Скоро настанет утро. Обещаю потерпеть твоего суженого, пока он здесь.
Симон вышел из стойла и ушел, будто тема была закрыта. Вздрогнув, Мири поспешила за ним.
– Я Мартину не суженая и не собираюсь быть ею. Если бы я была его суженой, неужели ты думаешь, я бы целовала и обнимала тебя? За кого ты меня принимаешь?
– За совершенно неопытную особу в отношении страсти. Надо было остановить тебя, пока ты не поддалась минутному порыву. Ты просто была не в себе…
К его удивлению, глаза Мири наполнились яростью.
– Если еще кто-нибудь скажет мне, что я не в себе, то получит хорошую затрещину. Я сама знаю, что говорит мое сердце.
– То, что оно тебе говорит, неправда. Мы всего лишь обменялись несколькими жаркими поцелуями, вот и все. Хорошо, что Ле Луп приехал за тобой…
– Никуда я не уеду, пока мы не покончим с Серебряной розой, и мне до смерти надоело выслушивать, что мне делать и что чувствовать.
Мири резко развернулась и помчалась к выходу их конюшни. На пороге она остановилась, чтобы оглянуться на него через плечо.
– О, не беспокойся, Симон, я не стану больше вешаться на тебя. И за Мартина выходить я тоже не собираюсь. От мужчин одни только неприятности. Когда все закончится, уеду домой к своему коту.
Было поздно, и взошла луна. Мири сидела на деревянной скамейке на берегу пруда, подняв юбки выше коленей, и болтала стройными ногами в воде. Распущенные по спине волосы переливались в лунном свете.
Симон наблюдал за ней из небольшой рощи. Надо было настоять, чтобы она вернулась в дом. Безрассудно находиться ночью не дома даже на его территории. Но он понимал, что заставило ее это сделать. Она была обижена его отказом и встревожена конфликтом между ним и Ле Лупом. Мири пришла к воде подышать прохладным ночным воздухом, чтобы восстановить гармонию в себе.
Ле Луп просто романтический идиот, но Симон теперь понял, почему он назвал ее Лунной девой. В Мири было что-то эфемерное, но была также страсть и сила, которые тот, другой, не хотел замечать.
– Может быть, направишь свой взгляд куда-нибудь еще, охотник на ведьм? Пока не потерял второй глаз.
От шипения шелкового голоса Симон вздрогнул. Он развернулся и увидел рядом Волка, сжимавшего рукоятку меча.
– Мой бог, не пронзить ли мне тебя прямо сейчас?
– Почему же ты этого не делаешь? – удивился Симон.
Волк свирепо посмотрел на него, но руку с меча убрал.
– Потому что боюсь, что она никогда мне не простит.
– За границами прощения Мири место пустое и холодное. Старайся избегать его. Поверь, я знаю, – устало ответил Симон. – Я смотрю не из похотливых соображений. Ей небезопасно сидеть там ночью в одиночестве.
– Присматривать за Мири моя работа, а не твоя. Я ее самый преданный и пылкий поклонник в течение многих лет.
– Вместо того чтобы присматривать за ней, может быть, посмотрел бы на нее более внимательно, – сказал Симон. – Она вовсе не богиня, не Дева Луны, чтобы на нее молиться. Она всего лишь женщина, хотя и совершенно замечательная, с женскими потребностями…
– Не нуждаюсь в рассказах про мою госпожу от таких, как ты, – огрызнулся Волк.
– Нет? Ты действительно думаешь, что она будет счастлива, запертая в каком-нибудь дворце, вдали от просторных полей и лесов?
– Она будет гораздо счастливее со мной, чем с тобой на этой ужасной ферме. По крайней мере, у нее будет семья. Однажды ты испортил ей жизнь на острове Фэр. Хочешь разлучить ее с сестрами навечно? Возможно, я не стою моей Лунной девы, но не стоишь ее и ты, это совершенно точно.
