Она, должно быть, родилась под счастливой звездой, если ее действо, совершенное с этим смердящим коммунистом, сыном шелудивой собаки, принесет какие-либо сведения.
— Я тут позволил себе заказать завтрак для нас обоих, — сказал Нанги, рукой помогая себе спустить ноги с кровати на пол. — Садитесь и составьте мне компанию, если не возражаете.
И он принялся вытаскивать маленькие тарелочки из печи для подогревания пищи и ставить их на стол.
— Дим-сум, — прошептал Везунчик Чу.
Нанги видел, что произвел на него впечатление, угощая традиционно китайским завтраком. Молодой человек уселся в одно из обитых атласом кресел у стола и взял палочки для еды.
За едой Везунчик Чу рассказал о том, что почерпнул из магнитофонной записи.
— Во-первых, я не знаю, много ли у вас сведений о нашем товарище Лю.
Нанги пожал плечами.
— Самые общие, я полагаю. Я не новичок в Гонконге, но мне не удалось пока воспользоваться осведомленностью президента моего банка, Аллана Су. Он не посвящен в то, чем мы здесь занимаемся. Мне не хотелось бы вовлекать его до самого последнего момента. — Нанги на мгновение умолк, приводя в порядок свои мысли. — Лю вносит вклад в поддержание благоденствия Гонконга. Его многочисленные предприятия на самом острове и в Коулуне притягивают в Гонконг огромные суммы денег. Доставка грузов, банковское дело, книгоиздание... Думаю, что одна из его компаний владеет большинством крупных магазинов в Кантоне.
Кладя в рот кусочек креветки, Везунчик Чу кивнул. Он жевал типичными для китайцев быстрыми движениями.
— Да, это уж точно. Но известно ли вам, что он еще и глава синдиката, владеющего “Франтаном”?
— Этим казино в Макао?
— Именно им, — сказал Везунчик Чу, поглощая запеченное в тесте перепелиное яйцо. — Коммунисты считают наиболее удобным отмывать деньги через “Франтан”, потому что это позволяет им получать миллиарды в любой валюте по их выбору, избегая неприятных вопросов, которые им могли бы задать. Некоторые из здешних крупных дельцов поступают так же, хоть и не через “Франтан”.
Нанги лихорадочно соображал, просчитывая все возможности. Он начал улавливать первые признаки перелома в течении дел.
— Товарищ Лю и эта баба, Сочная Пен, давние любовники, это-то вполне ясно! — Везунчик Чу засунул за щеку кусок свиного рулета и принялся жевать с довольным видом, продолжая говорить. — Этот охочий до грязи морской слизень придумал для нее столько изощренных ласк, что у меня голова идет кругом. Он такой пылкий.
— А она? — поинтересовался Нанги.
— Ох, уж эти женщины, — сказал Везунчик Чу, словно это было исчерпывающим ответом. Он сдвинул пустые тарелки на край стола и поставил перед собой полные. Схватив соевый соус, он энергично потряс бутылочкой над клецками, стоявшими перед ним. Потом протянул руку за жгучим соусом чилли, красным как кровь. — Исходя из моего личного опыта, о женщинах никогда нельзя ничего сказать наверняка. Они рождаются обманщицами, как олень рождается парнокопытным. Они развивают в себе обман так же рьяно, как следят за модными стрижками. А разве у вас не было такого же личного опыта?
Нанги ничего не ответил, гадая, куда клонит этот молодой человек.
— Ну, значит, это у меня такой опыт, — сказал Везунчик Чу так, словно Нанги вставил какое-то замечание. — И эта девица — не исключение.
— А она любит, что ли, этого коммуниста?
— О да. Думаю, что любит. Хоть я и не могу представить себе, чем ее мог прельстить этот вшивый козел, не имеющий матери. Но ее чувства к нему, я думаю, к делу не относятся! — Он опустошил еще одну тарелку и пододвинул к себе следующую, снова взявшись за соевый соус чилли. — Это я говорю потому, что мне ясно: денежки она любит куда больше.
