Кровь его быстрее побежала в жилах. Вот ради таких моментов он и жил.
— Например, — продолжал д-р Муку, — какое воспитание получил ваш подопечный? Жизнь его в семье была вполне нормальной?
— Смотря что понимать под «нормой», — Сендзин не смог заглушить насмешливых ноток в голосе. — Разве психология не изъяла из профессионального обращения это слово как вводящее в заблуждение?
— Психология, может и изъяла, — заверил его д-р Муку тоном, не терпящим возражения, — но психотерапия — нет. — И он одарил Сендзина такой хитрой улыбкой, в которой тот прочитал: УЖ ВАМ-ТО ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ЯСНО. ВЕДЬ ВЫ-ТО НЕНОРМАЛЬНЫЙ, НЕ ТАК ЛИ, СЕНДЗИН-САН? — Но вы по-своему правы. Норма существует как абстракция, а реальный мир не вмещается в средние статистические показатели. И очень часто отклонения, то есть психозы, уходят корнями в раннее детство, в семейное воспитание. И вот здесь, в целях удобства, мы можем употреблять слово «норма», причем я готов биться об заклад, что ваш подопечный не получил нормального воспитания.
Сендзин весь подался вперед:
— В каком смысле?
Д-р Муку пожал плечами.
— Может, его мать была шлюхой, а может, он имел основания считать себя брошенным. Это в какой-то степени может объяснить его зацикленность на Киохиме, демонической женщине. — Поскольку они сидели в маленькой комнате лицом друг к другу, а д-р Муку сидел спиной к окну, его лицо было затенено и казалось восковым. — Наш подопечный мог даже иметь кровосмесительное влечение к матери. Такого рода чувства обычно бывают не под силу слабой детской психике, и ребенок, желая «отделаться» от них, проецирует их на какую-нибудь другую женщину, рассматриваемую им как воплощение зла. И он убедит себя, что это мать ему их внушила — словом или действием, — эти запретные сексуальные чувства. — Глаза д-ра Муку блестели за круглыми стеклами очков. — Вы согласны с тем, что я говорю? В моих словах звучит что-нибудь знакомое для вас?
— Откуда мне знать? — резко ответил Сендзин.
— Ну, вы же куда больше знакомы с подопечным, чем я.
— Разве? — поднял брови Сендзин. — Я начинаю подозревать, что никто из нас не знает его достаточно.
Д-р Муку качнулся на своем стуле.
— Почему вы так думаете, Сендзин-сан?
— Во-первых, вопрос секса. Насколько мне известно, подопечный не насиловал своих жертв.
— Но ведь все они были женщинами, не так ли?
— Да, — солгал Сендзин.
— И все молодые. Все красивые, — д-р Муку кивал головой, вспоминая фотографии, которые Сендзин ему показывал. — Так что все это лишь вопрос времени, и он начнет насиловать свои жертвы. — Д-р Муку указал пальцем на Сендзина, будто он и был этим подопечным. — Видите ли, наш друг испытывает при эякуляции спермы чувство, аналогичное тому, что он испытывает, когда нажимает на курок револьвера. Эякулят для него то же самое, что пуля.
Сендзин сидел не шевелясь.
— Вы очень уверены в себе, доктор.
Д-р Муку пожал плечами.
— В нашем деле никогда невозможно знать наверняка, Сендзин-сан. Можно только делать более или менее правдоподобные догадки. Как детектив. Я думаю, что мой модус операнда во многом подобен вашему, когда вы изучаете место преступления. Мы оба ищем улики, которые позволили бы нам связать воедино разрозненные факты и ответить на два вопроса: «Кто?» и «Почему?» И для того, чтобы разгадать тайну, почему бы не сделать пару выпадов наугад?
Сендзин угадал направление, которое принимает их разговор. Не только ему начинают задавать вопросы, но и задающий вопросы отождествляет его с собой, МЫ ОБА ИЩЕМ... НЕ ТАК ЛИ И ВЫ ИНОГДА... Тонкая методика, вовлекающая человека в откровенный разговор, когда он сам начинает хотеть давать правдивые ответы на все вопросы.