– А ты не думаешь, что я это уже знаю? – равнодушно спросил Симон. Развернувшись на каблуках, он ушел, сказав: – Охраняй ее. И проследи, чтобы она вернулась в дом.
Глядя, как соперник исчез в темноте, Мартин нахмурился. Он едва ли ожидал такой спокойной реакции от безжалостного Аристида. На мгновение показалось, что этот негодяй действительно беспокоился за Мири. Но Аристид всегда был хорошим притворщиком, не раз предавал доверие Мири. Хотя в этом охотник на ведьм был не единственным, с тревогой подумал Мартин. Грех тяжелым камнем лежал у него на душе, как бы сильно он ни старался забыть, спрятать его в самый темный, самый глубокий уголок памяти.
В ту ночь много лет тому назад, когда его любви к Мири было всего несколько дней, он позволил ведьме увлечь себя в постель…
ГЛАВА 16
Мегера лежала посреди огромной кровати, свернувшись калачиком, обхватив себя руками так, словно хотела защититься от удара. Устав от работы над «Книгой теней», она крепко спала, не ведая о матери, молча склонившейся над ней. Кассандра пошарила руками, пока не нащупала одеяло, и с необычайной нежностью прикрыла им хрупкие плечики дочери. Мегера беспокойно пошевелилась на подушке, когда Кассандра провела холодными пальцами по щеке ребенка.
Даже во сне дочь пыталась отстраниться от матери. В последнее время она делала это все чаще. Кассандра прикоснулась к медальону и задумалась. Теперь она не была так сильно уверена. Казалось, что дочь с каждым днем становилась все скрытнее, самостоятельнее, и это сильно печалило Касс. Для нее самыми лучшими были дни, когда Мегера была в ее утробе, когда их сердца бились в унисон, когда у них было общее дыхание и кровь. Тогда само существование ребенка полностью зависело от Касс. Она чувствовала себя очень близкой дочери, когда Мегера была совсем крошкой, сгустком всех надежд, притязаний и мечтаний, полным обещаний. Тогда не было ни разочарований, ни огорчений, ни предчувствия неудач. Не было мрачного отчуждения Мегеры, откровенного предпочтения других людей, няньки Вотерс, а теперь этой девчонки Моро. Девочка не доверялась незнакомцам, оставаясь только во власти материнской любви. Касс опасалась, что теперь единственной связью с ребенком был медальон, висевший на груди Мегеры.
Сердце самой Кассандры сжалось от отвращения, что она позволяла себе очень редко. Если она выносила и вытерпела роды, посвятила всю свою жизнь ребенку, продумывая и просчитывая каждый миг, приближавший к величию, этот ребенок просто обязан любить ее… даже если никто другой ее не любит.
Касс с трудом сглотнула, убеждая себя, что это не имеет значения.
– Можешь любить меня или ненавидеть, моя Серебряная роза, но ты моя. И всегда будешь моей, – прошептала она, проведя пальцами по лицу Мегеры.
Мегера захныкала во сне, перевернувшись на другой бок, и отвернулась от матери. Касс стиснула зубы и убрала руку, но поздравила себя, что в последней битве характеров она вышла победительницей: заставила дочь перевести рецепт миазмы, записать его на листке пергамента, который теперь был сложен и спрятан в корсете Касс. Усталая и голодная, Мегера наконец завершила перевод сегодня утром.
– Ты уверена, что перевела рецепт миазмы правильно? – уточнила Кассандра. – Что это именно то могущественное снадобье, которое мне нужно?
– Да, мама… то есть госпожа, – ответила девочка тем тихим голосом, от которого Касс захотелось ударить ее. – Но то, что описано в книге, не совсем снадобье. Это скорее порошок или пыль.
– Мне не важно, в какой форме будет миазма. Мне важно только одно: будет ли она столь сильной, как у Темной Королевы?
