Вот кто ты такой!
Колдер растерял не только все свое обаяние, но и видимость искушенности. Эта вспышка показала, что он еще, по сути, ребенок, но, с другой стороны, лучше любой лакмусовой бумажки продемонстрировала его истинное к нам отношение. Однако он сразу понял, что натворил, и принялся оглядываться по сторонам, пытаясь решить, как поступить – попытаться сгладить свою грубость или окончательно втоптать нас в грязь. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но его спас Трист.
Когда вошел мальчик, он читал книгу, раскачиваясь на задних ножках стула, у стены возле камина. Теперь же он с грохотом опустил передние ножки на пол и заявил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Пойду пожую.
Колдер озадаченно на него посмотрел, а я решил, что он сообщил о своем намерении, исключительно чтобы позлить Спинка. Трист недавно обнаружил, что, хотя курение табака в «бумаге, обычных трубках, а также водяных и в любых других сосудах» строго запрещено правилами Академии, нигде не упоминалось о запрете табак жевать. Одни считали, мол, об этом просто забыли, когда сочиняли правила, другие признавали полезность жевания табака в качестве профилактики некоторых заболеваний, возникающих при скученной жизни в маленьких помещениях, и поэтому его терпели, хотя плевательниц в наших комнатах не было. Уж не знаю почему, но Трист решил: все, что не запрещено, – разрешено, и поэтому не считал нужным скрывать эту свою привычку. Такое поведение жутко раздражало Спинка, считавшего, что джентльмену жевать табак не пристало. Он вырос в местах, где табак не был широко распространен, и потому находил любое его использование отвратительным. В общем, никто не сомневался: следующая реплика будет за Спинком, что и произошло незамедлительно.
– Мерзкая привычка, – заметил он.
– Кто же спорит, – добродушно согласился с ним Трист. – Многие удовольствия, которые получают мужчины, именно таковы.
Все дружно рассмеялись, но я почти сразу понял, кто являлся его истинной мишенью, и он действительно повернулся к Колдеру:
– А чего еще можно ждать от «выскочек боевых лордов»? Ты со мной согласен, Колдер Стит? Или тебе еще не доводилось жевать табак? – Прежде чем Колдер успел открыть рот, Трист сам ответил за него: – Нет, конечно, ты же у нас чистых кровей и вряд ли мог слышать о простых радостях потомственных кавалеристов. Слишком это грубо для такого аристократичного парня, как ты.
Затем совершенно спокойно он достал из кармана целую плитку, снял яркую обертку, потом вощеную бумагу, и мы увидели коричневый брусок из сушеных листьев. Даже с моего места я почувствовал запах табака, дешевого и грубого, какой любят пастухи на равнинах.
Колдер переводил взгляд с плитки табака на улыбающееся лицо Триста и снова на плитку. Я почти чувствовал, как она притягивает к себе и меня. Колдеру не хотелось казаться невежественным или слишком уж благовоспитанным, ибо первых презирают, а вторых считают изнеженными и трусливыми. Я не завидовал положению, в котором он оказался. Если бы я был мальчишкой, мечтающим отличиться перед целой толпой мужественных молодых кадетов, я бы, наверное, тоже заглотил наживку.
– Я уже такое видел, – презрительно заявил он.
– Правда? – лениво проговорил Трист, потом помолчал немного и спросил: – Пробовал?
Мальчик ничего не ответил, он так и стоял, не сводя с него глаз.
– Показываю, – добродушно объявил Трист. – Делается вот так. – Он медленно отломал уголок плитки. – Теперь слушай внимательно. Табак не нужно засовывать за щеку или класть на язык. Ты прячешь небольшой кусочек за нижней губой. – Трист быстро проделал необходимые манипуляции и, когда на его нижней губе появился едва заметный выступ, с самым серьезным видом кивнул. – Истинное удовольствие для истинного мужчины? Как ты, Рори?
