И очень хорошо, что Орнольф все-таки вернется сегодня, потому что бесплодные фантазии могут породить несбыточные надежды, а оттуда и самому рукой подать до того же жалкого состояния.
Жизнь менялась. Менялся он сам. Только нетерпеливое, тревожное ожидание оставалось прежним. Паука боялись обитатели Межи. А охотники, – эти новые, молодые, – все чаще шептались между собой, что он не человек и не Гвинн Брэйрэ, а жестокое и могущественное божество.
Ему начали приносить жертвы. И он принимал их. А какая разница? Должен же и у этих детишек быть какой-то бог, отвечающий на их молитвы.
Триста одиннадцать лет, два месяца, семь дней и четырнадцать часов.
* * *
Орнольф все на свете проклял, пока добрался до острова, на котором жил Хельг. Чертовы японцы, суеверные дикари, пытались не пустить его в «священное место». Тысячу раз попеняв себе за то, что не отправился в путь на одном из собственных судов, Орнольф, в конце концов, вдесятеро переплатил за лодку какому-то рыбаку, слишком жадному, чтобы быть суеверным. Хорошо хоть, что за прошедшие годы, он не утратил навыков мореходства. И очень, очень плохо, что понадеялся на якобы достигшую Японских островов цивилизацию.
Иокогама, впрочем, произвела на него хорошее впечатление. Большой порт, множество контор и складов, люди, одетые по-европейски, и полиция, вооруженная огнестрельным оружием. Видно, что жизнь здесь не стоит на месте, что прогресс неотвратим и стремителен, и приятно сознавать свою причастность к тому, что скоро все японцы начнут жить по-человечески. Но Иокогама – это Иокогама, а Хельг верен себе – забрался в самую глушь, и живет там отшельником. «Святое место», как же! Не остров, а недоразумение – чайка больше нагадит.
Правда, путешествие до островка через узкий пролив несколько улучшило настроение. И в маленькую бухту Орнольф вошел уже почти довольным собой. Приятно бывает иногда приложить к достижению цели не только умственные усилия. Не то, чтобы ему редко приходилось делать это: живя среди смертных, полагаясь исключительно на человеческие силы и возможности, особо не расслабишься. Но разве можно сравнивать?
Море есть море.
Да и цель стоит того, чтобы потрудиться.
Наверное. Во всяком случае, хочется так думать.
Эти триста лет… нельзя сказать, чтобы они были непрерывным кошмаром. Прежде чем окончательно связать свою жизнь со смертными, Орнольф основательно подготовился и уходил, что называется, не на пустое место. Да и сами люди, замечательно умеющие создавать сложности себе и друг другу, не давали заскучать или слишком уж углубиться в мысли о том, что он сделал и от чего отказался. Жизнь была полна событий, но, хвала богам, совсем других, чем жизнь чародея. Хватало, конечно же, и опасностей. И гораздо больше стало вокруг предателей и завистников. Предостаточно было скучной и утомительной работы, гораздо менее захватывающей, чем работа наставника Гвинн Брэйрэ. Да всего хватало, с верхом, через край. Быть богатым человеком в мире больших денег и великих открытий труднее, чем может показаться. А то, что каждый вечер, засыпая, Орнольф отчетливо понимал: это все не то. Не то!!! Так это вечера – другое время, часы, когда ткань мира истончается, и мало ли какие мысли бродят во тьме, поджидая неосторожную жертву.
Каждый вечер. Засыпать, обещая себе, что завтра, прямо завтра, он бросит все и вернется.
И не возвращаться. Никогда. Во всяком случае до тех пор, пока не сможешь уверенно сказать себе: я могу вернуться, у меня хватит на это сил.
Перед тем, как отправиться в это путешествие, Орнольф хотел связаться с Хельгом. Предупредить. Правила хорошего тона требовали хотя бы этого.
Он не смог. Неуверенно коснулся слабо натянутой паутины, подумал и понял, что не представляет себе, что говорить, как начать, и стоит ли вообще это делать. Наверняка стоило. Однако не получилось.
