Она представляет некоторую тотальность.
Итак, мы отметили, что для Лахбаби хайдеггеровская «забота» представляет важнейшую характеристику всего его учения о Dasien. Однако он детально не рассматривает суть хайдеггеровской «заботы» как одного из самых важных экзистенциалов.
Обратимся к Хайдеггеру. Параграф 41 («Бытие присутствия как забота») продолжает основную идею параграфа 40 («Основорасположение ужаса как отличительная разомкнутость присутствия»), в котором Хайдеггер признается, что «для анализа ужаса мы не совсем подготовлены», что «падение присутствия в люди и озаботивший „мир“ мы назвали „бегством“ от самого себя. Но не всякое уклонение от…, не всякое отшатывание… обязательно бегство», что «ужас есть не только ужас от…, но как расположение одновременно ужас за…». Продолжая и развивая далее положения об ужасе в уже упомянутом нами §40, в §41, Хайдеггер переходит к трактовке заботы. «Поскольку бытие-в-мире есть в своей сути забота, постольку в предыдущих анализах бытие при подручном могло быть охвачено как озабочение, а бытие с внутримирно встречающим событием других как заботливость. Бытие – при… есть озабочение потому, что оно как способ бытия-в определяется через основоструктуру, заботу. Забота характеризует не где-то лишь экзистенциальность, отрешенную от фактичности и падения, но охватывает единство этих бытийных определений». Продолжая свое рассмотрение заботы как исходной структурной целости, «озабоченности и заботливости», желания, которое «онтологически заранее предполагает заботу», Хайдеггер заключает: «Выражение „забота“ имеет в виду экзистенциально-онтологический основофеномен, который тем не менее в своей структуре не прост». Возможно, что эта «непростота» не позволила Лахбаби более определенно истолковывать хайдеггеровскую заботу. Конечно, есть и другое основание для этого: вместо хайдеггеровских экзистенциалов он ищет свои экзистенциалы, называя их измерениями, к рассмотрению которых мы переходим.
Лахбаби, характеризуя свое понимание персонализации, проектирования личности, реализации проекта, сути трансценденции, подчеркивает, что к процессу персонализации применимы такие характеристики темпоральности как «теперь», «позднее», «миг» и «мгновение». В этом контексте он считает важным напомнить о хайдеггеровской идее историчности. Свое понимание времени в контексте своей главной, магистральной линии исследования процесса перехода от бытия к личности Лахбаби излагает во второй части книги, где им экстенсивно рассматриваются «измерения личности». Этот переход от первой части ко второй выглядит вполне логичным. Действительно, если в первой части главный акцент делался на раскрытие понятий бытие и личность с постоянным обращением к Пармениду, Гераклиту, Протагору, Сократу, Платону, Аристотелю и некоторым другим античным философам, а также к более поздним европейским мыслителям, таким как Фома Аквинский, Декарт, Кант, Гегель, Кьеркегор и некоторым другим, то во второй части ссылки на них будут продолжаться, но уже в другом контексте. О специфике первой части по сравнению со второй можно также сказать, что в первой части Лахбаби стремится главным образом выявить суть персонализации, сформулировать свое отношение к таким крупнейшим французским персоналистам, как Ренувье, Мунье, Лакруа, показать наличие напряженности, противоречивости человеческого бытия и одновременно наличие потенциальных возможностей в нем, которые могут полностью проявиться лишь в ходе персонализации. Создав подобный теоретико-методологический задел, Лахбаби логично переходит к измерениям личности экстенсивно во второй части и измерениям личности в глубину в третьей части. Итак, все по порядку.
Вторая часть «Измерения личности экстенсивн» состоит из двух глав. В первой главе рассматриваются такие измерения, как время, горизонт и трансценденция, во второй же главе предметом рассмотрения становится проблема перехода от Я к другому. Основные размышления Лахбаби о времени изложены в первом разделе (условно параграфе) первой главы под названием «Время». Структурно этот раздел состоит из пяти подразделов:
1. Понятие времени;
2. Время – история (историческое время);
3. Становление («на пути к»);
4. Различные формы времени;
5. Внутренняя структура времени.
