Кажется, так давно он впервые вошел в эти двери, думал Николас. Как будто это было в другой жизни. А сейчас они с Жюстин так изменились. И рядом с ним — Кроукер.
В раздевалке они сняли верхнюю одежду. Николас облачился в свой “дзи”, а Кроукер — в просторные белые хлопковые брюки и куртку, которые он обнаружил аккуратно сложенными в шкафчике.
В додзё стояла тишина. В занятиях был перерыв на несколько часов. Вокруг не видно было ни души, и они отправились на поиски Кэндзо, сэнсэя, которому почти удалось победить Николаса в первый его приход сюда.
Он рассказывал об этом Кроукеру, а тот в ответ пожаловался, что очень нервничает и чувствует себя беззащитным без своего пистолета.
— Ты же знаешь нас, полицейских, — говорил он. — Мы держим свою штуку под мышкой, даже когда принимаем душ.
Они прошли через додзё и оказались в учительской части здания, состоящей из нескольких небольших комнат, отделенных одна от другой сёдзи из рисовой бумаги и устланных татами.
— Меня не оставляет мысль, что я уже слишком стар для всего этого. Я уже стал ухаживать больше за своей пушкой, чем за любимой женщиной. Это нам вдалбливали в училище, по крайней мере, в мое время. Твоя пушка — это единственная вещь между тобой и дырочкой в твоей груди. А вот о женщине такого не скажешь.
Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.
— Это относится и к Гелде? — спросил Николас.
— Да, Гелда... Не знаю. Но мне кажется, если она не сможет справиться со своими проблемами сама, то вместе мы этого не сделаем. Из меня плохой костыль. Не потребуется много времени, чтобы возненавидеть ее.
В этот момент перед ним возник пронзительно четкий образ Аликс в убежище, на квартире Мэтти. Она сидит, зажав руки меж колен, глядя в темноту. За окном безразлично шипят шины автомобилей. Правда ли это? На самом ли деле она ждет его возвращения? Или она ушла из его жизни, как дымок, который он однажды почувствовал рядом с собой, и ничего больше? На обложках модных журналов она демонстрировала неповторимую манеру держаться. Но он ощущал ее голову на своей груди, он видел отчаяние в испуганных глазах. Он взял тогда ее дрожащую руку в свою — она выдавала ее уязвимость. Он и сам был поражен глубиной своей надежды, когда она не сбежала из квартиры Мэтти в ту бесконечную ночь. Не сбежала от него, Кроукера.
— Значит, ты перестал быть полицейским.
— Если б только я знал, что это означает, — сказал Кроукер. — Но я не знаю!
— Ты знал это неплохо, когда мы занимались Таней, — заметил Николас.
— Да, — согласился Кроукер, — тогда я был в норме. За последней ширмой маячила какая-то тень, похожая на человеческую фигуру.
— Сэнсэй! — позвал Николас. Ответа не последовало. Он подошел и отодвинул ширму.
— О Боже! — в ужасе вскричал Кроукер.
С потолка на нейлоновой веревке, обмотанной вокруг лодыжек, свисал сэнсэй Кэндзо. Ноги абсолютно белые, лицо багровое. Из распухших губ высовывается почерневший язык...
На груди, напротив сердца, Николас увидел ровный надрез, как будто скальпелем хирурга. Он вмиг догадался, какое оружие было использовано для убийства.
— Черт побери! — вскричал Кроукер. — Я же тебе говорил, что без “пушки” я голый!
Он повернулся и помчался назад через проход между ширмами к лестнице и раздевалке, где осталась его “пушка”. “Я полицейский — вот что я такое! И им я останусь всегда, до последнего удара сердца”, — стояло у него в мозгу.
— Лью! — закричал ему Николас. — Лью, остановись!
Он бросился вслед за другом.
Кроукер его не слышал. В чужой стране без “пушки” он чувствовал себя невероятно уязвимым. Он был уже во второй комнате, когда Николас, рванувшись с места, влетел в первую комнату. Николас прибавил скорость, схватил его за хлопковую куртку, рванул назад и вниз, но было уже поздно. Воздух рассек какой-то блестящий предмет, сопровождаемый легким дуновением ветерка, будто пролетело насекомое.
— О Господи! — с изумлением и болью вскрикнул Кроукер.
Николас быстро пригнулся. Только мастерски владеющий дай-катана человек мог нанести смертельный удар Кэндзо, и как раз этого Николас и боялся. Удар, от которого он пытался уберечь Кроукера, был предназначен ему самому.
Он увидел, как его друг упал на татами, схватившись правой рукой за левую. Кровь текла ручьем из отрубленной кисти. Беспощадный металл рубил и плоть, и кость с одинаковой легкостью.