И вот – остров. Каменистый берег. Днище лодки скребет по камням. И как будто глаза слепит – или воздух мерцает, или что тут не так, – кто разберет, но очертания человека, подошедшего, вроде бы, уже достаточно близко, как-то смазываются. Не разглядеть ни лица, ни фигуры – неопределенный силуэт в широких одеждах.
Человек одной рукой ухватился за нос лодки и потянул, будто без напряжения, однако суденышко выскочило на берег раньше, чем Орнольф успел сойти в воду, чтобы подтолкнуть лодку с кормы.
«Упыри сильнее людей».
– Окаэри! – сказал Хельг. – Я так и знал, что ты вернешься сегодня.
Разумеется, у него был настоящий японский дом в настоящем японском саду, с прудом, резным мостиком и какими-то дикими камнями. Опять-таки в этом весь Хельг, в каждой стране, где им приходилось жить, устраивавшийся в полном соответствии с местными обычаями. Это не всегда было удобно – для Орнольфа, во всяком случае, – а Хельг в любой обстановке чувствовал себя хорошо, главное, чтобы людей было поменьше.
Хотя двух совершенно одинаковых девушек, встретивших их в воротах и в пояс поклонившихся гостю, Орнольф принял поначалу за смертных. Пока Хельг не велел им уйти и не показываться на глаза. Резкие слова он смягчил, подарив каждой из двойняшек по поцелую. После чего, к огромному изумлению Орнольфа, девушки превратились в больших, пушистых лисиц и наперегонки умчались за ограду.
Ничего себе – любовницы у Паука Гвинн Брэйрэ! Орнольф полагал, что нечисть на земле давно повывелась, но тут, в глуши, суеверия еще достаточно сильны, чтобы фейри могли оставаться рядом с людьми. И все равно: лисицы-оборотни – это перебор. Из десятка таких когда-то приходилось убивать девятерых. Слишком опасны они были для смертных.
А на пороге пришлось снимать обувь. О, конечно же, в этом доме все делают на полу, даже едят. Варварская страна, нелепые обычаи, суеверный народ. Замечательно! То, что нужно Хельгу, так и оставшемуся дикарем.
– Я не понимаю, – сказал Орнольф сразу, как только они устроились… за столом? м-да, видимо, это было столом, потому что там уже стояла какая-то еда, одним своим видом вызывающая серьезные подозрения. – Ладно, можно забраться в глушь, можно сторониться смертных и не доверять цивилизации, но, Хельг, связываться с лисами… по-моему, это выходит за рамки. Людоедки, чародейки, оборотни – не самая подходящая компания для… э-э…
– Порядочного человека, – озвучил Хельг то, что Орнольф не рискнул произнести. – Посмотри на меня, рыжий.
И раздражающая рябь в глазах наконец-то исчезла.
– Вот черт! – вырвалось у Орнольфа.
И, спустя минуту – снова, уже другим тоном:
– Вот черт. Я не могу в это поверить.
Он потянулся через разделявший их стол, чтобы коснуться, убедиться в реальности, не только увидеть, но и почувствовать, потому что глаза наверняка лгали. Но Хельг отстранился. Да, разумеется, он же терпеть не может, когда его трогают. То есть, когда его трогают мужчины.
– Извини, – сказали оба одновременно.
И белые пальцы с длинными, голубоватыми ногтями обняли ладонь Орнольфа.
– Это я, – сказал Хельг. – Все по-настоящему. И я – настоящий.
– Настоящий, – подтвердил Орнольф, медля выпустить его руку. Понял, что Хельг говорит на языке Ниэв Эйд, и понял, что сам заговорил на том же, давно позабытом наречии. – Я вижу, что ты настоящий, но что с тобой случилось, Паук?
– Может, это мой способ стареть? – Хельг улыбнулся, и в полутемной комнате стало заметно светлее. – Все меняются с возрастом. Ты тоже стал другим.
– Не настолько. Ты вообще не похож на человека. Ты даже на сида уже не похож.