Как видим, Лахбаби рассматривает феномен времени в различных его аспектах. И здесь он вновь «встречается» с хайдеггеровской трактовкой времени. Но поскольку он, как мы уже отмечали выше, нигде прямо не называет труд Хайдеггера, откуда он извлекает ту или иную сентенцию, то остается лишь догадываться о подлинном источнике. Лахбаби использует хайдеггеровское понятие «экстазов времени», когда касается проблемы следования времен: прошедшее, настоящее, будущее, но стремится в определенной мере демаркироваться от него в контексте своей концепции реалистического персонализма. Напомним в сжатой форме хайдеггеровское понимание времени, так называемых «временных экстазов», чтобы потом обратиться к трактовкам времени Лахбаби. Для Хайдеггера временность выступает в качестве онтологического смысла заботы (§65). Здесь он указывает на необходимость неприятия тех значений «будущего», «прошлого» и «настоящего», которые, по его словам, навязываются «расхожей концепцией времени». Он равно не соглашается и с бытующими понятиями «субъективного» и «объективного», соответственно «имманентного» и «трансцендентного» времени. Подытоживая свою мысль, Хайдеггер пишет, что «понятия „будущего“, „прошлого“ и „настоящего“ возникли ближайшим образом из несобственного понимания времени». И далее он переходит к изложению своей концепции временности, заявляя, что «исходное единство структуры заботы лежит во временности». Хайдеггер переходит непосредственно к разъяснению своего выражения «экстазы времени». «Временность, – пишет он, – есть исходное „вне-себя“ по себе и для себя самого. Мы именуем поэтому означенные феномены настоящего, бывшести, актуальности эк-стазами временности. Она не есть сперва некое сущее, только выступающее из себя, но ее существо есть временение в единстве экстазов». Считая адекватной постановку вопроса о конечности и бесконечности, он пишет: «Лишь поскольку исходное время конечно, „производное“ может временить как бесконечное». И все же в итоговых тезисах к данному параграфу прежде всего он делает акцент на следующих положениях: «время исходно как времение временности, в качестве каковой оно делает возможной конституцию структуры заботы. Временность по своей сути экстатична (курсив наш, – М.К.). Временность временит исходно из будущего. Исходное время конечно». Мы привели эти положения Хайдеггера о временности для того, чтобы, во-первых, очертить тот смысл, который он вкладывал в выражение «экстазы времени», и, во-вторых, определить тот труд Хайдеггера, на который, если не прямо, то хотя бы косвенно опирался, благодаря исследованию Альфонсо де Вийльхенса «Философия Хайдеггера» или переводу «Бытия и времени» на французский язык Анри Корбеном в 1939 году. Возможно, Лахбаби был знаком даже с оригиналом «Бытия и времени» на немецком языке. И все же, он допускает неточности, вытекающие, по всей вероятности, из использования вторичных источников. Так, Лахбаби в разделе «Время» пишет, что Хайдеггер и Ясперс заимствовали у Кьеркегора идею повторения. В действительности, подход к идее повторения у Хайдеггера и Ясперса не был одинаков.
Если мы обратимся к работе Хайдеггера «Бытие и время», то там Хайдеггер ссылается на Кьеркегора в следующем контексте. «Феномен мгновения-ока, – пишет он, – в принципе не может быть прояснен из теперь. Теперь есть временной феномен, принадлежащий к времени как внутривременности; теперь, „в котором“ нечто возникает, проходит или налично. „В мгновение-ока“ ничего не может произойти, но как собственное на-стоящее оно дает впервые встретиться тому, что может быть подручным или наличным „во времени“. И здесь Хайдеггер дает следующую ссылку на Кьеркегора. „С. Кьеркегор, – пишет он, – пожалуй всего проницательнее разглядел экзистентный феномен мгновения, что еще не означает что ему соответственно удалась и экзистенциальная интерпретация. Он остается зависим от расхожей концепции времени и определяет мгновение с помощью теперь и вечности. Когда Кьергегор говорит о „временности“, он подразумевает „бытие-во-времени“ человека. Время как внутривременность знает только теперь, но не мгновение-ока. А когда последнее ощущается экзистентно, то предполагается, хотя экзистенциально неотчетливо, некая более исходная временность“. И, наконец, в разделе «Время» Лахбаби еще раз обращается к Хайдеггеру, когда рассматривает проблему времени в «философиях существования» (выражение Лахбаби, – М.К.), куда он относит философии Кьеркегора, Хайдеггера, Сартра, Ясперса. Касаясь Хайдеггера, он пишет, что тот в концепции темпоральности отдает предпочтение будущему, что в целом верно, ибо сам Хайдеггер утверждал, что «первичный феномен исходной и собственной временности есть будущее».
