Пока не встретился со мной. А сегодня, с последними монетами в кошельке, почувствовал неуверенность, значит, удачи в игре не будет. Правда, зачем нам удача? Нам достаточно тщательного расчета!
– Я тебе помогу.
– Чем?
Улыбаюсь:
– Чем могу. Дам тебе кости и научу обращаться с ними так, чтобы выигрывать.
– Всегда?
– Всегда.
Он недоверчиво нахмурился:
– Магия в игре запрещена.
– В моих костях не будет никакой магии, и они легко пройдут любую проверку. Встретимся здесь же, в три часа пополудни, и поверь: к вечеру ты станешь богачом! Если будешь внимательно меня слушать.

***
Что мной двигало? Желание помочь парню, упустившему удачу по моей вине. Но не только оно одно. Я был зол, как тысяча аглисов, на весь игровой мир.
Лично мне игра не приносит радости. Скажу больше: всеми силами избегаю принимать в ней участие, потому что не могу не чувствовать, как именно нужно бросить кости, чтобы получить наилучший результат. А притворяться обычным игроком и делать вид, что полагаюсь на волю случая – наступать самому себе на горло. Поэтому я всегда больше смотрю, чем играю. Смотрю на людей, искренне уверенных в случайности выпадения той или иной грани, восхищаюсь ими и жалею их.
Идеальных костей не бывает: в каждой из них содержится изъян, и если знаешь его происхождение, можешь поставить себе на службу. Неважно, каков из себя материал, послуживший основой. Неважно, насколько умелы были руки мастера, изготовившего кубики. Мир существует лишь потому, что вечно меняется в мелочах при кажущейся незыблемости общей картины. Что есть хаос? Отступление от норм и правил. Ступенька вниз или вверх. Ровная дорога усыпляет сознание, но стоит на ней возникнуть кочке или ямке, вот тогда только все и начинается!
Из-за приоткрытой двери доносилось размеренное шурханье рубанка. Р-раз. Р-раз. Р-раз… Хорошо работает человек: разговор стального лезвия и деревянной поверхности глухой, ровный, степенный, как неторопливый обмен мнениями между двумя стариками о стоящих на дворе погодах. Древесные волокна могут быть и рыхлыми, и крайне твердыми, но и в том, и в другом случае главное, не торопиться. Действовать настойчиво, но плавно, с глубочайшим уважением: дерево любит почтительное обхождение. Это вам не железо, которое греют до красна и плющат молотом – грубое существо, даже в самом изысканном своем воплощении. А дитя леса, без ропота принимающее свою судьбу быть срубленным и отданным на поживу ненасытным людям, на ласку всегда отзывается лаской. Как же иначе? Оно ведь было и остается живым.
Мой отец… Мой второй отец любил плотничать. По крайней мере, в те несколько коротких лет, наградивших ветерана спокойной жизнью в лоне семьи, он частенько навещал светлую комнату, примыкающую к сеням, в которой неторопливо пилил и строгал. Больше для собственного удовольствия, нежели для пользы дела, но матушка не жаловалась. Вздыхала, когда супруг отправлялся на встречу с очередными деревяшками, и время от времени лишь просила подновить половицы или поправить расшатавшиеся ножки у стола. Помню, в такие минуты отец смотрел на Каулу странно светлым взглядом, словно не понимал ни единого слова, но готов был вечно слушать мягкий северный говор. И матушка в конце концов смущалась, осекалась и замолкала. Тогда отец брал ее ладони в свои – твердые, с крупными натруженными суставами – и целовал супругу. В переносицу… Хм, о чем это я?
Так вот, Сивалл любил плотничать, но любая его работа заканчивалась, когда брус, доска или иная заготовка открывали взгляду красоту узора волнистых волокон. Отец мог отложить инструменты и часами любовно поглаживать янтарно-золотые или темно-розовые колобашки, но превратить их во что-то полезное… Такого не случалось. И пожалуй, понимаю, почему: иногда вмешательство в естественный ход вещей неизбежно и необходимо, но если можно обойтись без него, не стоит нарушать совершенство, созданное не тобой. Зарабатывать плотничаньем на жизнь Сиваллу не было нужды: хватало пенсии от имперского казначейства и щедрости Заклинательницы Сэйдисс, поэтому матушка не смела перечить, и отец снова и снова уединялся в своих владениях. А иногда пускал туда и зрителей. Меня, к примеру.