– И смертные сходят с ума, когда пытаются иметь со мной дело. Неделя, много – две, и все. Как будто я выпиваю их разум. Понимаешь теперь?
– Наверное, – Орнольф, наконец, разжал пальцы, – думаю, что понимаю.
– С фейри гораздо проще. Во всех смыслах. А за последние лет сто я привык к ним настолько, что на смертных, честно говоря, уже и смотреть не хочу.
– Это неправильно, – сказал Орнольф раньше, чем подумал, что стоило бы промолчать.
– Конечно, – легко согласился Хельг, – неправильно. Мне казалось: народы, у которых каноны красоты отличаются от европейских, смогут принять меня. Выяснилось, что нет. Но здесь мне приносят в жертву стихи, а не кровь, и это дорогого стоит. Да ты угощайся, все это съедобно, честное слово. И расскажи о себе – надо полагать, ты провел эти годы с большей пользой, чем я.
– Ну… – Орнольф остановил выбор на плошке с внешне безобидным рисом, – как тебе сказать? Наверное, да.
С большей пользой? С его точки зрения, этот маленький дом в захолустье, дикий остров посреди дикого моря, почти нищенское отшельничество нельзя было даже сравнивать с тем, чего добился он сам. С той жизнью, которую Орнольф выстроил для себя собственными руками.
Хельг, такой красивый, такой невероятно красивый, здесь и сейчас похож на жемчужину в невзрачной раковине. Эта его одежда – Орнольф с трудом припомнил названия – кимоно, хакама, хаори? В Америке или Европе последний бедняк подумал бы, прежде чем надеть что-нибудь столь же унылое. Следует признать, что Хельгу к лицу даже это убожество, но почему он не приложит хоть сколько-нибудь усилий к тому, чтобы изменить свою жизнь? Почему он сам не провел «эти годы» с пользой?
«Потому что ему это не нужно, – сам себе ответил Орнольф, – потому что Эйни живет так, как хочет – он всегда жил так, как хотел. И он, заметь, никогда не явился бы к тебе с проблемой, подобной той, что возникла у тебя, преуспевающий мистер Касур. Он – Хельг. И этого более чем достаточно».
– У меня все иначе, – произнес он вслух, – все совсем не так, как у тебя. И я, собственно, приехал позвать тебя на свадьбу.
…Он знал, что скорее всего Хельг будет за него рад. Но все же от сердца отлегло, когда услышал искренние поздравления. Отлегло, чтобы тут же откуда-то – не иначе, из неизвестного медицине органа «совесть» – в сердце вполз маленький, зловредный червячок.
– Она очень необычная девушка, – сообщил Орнольф, предваряя все расспросы, – умная, смелая, красивая. Вы с ней похожи… То есть, я думал, что похожи, пока не увидел тебя. Эдит брюнетка, и разрез глаз у вас почти одинаковый, в ней, знаешь, тоже есть такая… эльфийская дичь. В общем, похожи, да. И я… видишь ли… – червячок превратился в червяка, грозящего вырасти в полноценную гадюку, – в общем, мне нужна твоя помощь, – признался Орнольф. – Потому что, боюсь, Эдит за меня замуж не собирается.
Он даже не представлял, сколько эмоций может быть вложено в приподнятую бровь. Не меньше десятка. Разных. Хотя превалировало, конечно, недоумение. Вежливое такое. Выразительное.
– Ты не понял, – начал объяснять Орнольф, не очень представляя себе, что именно было не понято, – я не имел в виду… маллэт … Это довольно сложно, Хельг, – не уверен, что ты поймешь. Просто поверь мне, ладно? Эдит любит меня, я люблю ее, но… это действительно сложно.
– Я верю, – просто ответил Хельг. – Я помогу. Что нужно сделать?
Червяк в сердце превратился в дракона, миновав стадию гадюки.