— О, — сказал Нанги, чувствуя, что течение повернуло обратно. — И где же она утоляет эту жгучую жажду? Со своим дружком Лю?
— Да, именно с ним! — Везунчик Чу кивнул. Он даже вспотел от обжорства. — Этот сифилитичный пес прямо-таки балдеет, даря ей подарки. Только я боюсь, что не такой уж он щедрый, как хотелось бы нашей Сочной Пен.
— И поэтому она блудит по другим местам.
— Ну, так мне говорили.
Нанги быстро рассердился, видя, что вступает на узкую дорожку.
— А кто знает, что вам это известно?
— Да никто, кроме вас! — Везунчик Чу наконец наелся. Он отодвинул последнюю тарелку. Его лицо лоснилось от жира и пота. — Но кое-что из того, что она говорила Лю, заставило меня навести справки. Сочная Пен живет в этом новом районе, на По-Шан-роуд. Эта территория принадлежит Триаде Зеленого Пэнга. — Он извлек белый шелковый носовой платок и старательно вытер лицо. Потом ухмыльнулся. — Случилось как раз так, что мой Третий кузен — четыреста тридцать восьмой у Зеленого Пэнга.
— Я не хочу быть обязанным никому из Триады за какую бы то ни было услугу, — сказал Нанги.
— Это не проблема, — выдохнул Везунчик Чу. — Мой брат обязан своим возвышением у Зеленого Пэнга моему отцу. Он будет только рад помочь. Никаких условий тут и не понадобится.
Нанги подумал, что разговор с этим человеком подрывает его моральные устои.
— Ну-ну, дальше, — сказал он.
— Похоже, кто-то еще бороздит ту же самую благоуханную бухточку, что и товарищ Лю.
— И кто же это может быть?
— Ну, я же не волшебник. Мне нужно некоторое время, чтобы это выяснить. Они очень тщательно заметают следы! — Он искоса посмотрел на Нанги. — Нам с троюродным братцем, возможно, придется провести этой ночью кое-какую проверку на месте.
— И в это придется вовлечь Зеленого Пэнга?
— У меня нет выбора. Это их территория. Я даже и посрать-то не смогу в этом районе, не дав им знать об этом.
Нанги кивнул. Он хорошо знал, какова сила Триады в Гонконге.
— А что скажет Сочная Пен, если узнает, что вы стали ею заниматься?
— Рэдмен, — сказал Везунчик Чу. — Чарльз Перси Рэдмен. Она использует его имя. Вы его знаете?
Нанги на мгновение задумался.
— Это тот судовладелец, да? Англичанин. Его семья давно живет в Гонконге.
— Да, это Рэдмен, — согласился Везунчик Чу. — Но вот чего почти никто другой не знает, так это, что он агент правительства ее величества.
— Рэдмен — шпион?! О Бог мой! — Нанги был искренне потрясен. — Но где же его связь с Сочной Пен? Она что же, каким-то образом следит за ним?
— Похоже на то, не так ли?
“Все это очень интересно, — подумал Нанги. — Только что из этих сведений может помочь мне в общении с коммунистами? Мое время истекает. Если я не дам Лю подтверждающую телефонограмму сегодня к шести вечера, то сделка отменяется, я не получу никакого капитала, Паназиатский банк рухнет, и в конечном счете то же самое произойдет и с кэйрэцу”.
— Есть что-нибудь еще? — спросил он.
— Нет, пока я не заберусь в постельку с Сочной Пен и не посмотрю, что у нее там спрятано между ног.
— Ну, это ерунда, как и все остальное, — резко заметил Нанги. — Мне нужно иметь что-нибудь до шести часов.
— Этого вечера? — Везунчик Чу сделал большие глаза. — Никак невозможно, сэр. Она же дома и никуда не собирается выходить. За покупками ходит ее служанка. Я думаю, что она готовится к полуночной трапезе с каким-то дружком. Завтра рано утром — это самое большее, что я могу сделать. Я сожалею.
Нанги глубоко вздохнул.