Сендзин сказал: — Мне кажется, что «выпады наугад» лучше оставить авторам романов и сценаристам кинофильмов, которые управляют судьбой своих героев.
Д-р Муку наклонил голову, вопросительно взглянув на Сендзина. — А чем здесь принципиально отличается реальная жизнь? Жизнью, управляет карма, и уж, конечно, не мы сами.
Сендзин улыбнулся. Чаша весов все больше склоняется в пользу доктора. Чем дальше он продвигается в своем допросе, тем более уверенным в себе он становится. Но чем больше он разворачивает свои стратегические силы, тем меньше возможностей контролировать ситуацию у него остается.
Пожалуй, пришло время еще кое в чем просветить доктора, подумал Сендзин. — Муку-сан, — начал он, — вы когда-нибудь слыхали о Кшире?
— Нет. Никогда не слыхал.
— Кшира — это дисциплина для тела и ума, — объяснил Сендзин. — Но в чем-то она более всеобъемлюща, чем даже философия. Она оперирует своей собственной реальностью. Кшира — это язык светозвукового континуума.
Д-р Муку заморгал. — Язык чего?
Сендзин зажег сигарету, он прикасался к ней губами только изредка, причем не затягиваясь.
— Светозвуковой континуум, — повторил Сендзин. — Вы, без сомнения, слыхали про «ки», являющееся внутренней энергией всего сущего: людей, животных, моря, лесов, самой Земли. Так вот, сэнсэи Кширы сделали удивительное открытие, а именно: существуют различные формы «ки». Выделяя их и обуздывая, можно стать обладателем колоссальной психической и физической энергии.
Сендзин чувствовал скептическое отношение д-ра Муку к его рассказу. И в этом не было ничего странного. В вопросах человеческого сознания доктор был ограничен методиками современного аналитического мышления. На взгляд Сендзина, он был жалким доктринером, не способным увидеть ничего, о чем ему не говорили его собственные учителя.
— Главное в Кшире то, — сказал Сендзин, внезапно наклоняясь к самому лицу доктора, — что она очень пластична, и ею можно пользоваться для самых разных нужд. — Он сделал затяжку, и его сигарета вдруг начала шипеть и издавать странное бело-голубое свечение.
Левая рука Сендзина захватила лицо д-ра Муку, прежде чем психиатр сумел хоть как-то отреагировать. Большим пальцем этой руки, он сбросил с переносицы очки и тотчас же ткнул горящим концом сигареты прямо в левый, глаз д-ра Муку. Растопыренные, как паучьи лапы, пальцы при этом цепко держали внезапно вспотевшее лицо доктора.
Руки д-ра Муку бессильно пытались оттолкнуть Сендзина, а начиненная фосфором сигарета все глубже и глубже погружалась в глазницу. Доктор издал странный, приглушенный звук — не крик, а просто натужное дрожание голосовых связок.
Наблюдая, за выражением его лица, будто тот был не живым человеком, а изображением на экране телевизора, Сендзин улыбался.
— Наш подопечный, — говорил он доктору в самое ухо, — не убивал женщин. В том числе молодых и красивых. Здесь ты поднапутал, доктор. Во всем ты напутал. И обо мне тоже.
Комната заполнилась странным запахом. Язык Сендзина быстро высунулся, как у ящерки, смакуя этот запах. Это был запах смерти. Он исходил от д-ра Муку.
Сендзин перевел взгляд на правый глаз д-ра Муку. Из него катились слезы, и Сендзин смахнул их одним пальцем. Зрачок расширен, будто доктор был наркоманом. Жаль, что психиатр не может сказать, как ему сейчас больно и как страшно. Аналитический ум его мог бы выделить из хаоса болевых ощущений легко узнаваемые и классифицируемые компоненты.
— Муку-сан, что с тобой? — ёрничал Сендзин. — Тебе плохо?
В этом слезящемся глазу был заключен целый мир, и этот мир, взорванный болью, все расширял и расширял свои горизонты в предчувствии конца.