Теперь изложим в основных чертах понимание времени Лахбаби. Время он рассматривает, наряду с горизонтом и коммуникацией (общением), в качестве экстенсивного измерения. Все три вышеуказанные измерения личности являются, по его словам, «категориями, благодаря которым личность из – мира и в – лице людей и вещей». Свое определение понятия времени он начинает с констатации очевидного факта, что «жизнь играет (резвится) во времени. Существующее должно жить во времени, этом „чистом беспокойстве жизни“ (Гегель)». Для Лахбаби время как измерение неотделимо от процесса персонализации. Именно настоящее как «динамическая актуальность» и есть та сфера, где разыгрывается персонализация; будущее рождается в прошлом, из ничто не может возникнуть бытие. Для Лахбаби время, временность – это «смысл нашей жизни в прошлом, настоящем и будущем в движении персонализаторской временности…» После обращения за подтверждениями своих сентенций к трудам психологов, он переходит к более детальному рассмотрению следования времен друг за другом, используя частично терминологию хайдеггеровских «экстазов времени», но для своей исследовательской цели. Он пишет, что каждый из «экстазов времени» в определенных обстоятельствах и отношениях может занимать привилегированное положение, если их брать изолированно, но их надо брать в целостности в каждый данный момент, и тогда нельзя будет говорить об исключительности, преимуществе одного «экстаза времени перед другим». На понимание этого вопроса, по Лахбаби, влияют такие факторы, как озабоченность завтрашним днем, боязнь непредвидимого и смерти и т.д. Он полагает, что никакой фатум, никакая метафизика не могут оправдать предоставление преимущества одному «экстазу времени» перед другим, ибо существует определенный парадокс в человеческом сознании, когда надежда и страх живут в нем одновременно, все три «экстаза времени» сосуществуют.
По Лахбаби, «бытие», взятое в абсолютном смысле, «в-себе», есть вневременное. Персонализация, то есть стать для-себя, а затем превзойти себя, всегда происходит во времени, в котором своеобразно слиты прошлое, настоящее и будущее, как в некую целостную структуру бытия времени. Он считает, что Гуссерль имел основание совместить анализ осознания времени с описанием самосознания. Лахбаби заявляет, что время таким образом не есть «данное», а порождается движением субъекта сознающего и познающего. Он утверждает, что «идеализм Платона покровительствует прошлому», и что вообще предпочтение к прошлому характерно для классического рационализма. Для Гегеля, полагает он, «движения духа являются абстрактными и вневременными».
Лахбаби, рассматривая историческое время («время – история»), не сличает свои взгляды со взглядами Хайдеггера, для которого «событие истории есть событие бытия-в-мире… С экзистенцией исторического бытия в-мире подручное и наличное всякий раз уже втянуты в историю мира». Поэтому пока оставим Хайдеггера в стороне, и вновь обратимся к Лахбаби. Он выступает против упрощенного представления «времени – истории» как некоей «совокупности информаций, достойных памяти». Под событиями часто понимают прошлое и иногда отдельные аспекты настоящего «в смысле недавнего прошлого». Такой подход делает неотчетливым само понятие исторического времени, ибо не учитывает того обстоятельства, что оно выходит за границы прошлого, чтобы охватить собой как сейчас-делающееся-настоящее (le present-se-faisant), так и будущего. Он полагает, что узкое понимание исторического времени ведет к недопониманию сути транценденции. Лахбаби же считает, что время, переживаемое в истории, может быть трансцендентировано, но не в угоду абстрактной вневременности, а для времени, переживаемого в виде надежды, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Итак, мы отметили, что для Лахбаби хайдеггеровская «забота» представляет важнейшую характеристику всего его учения о Dasien. Однако он детально не рассматривает суть хайдеггеровской «заботы» как одного из самых важных экзистенциалов.