– Я не против, – с энтузиазмом ответил тот.
Я знал, что он балуется табаком, но у него слишком мало денег, чтобы платить второкурсникам, которые приносили его из города. Он шагнул вперед, отломал кусочек от протянутой ему плитки и быстро засунул в рот.
– Красота! – воскликнул он, пристроив табак на место.
– Колдер? – Трист ненавязчиво протянул мальчишке плитку табака.
Мы все не сводили с него глаз, кроме, разумеется, Спинка. Он ни на мгновение не перестал заниматься своими примерами. Его старательность была для нас всех упреком, но даже Горд не мог оторвать взгляда от сценки совращения противного мальчишки.
Трист был чрезвычайно хорош собой, держался всегда спокойно и с достоинством, а сейчас еще и грациозно опирался локтем на каминную полку. Он принадлежал к тому редкому типу мужчин, на ком форма сидит всегда идеально. Мы все были в одинаковых зеленых мундирах и белых рубашках, но Трист, казалось, выбрал себе этот наряд по собственной прихоти, а не подчиняясь суровому уставу Академии. Многие с завистью смотрели на его широкие плечи, узкую талию и точеные икры, форму которых выгодно подчеркивали черные сапоги. Благодаря коротким, торчащим в разные стороны волосам большинство из нас походили на остриженных овец или, как остроумно заметил Рори, на ошпаренных свиней, а золотистые кудри Триста лежали так, словно у него на голове была надета аккуратная модная шапочка. Если кто из кадетов и выглядел как образец представителя каваллы, так это Трист. Мог ли отвернуться от его предложения по-товарищески разделить настоящее мужское удовольствие глупый мальчишка, мечтающий хоть как-нибудь отличиться?
Колдеру это не удалось. В повисшей напряженной тишине он подошел к Тристу и с напускной храбростью протянул руку:
– Я не прочь попробовать.
– Молодец, парень! – одобрительно кивнул Трист, отломил приличный кусок табака и протянул Колдеру.
Тот засунул его в рот и попытался радостно улыбнуться, несмотря на то что моментально стал похож на лягушку.
– Ладно, пойдем прогуляемся, пока нас тут не закрыли на ночь, – предложил Трист Колдеру и Рори.
К этому моменту у сыночка полковника уже порозовели глаза, и он как-то очень нетвердо двинулся прочь из комнаты. Рори и Трист, привыкшие к табаку, весело болтали о прошедшем дне, и их сапоги громко стучали по ступеням лестницы. Несколько секунд после их ухода царила тишина, а потом Орон и еще несколько кадетов одновременно вскочили на ноги и, с трудом скрывая смех, на цыпочках отправились вслед за троицей.
– Бьюсь об заклад, он и до площадки второго этажа не дотянет, – тихо проговорил Нейт.
Корт скептически приподнял одну бровь, прошел через комнату и встал так, чтобы была видна лестница.
Кто-то захихикал, а потом комната снова погрузилась в тишину. Мы не без злорадства прислушивались к равномерному топоту сапог, затем кто-то помчался вниз, и до нас донесся оглушительный звук, который ни с чем не перепутаешь – человека жестоко выворачивало наизнанку, – потом раздались возмущенные крики сержанта Рафета и смех, приправленный аплодисментами зрителей. Появился Корт и торжественно объявил:
– Заблевал целых два пролета. Никогда не видел, чтобы один кусочек табака так действовал.
Мы дружно расхохотались, а Спинк оторвал глаза от тетради и покачал головой.
– Это было настоящее издевательство над мальчишкой, – укоризненно произнес он.
– А ты был с ним просто образцом доброты, – беззлобно напомнил ему Горд.
Спинк криво ухмыльнулся.