А потом этот глаз остановился а застыл на чем-то, скрытом от всех, В том числе и от Сендзина.
Д-р Муку обмяк я поник в своем кресле. Фосфор все продолжал гореть внутри его черепной коробки. Психиатр выглядел очень спокойным. Вполне расслабившимся, как показалось Сендзину.
Он протянул руку к столу и распахнул дверцу. Издал недовольное мычание, увидев включенный миниатюрный магнитофон. Катушки вращались, добросовестно записывая каждое слово, каждый звук в комнате. Сендзин уже давно подозревал, что доктор — записывает их встречи на пленку.
Он нажал на кнопу «стоп», положил магнитофончик в карман. Снова взглянул на д-ра Муку.
— Ты так никогда и не узнаешь, насколько глубоко ты был неправ, — изрек он.
Прищуренный глазами своей памяти он взглянул на яркие, как ослепительный солнечный свет, события, обычно следовавшие за его посещением спектакля театра Кабуки «Мудзум Додзёдзи». Как он угощал своих подружек роскошным "обедом, заводя беседу о психологической мотивации поведения главных героев. А потом, возбудив свой аппетит этими разговорами, приступал к главному блюду: медленной, мучительной, но сладкой процедуре убийства.
Сендзин задернул шторами эти яркие события, наклонился, взвалил труп на плечо. Жаль, подумал он, что д-р Муку мертв и уже не может отвечать на его вопросы. Однако почтенный доктор сослужит ему службу. Причем очень важную.
* * *
Было видно, что д-р Ханами не верил ему. Николас закончил свой подробный рассказ, начав с неясных тревожных мыслей сразу после операции, когда он попытался и не смог погасить болевые ощущения, и закончив событиями последних суток, которые окончательно подтвердили, что он не только потерял способность пользоваться «Лунной дорожкой», но я начисто забыл далее технику боевых искусств, которой он упорно овладевал многие годы.
Д-р Ханами откинулся в кресле, прижал к груди сложенные лодочкой руки и произнес полным убежденности голосом:
— Дорогой мой мистер Линнер, ваши предположения абсолютно невероятны. Вам, конечно, может КАЗАТЬСЯ, что Вы утеряли свои поразительные способности, но, позвольте Вас заверить, ничего Вы не утеряли.
Он достал несколько рентгеновских снимков из папки, и, вставив в демонстрационный ящик, включил свет.
— Вот, смотрите, — он указал на снимок, — здесь была опухоль, вдоль второй мозговой извилины, как раз над этой изогнутой бороздкой. Здесь очень хорошо видны ее контуры. — Затем он указал на второй снимок. — А вот здесь мы уже после операции. Как видите, шов абсолютно идеальный. Прилегающие области совершенно не повреждены. В этом не может быть никаких сомнений. Абсолютно никаких.
— Так что же со мной произошло, доктор?
Д-р Ханами ответил не сразу. Не спеша он выключил демонстрационный ящик, вынул рентгеновские снимки, убрал их на место в папку. Затем закрыл папку и прижал ее сверху руками.
— В таких вещах трудно быть уверенным, но мне кажется разумным поставить вопрос несколько иначе: не что произошло с Вами, а, скорее, что происходит? — Д-р Ханами улыбнулся профессиональной, ободряющей улыбкой. — После таких сложных операций довольно часто бывает, что пациент внушает себе, что какие-то способности свои он утратил вместе с удаленными тканями. — Он открыл блокнот, записал имя и номер телефона, вырвал этот листок и подал его Николасу.
— Что это?
— Д-р Муку — большой специалист в области психиатрии, мистер Линнер. Его офис как раз напротив...
— Так вот, по вашему мнению, в чьих услугах я нуждаюсь! — недоверчиво протянул Николас. — В услугах психиатра!
— Учитывая ваше нынешнее эмоциональное состояние, я думаю, будет очень полезно про...
— Вы так и не поняли, что я хочу сказать, доктор, — Лицо Николаса побледнело от скрытого гнева. — Кто-то — может, даже вы сами — что-то сделал со мной, когда я лежал на операционном столе. Ради всего святого, скажите мне...