Обратимся к Хайдеггеру. Параграф 41 («Бытие присутствия как забота») продолжает основную идею параграфа 40 («Основорасположение ужаса как отличительная разомкнутость присутствия»), в котором Хайдеггер признается, что «для анализа ужаса мы не совсем подготовлены», что «падение присутствия в люди и озаботивший „мир“ мы назвали „бегством“ от самого себя. Но не всякое уклонение от…, не всякое отшатывание… обязательно бегство», что «ужас есть не только ужас от…, но как расположение одновременно ужас за…». Продолжая и развивая далее положения об ужасе в уже упомянутом нами §40, в §41, Хайдеггер переходит к трактовке заботы. «Поскольку бытие-в-мире есть в своей сути забота, постольку в предыдущих анализах бытие при подручном могло быть охвачено как озабочение, а бытие с внутримирно встречающим событием других как заботливость. Бытие – при… есть озабочение потому, что оно как способ бытия-в определяется через основоструктуру, заботу. Забота характеризует не где-то лишь экзистенциальность, отрешенную от фактичности и падения, но охватывает единство этих бытийных определений». Продолжая свое рассмотрение заботы как исходной структурной целости, «озабоченности и заботливости», желания, которое «онтологически заранее предполагает заботу», Хайдеггер заключает: «Выражение „забота“ имеет в виду экзистенциально-онтологический основофеномен, который тем не менее в своей структуре не прост». Возможно, что эта «непростота» не позволила Лахбаби более определенно истолковывать хайдеггеровскую заботу. Конечно, есть и другое основание для этого: вместо хайдеггеровских экзистенциалов он ищет свои экзистенциалы, называя их измерениями, к рассмотрению которых мы переходим.
Лахбаби, характеризуя свое понимание персонализации, проектирования личности, реализации проекта, сути трансценденции, подчеркивает, что к процессу персонализации применимы такие характеристики темпоральности как «теперь», «позднее», «миг» и «мгновение». В этом контексте он считает важным напомнить о хайдеггеровской идее историчности. Свое понимание времени в контексте своей главной, магистральной линии исследования процесса перехода от бытия к личности Лахбаби излагает во второй части книги, где им экстенсивно рассматриваются «измерения личности». Этот переход от первой части ко второй выглядит вполне логичным. Действительно, если в первой части главный акцент делался на раскрытие понятий бытие и личность с постоянным обращением к Пармениду, Гераклиту, Протагору, Сократу, Платону, Аристотелю и некоторым другим античным философам, а также к более поздним европейским мыслителям, таким как Фома Аквинский, Декарт, Кант, Гегель, Кьеркегор и некоторым другим, то во второй части ссылки на них будут продолжаться, но уже в другом контексте. О специфике первой части по сравнению со второй можно также сказать, что в первой части Лахбаби стремится главным образом выявить суть персонализации, сформулировать свое отношение к таким крупнейшим французским персоналистам, как Ренувье, Мунье, Лакруа, показать наличие напряженности, противоречивости человеческого бытия и одновременно наличие потенциальных возможностей в нем, которые могут полностью проявиться лишь в ходе персонализации. Создав подобный теоретико-методологический задел, Лахбаби логично переходит к измерениям личности экстенсивно во второй части и измерениям личности в глубину в третьей части. Итак, все по порядку.
Вторая часть «Измерения личности экстенсивн» состоит из двух глав. В первой главе рассматриваются такие измерения, как время, горизонт и трансценденция, во второй же главе предметом рассмотрения становится проблема перехода от Я к другому. Основные размышления Лахбаби о времени изложены в первом разделе (условно параграфе) первой главы под названием «Время». Структурно этот раздел состоит из пяти подразделов:
1. Понятие времени;
2. Время – история (историческое время);
3. Становление («на пути к»);
4. Различные формы времени;
5. Внутренняя структура времени.