– Нужно, чтобы все, включая Эдит, поверили в то, что она твоя родная сестра, – сказал Орнольф. – Это в твоих силах, ты – Паук, ты можешь заставить кого угодно верить во что угодно, и ты не раз делал это. Но мы никогда раньше не пользовались твоей паутиной для того, чтобы…
– Чтобы получить что-то лично для себя, – помог ему Хельг.
– Да, – Орнольф поморщился, – именно так. Ты все еще хочешь помочь мне?
– Тебе и моей сестрице Эдит? – улыбка Хельга была шальной и немножко сумасшедшей. – Конечно, рыжий. Я помогу. Я же сказал, что верю тебе.
* * *
Вот он – гляди – уставший от чужбин,
Вождь без дружин.
Вот – горстью пьет из горной быстрины –
Князь без страны.
Там всё ему – и княжество, и рать,
И хлеб, и мать.
Красно твое наследие, – владей,
Друг без друзей!
Орнольф попросил помощи, и Альгирдас не смог бы отказать, даже если бы захотел. Он отправился в Новый Свет, передав организацию намеченной на зиму охоты в Нихон тамошнему командиру охотников. Свирепому пареньку по имени Кайн, Дикий Гусь.
В том, что касалось первоначальной подготовки, на Кайна можно было положиться, так что Альгирдас особо не беспокоился. Да и охота предстояла плановая, и Паука попросили помочь только потому, что у самого Гуся опыт был невелик, а наставник его подался в монахи. Лет на двести, как он сам говорил, подлечить расшатанные нервы и создать несколько шедевров живописного искусства.
Нихонские братья вели себя, порой, преудивительно.
Орнольф встречал его в порту. Правда, разглядел не сразу. Альгирдас увидел и учуял брата куда раньше, и ему хватило времени поразмыслить: кого это высматривает рыжий в толпе забивших трап пассажиров третьего класса. Наконец, Орнольф догадался проследить направление натянутой между ними нити. И Альгирдасу не понравилось, как изменилось выражение его лица, когда они, наконец, встретились взглядами.
Приказав рабам ожидать, Паук пошел навстречу Касуру.
– Ты стал еще красивее, – Орнольф крепко пожал его руку.
– Отличное начало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Жизнь менялась. Менялся он сам. Только нетерпеливое, тревожное ожидание оставалось прежним. Паука боялись обитатели Межи. А охотники, – эти новые, молодые, – все чаще шептались между собой, что он не человек и не Гвинн Брэйрэ, а жестокое и могущественное божество.
Ему начали приносить жертвы. И он принимал их. А какая разница? Должен же и у этих детишек быть какой-то бог, отвечающий на их молитвы.
Триста одиннадцать лет, два месяца, семь дней и четырнадцать часов.
* * *
Орнольф все на свете проклял, пока добрался до острова, на котором жил Хельг. Чертовы японцы, суеверные дикари, пытались не пустить его в «священное место». Тысячу раз попеняв себе за то, что не отправился в путь на одном из собственных судов, Орнольф, в конце концов, вдесятеро переплатил за лодку какому-то рыбаку, слишком жадному, чтобы быть суеверным. Хорошо хоть, что за прошедшие годы, он не утратил навыков мореходства. И очень, очень плохо, что понадеялся на якобы достигшую Японских островов цивилизацию.
Иокогама, впрочем, произвела на него хорошее впечатление. Большой порт, множество контор и складов, люди, одетые по-европейски, и полиция, вооруженная огнестрельным оружием. Видно, что жизнь здесь не стоит на месте, что прогресс неотвратим и стремителен, и приятно сознавать свою причастность к тому, что скоро все японцы начнут жить по-человечески. Но Иокогама – это Иокогама, а Хельг верен себе – забрался в самую глушь, и живет там отшельником. «Святое место», как же! Не остров, а недоразумение – чайка больше нагадит.
Правда, путешествие до островка через узкий пролив несколько улучшило настроение. И в маленькую бухту Орнольф вошел уже почти довольным собой. Приятно бывает иногда приложить к достижению цели не только умственные усилия. Не то, чтобы ему редко приходилось делать это: живя среди смертных, полагаясь исключительно на человеческие силы и возможности, особо не расслабишься. Но разве можно сравнивать?