— Линнер-сан, вы прежде всего должны успокоиться, — сказал д-р Ханами, прибегая к увещеванию — проверенному веками приему, которым изгоняют бесов: и из пациентов, и из кабинета. — Такие вспышки никому ничего хорошего не дают, прежде всего — вам. Когда вы успокоитесь, вы сможете увидеть, все в истинном свете.
— Значит, вы не хотите сказать, доктор?
— Линнер-сан, я вас уверяю, мне нечего вам сказать, — опять посмотрел на папку с историей болезни Николаса, будто она могла прибавить веса его словам. — Операция по удалению опухоли прошла успешно. А что касается предмета вашего беспокойства, то никаких причин медицинского характера нет и...
Д-р Ханами замолчал и поднял глаза, почувствовав, что его пациент уже ушел.
* * *
Николас утратил веру. С невероятной ясностью, он вдруг понял, что годы тяжелого труда прошли впустую. Без «гецумей но мичи» жизнь не имела для него смысла. Его дух, лишенный возможности непосредственного общения с миром, поник. Он чувствовал себя единственным уцелевшим матросом погибшего судна, выброшенным на чужой и враждебный берег.
Он думал о своей матери Чеонг и понимал, что осталось только одно средство помочь ему, и именно к нему он теперь хотел прибегнуть. Николас вспомнил ужасную осень 1963 года, когда он был безнадежно влюблен в Йокио и отчаянно пытался вырваться из сетей, которые расставил ему его кузен Сайго.
НИКОЛАС, — говорила ему Чеонг, — ТВОЙ ДЕДУШКА СО-ПЕНГ БЫЛ ОЧЕНЬ МУДРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. И ОН, БЫВАЛО, ГОВОРИЛ, ЧТО В АЗИИ ПРАКТИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО ОКАЗАТЬСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ Чеонг достала медную шкатулку. Николас уже видел ее однажды в руках отца. Тогда отец объяснил ему, что это наследство деда Николаса, Со-Пенга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Например, — продолжал д-р Муку, — какое воспитание получил ваш подопечный? Жизнь его в семье была вполне нормальной?
— Смотря что понимать под «нормой», — Сендзин не смог заглушить насмешливых ноток в голосе. — Разве психология не изъяла из профессионального обращения это слово как вводящее в заблуждение?
— Психология, может и изъяла, — заверил его д-р Муку тоном, не терпящим возражения, — но психотерапия — нет. — И он одарил Сендзина такой хитрой улыбкой, в которой тот прочитал: УЖ ВАМ-ТО ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ЯСНО. ВЕДЬ ВЫ-ТО НЕНОРМАЛЬНЫЙ, НЕ ТАК ЛИ, СЕНДЗИН-САН? — Но вы по-своему правы. Норма существует как абстракция, а реальный мир не вмещается в средние статистические показатели. И очень часто отклонения, то есть психозы, уходят корнями в раннее детство, в семейное воспитание. И вот здесь, в целях удобства, мы можем употреблять слово «норма», причем я готов биться об заклад, что ваш подопечный не получил нормального воспитания.
Сендзин весь подался вперед:
— В каком смысле?
Д-р Муку пожал плечами.
— Может, его мать была шлюхой, а может, он имел основания считать себя брошенным. Это в какой-то степени может объяснить его зацикленность на Киохиме, демонической женщине. — Поскольку они сидели в маленькой комнате лицом друг к другу, а д-р Муку сидел спиной к окну, его лицо было затенено и казалось восковым. — Наш подопечный мог даже иметь кровосмесительное влечение к матери. Такого рода чувства обычно бывают не под силу слабой детской психике, и ребенок, желая «отделаться» от них, проецирует их на какую-нибудь другую женщину, рассматриваемую им как воплощение зла. И он убедит себя, что это мать ему их внушила — словом или действием, — эти запретные сексуальные чувства. — Глаза д-ра Муку блестели за круглыми стеклами очков. — Вы согласны с тем, что я говорю? В моих словах звучит что-нибудь знакомое для вас?