– Ну, я разговаривал с ним так, как будто передо мной был мой младший брат. Нет, сказать по правде, гораздо мягче. Если бы Девлин заявился сюда, как Колдер, и начал выделываться, стараясь привлечь наше внимание, я бы ему уши надрал. Старший брат должен учить младшего послушанию и дисциплине. – Он позволил себе улыбнуться. – Мой старший брат в этом смысле многому меня научил, так что мне есть чем поделиться.
– Судя по звукам, которые он издавал, Трист преподал ему неплохой урок. Трудно себе представить, чтобы мальчишка в его возрасте не знал, что табачную слюну глотать нельзя.
В комнату вошел Рори.
– Сержант Рафет приказал ему все за собой убрать, но Колдер отказался и в слезах выскочил на улицу. У Рафета не каменное сердце, и он отправил Триста присмотреть за ним. А тряпки и ведра дал ребятам. Я стоял сзади и сделал вид, что совершенно тут ни при чем.
Он был безмерно доволен тем, что им удалось так ловко подстроить каверзу да еще и избежать наказания.
– Нужно было заставить убирать Триста, – тихо проговорил Спинк, и я был полностью с ним согласен.
Я считал, что золотой мальчик зашел слишком далеко, и, хотя Колдер вел себя невыносимо, почувствовал к нему жалость. Я узнал, что бывает, когда неумело жуешь табак, в семь лет, но это воспоминание навсегда осталось со мной. Колдер убежал из Карнестон-Хауса, однако я сомневался, что он отправился домой. Может быть, отыскал тихий уголок, где никто не увидит, как его рвет.
Трист вернулся перед самым отбоем. Большинство ребят разошлись по своим спальням, только Спинк и Горд заканчивали доделывать задание по математике, да мы с Рори сидели и разговаривали про дом и девушек, которые нас там ждут. Трист появился, весело насвистывая, когда мы собирались выключить свет, и был так доволен собой, что я не мог не спросить его, какую новую шуточку он задумал.
– Никаких глупостей, меня пригласили на обед в дом начальника Академии полковника Стита, – с важным видом сообщил он.
– Что? – ошарашено переспросил Рори и тут же широко ухмыльнулся. – И тебе это удалось после того, как ты отравил его сына табаком?
– Я? Отравил Колдера? – Трист прижал руку к груди, весьма натурально изображая возмущение.
Затем он плюхнулся на стул и вытянул длинные ноги, закинув одну на другую. Улыбка сияла на его лице.
– Кто отправился вслед за несчастным парнишкой, кто вытер ему рот и помог привести в порядок форму? Кто ужасно удивился тому, как он отреагировал на табак, и предположил, что это, скорее всего, непонятная аллергия, поскольку никто никогда в жизни не видел, чтобы крепкого парня так рвало от сущей малости? Кто сочувствовал ему и поносил мерзавцев, которые смеялись и издевались над ним, когда его выворачивало наизнанку? Кто дал ему мятные леденцы, чтобы успокоить желудок и прогнать отвратительный вкус изо рта? И наконец, кто отвел его домой к папочке? Трист Уиссом, вот кто. И потому юный господин Колдер захотел пригласить его на обед к своему отцу в ближайший Седьмой день.
Невероятно гордый собой, он встал и потянулся.
– Но ведь мальчишка рано или поздно обязательно узнает, что почти всех тошнит, когда они в первый раз жуют табак. А если он сообразит, что ты устроил представление с целью его унизить, и возненавидит тебя? – холодно осведомился Спинк.
– А кого он может спросить? И кто ему скажет? – поинтересовался в ответ Трист. – Спокойной ночи, парни. Приятных вам снов! – И не спеша вышел из комнаты.
– Когда-нибудь ему придется за это заплатить, вот увидите, – сердито проговорил Спинк.