— Боюсь, что далеко не так сильно, как я сам.
* * *
Ночь. Капли дождя барабанят вокруг. Небо было черным и непроницаемым, если не считать серо-перламутрового пятна, за которым плыла полная луна, призрачная, как лик бывшей возлюбленной. Маленькие теплые волны подбирались к их телам, отражения качающихся желтых фонарей на деревьях позади них рассыпали белые блестки, которые тускнели и смягчались, превращаясь в насыщенное сияние благодаря наползающему со всех сторон туману.
Двойные ряды фонариков, изогнутые в форме нитки жемчуга на шее какой-нибудь экзотической африканской принцессы, указывали путь к какой-то черной горбатой тени, поднимающейся над волнообразной землей. А позади этой громады, должно быть, лежало море: Николас уже чувствовал его острый соленый дух.
Сидевший рядом с Николасом Сато заерзал, и по воде от них обоих пошли мягкие круги.
— Вон там, — сказал он тихо, — разве этот вид не один из самых прекрасных в мире, разве он не делает Японию уникальной?
Николас посмотрел в указанном направлении и увидел крутой отрог отвесных скал, сбегавших к Тихому океану. На его вздымавшейся груди ритмично покачивались крошечные оранжевые фонарики на носу и корме рыбацких посудин. Их хозяева и команды в поте лица гнули спину.
— Они кажутся такими маленькими и суетливыми, будто светлячки, — сказал Николас. У него слипались глаза. День был долгий и трудный, полный тревог и опасений за жизнь его друга. И теперь горячая вода волшебным образом расслабляла его напряженное тело, сведенные мышцы, сухожилия на шее и плечах. И накопившаяся за день усталость утекала прочь. Он все еще беспокоился из-за того, что позволил Сато ехать с ним. Но коль скоро сам он был здесь, а Котэн сторожил около ротэнбуро, Николас почувствовал себя более уверенно, чем поначалу.
Сато блаженствовал, ему было хорошо. Он вытянул свои длинные ноги и погрузил их в маленький водоворот, дыша полной грудью, наслаждаясь ощущением здоровья, которое внушал ему этот минеральный источник. Именно тогда он и почувствовал что-то у своей левой икры. Это что-то было мягким и теплым и со странной настойчивостью толкало, толкало, толкало его.
Он вяло наклонился вперед, представляя себя этаким журавлем, скользящим по воде в узеньком морском заливе. Его ищущие пальцы ухватили что-то похожее на пучок морских водорослей. Сато с любопытством медленно потянул их вверх. Они оказались довольно увесистыми.
Дождь прекратился. Свет фонарей доставал до пузатых бегущих облаков. Они скользили по небу, сливаясь и расходясь, и холодный опаловый свет луны, проникая в прорехи, окутывал, будто корона, тот предмет, который Сато извлекал из окутанного паром источника.
Его мышцы напряглись от усилий, и ему пришлось действовать двумя руками, хотя Николас пришел на подмогу. Что-то чудовищно тяжелое упало под водой на его ноги. Потом оно медленно поднялось над водой, будто призрак, встающий из пучины, и Николас вздрогнул.
— О, Будда! — прошептал Сато.
Его руки так тряслись, что капли воды веером падали с извлеченного ими предмета. Это было тело с изображением огромного тигра, свернувшегося клубком. Вода стекала с мощной спины, когти задних лап словно оставили вмятины вдоль изогнутого хребта. Из-за воды казалось, будто цветная татуировка ожила.
— О, Феникс, что же они сделали с тобой? — негромко воскликнул Сато.
Подернутые дымкой слепые мертвые глаза уставились на него, распухшее лицо, обращенное к небу, блестело в лунном свете, зубы были крепко стиснуты, как будто даже боль не могла поколебать решимости их обладателя.
* * *
Акико думала о том обещании, которое она дала Сайго. Или, говоря точнее, дала “ками” Сайго.