– Она будет еще хуже. В книге сказано, что против этой миазмы никто не устоит. Она сведет всех с ума, каждый, вдохнувший ее, станет злым и полным ненависти, будет жаждать убивать и разрушать, даже себя самого. Единственной защитой от миазмы должна стать мазь, которую надо втереть в ноздри. Я записала рецепт и этого средства.
Касс взяла лицо Мегеры в ладони, не зная, верить ей или нет. Она схватила девочку за подбородок, пытаясь проникнуть ей в мысли, но Мегера… Кассандра нахмурилась. Мегера не закрыла доступ в свое сознание, но ее мысли смутили мать, оказались вне досягаемости, словно играли с ней в прятки.
Касс захотелось сжать свой медальон, преподать дочери еще один болезненный урок за вызывающее поведение, но записи, которые сделала Мегера, казалось, говорили сами за себя. Касс не могла прочесть слова, но, когда ее пальцы коснулись пергамента, она будто почувствовала их силу, а также следы от покаянных слез дочери.
Губы женщины сжались. Больше всего она сожалела по поводу мягкосердечности Мегеры, ее нежелания обращаться к черной магии, необходимой для возведения ее на французский престол.
За эту слабость Касс винила Пруденс Вотерс. Она искренне сожалела, что наняла эту женщину в няньки Мегеры, но большого выбора у нее тогда не было. Госпожа Вотерс была одной из немногих мудрых женщин, достаточно умелой в обучении Мегеры искусству расшифровки древних рун.
Если бы англичанка ограничилась только этим, все было бы хорошо. Вместо этого она забила голову Мегеры всякой ерундой об истинном призвании Дочерей Земли – распространять сострадание, мир и врачевание и остерегаться более полезной черной магии. Касс считала, что надо было больше внимания обращать на то, что происходило с Мегерой в ее ранние годы. Но ей претило сентиментальничать с детьми, как другие женщины.
Младенцы для нее были совершенно неинтересными существами, способными только плакать и пачкаться. Маленькие дети были не лучше. От пронзительно тоненького голоса Мегеры у Касс часто болела голова. Когда она поняла, какое плохое влияние оказывает на Мегеру ее любимая Норис, было слишком поздно. В то же время Пруденс Вотерс узнала про «Книгу теней» и об истинных планах Кассандры в отношении дочери.
Женщина фактически пыталась запугать Касс, заявив, что заберет у нее Мегеру. Однако госпожа Вотерс не учла способности колдуньи защищать то, что принадлежало ей, считая ее беспомощной лишь потому, что она слепа. Это была большая ошибка с ее стороны.
Касс задумалась, будет ли тело женщины когда-либо найдено. Но это не имело значения. Едва ли можно опознать англичанку по тому, что от нее осталось.
Что же касается нежелательно мягкого воспитания госпожи Вотерс, которое она дала Мегере, Касс надеялась, что со временем Мегера перерастет этот недостаток. Но, к ее глубокому разочарованию, этого не произошло. Кассандра начала тревожиться, что слабость Мегеры была скорее наследственной, результатом плохой крови, виной не госпожи Вотерс, а неизвестного отца девочки.
Ощупывая путь посохом, женщина очень осторожно прошла через спальню к окну. Ставни были открыты, но не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Даже ночью горячий воздух был неподвижен. Как непохожа была эта ночь на ту, десять лет назад, когда небеса содрогались от грома и молний и темные ветры бушевали вокруг гостиницы, где ждала Касс.
Пока бушевала гроза, она не сомневалась, что ночь была вполне подходящей для зачатия ребенка, обреченного стать великой колдуньей, предводительницей мудрых женщин, завоевательницей, по сравнению с которой Александр Великий и Чингисхан покажутся шаловливыми мальчишками. Безупречная ночь, в которую Касс выбрала совершенного мужчину для зачатия своего ребенка. Николя Реми, капитан гугенотов, известный как беспощадный и безжалостный воин, получивший прозвище Бич Божий. Огонь и сталь Бича, соединенные с ее темной силой, произведут на свет девочку, которая будет сильна и неукротима.