Но как и все проделки Триста, эта тоже сошла ему с рук. Наш золотой мальчик сам старался подружиться с Колдером и часто приглашал его в нашу общую комнату, несмотря на то что остальных мальчишка ужасно раздражал. Вскоре я начал разделять отношение к нему сержанта Рафета – меня тоже возмущала наглость Колдера. Он, по-видимому, считал себя в некотором смысле продолжением своего отца и всякий раз, когда встречал какого-нибудь первокурсника, спешил сделать ему замечание. Даже когда капрал Дент вел нас строем на занятие и нам случайно попадался на пути Колдер, тот принимался отчитывать Рори за то, что у него не слишком аккуратно заправлена рубашка, или критиковать Калеба за плохо начищенные сапоги. Спинк, у которого была не самая лучшая форма, чаще других становился предметом его нападок. Ему это, разумеется, не нравилось, и он совершенно справедливо возмущался, что Дент даже не пытается поставить мальчишку на место. Зато с Тристом Колдер всегда радостно здоровался и шутил, словно хотел в очередной раз напомнить всем, что с этим самым красивым и умным кадетом у него прекрасные отношения.
Но хуже всего было другое – он постоянно заявлялся к нам наверх, как правило, под предлогом того, что ему необходимо доставить какое-то сообщение или напомнить о вещах, не нуждавшихся в напоминаниях. Вскоре я узнал, что от его визитов страдали не только мы. Колдер «покровительствовал» всем – как сыновьям новых аристократов, так и старых. Кое-кто считал, что он шпионит за нами по поручению отца, пытаясь поймать нас на нарушении правил: за выпивкой, азартными играми или другими непотребствами. Некоторые, и я разделял их мнение, жалели мальчишку, полагая, что он ищет обычного человеческого общения, в котором ему отказывал отец – мы ни разу не видели, чтобы он обращался с ним иначе, чем с маленьким солдатом. Ходили слухи, будто у Колдера есть две младшие сестры и мать, но мы ни разу их не видели. Друзей ровесников у него не было, жил он в квартире отца на территории Академии и по утрам ходил на уроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Колдер растерял не только все свое обаяние, но и видимость искушенности. Эта вспышка показала, что он еще, по сути, ребенок, но, с другой стороны, лучше любой лакмусовой бумажки продемонстрировала его истинное к нам отношение. Однако он сразу понял, что натворил, и принялся оглядываться по сторонам, пытаясь решить, как поступить – попытаться сгладить свою грубость или окончательно втоптать нас в грязь. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но его спас Трист.
Когда вошел мальчик, он читал книгу, раскачиваясь на задних ножках стула, у стены возле камина. Теперь же он с грохотом опустил передние ножки на пол и заявил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Пойду пожую.
Колдер озадаченно на него посмотрел, а я решил, что он сообщил о своем намерении, исключительно чтобы позлить Спинка. Трист недавно обнаружил, что, хотя курение табака в «бумаге, обычных трубках, а также водяных и в любых других сосудах» строго запрещено правилами Академии, нигде не упоминалось о запрете табак жевать. Одни считали, мол, об этом просто забыли, когда сочиняли правила, другие признавали полезность жевания табака в качестве профилактики некоторых заболеваний, возникающих при скученной жизни в маленьких помещениях, и поэтому его терпели, хотя плевательниц в наших комнатах не было. Уж не знаю почему, но Трист решил: все, что не запрещено, – разрешено, и поэтому не считал нужным скрывать эту свою привычку. Такое поведение жутко раздражало Спинка, считавшего, что джентльмену жевать табак не пристало. Он вырос в местах, где табак не был широко распространен, и потому находил любое его использование отвратительным. В общем, никто не сомневался: следующая реплика будет за Спинком, что и произошло незамедлительно.
– Мерзкая привычка, – заметил он.
– Кто же спорит, – добродушно согласился с ним Трист. – Многие удовольствия, которые получают мужчины, именно таковы.