Она перевернулась на своем футоне, провела рукой по глазам. Красный свет потеснил мрак. “Гири”. Это связывало ее, словно стальные наручники. Не в первый раз жалела она, что родилась японкой. Как, должно быть, свободны американки или англичанки. И никакого тебе “гири”. Ибо Акико знала, что, если не чувствовать “гири”, то и не будешь связана им. Но она была японкой. Кровь самураев текла в ее жилах. О нет, не кровь прославленного Офуды. Она выбрала это имя по достижении совершеннолетия во многом по той самой причине, по которой Жюстин предпочла именовать себя Тобин вместо Томкин: она хотела скрыть свое прошлое.
Но разве было такое время, когда она в мыслях называла себя Акико Симада? Она ведь даже не знала полного имени своей матери. В фуядзё употреблялись только прозвища, да и те зачастую были ненастоящими. Икан! Получила ли ее мать это имя при рождении? Или она взяла его уже в фуядзё? Или же, что было столь же вероятно, те, кто управлял этим “замком, не ведавшим ночи”, попросту дали его ей?
Она опустила руки и сложила их чашечкой между ног. Она все еще ощущала остаточную дрожь, растяжение влагалища, которое вызвали ласки Николаса. Она никогда больше не будет прежней. Акико с ужасом сознавала, что не уверена, хочет ли быть такой, как раньше.
Но что же ее ответ? Мщение значило так много, дало ей цель, когда Акико думала, что цели нет. Не находя утешения в мыслях о возмездии, согревавших душу, она могла зачахнуть и умереть. Те, кто вынудил ее бежать из фуядзё, давно были мертвы и спали вечным сном, в котором она парила над ними по ночам. Но они были стариками, и в ее понимании это не было истинной справедливостью. Они уже неистребимы, и с этим ничего не поделаешь. По ее мнению, они прожили гораздо дольше, чем хотелось бы. Но все же она отомстила за себя.
Жизнь должна обрести некие очертания. Ее уделом было мщение. Акико подумалось, что в прошлой жизни она была каким-то зловещим созданием, ибо ее злая карма не ослабевала и в нынешней. И вот теперь этой мрачной гармонии угрожал Николас Линнер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Я тут позволил себе заказать завтрак для нас обоих, — сказал Нанги, рукой помогая себе спустить ноги с кровати на пол. — Садитесь и составьте мне компанию, если не возражаете.
И он принялся вытаскивать маленькие тарелочки из печи для подогревания пищи и ставить их на стол.
— Дим-сум, — прошептал Везунчик Чу.
Нанги видел, что произвел на него впечатление, угощая традиционно китайским завтраком. Молодой человек уселся в одно из обитых атласом кресел у стола и взял палочки для еды.
За едой Везунчик Чу рассказал о том, что почерпнул из магнитофонной записи.
— Во-первых, я не знаю, много ли у вас сведений о нашем товарище Лю.
Нанги пожал плечами.
— Самые общие, я полагаю. Я не новичок в Гонконге, но мне не удалось пока воспользоваться осведомленностью президента моего банка, Аллана Су. Он не посвящен в то, чем мы здесь занимаемся. Мне не хотелось бы вовлекать его до самого последнего момента. — Нанги на мгновение умолк, приводя в порядок свои мысли. — Лю вносит вклад в поддержание благоденствия Гонконга. Его многочисленные предприятия на самом острове и в Коулуне притягивают в Гонконг огромные суммы денег. Доставка грузов, банковское дело, книгоиздание... Думаю, что одна из его компаний владеет большинством крупных магазинов в Кантоне.
Кладя в рот кусочек креветки, Везунчик Чу кивнул. Он жевал типичными для китайцев быстрыми движениями.
— Да, это уж точно. Но известно ли вам, что он еще и глава синдиката, владеющего “Франтаном”?
— Этим казино в Макао?
— Именно им, — сказал Везунчик Чу, поглощая запеченное в тесте перепелиное яйцо. — Коммунисты считают наиболее удобным отмывать деньги через “Франтан”, потому что это позволяет им получать миллиарды в любой валюте по их выбору, избегая неприятных вопросов, которые им могли бы задать. Некоторые из здешних крупных дельцов поступают так же, хоть и не через “Франтан”.