— Откуда мне знать? — резко ответил Сендзин.
— Ну, вы же куда больше знакомы с подопечным, чем я.
— Разве? — поднял брови Сендзин. — Я начинаю подозревать, что никто из нас не знает его достаточно.
Д-р Муку качнулся на своем стуле.
— Почему вы так думаете, Сендзин-сан?
— Во-первых, вопрос секса. Насколько мне известно, подопечный не насиловал своих жертв.
— Но ведь все они были женщинами, не так ли?
— Да, — солгал Сендзин.
— И все молодые. Все красивые, — д-р Муку кивал головой, вспоминая фотографии, которые Сендзин ему показывал. — Так что все это лишь вопрос времени, и он начнет насиловать свои жертвы. — Д-р Муку указал пальцем на Сендзина, будто он и был этим подопечным. — Видите ли, наш друг испытывает при эякуляции спермы чувство, аналогичное тому, что он испытывает, когда нажимает на курок револьвера. Эякулят для него то же самое, что пуля.
Сендзин сидел не шевелясь.
— Вы очень уверены в себе, доктор.
Д-р Муку пожал плечами.
— В нашем деле никогда невозможно знать наверняка, Сендзин-сан. Можно только делать более или менее правдоподобные догадки. Как детектив. Я думаю, что мой модус операнда во многом подобен вашему, когда вы изучаете место преступления. Мы оба ищем улики, которые позволили бы нам связать воедино разрозненные факты и ответить на два вопроса: «Кто?» и «Почему?» И для того, чтобы разгадать тайну, почему бы не сделать пару выпадов наугад?
Сендзин угадал направление, которое принимает их разговор. Не только ему начинают задавать вопросы, но и задающий вопросы отождествляет его с собой, МЫ ОБА ИЩЕМ... НЕ ТАК ЛИ И ВЫ ИНОГДА... Тонкая методика, вовлекающая человека в откровенный разговор, когда он сам начинает хотеть давать правдивые ответы на все вопросы.
Сендзин сказал: — Мне кажется, что «выпады наугад» лучше оставить авторам романов и сценаристам кинофильмов, которые управляют судьбой своих героев.
Д-р Муку наклонил голову, вопросительно взглянув на Сендзина. — А чем здесь принципиально отличается реальная жизнь? Жизнью, управляет карма, и уж, конечно, не мы сами.
Сендзин улыбнулся. Чаша весов все больше склоняется в пользу доктора. Чем дальше он продвигается в своем допросе, тем более уверенным в себе он становится. Но чем больше он разворачивает свои стратегические силы, тем меньше возможностей контролировать ситуацию у него остается.
Пожалуй, пришло время еще кое в чем просветить доктора, подумал Сендзин. — Муку-сан, — начал он, — вы когда-нибудь слыхали о Кшире?
— Нет. Никогда не слыхал.
— Кшира — это дисциплина для тела и ума, — объяснил Сендзин. — Но в чем-то она более всеобъемлюща, чем даже философия. Она оперирует своей собственной реальностью. Кшира — это язык светозвукового континуума.
Д-р Муку заморгал. — Язык чего?
Сендзин зажег сигарету, он прикасался к ней губами только изредка, причем не затягиваясь.
— Светозвуковой континуум, — повторил Сендзин. — Вы, без сомнения, слыхали про «ки», являющееся внутренней энергией всего сущего: людей, животных, моря, лесов, самой Земли. Так вот, сэнсэи Кширы сделали удивительное открытие, а именно: существуют различные формы «ки». Выделяя их и обуздывая, можно стать обладателем колоссальной психической и физической энергии.
Сендзин чувствовал скептическое отношение д-ра Муку к его рассказу. И в этом не было ничего странного. В вопросах человеческого сознания доктор был ограничен методиками современного аналитического мышления. На взгляд Сендзина, он был жалким доктринером, не способным увидеть ничего, о чем ему не говорили его собственные учителя.