Все дружно рассмеялись, но я почти сразу понял, кто являлся его истинной мишенью, и он действительно повернулся к Колдеру:
– А чего еще можно ждать от «выскочек боевых лордов»? Ты со мной согласен, Колдер Стит? Или тебе еще не доводилось жевать табак? – Прежде чем Колдер успел открыть рот, Трист сам ответил за него: – Нет, конечно, ты же у нас чистых кровей и вряд ли мог слышать о простых радостях потомственных кавалеристов. Слишком это грубо для такого аристократичного парня, как ты.
Затем совершенно спокойно он достал из кармана целую плитку, снял яркую обертку, потом вощеную бумагу, и мы увидели коричневый брусок из сушеных листьев. Даже с моего места я почувствовал запах табака, дешевого и грубого, какой любят пастухи на равнинах.
Колдер переводил взгляд с плитки табака на улыбающееся лицо Триста и снова на плитку. Я почти чувствовал, как она притягивает к себе и меня. Колдеру не хотелось казаться невежественным или слишком уж благовоспитанным, ибо первых презирают, а вторых считают изнеженными и трусливыми. Я не завидовал положению, в котором он оказался. Если бы я был мальчишкой, мечтающим отличиться перед целой толпой мужественных молодых кадетов, я бы, наверное, тоже заглотил наживку.
– Я уже такое видел, – презрительно заявил он.
– Правда? – лениво проговорил Трист, потом помолчал немного и спросил: – Пробовал?
Мальчик ничего не ответил, он так и стоял, не сводя с него глаз.
– Показываю, – добродушно объявил Трист. – Делается вот так. – Он медленно отломал уголок плитки. – Теперь слушай внимательно. Табак не нужно засовывать за щеку или класть на язык. Ты прячешь небольшой кусочек за нижней губой. – Трист быстро проделал необходимые манипуляции и, когда на его нижней губе появился едва заметный выступ, с самым серьезным видом кивнул. – Истинное удовольствие для истинного мужчины? Как ты, Рори?
– Я не против, – с энтузиазмом ответил тот.
Я знал, что он балуется табаком, но у него слишком мало денег, чтобы платить второкурсникам, которые приносили его из города. Он шагнул вперед, отломал кусочек от протянутой ему плитки и быстро засунул в рот.
– Красота! – воскликнул он, пристроив табак на место.
– Колдер? – Трист ненавязчиво протянул мальчишке плитку табака.
Мы все не сводили с него глаз, кроме, разумеется, Спинка. Он ни на мгновение не перестал заниматься своими примерами. Его старательность была для нас всех упреком, но даже Горд не мог оторвать взгляда от сценки совращения противного мальчишки.
Трист был чрезвычайно хорош собой, держался всегда спокойно и с достоинством, а сейчас еще и грациозно опирался локтем на каминную полку. Он принадлежал к тому редкому типу мужчин, на ком форма сидит всегда идеально. Мы все были в одинаковых зеленых мундирах и белых рубашках, но Трист, казалось, выбрал себе этот наряд по собственной прихоти, а не подчиняясь суровому уставу Академии. Многие с завистью смотрели на его широкие плечи, узкую талию и точеные икры, форму которых выгодно подчеркивали черные сапоги. Благодаря коротким, торчащим в разные стороны волосам большинство из нас походили на остриженных овец или, как остроумно заметил Рори, на ошпаренных свиней, а золотистые кудри Триста лежали так, словно у него на голове была надета аккуратная модная шапочка. Если кто из кадетов и выглядел как образец представителя каваллы, так это Трист. Мог ли отвернуться от его предложения по-товарищески разделить настоящее мужское удовольствие глупый мальчишка, мечтающий хоть как-нибудь отличиться?
Колдеру это не удалось. В повисшей напряженной тишине он подошел к Тристу и с напускной храбростью протянул руку:
– Я не прочь попробовать.
– Молодец, парень! – одобрительно кивнул Трист, отломил приличный кусок табака и протянул Колдеру.
Тот засунул его в рот и попытался радостно улыбнуться, несмотря на то что моментально стал похож на лягушку.