Нанги лихорадочно соображал, просчитывая все возможности. Он начал улавливать первые признаки перелома в течении дел.
— Товарищ Лю и эта баба, Сочная Пен, давние любовники, это-то вполне ясно! — Везунчик Чу засунул за щеку кусок свиного рулета и принялся жевать с довольным видом, продолжая говорить. — Этот охочий до грязи морской слизень придумал для нее столько изощренных ласк, что у меня голова идет кругом. Он такой пылкий.
— А она? — поинтересовался Нанги.
— Ох, уж эти женщины, — сказал Везунчик Чу, словно это было исчерпывающим ответом. Он сдвинул пустые тарелки на край стола и поставил перед собой полные. Схватив соевый соус, он энергично потряс бутылочкой над клецками, стоявшими перед ним. Потом протянул руку за жгучим соусом чилли, красным как кровь. — Исходя из моего личного опыта, о женщинах никогда нельзя ничего сказать наверняка. Они рождаются обманщицами, как олень рождается парнокопытным. Они развивают в себе обман так же рьяно, как следят за модными стрижками. А разве у вас не было такого же личного опыта?
Нанги ничего не ответил, гадая, куда клонит этот молодой человек.
— Ну, значит, это у меня такой опыт, — сказал Везунчик Чу так, словно Нанги вставил какое-то замечание. — И эта девица — не исключение.
— А она любит, что ли, этого коммуниста?
— О да. Думаю, что любит. Хоть я и не могу представить себе, чем ее мог прельстить этот вшивый козел, не имеющий матери. Но ее чувства к нему, я думаю, к делу не относятся! — Он опустошил еще одну тарелку и пододвинул к себе следующую, снова взявшись за соевый соус чилли. — Это я говорю потому, что мне ясно: денежки она любит куда больше.
— О, — сказал Нанги, чувствуя, что течение повернуло обратно. — И где же она утоляет эту жгучую жажду? Со своим дружком Лю?
— Да, именно с ним! — Везунчик Чу кивнул. Он даже вспотел от обжорства. — Этот сифилитичный пес прямо-таки балдеет, даря ей подарки. Только я боюсь, что не такой уж он щедрый, как хотелось бы нашей Сочной Пен.
— И поэтому она блудит по другим местам.
— Ну, так мне говорили.
Нанги быстро рассердился, видя, что вступает на узкую дорожку.
— А кто знает, что вам это известно?
— Да никто, кроме вас! — Везунчик Чу наконец наелся. Он отодвинул последнюю тарелку. Его лицо лоснилось от жира и пота. — Но кое-что из того, что она говорила Лю, заставило меня навести справки. Сочная Пен живет в этом новом районе, на По-Шан-роуд. Эта территория принадлежит Триаде Зеленого Пэнга. — Он извлек белый шелковый носовой платок и старательно вытер лицо. Потом ухмыльнулся. — Случилось как раз так, что мой Третий кузен — четыреста тридцать восьмой у Зеленого Пэнга.
— Я не хочу быть обязанным никому из Триады за какую бы то ни было услугу, — сказал Нанги.
— Это не проблема, — выдохнул Везунчик Чу. — Мой брат обязан своим возвышением у Зеленого Пэнга моему отцу. Он будет только рад помочь. Никаких условий тут и не понадобится.
Нанги подумал, что разговор с этим человеком подрывает его моральные устои.
— Ну-ну, дальше, — сказал он.
— Похоже, кто-то еще бороздит ту же самую благоуханную бухточку, что и товарищ Лю.
— И кто же это может быть?
— Ну, я же не волшебник. Мне нужно некоторое время, чтобы это выяснить. Они очень тщательно заметают следы! — Он искоса посмотрел на Нанги. — Нам с троюродным братцем, возможно, придется провести этой ночью кое-какую проверку на месте.
— И в это придется вовлечь Зеленого Пэнга?