Как видим, Лахбаби рассматривает феномен времени в различных его аспектах. И здесь он вновь «встречается» с хайдеггеровской трактовкой времени. Но поскольку он, как мы уже отмечали выше, нигде прямо не называет труд Хайдеггера, откуда он извлекает ту или иную сентенцию, то остается лишь догадываться о подлинном источнике. Лахбаби использует хайдеггеровское понятие «экстазов времени», когда касается проблемы следования времен: прошедшее, настоящее, будущее, но стремится в определенной мере демаркироваться от него в контексте своей концепции реалистического персонализма. Напомним в сжатой форме хайдеггеровское понимание времени, так называемых «временных экстазов», чтобы потом обратиться к трактовкам времени Лахбаби. Для Хайдеггера временность выступает в качестве онтологического смысла заботы (§65). Здесь он указывает на необходимость неприятия тех значений «будущего», «прошлого» и «настоящего», которые, по его словам, навязываются «расхожей концепцией времени». Он равно не соглашается и с бытующими понятиями «субъективного» и «объективного», соответственно «имманентного» и «трансцендентного» времени. Подытоживая свою мысль, Хайдеггер пишет, что «понятия „будущего“, „прошлого“ и „настоящего“ возникли ближайшим образом из несобственного понимания времени». И далее он переходит к изложению своей концепции временности, заявляя, что «исходное единство структуры заботы лежит во временности». Хайдеггер переходит непосредственно к разъяснению своего выражения «экстазы времени». «Временность, – пишет он, – есть исходное „вне-себя“ по себе и для себя самого. Мы именуем поэтому означенные феномены настоящего, бывшести, актуальности эк-стазами временности. Она не есть сперва некое сущее, только выступающее из себя, но ее существо есть временение в единстве экстазов». Считая адекватной постановку вопроса о конечности и бесконечности, он пишет: «Лишь поскольку исходное время конечно, „производное“ может временить как бесконечное». И все же в итоговых тезисах к данному параграфу прежде всего он делает акцент на следующих положениях: «время исходно как времение временности, в качестве каковой оно делает возможной конституцию структуры заботы. Временность по своей сути экстатична (курсив наш, – М.К.). Временность временит исходно из будущего. Исходное время конечно». Мы привели эти положения Хайдеггера о временности для того, чтобы, во-первых, очертить тот смысл, который он вкладывал в выражение «экстазы времени», и, во-вторых, определить тот труд Хайдеггера, на который, если не прямо, то хотя бы косвенно опирался, благодаря исследованию Альфонсо де Вийльхенса «Философия Хайдеггера» или переводу «Бытия и времени» на французский язык Анри Корбеном в 1939 году. Возможно, Лахбаби был знаком даже с оригиналом «Бытия и времени» на немецком языке. И все же, он допускает неточности, вытекающие, по всей вероятности, из использования вторичных источников. Так, Лахбаби в разделе «Время» пишет, что Хайдеггер и Ясперс заимствовали у Кьеркегора идею повторения. В действительности, подход к идее повторения у Хайдеггера и Ясперса не был одинаков.
Если мы обратимся к работе Хайдеггера «Бытие и время», то там Хайдеггер ссылается на Кьеркегора в следующем контексте. «Феномен мгновения-ока, – пишет он, – в принципе не может быть прояснен из теперь. Теперь есть временной феномен, принадлежащий к времени как внутривременности; теперь, „в котором“ нечто возникает, проходит или налично. „В мгновение-ока“ ничего не может произойти, но как собственное на-стоящее оно дает впервые встретиться тому, что может быть подручным или наличным „во времени“. И здесь Хайдеггер дает следующую ссылку на Кьеркегора. „С. Кьеркегор, – пишет он, – пожалуй всего проницательнее разглядел экзистентный феномен мгновения, что еще не означает что ему соответственно удалась и экзистенциальная интерпретация. Он остается зависим от расхожей концепции времени и определяет мгновение с помощью теперь и вечности. Когда Кьергегор говорит о „временности“, он подразумевает „бытие-во-времени“ человека. Время как внутривременность знает только теперь, но не мгновение-ока. А когда последнее ощущается экзистентно, то предполагается, хотя экзистенциально неотчетливо, некая более исходная временность“. И, наконец, в разделе «Время» Лахбаби еще раз обращается к Хайдеггеру, когда рассматривает проблему времени в «философиях существования» (выражение Лахбаби, – М.К.), куда он относит философии Кьеркегора, Хайдеггера, Сартра, Ясперса. Касаясь Хайдеггера, он пишет, что тот в концепции темпоральности отдает предпочтение будущему, что в целом верно, ибо сам Хайдеггер утверждал, что «первичный феномен исходной и собственной временности есть будущее».