Море есть море.
Да и цель стоит того, чтобы потрудиться.
Наверное. Во всяком случае, хочется так думать.
Эти триста лет… нельзя сказать, чтобы они были непрерывным кошмаром. Прежде чем окончательно связать свою жизнь со смертными, Орнольф основательно подготовился и уходил, что называется, не на пустое место. Да и сами люди, замечательно умеющие создавать сложности себе и друг другу, не давали заскучать или слишком уж углубиться в мысли о том, что он сделал и от чего отказался. Жизнь была полна событий, но, хвала богам, совсем других, чем жизнь чародея. Хватало, конечно же, и опасностей. И гораздо больше стало вокруг предателей и завистников. Предостаточно было скучной и утомительной работы, гораздо менее захватывающей, чем работа наставника Гвинн Брэйрэ. Да всего хватало, с верхом, через край. Быть богатым человеком в мире больших денег и великих открытий труднее, чем может показаться. А то, что каждый вечер, засыпая, Орнольф отчетливо понимал: это все не то. Не то!!! Так это вечера – другое время, часы, когда ткань мира истончается, и мало ли какие мысли бродят во тьме, поджидая неосторожную жертву.
Каждый вечер. Засыпать, обещая себе, что завтра, прямо завтра, он бросит все и вернется.
И не возвращаться. Никогда. Во всяком случае до тех пор, пока не сможешь уверенно сказать себе: я могу вернуться, у меня хватит на это сил.
Перед тем, как отправиться в это путешествие, Орнольф хотел связаться с Хельгом. Предупредить. Правила хорошего тона требовали хотя бы этого.
Он не смог. Неуверенно коснулся слабо натянутой паутины, подумал и понял, что не представляет себе, что говорить, как начать, и стоит ли вообще это делать. Наверняка стоило. Однако не получилось.
И вот – остров. Каменистый берег. Днище лодки скребет по камням. И как будто глаза слепит – или воздух мерцает, или что тут не так, – кто разберет, но очертания человека, подошедшего, вроде бы, уже достаточно близко, как-то смазываются. Не разглядеть ни лица, ни фигуры – неопределенный силуэт в широких одеждах.
Человек одной рукой ухватился за нос лодки и потянул, будто без напряжения, однако суденышко выскочило на берег раньше, чем Орнольф успел сойти в воду, чтобы подтолкнуть лодку с кормы.
«Упыри сильнее людей».
– Окаэри! – сказал Хельг. – Я так и знал, что ты вернешься сегодня.
Разумеется, у него был настоящий японский дом в настоящем японском саду, с прудом, резным мостиком и какими-то дикими камнями. Опять-таки в этом весь Хельг, в каждой стране, где им приходилось жить, устраивавшийся в полном соответствии с местными обычаями. Это не всегда было удобно – для Орнольфа, во всяком случае, – а Хельг в любой обстановке чувствовал себя хорошо, главное, чтобы людей было поменьше.
Хотя двух совершенно одинаковых девушек, встретивших их в воротах и в пояс поклонившихся гостю, Орнольф принял поначалу за смертных. Пока Хельг не велел им уйти и не показываться на глаза. Резкие слова он смягчил, подарив каждой из двойняшек по поцелую. После чего, к огромному изумлению Орнольфа, девушки превратились в больших, пушистых лисиц и наперегонки умчались за ограду.
Ничего себе – любовницы у Паука Гвинн Брэйрэ! Орнольф полагал, что нечисть на земле давно повывелась, но тут, в глуши, суеверия еще достаточно сильны, чтобы фейри могли оставаться рядом с людьми. И все равно: лисицы-оборотни – это перебор. Из десятка таких когда-то приходилось убивать девятерых. Слишком опасны они были для смертных.
А на пороге пришлось снимать обувь. О, конечно же, в этом доме все делают на полу, даже едят. Варварская страна, нелепые обычаи, суеверный народ. Замечательно! То, что нужно Хельгу, так и оставшемуся дикарем.