— У меня нет выбора. Это их территория. Я даже и посрать-то не смогу в этом районе, не дав им знать об этом.
Нанги кивнул. Он хорошо знал, какова сила Триады в Гонконге.
— А что скажет Сочная Пен, если узнает, что вы стали ею заниматься?
— Рэдмен, — сказал Везунчик Чу. — Чарльз Перси Рэдмен. Она использует его имя. Вы его знаете?
Нанги на мгновение задумался.
— Это тот судовладелец, да? Англичанин. Его семья давно живет в Гонконге.
— Да, это Рэдмен, — согласился Везунчик Чу. — Но вот чего почти никто другой не знает, так это, что он агент правительства ее величества.
— Рэдмен — шпион?! О Бог мой! — Нанги был искренне потрясен. — Но где же его связь с Сочной Пен? Она что же, каким-то образом следит за ним?
— Похоже на то, не так ли?
“Все это очень интересно, — подумал Нанги. — Только что из этих сведений может помочь мне в общении с коммунистами? Мое время истекает. Если я не дам Лю подтверждающую телефонограмму сегодня к шести вечера, то сделка отменяется, я не получу никакого капитала, Паназиатский банк рухнет, и в конечном счете то же самое произойдет и с кэйрэцу”.
— Есть что-нибудь еще? — спросил он.
— Нет, пока я не заберусь в постельку с Сочной Пен и не посмотрю, что у нее там спрятано между ног.
— Ну, это ерунда, как и все остальное, — резко заметил Нанги. — Мне нужно иметь что-нибудь до шести часов.
— Этого вечера? — Везунчик Чу сделал большие глаза. — Никак невозможно, сэр. Она же дома и никуда не собирается выходить. За покупками ходит ее служанка. Я думаю, что она готовится к полуночной трапезе с каким-то дружком. Завтра рано утром — это самое большее, что я могу сделать. Я сожалею.
Нанги глубоко вздохнул.
— Боюсь, что далеко не так сильно, как я сам.
* * *
Ночь. Капли дождя барабанят вокруг. Небо было черным и непроницаемым, если не считать серо-перламутрового пятна, за которым плыла полная луна, призрачная, как лик бывшей возлюбленной. Маленькие теплые волны подбирались к их телам, отражения качающихся желтых фонарей на деревьях позади них рассыпали белые блестки, которые тускнели и смягчались, превращаясь в насыщенное сияние благодаря наползающему со всех сторон туману.
Двойные ряды фонариков, изогнутые в форме нитки жемчуга на шее какой-нибудь экзотической африканской принцессы, указывали путь к какой-то черной горбатой тени, поднимающейся над волнообразной землей. А позади этой громады, должно быть, лежало море: Николас уже чувствовал его острый соленый дух.
Сидевший рядом с Николасом Сато заерзал, и по воде от них обоих пошли мягкие круги.
— Вон там, — сказал он тихо, — разве этот вид не один из самых прекрасных в мире, разве он не делает Японию уникальной?
Николас посмотрел в указанном направлении и увидел крутой отрог отвесных скал, сбегавших к Тихому океану. На его вздымавшейся груди ритмично покачивались крошечные оранжевые фонарики на носу и корме рыбацких посудин. Их хозяева и команды в поте лица гнули спину.
— Они кажутся такими маленькими и суетливыми, будто светлячки, — сказал Николас. У него слипались глаза. День был долгий и трудный, полный тревог и опасений за жизнь его друга. И теперь горячая вода волшебным образом расслабляла его напряженное тело, сведенные мышцы, сухожилия на шее и плечах. И накопившаяся за день усталость утекала прочь. Он все еще беспокоился из-за того, что позволил Сато ехать с ним. Но коль скоро сам он был здесь, а Котэн сторожил около ротэнбуро, Николас почувствовал себя более уверенно, чем поначалу.