Единственным препятствием было то, что Реми обожал Габриэль Шене, женщину, которую Касс некогда считала своей единственной подругой. Но Габриэль была у нее в долгу, а это казалось такой ничтожной просьбой. Она хотела воспользоваться Бичом только одну ночь и пришла в ярость, когда Габриэль эгоистично отказала ей в этой просьбе.
Но Касс была готова к возможной неблагодарности Габриэль. Она смогла заставить девушку дать Реми медальон, который позволил бы Касс контролировать его.
Однако она не ожидала, что Габриэль сможет провести ее и в этом…
Колдунья вцепилась в оконную раму, и сердце ее запылало злостью и возмущением от воспоминания, как она ждала, что Габриэль пришлет ей Реми. Как переживала она, зная, что все ее будущее зависит от этой единственной ночи.
Ожидание было особенно трудным, потому что она недавно решила преодолеть свою давнюю страсть к крепким напиткам. Несмотря на дрожь во всем теле, она сумела усмирить своего зеленого змия, решив сохранить голову трезвой в такой важный момент своей жизни.
И наконец он вошел в спальню, притворившись слугой, принесшим напитки, которые она не заказывала. Она приказала ему уйти, но он был настойчив. Какой смышленый мерзавец! Своим шелковым голосом он уговорил ее отведать бокал крепкого вина, а ей так хотелось выпить. Всего только один стакан, чтобы успокоить нервы.
Но за первым стаканом последовал другой, пока ее силы не скрылись на дне бутылки, как это бывало прежде. Помутненный разум смог лишь отметить, что ее будущее опасно ускользало от нее. Предсказания Нострадамуса снова оказались весьма специфическими. Ее волшебный ребенок должен быть зачат в эту ночь, а Реми так и не пришел.
Обезумевшая, одурманенная вином, Касс сделала лишь то, что могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Симон вышел из стойла и ушел, будто тема была закрыта. Вздрогнув, Мири поспешила за ним.
– Я Мартину не суженая и не собираюсь быть ею. Если бы я была его суженой, неужели ты думаешь, я бы целовала и обнимала тебя? За кого ты меня принимаешь?
– За совершенно неопытную особу в отношении страсти. Надо было остановить тебя, пока ты не поддалась минутному порыву. Ты просто была не в себе…
К его удивлению, глаза Мири наполнились яростью.
– Если еще кто-нибудь скажет мне, что я не в себе, то получит хорошую затрещину. Я сама знаю, что говорит мое сердце.
– То, что оно тебе говорит, неправда. Мы всего лишь обменялись несколькими жаркими поцелуями, вот и все. Хорошо, что Ле Луп приехал за тобой…
– Никуда я не уеду, пока мы не покончим с Серебряной розой, и мне до смерти надоело выслушивать, что мне делать и что чувствовать.
Мири резко развернулась и помчалась к выходу их конюшни. На пороге она остановилась, чтобы оглянуться на него через плечо.
– О, не беспокойся, Симон, я не стану больше вешаться на тебя. И за Мартина выходить я тоже не собираюсь. От мужчин одни только неприятности. Когда все закончится, уеду домой к своему коту.
Было поздно, и взошла луна. Мири сидела на деревянной скамейке на берегу пруда, подняв юбки выше коленей, и болтала стройными ногами в воде. Распущенные по спине волосы переливались в лунном свете.
Симон наблюдал за ней из небольшой рощи. Надо было настоять, чтобы она вернулась в дом. Безрассудно находиться ночью не дома даже на его территории. Но он понимал, что заставило ее это сделать. Она была обижена его отказом и встревожена конфликтом между ним и Ле Лупом. Мири пришла к воде подышать прохладным ночным воздухом, чтобы восстановить гармонию в себе.