— Главное в Кшире то, — сказал Сендзин, внезапно наклоняясь к самому лицу доктора, — что она очень пластична, и ею можно пользоваться для самых разных нужд. — Он сделал затяжку, и его сигарета вдруг начала шипеть и издавать странное бело-голубое свечение.
Левая рука Сендзина захватила лицо д-ра Муку, прежде чем психиатр сумел хоть как-то отреагировать. Большим пальцем этой руки, он сбросил с переносицы очки и тотчас же ткнул горящим концом сигареты прямо в левый, глаз д-ра Муку. Растопыренные, как паучьи лапы, пальцы при этом цепко держали внезапно вспотевшее лицо доктора.
Руки д-ра Муку бессильно пытались оттолкнуть Сендзина, а начиненная фосфором сигарета все глубже и глубже погружалась в глазницу. Доктор издал странный, приглушенный звук — не крик, а просто натужное дрожание голосовых связок.
Наблюдая, за выражением его лица, будто тот был не живым человеком, а изображением на экране телевизора, Сендзин улыбался.
— Наш подопечный, — говорил он доктору в самое ухо, — не убивал женщин. В том числе молодых и красивых. Здесь ты поднапутал, доктор. Во всем ты напутал. И обо мне тоже.
Комната заполнилась странным запахом. Язык Сендзина быстро высунулся, как у ящерки, смакуя этот запах. Это был запах смерти. Он исходил от д-ра Муку.
Сендзин перевел взгляд на правый глаз д-ра Муку. Из него катились слезы, и Сендзин смахнул их одним пальцем. Зрачок расширен, будто доктор был наркоманом. Жаль, что психиатр не может сказать, как ему сейчас больно и как страшно. Аналитический ум его мог бы выделить из хаоса болевых ощущений легко узнаваемые и классифицируемые компоненты.
— Муку-сан, что с тобой? — ёрничал Сендзин. — Тебе плохо?
В этом слезящемся глазу был заключен целый мир, и этот мир, взорванный болью, все расширял и расширял свои горизонты в предчувствии конца.
А потом этот глаз остановился а застыл на чем-то, скрытом от всех, В том числе и от Сендзина.
Д-р Муку обмяк я поник в своем кресле. Фосфор все продолжал гореть внутри его черепной коробки. Психиатр выглядел очень спокойным. Вполне расслабившимся, как показалось Сендзину.
Он протянул руку к столу и распахнул дверцу. Издал недовольное мычание, увидев включенный миниатюрный магнитофон. Катушки вращались, добросовестно записывая каждое слово, каждый звук в комнате. Сендзин уже давно подозревал, что доктор — записывает их встречи на пленку.
Он нажал на кнопу «стоп», положил магнитофончик в карман. Снова взглянул на д-ра Муку.
— Ты так никогда и не узнаешь, насколько глубоко ты был неправ, — изрек он.
Прищуренный глазами своей памяти он взглянул на яркие, как ослепительный солнечный свет, события, обычно следовавшие за его посещением спектакля театра Кабуки «Мудзум Додзёдзи». Как он угощал своих подружек роскошным "обедом, заводя беседу о психологической мотивации поведения главных героев. А потом, возбудив свой аппетит этими разговорами, приступал к главному блюду: медленной, мучительной, но сладкой процедуре убийства.
Сендзин задернул шторами эти яркие события, наклонился, взвалил труп на плечо. Жаль, подумал он, что д-р Муку мертв и уже не может отвечать на его вопросы. Однако почтенный доктор сослужит ему службу. Причем очень важную.
* * *
Было видно, что д-р Ханами не верил ему. Николас закончил свой подробный рассказ, начав с неясных тревожных мыслей сразу после операции, когда он попытался и не смог погасить болевые ощущения, и закончив событиями последних суток, которые окончательно подтвердили, что он не только потерял способность пользоваться «Лунной дорожкой», но я начисто забыл далее технику боевых искусств, которой он упорно овладевал многие годы.
Д-р Ханами откинулся в кресле, прижал к груди сложенные лодочкой руки и произнес полным убежденности голосом:
— Дорогой мой мистер Линнер, ваши предположения абсолютно невероятны. Вам, конечно, может КАЗАТЬСЯ, что Вы утеряли свои поразительные способности, но, позвольте Вас заверить, ничего Вы не утеряли.