– Я не понимаю, – сказал Орнольф сразу, как только они устроились… за столом? м-да, видимо, это было столом, потому что там уже стояла какая-то еда, одним своим видом вызывающая серьезные подозрения. – Ладно, можно забраться в глушь, можно сторониться смертных и не доверять цивилизации, но, Хельг, связываться с лисами… по-моему, это выходит за рамки. Людоедки, чародейки, оборотни – не самая подходящая компания для… э-э…
– Порядочного человека, – озвучил Хельг то, что Орнольф не рискнул произнести. – Посмотри на меня, рыжий.
И раздражающая рябь в глазах наконец-то исчезла.
– Вот черт! – вырвалось у Орнольфа.
И, спустя минуту – снова, уже другим тоном:
– Вот черт. Я не могу в это поверить.
Он потянулся через разделявший их стол, чтобы коснуться, убедиться в реальности, не только увидеть, но и почувствовать, потому что глаза наверняка лгали. Но Хельг отстранился. Да, разумеется, он же терпеть не может, когда его трогают. То есть, когда его трогают мужчины.
– Извини, – сказали оба одновременно.
И белые пальцы с длинными, голубоватыми ногтями обняли ладонь Орнольфа.
– Это я, – сказал Хельг. – Все по-настоящему. И я – настоящий.
– Настоящий, – подтвердил Орнольф, медля выпустить его руку. Понял, что Хельг говорит на языке Ниэв Эйд, и понял, что сам заговорил на том же, давно позабытом наречии. – Я вижу, что ты настоящий, но что с тобой случилось, Паук?
– Может, это мой способ стареть? – Хельг улыбнулся, и в полутемной комнате стало заметно светлее. – Все меняются с возрастом. Ты тоже стал другим.
– Не настолько. Ты вообще не похож на человека. Ты даже на сида уже не похож.
– И смертные сходят с ума, когда пытаются иметь со мной дело. Неделя, много – две, и все. Как будто я выпиваю их разум. Понимаешь теперь?
– Наверное, – Орнольф, наконец, разжал пальцы, – думаю, что понимаю.
– С фейри гораздо проще. Во всех смыслах. А за последние лет сто я привык к ним настолько, что на смертных, честно говоря, уже и смотреть не хочу.
– Это неправильно, – сказал Орнольф раньше, чем подумал, что стоило бы промолчать.
– Конечно, – легко согласился Хельг, – неправильно. Мне казалось: народы, у которых каноны красоты отличаются от европейских, смогут принять меня. Выяснилось, что нет. Но здесь мне приносят в жертву стихи, а не кровь, и это дорогого стоит. Да ты угощайся, все это съедобно, честное слово. И расскажи о себе – надо полагать, ты провел эти годы с большей пользой, чем я.
– Ну… – Орнольф остановил выбор на плошке с внешне безобидным рисом, – как тебе сказать? Наверное, да.
С большей пользой? С его точки зрения, этот маленький дом в захолустье, дикий остров посреди дикого моря, почти нищенское отшельничество нельзя было даже сравнивать с тем, чего добился он сам. С той жизнью, которую Орнольф выстроил для себя собственными руками.
Хельг, такой красивый, такой невероятно красивый, здесь и сейчас похож на жемчужину в невзрачной раковине. Эта его одежда – Орнольф с трудом припомнил названия – кимоно, хакама, хаори? В Америке или Европе последний бедняк подумал бы, прежде чем надеть что-нибудь столь же унылое. Следует признать, что Хельгу к лицу даже это убожество, но почему он не приложит хоть сколько-нибудь усилий к тому, чтобы изменить свою жизнь? Почему он сам не провел «эти годы» с пользой?
«Потому что ему это не нужно, – сам себе ответил Орнольф, – потому что Эйни живет так, как хочет – он всегда жил так, как хотел. И он, заметь, никогда не явился бы к тебе с проблемой, подобной той, что возникла у тебя, преуспевающий мистер Касур. Он – Хельг. И этого более чем достаточно».