Ле Луп просто романтический идиот, но Симон теперь понял, почему он назвал ее Лунной девой. В Мири было что-то эфемерное, но была также страсть и сила, которые тот, другой, не хотел замечать.
– Может быть, направишь свой взгляд куда-нибудь еще, охотник на ведьм? Пока не потерял второй глаз.
От шипения шелкового голоса Симон вздрогнул. Он развернулся и увидел рядом Волка, сжимавшего рукоятку меча.
– Мой бог, не пронзить ли мне тебя прямо сейчас?
– Почему же ты этого не делаешь? – удивился Симон.
Волк свирепо посмотрел на него, но руку с меча убрал.
– Потому что боюсь, что она никогда мне не простит.
– За границами прощения Мири место пустое и холодное. Старайся избегать его. Поверь, я знаю, – устало ответил Симон. – Я смотрю не из похотливых соображений. Ей небезопасно сидеть там ночью в одиночестве.
– Присматривать за Мири моя работа, а не твоя. Я ее самый преданный и пылкий поклонник в течение многих лет.
– Вместо того чтобы присматривать за ней, может быть, посмотрел бы на нее более внимательно, – сказал Симон. – Она вовсе не богиня, не Дева Луны, чтобы на нее молиться. Она всего лишь женщина, хотя и совершенно замечательная, с женскими потребностями…
– Не нуждаюсь в рассказах про мою госпожу от таких, как ты, – огрызнулся Волк.
– Нет? Ты действительно думаешь, что она будет счастлива, запертая в каком-нибудь дворце, вдали от просторных полей и лесов?
– Она будет гораздо счастливее со мной, чем с тобой на этой ужасной ферме. По крайней мере, у нее будет семья. Однажды ты испортил ей жизнь на острове Фэр. Хочешь разлучить ее с сестрами навечно? Возможно, я не стою моей Лунной девы, но не стоишь ее и ты, это совершенно точно.
– А ты не думаешь, что я это уже знаю? – равнодушно спросил Симон. Развернувшись на каблуках, он ушел, сказав: – Охраняй ее. И проследи, чтобы она вернулась в дом.
Глядя, как соперник исчез в темноте, Мартин нахмурился. Он едва ли ожидал такой спокойной реакции от безжалостного Аристида. На мгновение показалось, что этот негодяй действительно беспокоился за Мири. Но Аристид всегда был хорошим притворщиком, не раз предавал доверие Мири. Хотя в этом охотник на ведьм был не единственным, с тревогой подумал Мартин. Грех тяжелым камнем лежал у него на душе, как бы сильно он ни старался забыть, спрятать его в самый темный, самый глубокий уголок памяти.
В ту ночь много лет тому назад, когда его любви к Мири было всего несколько дней, он позволил ведьме увлечь себя в постель…
ГЛАВА 16
Мегера лежала посреди огромной кровати, свернувшись калачиком, обхватив себя руками так, словно хотела защититься от удара. Устав от работы над «Книгой теней», она крепко спала, не ведая о матери, молча склонившейся над ней. Кассандра пошарила руками, пока не нащупала одеяло, и с необычайной нежностью прикрыла им хрупкие плечики дочери. Мегера беспокойно пошевелилась на подушке, когда Кассандра провела холодными пальцами по щеке ребенка.
Даже во сне дочь пыталась отстраниться от матери. В последнее время она делала это все чаще. Кассандра прикоснулась к медальону и задумалась. Теперь она не была так сильно уверена. Казалось, что дочь с каждым днем становилась все скрытнее, самостоятельнее, и это сильно печалило Касс. Для нее самыми лучшими были дни, когда Мегера была в ее утробе, когда их сердца бились в унисон, когда у них было общее дыхание и кровь. Тогда само существование ребенка полностью зависело от Касс. Она чувствовала себя очень близкой дочери, когда Мегера была совсем крошкой, сгустком всех надежд, притязаний и мечтаний, полным обещаний. Тогда не было ни разочарований, ни огорчений, ни предчувствия неудач. Не было мрачного отчуждения Мегеры, откровенного предпочтения других людей, няньки Вотерс, а теперь этой девчонки Моро. Девочка не доверялась незнакомцам, оставаясь только во власти материнской любви. Касс опасалась, что теперь единственной связью с ребенком был медальон, висевший на груди Мегеры.