Воздух приобрел какую-то особенную, серебристую окраску, смертоносное мерцание, Николас ощутил порыв ветра, который раскроил бы его, если б он остался на месте. Используя “тобиаси”, летящий шаг, он кинул свое тело вверх, выше направления удара.
Котэн хрипло рассмеялся:
— Вся твоя акробатика ниндзя не стоит ни гроша! У меня есть дай-катана!
И действительно, это было то, чего опасался Николас. С того момента, как он увидел искусный разрез напротив сердца Кэндзо. Котэн обладал мечом Николаса, “иссёгай”.
“Как это ёкодзуна — великий чемпион “сумо”, каким был Котэн, сумел найти время, чтобы обучиться искусству кэндзюцу”, — мельком подумал Николас.
Котэн был в монцуки и хакама, как будто он собирался выйти на дохе, чтобы начать поединок. Его блестящие черные волосы были безупречно уложены в прическу итёгамэ. Даже дай-катана с его тридцатидюймовым лезвием казался непривычно тонким и маленьким рядом с этой неохватной тушей. Он был невероятно сильным, и Николасу постоянно приходилось помнить о борьбе, в которой он был сэнсэем.
“Сумо” немного больше ограничено в диапазоне приемов, чем другие единоборства. В нем возможны, может быть, чуть больше двухсот комбинаций, основанных на тридцати двух ключевых приемах, включающих выталкивание руками — “цуки”, всем телом — “оси” и захват — “ёри”.
Но Котэн был еще и сэнсэем — в сумаи. Любое соприкосновение с таким борцом было опасным, потому что его масса в сочетании с его громадным “хара” обеспечивали ему неслыханные возможности — для человека, не вооруженного механическими средствами. Котэн был смертельно опасен и невооруженный.
Котэн выставил вперед лезвие и двинулся на Николаса быстрыми крабьими шагами. Он шел, низко пригнувшись, чуть ли не ползком — в такой удобной для него позиции он был сильнее всего.
Николас отпрыгнул назад мимо последней ширмы и очутился в додзё. Он поискал глазами меч, но его традиционное место было пусто.
Котэн бросился вперед, пытаясь нанести косой удар. Его меч рассек дерево и рисовую бумагу, распоров лишь ширму в нескольких сантиметрах от ноги Николаса.
— Вначале я отрублю тебе ступни, — проревел Котэн, — и заставлю тебя просить пощады! — Как дикий кабан, он проломился через последнюю ширму. — Я и в “сумо” тоже заставлял просить пощады. На дохе. — “Иссёгай” рассек воздух слева направо, а потом, резко изменив направление, врезался в пол возле ног Николаса. — Ты думал, что одзэки не произносят ни звука во время схватки? Зрители полагают, что они только сопят как животные. — Снова мелькнуло сверкающее лезвие. — В этом секрет популярности “сумо”. За формальными ритуалами, внешним лоском и цивилизованностью публику взвинчивает то, что, как ей кажется, она видит: как будто самец-олень, обуреваемый страстью, рвется к своей цели.
Глаза-бусинки Котэна светились, его огромные ноги несли его вперед, босые пятки выбивали по полу громоподобную дробь.
— Но я научился в эти тридцать секунд заставлять соперника просить пощады. За ревом толпы только я мог его услышать, зажав его потное тело в тисках.
Николас сделал обманное движение вправо и пробил защиту Котэна. Но тот перехватил меч в левую руку и ударил плечом в грудь Николаса. Он упал, глухо стукнувшись о пол.
Котэн снова засмеялся:
— На этот раз я что-то не слышу твоей мольбы о пощаде, варвар, но ничего, скоро ты ее запросишь!
Меч обрушился вниз, на пол, расщепив деревянные полированные половицы у самых ступней Николаса.
Николас понимал, что это поддразнивание имеет одну цель:
Котэн хочет вынудить противника пойти на него, заставить Николаса применить все, что тот знает из “оси”, втянуть его в свою орбиту, где он смог бы применить свою огромную силу.
“Надо, наверное, дать ему то, чего он так добивается, — подумал Николас. — Этот момент пришел”.
Котэн ухмылялся, глядя, как к нему приближается Николас: на человека-гору нападает насекомое, которое может ужалить — и только.
Он ответил на “оси” Николаса ударом рукоятки меча, тогда как Николас ожидал, что он ответит “оси”. Николас почувствовал сокрушительный удар в самое плечо, в результате чего кость повернулась и с различимым звуком сошла со своего места. Руку обожгло как огнем, вся правая сторона стала бесполезной.