Сато блаженствовал, ему было хорошо. Он вытянул свои длинные ноги и погрузил их в маленький водоворот, дыша полной грудью, наслаждаясь ощущением здоровья, которое внушал ему этот минеральный источник. Именно тогда он и почувствовал что-то у своей левой икры. Это что-то было мягким и теплым и со странной настойчивостью толкало, толкало, толкало его.
Он вяло наклонился вперед, представляя себя этаким журавлем, скользящим по воде в узеньком морском заливе. Его ищущие пальцы ухватили что-то похожее на пучок морских водорослей. Сато с любопытством медленно потянул их вверх. Они оказались довольно увесистыми.
Дождь прекратился. Свет фонарей доставал до пузатых бегущих облаков. Они скользили по небу, сливаясь и расходясь, и холодный опаловый свет луны, проникая в прорехи, окутывал, будто корона, тот предмет, который Сато извлекал из окутанного паром источника.
Его мышцы напряглись от усилий, и ему пришлось действовать двумя руками, хотя Николас пришел на подмогу. Что-то чудовищно тяжелое упало под водой на его ноги. Потом оно медленно поднялось над водой, будто призрак, встающий из пучины, и Николас вздрогнул.
— О, Будда! — прошептал Сато.
Его руки так тряслись, что капли воды веером падали с извлеченного ими предмета. Это было тело с изображением огромного тигра, свернувшегося клубком. Вода стекала с мощной спины, когти задних лап словно оставили вмятины вдоль изогнутого хребта. Из-за воды казалось, будто цветная татуировка ожила.
— О, Феникс, что же они сделали с тобой? — негромко воскликнул Сато.
Подернутые дымкой слепые мертвые глаза уставились на него, распухшее лицо, обращенное к небу, блестело в лунном свете, зубы были крепко стиснуты, как будто даже боль не могла поколебать решимости их обладателя.
* * *
Акико думала о том обещании, которое она дала Сайго. Или, говоря точнее, дала “ками” Сайго.
Она перевернулась на своем футоне, провела рукой по глазам. Красный свет потеснил мрак. “Гири”. Это связывало ее, словно стальные наручники. Не в первый раз жалела она, что родилась японкой. Как, должно быть, свободны американки или англичанки. И никакого тебе “гири”. Ибо Акико знала, что, если не чувствовать “гири”, то и не будешь связана им. Но она была японкой. Кровь самураев текла в ее жилах. О нет, не кровь прославленного Офуды. Она выбрала это имя по достижении совершеннолетия во многом по той самой причине, по которой Жюстин предпочла именовать себя Тобин вместо Томкин: она хотела скрыть свое прошлое.
Но разве было такое время, когда она в мыслях называла себя Акико Симада? Она ведь даже не знала полного имени своей матери. В фуядзё употреблялись только прозвища, да и те зачастую были ненастоящими. Икан! Получила ли ее мать это имя при рождении? Или она взяла его уже в фуядзё? Или же, что было столь же вероятно, те, кто управлял этим “замком, не ведавшим ночи”, попросту дали его ей?
Она опустила руки и сложила их чашечкой между ног. Она все еще ощущала остаточную дрожь, растяжение влагалища, которое вызвали ласки Николаса. Она никогда больше не будет прежней. Акико с ужасом сознавала, что не уверена, хочет ли быть такой, как раньше.
Но что же ее ответ? Мщение значило так много, дало ей цель, когда Акико думала, что цели нет. Не находя утешения в мыслях о возмездии, согревавших душу, она могла зачахнуть и умереть. Те, кто вынудил ее бежать из фуядзё, давно были мертвы и спали вечным сном, в котором она парила над ними по ночам. Но они были стариками, и в ее понимании это не было истинной справедливостью. Они уже неистребимы, и с этим ничего не поделаешь. По ее мнению, они прожили гораздо дольше, чем хотелось бы. Но все же она отомстила за себя.
Жизнь должна обрести некие очертания. Ее уделом было мщение. Акико подумалось, что в прошлой жизни она была каким-то зловещим созданием, ибо ее злая карма не ослабевала и в нынешней. И вот теперь этой мрачной гармонии угрожал Николас Линнер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95