Сердце самой Кассандры сжалось от отвращения, что она позволяла себе очень редко. Если она выносила и вытерпела роды, посвятила всю свою жизнь ребенку, продумывая и просчитывая каждый миг, приближавший к величию, этот ребенок просто обязан любить ее… даже если никто другой ее не любит.
Касс с трудом сглотнула, убеждая себя, что это не имеет значения.
– Можешь любить меня или ненавидеть, моя Серебряная роза, но ты моя. И всегда будешь моей, – прошептала она, проведя пальцами по лицу Мегеры.
Мегера захныкала во сне, перевернувшись на другой бок, и отвернулась от матери. Касс стиснула зубы и убрала руку, но поздравила себя, что в последней битве характеров она вышла победительницей: заставила дочь перевести рецепт миазмы, записать его на листке пергамента, который теперь был сложен и спрятан в корсете Касс. Усталая и голодная, Мегера наконец завершила перевод сегодня утром.
– Ты уверена, что перевела рецепт миазмы правильно? – уточнила Кассандра. – Что это именно то могущественное снадобье, которое мне нужно?
– Да, мама… то есть госпожа, – ответила девочка тем тихим голосом, от которого Касс захотелось ударить ее. – Но то, что описано в книге, не совсем снадобье. Это скорее порошок или пыль.
– Мне не важно, в какой форме будет миазма. Мне важно только одно: будет ли она столь сильной, как у Темной Королевы?
– Она будет еще хуже. В книге сказано, что против этой миазмы никто не устоит. Она сведет всех с ума, каждый, вдохнувший ее, станет злым и полным ненависти, будет жаждать убивать и разрушать, даже себя самого. Единственной защитой от миазмы должна стать мазь, которую надо втереть в ноздри. Я записала рецепт и этого средства.
Касс взяла лицо Мегеры в ладони, не зная, верить ей или нет. Она схватила девочку за подбородок, пытаясь проникнуть ей в мысли, но Мегера… Кассандра нахмурилась. Мегера не закрыла доступ в свое сознание, но ее мысли смутили мать, оказались вне досягаемости, словно играли с ней в прятки.
Касс захотелось сжать свой медальон, преподать дочери еще один болезненный урок за вызывающее поведение, но записи, которые сделала Мегера, казалось, говорили сами за себя. Касс не могла прочесть слова, но, когда ее пальцы коснулись пергамента, она будто почувствовала их силу, а также следы от покаянных слез дочери.
Губы женщины сжались. Больше всего она сожалела по поводу мягкосердечности Мегеры, ее нежелания обращаться к черной магии, необходимой для возведения ее на французский престол.
За эту слабость Касс винила Пруденс Вотерс. Она искренне сожалела, что наняла эту женщину в няньки Мегеры, но большого выбора у нее тогда не было. Госпожа Вотерс была одной из немногих мудрых женщин, достаточно умелой в обучении Мегеры искусству расшифровки древних рун.
Если бы англичанка ограничилась только этим, все было бы хорошо. Вместо этого она забила голову Мегеры всякой ерундой об истинном призвании Дочерей Земли – распространять сострадание, мир и врачевание и остерегаться более полезной черной магии. Касс считала, что надо было больше внимания обращать на то, что происходило с Мегерой в ее ранние годы. Но ей претило сентиментальничать с детьми, как другие женщины.