Теперь изложим в основных чертах понимание времени Лахбаби. Время он рассматривает, наряду с горизонтом и коммуникацией (общением), в качестве экстенсивного измерения. Все три вышеуказанные измерения личности являются, по его словам, «категориями, благодаря которым личность из – мира и в – лице людей и вещей». Свое определение понятия времени он начинает с констатации очевидного факта, что «жизнь играет (резвится) во времени. Существующее должно жить во времени, этом „чистом беспокойстве жизни“ (Гегель)». Для Лахбаби время как измерение неотделимо от процесса персонализации. Именно настоящее как «динамическая актуальность» и есть та сфера, где разыгрывается персонализация; будущее рождается в прошлом, из ничто не может возникнуть бытие. Для Лахбаби время, временность – это «смысл нашей жизни в прошлом, настоящем и будущем в движении персонализаторской временности…» После обращения за подтверждениями своих сентенций к трудам психологов, он переходит к более детальному рассмотрению следования времен друг за другом, используя частично терминологию хайдеггеровских «экстазов времени», но для своей исследовательской цели. Он пишет, что каждый из «экстазов времени» в определенных обстоятельствах и отношениях может занимать привилегированное положение, если их брать изолированно, но их надо брать в целостности в каждый данный момент, и тогда нельзя будет говорить об исключительности, преимуществе одного «экстаза времени перед другим». На понимание этого вопроса, по Лахбаби, влияют такие факторы, как озабоченность завтрашним днем, боязнь непредвидимого и смерти и т.д. Он полагает, что никакой фатум, никакая метафизика не могут оправдать предоставление преимущества одному «экстазу времени» перед другим, ибо существует определенный парадокс в человеческом сознании, когда надежда и страх живут в нем одновременно, все три «экстаза времени» сосуществуют.
По Лахбаби, «бытие», взятое в абсолютном смысле, «в-себе», есть вневременное. Персонализация, то есть стать для-себя, а затем превзойти себя, всегда происходит во времени, в котором своеобразно слиты прошлое, настоящее и будущее, как в некую целостную структуру бытия времени. Он считает, что Гуссерль имел основание совместить анализ осознания времени с описанием самосознания. Лахбаби заявляет, что время таким образом не есть «данное», а порождается движением субъекта сознающего и познающего. Он утверждает, что «идеализм Платона покровительствует прошлому», и что вообще предпочтение к прошлому характерно для классического рационализма. Для Гегеля, полагает он, «движения духа являются абстрактными и вневременными».
Лахбаби, рассматривая историческое время («время – история»), не сличает свои взгляды со взглядами Хайдеггера, для которого «событие истории есть событие бытия-в-мире… С экзистенцией исторического бытия в-мире подручное и наличное всякий раз уже втянуты в историю мира». Поэтому пока оставим Хайдеггера в стороне, и вновь обратимся к Лахбаби. Он выступает против упрощенного представления «времени – истории» как некоей «совокупности информаций, достойных памяти». Под событиями часто понимают прошлое и иногда отдельные аспекты настоящего «в смысле недавнего прошлого». Такой подход делает неотчетливым само понятие исторического времени, ибо не учитывает того обстоятельства, что оно выходит за границы прошлого, чтобы охватить собой как сейчас-делающееся-настоящее (le present-se-faisant), так и будущего. Он полагает, что узкое понимание исторического времени ведет к недопониманию сути транценденции. Лахбаби же считает, что время, переживаемое в истории, может быть трансцендентировано, но не в угоду абстрактной вневременности, а для времени, переживаемого в виде надежды, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58