняла исправно, но прежней душевности богоотступники у нее больше не встречали. Впрочем, Марика редко позволяла себе скандальные поношения, да и тогда Беронбос одергивал ее. Творца и родину супруги явно ставили на разные места.
– Чего тебе? – нахмурилась старуха.
– С Ринарой бы словечком перекинуться.
– Нечего девку от дела отвлекать. А то перекидываются тут… чем попало. Глазом моргнуть не успеешь, как в грязи бесовской очутишься.
Шагалан нашелся бы, чем ответить, однако давно усвоил, что пререкаться с фанатично верующими бесполезно. Он молча двинулся в обход к дверям, но Марика преградила дорогу.
– Куда опять? Сказано же, занята она. Забот непочатый край, а еще и грехи великие замаливать.
Видимо, ночные приключения Ринара не утаила.
– Не волнуйтесь, тетушка, я надолго ее не оторву. А минутку уделить требуется.
– С чего это вдруг? – Распетушившаяся Марика бесстрашно наседала на гостя и не пытаясь соизмерять силы. – Оставь ты ее, негодник, в покое! И забудь ты…
– Матушка! – Ринара в строгом черном облачении возникла на пороге. – Не тратьте силы зря. Если молодому человеку нужно, я переговорю с ним.
Старуха с сомнением покосилась на дочь, затем на Шагалана и, бормоча что-то под нос, возвратилась к своему белью.
– Пойдем.
Девушка спустилась во двор и направилась к темнеющему за холмами берегу. Шла легко, гибко, не оглядываясь. Остановилась невдалеке, едва их слова потеряли шанс долететь до посторонних ушей.
– Чего ты хотел? – Она развернулась навстречу юноше.
Шагалан с невольным удивлением рассматривал это лицо. Бледное, с обострившимися чертами, бескровные губы, тщательно упрятанные под платок рыжие пряди. И стылые, отрешенные глаза. Нечто похожее он заметил уже тогда, лишь окончательно стихли страстные стоны и воспаленное дыхание. Казалось немыслимым резко перейти от нежной доверчивости к студеной замкнутости, однако случилось именно такое. Чудесный цветок раскрылся на считанные минуты, подарил свою обворожительную красоту и ласку ночному небу, после чего немедля затворился вновь. Возможно, навсегда. Тогда Шагалан понадеялся, что время и внимание излечат эту изломанную душу, что единожды преодоленный рубеж обречен рухнуть. Пожалуй, он ошибался. Сейчас перед ним был чужой человек, еще не всецело враждебный, но отстраненный, взявший под жесткий контроль несдержанные сердце и плоть. Тем печальнее, что человек этот оставался по-прежнему невероятно дорог.
– Зачем ты хотел меня видеть? – ровным, бесцветным голосом повторила Ринара.
Юноша замешкался, подбирая слова.
– Мы уходим. Завтра на заре.
– Так скоро? – Облачко тревоги над непробиваемым ледяным панцирем.
– Только я и Кабо. Остальные начнут чуть позже.
– А-а, понятно. Что ж, счастливого пути.
– И все?
– Ожидал чего-то большего?
– У меня вроде были на то основания.
Ринара опустила голову, потянула платок, пряча бросившийся к щекам румянец.
– Не было ничего. Слышишь, между нами там ничего не произошло! А впрочем… думай, как пожелаешь, Шагалан. Гордись подаренным тебе целомудрием или забудь о нем, мне все равно. Для меня та ночь в прошлом и будущего не имеет.
– Уже успела раскаяться?
– Раскаяться нехитро. Грех мой, без спору, серьезен, и наказание положено суровое. Но я приму его спокойно, поскольку знала, на что шла. Ведь ради великой цели мы все в лагере совершаем сделку с лукавым: и я, и мать, и отец, и господин Иигуир, мир его праху. За все рано или поздно расплачиваются… Возможно, и тяжкая кончина мессира – его плата. Свобода родины стоит дорого, чья-то невинность здесь – сущий пустяк, если хоть капельку поможет.
– Пытаешься сказать, – усмехнулся юноша, – будто там, в кустах… выполняла свой долг? В таком случае, замечу, предавалась ты этому с огромным вдохновением. Подбодрила воина перед опасным походом? Зачем же тогда останавливаться, милая? Кругом масса неободренных. Зейна трудится день и ночь, твоя помощь приспела бы очень кстати.