Младенцы для нее были совершенно неинтересными существами, способными только плакать и пачкаться. Маленькие дети были не лучше. От пронзительно тоненького голоса Мегеры у Касс часто болела голова. Когда она поняла, какое плохое влияние оказывает на Мегеру ее любимая Норис, было слишком поздно. В то же время Пруденс Вотерс узнала про «Книгу теней» и об истинных планах Кассандры в отношении дочери.
Женщина фактически пыталась запугать Касс, заявив, что заберет у нее Мегеру. Однако госпожа Вотерс не учла способности колдуньи защищать то, что принадлежало ей, считая ее беспомощной лишь потому, что она слепа. Это была большая ошибка с ее стороны.
Касс задумалась, будет ли тело женщины когда-либо найдено. Но это не имело значения. Едва ли можно опознать англичанку по тому, что от нее осталось.
Что же касается нежелательно мягкого воспитания госпожи Вотерс, которое она дала Мегере, Касс надеялась, что со временем Мегера перерастет этот недостаток. Но, к ее глубокому разочарованию, этого не произошло. Кассандра начала тревожиться, что слабость Мегеры была скорее наследственной, результатом плохой крови, виной не госпожи Вотерс, а неизвестного отца девочки.
Ощупывая путь посохом, женщина очень осторожно прошла через спальню к окну. Ставни были открыты, но не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Даже ночью горячий воздух был неподвижен. Как непохожа была эта ночь на ту, десять лет назад, когда небеса содрогались от грома и молний и темные ветры бушевали вокруг гостиницы, где ждала Касс.
Пока бушевала гроза, она не сомневалась, что ночь была вполне подходящей для зачатия ребенка, обреченного стать великой колдуньей, предводительницей мудрых женщин, завоевательницей, по сравнению с которой Александр Великий и Чингисхан покажутся шаловливыми мальчишками. Безупречная ночь, в которую Касс выбрала совершенного мужчину для зачатия своего ребенка. Николя Реми, капитан гугенотов, известный как беспощадный и безжалостный воин, получивший прозвище Бич Божий. Огонь и сталь Бича, соединенные с ее темной силой, произведут на свет девочку, которая будет сильна и неукротима.
Единственным препятствием было то, что Реми обожал Габриэль Шене, женщину, которую Касс некогда считала своей единственной подругой. Но Габриэль была у нее в долгу, а это казалось такой ничтожной просьбой. Она хотела воспользоваться Бичом только одну ночь и пришла в ярость, когда Габриэль эгоистично отказала ей в этой просьбе.
Но Касс была готова к возможной неблагодарности Габриэль. Она смогла заставить девушку дать Реми медальон, который позволил бы Касс контролировать его.
Однако она не ожидала, что Габриэль сможет провести ее и в этом…
Колдунья вцепилась в оконную раму, и сердце ее запылало злостью и возмущением от воспоминания, как она ждала, что Габриэль пришлет ей Реми. Как переживала она, зная, что все ее будущее зависит от этой единственной ночи.
Ожидание было особенно трудным, потому что она недавно решила преодолеть свою давнюю страсть к крепким напиткам. Несмотря на дрожь во всем теле, она сумела усмирить своего зеленого змия, решив сохранить голову трезвой в такой важный момент своей жизни.
И наконец он вошел в спальню, притворившись слугой, принесшим напитки, которые она не заказывала. Она приказала ему уйти, но он был настойчив. Какой смышленый мерзавец! Своим шелковым голосом он уговорил ее отведать бокал крепкого вина, а ей так хотелось выпить. Всего только один стакан, чтобы успокоить нервы.
Но за первым стаканом последовал другой, пока ее силы не скрылись на дне бутылки, как это бывало прежде. Помутненный разум смог лишь отметить, что ее будущее опасно ускользало от нее. Предсказания Нострадамуса снова оказались весьма специфическими. Ее волшебный ребенок должен быть зачат в эту ночь, а Реми так и не пришел.
Обезумевшая, одурманенная вином, Касс сделала лишь то, что могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53