Научиться обращаться с пилой и рубанком под присмотром отца мне так и не довелось: болотная лихорадка унесла Сивалла раньше, чем я успел приноровиться к новому телу. Но глаза уже могли внимательно смотреть, и увиденное не прошло даром. Много позже, взяв инструмент, мне достаточно было вспомнить, как им действовал отец, и сноровка приходила сама собой, потому что для мастерства нужны не только годы терпеливых повторений, но и способность приникать в суть происходящего. Проникать разумом и телом, находящимися в полном согласии…
Стучу костяшками пальцев по двери. Из хороших досок набрана, звучит звонко и дружно, стало быть, деревянщик в своем деле толк знает.
Шурхнув последний раз, рубанок умолкает.
– Позволите войти?
– Как пожелаете.
Переступаю порог, оставляя дверь приоткрытой ровно на столько же, сколько было до моего пришествия: для успешной работы с деревом важно, чтобы ни теплота, ни сухость воздуха не менялись, иначе плохо подготовленные доски поведет, и ничего путного из них уже не получится.
Мастер оценил мою вежливость кивком, скорее невольным, чем осознанным, но я ведь пришел не за собственным удовлетворением, верно?
– Хотите сделать заказ?
– Можно и так сказать.
Деревянщик стряхнул стружки с холщового фартука и подошел ко мне, вооружившись грифелем.
– Мебель какую или утварь желаете?
– Ни то, ни другое.
– Рамы оконные? Двери справить?
Все равно не угадает, поэтому не буду испытывать чужое терпение:
– Мне нужен распил. Особенный.
Мастер приподнял светлые брови, но без малейшего удивления: мол, заказчик всегда прав, захочет, хоть целое бревно в стружку изведу, лишь бы счет оплатил.
– У вас ведь имеются бросовые остатки? Сучковатые обрезки, к примеру, с гнильцой и прочим?
Теперь удивление появилось, но пока не столь сильное, чтобы поколебать спокойствие широкоскулого лица.
– Имеются, как не иметься. Сами знаете, под зиму если товар не успеешь закупить, довольствуешься тем, что осталось.
А вот это уже лестно. «Сами знаете»… С чего мастер мог взять мою осведомленность в лесном деле? Разве только почувствовал то же, что и я, когда шагнул в ароматы свежей стружки: привычку и тихую радость от встречи со старыми знакомыми.
Признаться, лавку я выбирал нарочно – не из самых дорогих, но и не совсем уж простенькую. Мне нужен особенный материал, а его как раз легче всего найти в самом обычном месте.
– Позволите посмотреть?
– Смотрите, – он приглашающим жестом указал на ворох всевозможных обрезков, сваленных в углу мастерской.
Не так уж и много, но для моих целей, надеюсь, хватит. Хотя, чем больше куча мала, тем вероятнее нахождение в ней искомого предмета… Присаживаюсь на корточки рядом с деревянным беспорядком, а мастер возвращается к верстаку. И правильно: пока новый заказчик сообразит, чего хочет, не след забывать и о старых.
Так, что у нас имеется? Этот брусочек был хорош, но лишь до выпадения из него сучка… Здесь чересчур частые смоляные кармашки… Эта доска загублена свилеватостью: выдир на выдире… Завитки хороши, но сами по себе мало на что годятся… А вот это уже интереснее! Неужели, крень? К тому же не цельная, а полосой? Можно считать, повезло. Я поднял один из обрезков и присмотрелся повнимательнее.
Да, определенно. И цвет характерно красноватый, но по сосне я бы еще с ювеку гадал, а елка сразу выдала свою страшную тайну. Понятно, почему отложили такой крупный и, в любом другом случае, годный на поделку кусок дерева: пилить нужно очень осторожно, да и потом обрабатывать – вспотеешь. Что ж, заготовку я нашел. Осталось уговорить мастера…
Сопение прямо над ухом.
Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мальчиком. Лет семи, не больше, щупленький, беловолосый, как исконный селянин, с яркими, почти васильковыми глазами. По чертам лица и костяку, как две горошины с хозяином лавки. Если принять во внимание разницу в возрасте, можно с уверенностью заявить: сын.
– А вы чего-то ищете?
Окончание вопроса утонуло в звонком чихе, и мастер, оторвавшийся от строгания, сурово окрикнул:
– Тамми, не отвлекай господина! И возвращайся в постель, если хочешь поправиться до праздника!
– Не беспокойтесь, он ничуть мне не мешает, а что касается постели… Здесь достаточно тепло и сухо, чтобы не усугубить простуду. Верно?
Щелкаю по курносому носу. Мальчуган, почувствовав нежданную поддержку, подтверждает:
– Тепло же, па!
Спорить с ребенком отцу не с руки, да и некогда, поэтому до нас долетает слегка угрожающее:
– Я тебя предупредил.