– У меня все иначе, – произнес он вслух, – все совсем не так, как у тебя. И я, собственно, приехал позвать тебя на свадьбу.
…Он знал, что скорее всего Хельг будет за него рад. Но все же от сердца отлегло, когда услышал искренние поздравления. Отлегло, чтобы тут же откуда-то – не иначе, из неизвестного медицине органа «совесть» – в сердце вполз маленький, зловредный червячок.
– Она очень необычная девушка, – сообщил Орнольф, предваряя все расспросы, – умная, смелая, красивая. Вы с ней похожи… То есть, я думал, что похожи, пока не увидел тебя. Эдит брюнетка, и разрез глаз у вас почти одинаковый, в ней, знаешь, тоже есть такая… эльфийская дичь. В общем, похожи, да. И я… видишь ли… – червячок превратился в червяка, грозящего вырасти в полноценную гадюку, – в общем, мне нужна твоя помощь, – признался Орнольф. – Потому что, боюсь, Эдит за меня замуж не собирается.
Он даже не представлял, сколько эмоций может быть вложено в приподнятую бровь. Не меньше десятка. Разных. Хотя превалировало, конечно, недоумение. Вежливое такое. Выразительное.
– Ты не понял, – начал объяснять Орнольф, не очень представляя себе, что именно было не понято, – я не имел в виду… маллэт … Это довольно сложно, Хельг, – не уверен, что ты поймешь. Просто поверь мне, ладно? Эдит любит меня, я люблю ее, но… это действительно сложно.
– Я верю, – просто ответил Хельг. – Я помогу. Что нужно сделать?
Червяк в сердце превратился в дракона, миновав стадию гадюки.
– Нужно, чтобы все, включая Эдит, поверили в то, что она твоя родная сестра, – сказал Орнольф. – Это в твоих силах, ты – Паук, ты можешь заставить кого угодно верить во что угодно, и ты не раз делал это. Но мы никогда раньше не пользовались твоей паутиной для того, чтобы…
– Чтобы получить что-то лично для себя, – помог ему Хельг.
– Да, – Орнольф поморщился, – именно так. Ты все еще хочешь помочь мне?
– Тебе и моей сестрице Эдит? – улыбка Хельга была шальной и немножко сумасшедшей. – Конечно, рыжий. Я помогу. Я же сказал, что верю тебе.
* * *
Вот он – гляди – уставший от чужбин,
Вождь без дружин.
Вот – горстью пьет из горной быстрины –
Князь без страны.
Там всё ему – и княжество, и рать,
И хлеб, и мать.
Красно твое наследие, – владей,
Друг без друзей!
Орнольф попросил помощи, и Альгирдас не смог бы отказать, даже если бы захотел. Он отправился в Новый Свет, передав организацию намеченной на зиму охоты в Нихон тамошнему командиру охотников. Свирепому пареньку по имени Кайн, Дикий Гусь.
В том, что касалось первоначальной подготовки, на Кайна можно было положиться, так что Альгирдас особо не беспокоился. Да и охота предстояла плановая, и Паука попросили помочь только потому, что у самого Гуся опыт был невелик, а наставник его подался в монахи. Лет на двести, как он сам говорил, подлечить расшатанные нервы и создать несколько шедевров живописного искусства.
Нихонские братья вели себя, порой, преудивительно.
Орнольф встречал его в порту. Правда, разглядел не сразу. Альгирдас увидел и учуял брата куда раньше, и ему хватило времени поразмыслить: кого это высматривает рыжий в толпе забивших трап пассажиров третьего класса. Наконец, Орнольф догадался проследить направление натянутой между ними нити. И Альгирдасу не понравилось, как изменилось выражение его лица, когда они, наконец, встретились взглядами.
Приказав рабам ожидать, Паук пошел навстречу Касуру.
– Ты стал еще красивее, – Орнольф крепко пожал его руку.
– Отличное начало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98