– Прекрати, Шагалан! – Лицо девушки пылало, но глаза сверкнули яростью.
Разведчик вздохнул.
– Врешь ты все. Ищешь оправдания тому, что в них не нуждается. Прикрываешь естественные, чистые порывы разговорами о самоотверженном служении. И со мной ты была по-настоящему искренна лишь однажды – там, в зарослях, где мы…
– Прекрати! – прошипела Ринара, бледнея. – Ты вызвал меня только для того, чтоб изрекать эти гадости?
– Нет, не для того. – Юноша извлек хоронившийся за пазухой увесистый кожаный сверток, перетянутый веревкой.
– Что это? – с опаской отступила девушка.
– Единственная моя личная вещь. Остальное уношу с собой на войну, а тут… – Он отогнул уголок кожи, обнажив край желтого пергамента. – Тут записи и путевые дневники мессира Иигуира, кажется, еще картина какая-то. Завещал мне их накануне смерти. Не поручусь, что там много ценного, не успел разобраться, но все-таки последняя память о великом человеке. Я бы просил сохранить до моего возвращения… или вообще…
Ринара нерешительно приняла в руки сверток, заглянула внутрь. И чуть не отбросила ношу.
– Там… там… непонятное! Тарабарщина… или колдовские заклинания! Всемогущий Творец! Ты уверен…
– Не волнуйся так. – Шагалан удержал ее за руку. – Мессир Иигуир просто шифровал свои записи, даже сочинил особый код. Обычное дело, когда не желают посвящать всех подряд в сокровенные мысли.
– И ты… – подозрительно покосилась Ринара, – способен это читать?
– Разумеется, учитель передал мне ключ.
Лишь теперь девушка почувствовала касание горячей ладони и поспешно отдернула руку.
– Знал, что мне предложить, хитрец, – сердито заметила она. – От этого за милю разит серой, однако память о мессире дорога мне не меньше… Мать будет жутко недовольна… придется прятать от нее. – Подумав, девушка скинула черный платок и завернула сокровище. Рассыпавшиеся волосы мигом оживили ее лицо. – Я сохраню записи. Только почему ты выбрал именно меня? У отца получилось бы лучше.
– Господин Беронбос слишком рвется в бой, рискует впутаться в какую-нибудь заварушку и здесь. Во-вторых, – Шагалан прищурился, – логично доверить ценность самому близкому человеку. И наконец… вряд ли твой отец напутствовал бы меня прощальным поцелуем.
– Не дождешься, – фыркнула Ринара.
– Неужели не тянет?
– Забудь об этом, воин. И матушка в нашу сторону поглядывать начала.
– Вот в это верю, смущает. А в то, что безразлично отпустишь в пекло, – нет.
– Можешь верить во что заблагорассудится, коль Истинная Вера тебе чужда. Я же, следуя заветам Пророков, буду молиться за успех похода, за все ваши мятущиеся души… И за твою в том числе…
– За мою наравне с прочими? – не унимаясь, подступил Шагалан. – Или все-таки особенно?
Девушка в смятении оглянулась на замершую вдали мать, на юношу, опять на мать. С трудом сдерживая тяжелое дыхание, принялась возиться со свертком. Внезапно бросила никчемное занятие, порывисто шагнула к юноше, ткнулась легонько губами в щеку, обдав терпким жаром.
– Особенно, – едва слышно выдохнула на ухо.
И тотчас, оторвавшись от него, не оборачиваясь, быстро, почти бегом, устремилась обратно к кухне. Деяние смелое – не приходилось сомневаться, что Марика устроит дочери хорошую взбучку. Приходилось, однако, гадать, что подвигло девушку на это: душевная привязанность либо непомерное чувство долга. Верить хотелось в первое.
Утром разведчики сошлись на берегу. Совсем недавно яростное, теперь море плескалось у ног ласковым щенком. В обрывках тумана раскалялось солнце.
– Чью посудину берем? – спросил Кабо.
– Твою, брат. Твоя резвее, а две уже ни к чему.
Хромец пропустил пасмурного Шагалана в лодку, похлопал по мешку на спине.
– А что за поклажа такая могучая? Железо?
– Оружие. Если и доведется вернуться, то нескоро, сразу готовимся к войне. Кстати, и тебе бы следовало запастись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46