Он достал несколько рентгеновских снимков из папки, и, вставив в демонстрационный ящик, включил свет.
— Вот, смотрите, — он указал на снимок, — здесь была опухоль, вдоль второй мозговой извилины, как раз над этой изогнутой бороздкой. Здесь очень хорошо видны ее контуры. — Затем он указал на второй снимок. — А вот здесь мы уже после операции. Как видите, шов абсолютно идеальный. Прилегающие области совершенно не повреждены. В этом не может быть никаких сомнений. Абсолютно никаких.
— Так что же со мной произошло, доктор?
Д-р Ханами ответил не сразу. Не спеша он выключил демонстрационный ящик, вынул рентгеновские снимки, убрал их на место в папку. Затем закрыл папку и прижал ее сверху руками.
— В таких вещах трудно быть уверенным, но мне кажется разумным поставить вопрос несколько иначе: не что произошло с Вами, а, скорее, что происходит? — Д-р Ханами улыбнулся профессиональной, ободряющей улыбкой. — После таких сложных операций довольно часто бывает, что пациент внушает себе, что какие-то способности свои он утратил вместе с удаленными тканями. — Он открыл блокнот, записал имя и номер телефона, вырвал этот листок и подал его Николасу.
— Что это?
— Д-р Муку — большой специалист в области психиатрии, мистер Линнер. Его офис как раз напротив...
— Так вот, по вашему мнению, в чьих услугах я нуждаюсь! — недоверчиво протянул Николас. — В услугах психиатра!
— Учитывая ваше нынешнее эмоциональное состояние, я думаю, будет очень полезно про...
— Вы так и не поняли, что я хочу сказать, доктор, — Лицо Николаса побледнело от скрытого гнева. — Кто-то — может, даже вы сами — что-то сделал со мной, когда я лежал на операционном столе. Ради всего святого, скажите мне...
— Линнер-сан, вы прежде всего должны успокоиться, — сказал д-р Ханами, прибегая к увещеванию — проверенному веками приему, которым изгоняют бесов: и из пациентов, и из кабинета. — Такие вспышки никому ничего хорошего не дают, прежде всего — вам. Когда вы успокоитесь, вы сможете увидеть, все в истинном свете.
— Значит, вы не хотите сказать, доктор?
— Линнер-сан, я вас уверяю, мне нечего вам сказать, — опять посмотрел на папку с историей болезни Николаса, будто она могла прибавить веса его словам. — Операция по удалению опухоли прошла успешно. А что касается предмета вашего беспокойства, то никаких причин медицинского характера нет и...
Д-р Ханами замолчал и поднял глаза, почувствовав, что его пациент уже ушел.
* * *
Николас утратил веру. С невероятной ясностью, он вдруг понял, что годы тяжелого труда прошли впустую. Без «гецумей но мичи» жизнь не имела для него смысла. Его дух, лишенный возможности непосредственного общения с миром, поник. Он чувствовал себя единственным уцелевшим матросом погибшего судна, выброшенным на чужой и враждебный берег.
Он думал о своей матери Чеонг и понимал, что осталось только одно средство помочь ему, и именно к нему он теперь хотел прибегнуть. Николас вспомнил ужасную осень 1963 года, когда он был безнадежно влюблен в Йокио и отчаянно пытался вырваться из сетей, которые расставил ему его кузен Сайго.
НИКОЛАС, — говорила ему Чеонг, — ТВОЙ ДЕДУШКА СО-ПЕНГ БЫЛ ОЧЕНЬ МУДРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. И ОН, БЫВАЛО, ГОВОРИЛ, ЧТО В АЗИИ ПРАКТИЧЕСКИ НЕВОЗМОЖНО ОКАЗАТЬСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ Чеонг достала медную шкатулку. Николас уже видел ее однажды в руках отца. Тогда отец объяснил ему, что это наследство деда Николаса, Со-Пенга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86