Впрочем, Тамми уже не слушает, потому что кусок дерева в моих руках занимает малыша больше, чем отцовское недовольство.
– А зачем вы плохую деревяху взяли?
– Почему плохую?
– Если па ее сюда отложил, значит, плохая, – гордо сообщают мне.
Улыбаюсь:
– Для твоего папы – да, а для меня – лучше не бывает.
– Это почему?
Подмигиваю:
– Потому что деревяха не простая, а с секретом.
Васильковые глаза загораются любопытством.
– С секретом?
– И с большим. Вот, взгляни сюда: видишь, цвет волокон разный? Словно радуга, только красно-желтая? И на срезе гладкая… Знаешь, что это означает?
– Не-а.
– Дерево, из которого выпилена эта заготовка, пока росло в лесу, сильно страдало.
– Страдало?
– Вот представь себе… Семечко упало в землю, укоренилось, начало прорастать, но дереву требуется слишком много лет, чтобы окрепнуть, а это, скажем, очутилось на самом краю склона, беззащитное перед сильным северным ветром… Каждый год его сгибало в одну и ту же сторону, но юное деревце еще возвращало себе прямую осанку, а взрослея, становилось все тверже и неподатливее, и, с каждым новым разом принимая порыв ветра, уже не тратило лишних сил на выпрямление, разумно предпочитая остаться согнутым. Так оно совсем привыкло к атакам своего врага и росло, гордое тем, что защищает от ветра другие деревца. Но за любое дело приходится платить, и за злое, и за доброе. Дерево поплатилось тем, что часть его волокон, рожденных для борьбы, не годится к мирному существованию лавкой или столом… Вот так.
Малыш слушал, как завороженный, а по окончании рассказа, спросил:
– Значит, это дерево-воин?
– Пожалуй.
– Ух ты…
Он провел ладошкой по шершавой поверхности.
– Тогда его нужно похоронить, как воина!
– Непременно. Похоронишь и прочтешь над ним молитву, но сначала позволь ему потрудиться. Напоследок.
– Но вы же сказали, оно не годится для…
– Для мира? Нет. Но я собираюсь предложить ему как раз сражение, а не покой. И думаю, оно не будет против.
Васильковые глаза моргнули:
– Правда?
– Правда. Твой папа выпилит нужную мне часть, а все остальное пойдет на погребальный костер. Согласен?
Мальчуган с серьезным видом обдумал мое предложение и торжественно кивнул, а я поднялся и подошел к верстаку, только там обнаружив, что мастер тоже слушал мою сказку: в светло-синих, чуть тусклее, чем у Тамми, глазах, был заметен почти детский восторг.
И первый же вопрос касался услышанного:
– Вы плотничаете сами?
– О, нет. Разве что, иногда правлю расшатавшуюся мебель. У меня нет достаточного таланта. Просто мой отец любил повозиться с деревом, а я часто смотрел, как он работает… Вот и насмотрелся.
Мастер качнул головой:
– И про крень он вам рассказывал?
– Немного он, немного книги… Большую часть я все равно придумал сам, чтобы развлечь вашего сына.
Светлые брови недоверчиво сдвинулись:
– Придумали ли? А мне так кажется, дерево вам само все рассказало. И с превеликим удовольствием, потому что по вам сразу видно: человек хороший, с пониманием.
– Для дерева, может, и хороший… Ох, совсем вы меня с толку сбили! Сможете распилить?
Мастер повертел заготовку в руках.
– Смотря, как.
– Мне нужен брусок с сечением в ноготь большого пальца, не крупнее. Причем, ровнехонько вот по этому годовому кольцу. Справитесь?
– Почему не справиться? Справлюсь. Только у пилы полотно придется несколько раз поменять, да потом точить…
– Я оплачу все расходы.
– Ладно, что не спилим, то сострогаем, – решил мастер. – Шлифовать сильно?
– Не слишком. Потом его нужно будет распилить на кубики.
– Кубики?
– Да, по размеру игральных костей: хочу приятелю подарок сделать.
Он удивился:
– Так чего не выбрали дерево понаряднее да получше?
– Ничего, мой подарок все равно запомнится. И еще как!

***
На встречу парень опоздал. Не скажу, что и я пришел вовремя: мне ведь нужно было еще вырезать и раскрасить картинки на гранях кубиков, да самому познакомиться с характером новорожденных костей, но мой вчерашний противник и вовсе не торопился. Две тилы эля и миска тушеных овощей с колбасками благополучно закончили существование в моем желудке прежде, чем порог переступило бледное и хмурое утреннее видение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53