— Это как раз то, что Мусаши называл “отбиванием углов”, варвар, — злорадно прокомментировал Котэн. — Я разобью тебя на мелкие кусочки. Ты еще попросишь у меня пощады.
Котэн кинулся на Николаса, размахивая длинным мечом, применив теперь “оси”, чтобы сбить противника с ног. Он придавил его коленом. Меч со свистом устремился вниз, описывая в воздухе грозную дугу.
В отчаянии Николас извернулся и, подняв вверх левую руку, ударил изнутри по предплечью Котэна, отведя удар меча. Но из-за раненого плеча и пальцев он не смог завершить движение “суваривадза” так, как хотел.
Вместо этого он отпустил руку Котэна, предварительно нанеся “атеми”, взрывной удар левым локтем. И тут же услышал, как треснули ребра в месте удара.
Котэн вскрикнул, изогнулся, пытаясь достать противника мечом и одновременно ударить корпусом.
Две атаки сразу, а Николас мог справиться лишь с одной за один раз. Главным объектом его внимания было, конечно, стальное лезвие. Он прижал левую руку к предплечью Котэна, скользнул рукой вниз по мышцам. В том месте, где выступает кость на нижней стороне запястья, он резко нажал на нее пальцами левой руки. Это был прием айкидо, и он постарался, чтобы его собственное движение совпало с рывком Котэна. Этого было достаточно, чтобы сломать кость.
Теперь их силы примерно уравнялись. Котэн не мог держать меч двумя руками, его правая рука висела плетью на боку, а сломанное сочленение начало распухать.
Но вторую его атаку остановить было невозможно: он использовал удар плечом в правый бок противника. Удар был нацелен в вывихнутое плечо. Николас вскрикнул от боли и кубарем откатился в сторону. Он понимал, что погибнет, если не успеет подняться на ноги и позволит Котэну навалиться на него всем телом. В схватке с теми, кто владеет сумаи, это очень опасно: на небольшом расстоянии от пола они максимально используют свой вес и свою силу.
Николас начал убегать, слыша за спиной свист меча. Он отпрыгнул в сторону, но нарвался на мощный удар “цуки”, от которого у него захватило дух, голова его упала на грудь, он судорожно хватал ртом воздух, стараясь наполнить легкие кислородом.
Второй жестокий удар в ключицу отбросил его, точно игрушку, назад, и он распластался на полу. Мгновение спустя Котэн уже подмял его под себя, навалившись всем своим весом ему на грудь, не давая дышать. Николас начал кашлять, к горлу подкатила желчь.
Котэн поднес длинный сверкающий “иссёгай” к груди Николаса и прочертил горизонтальную линию, распоров черную хлопковую куртку.
— Следующим ударом я распорю твою кожу и пущу тебе кровь, — вкрадчиво сказал он. — Этот тупица Проторов не дал мне заняться тобой на Хоккайдо. К счастью для тебя, к несчастью для него. Но сейчас ты в моих руках, к несчастью для тебя и к счастью для меня. — Котэн сильнее надавил на грудь Николаса. — Потом твой катана рассечет твою плоть и, наконец, кости и органы. — Он зло усмехнулся. — Расскажи мне, варвар, что чувствует “итеки”, когда умирает от собственного меча?
После первого надреза кожа разошлась надвое, отделившись как кожура от банана. Полилась кровь, темная и горячая.
Дух Николаса изнемогал. Полностью отключив мозг, он вернулся к состоянию Пустоты и предоставил телу действовать самостоятельно. Левая рука взметнулась вверх, пальцы сжались в кованый, стальной клинок, вонзившийся в мягкие ткани там, где соединяется подбородок с горлом.
Николас нанес удар словно в кэндзюцу, как если бы он нанес его мечом. Он вложил в него всю силу мускулов, разума и духа. Он думал не о плоти Котэна, а скорее о том, что находится за нею.
Пальцы Николаса прошли плоть и хрящи, разрывая голосовые связки противника, его рот и носовые перегородки.
Котэн вытаращил глаза, больше от шока, чем от испуга. Испугаться он не успел, испустив дух еще до того, как ощущение боли достигло мозга и зарегистрировалось в нем.
* * *
Выли сирены. Лью лежал без сознания на носилках в автомашине “скорой помощи”. Санитары оставили наложенный Николасом жгут, опасаясь, что возобновится кровотечение.
Рядом с ним сидел Николас, одно плечо у него было выше другого. Отказавшись от предложенного ему глотка спиртного, он не сводил глаз с поверженного друга и его изуродованной левой руки, от которой остался лишь обрубок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95