– Ладно, пойдем прогуляемся, пока нас тут не закрыли на ночь, – предложил Трист Колдеру и Рори.
К этому моменту у сыночка полковника уже порозовели глаза, и он как-то очень нетвердо двинулся прочь из комнаты. Рори и Трист, привыкшие к табаку, весело болтали о прошедшем дне, и их сапоги громко стучали по ступеням лестницы. Несколько секунд после их ухода царила тишина, а потом Орон и еще несколько кадетов одновременно вскочили на ноги и, с трудом скрывая смех, на цыпочках отправились вслед за троицей.
– Бьюсь об заклад, он и до площадки второго этажа не дотянет, – тихо проговорил Нейт.
Корт скептически приподнял одну бровь, прошел через комнату и встал так, чтобы была видна лестница.
Кто-то захихикал, а потом комната снова погрузилась в тишину. Мы не без злорадства прислушивались к равномерному топоту сапог, затем кто-то помчался вниз, и до нас донесся оглушительный звук, который ни с чем не перепутаешь – человека жестоко выворачивало наизнанку, – потом раздались возмущенные крики сержанта Рафета и смех, приправленный аплодисментами зрителей. Появился Корт и торжественно объявил:
– Заблевал целых два пролета. Никогда не видел, чтобы один кусочек табака так действовал.
Мы дружно расхохотались, а Спинк оторвал глаза от тетради и покачал головой.
– Это было настоящее издевательство над мальчишкой, – укоризненно произнес он.
– А ты был с ним просто образцом доброты, – беззлобно напомнил ему Горд.
Спинк криво ухмыльнулся.
– Ну, я разговаривал с ним так, как будто передо мной был мой младший брат. Нет, сказать по правде, гораздо мягче. Если бы Девлин заявился сюда, как Колдер, и начал выделываться, стараясь привлечь наше внимание, я бы ему уши надрал. Старший брат должен учить младшего послушанию и дисциплине. – Он позволил себе улыбнуться. – Мой старший брат в этом смысле многому меня научил, так что мне есть чем поделиться.
– Судя по звукам, которые он издавал, Трист преподал ему неплохой урок. Трудно себе представить, чтобы мальчишка в его возрасте не знал, что табачную слюну глотать нельзя.
В комнату вошел Рори.
– Сержант Рафет приказал ему все за собой убрать, но Колдер отказался и в слезах выскочил на улицу. У Рафета не каменное сердце, и он отправил Триста присмотреть за ним. А тряпки и ведра дал ребятам. Я стоял сзади и сделал вид, что совершенно тут ни при чем.
Он был безмерно доволен тем, что им удалось так ловко подстроить каверзу да еще и избежать наказания.
– Нужно было заставить убирать Триста, – тихо проговорил Спинк, и я был полностью с ним согласен.
Я считал, что золотой мальчик зашел слишком далеко, и, хотя Колдер вел себя невыносимо, почувствовал к нему жалость. Я узнал, что бывает, когда неумело жуешь табак, в семь лет, но это воспоминание навсегда осталось со мной. Колдер убежал из Карнестон-Хауса, однако я сомневался, что он отправился домой. Может быть, отыскал тихий уголок, где никто не увидит, как его рвет.
Трист вернулся перед самым отбоем. Большинство ребят разошлись по своим спальням, только Спинк и Горд заканчивали доделывать задание по математике, да мы с Рори сидели и разговаривали про дом и девушек, которые нас там ждут. Трист появился, весело насвистывая, когда мы собирались выключить свет, и был так доволен собой, что я не мог не спросить его, какую новую шуточку он задумал.
– Никаких глупостей, меня пригласили на обед в дом начальника Академии полковника Стита, – с важным видом сообщил он.
– Что? – ошарашено переспросил Рори и тут же широко ухмыльнулся. – И тебе это удалось после того, как ты отравил его сына табаком?
– Я? Отравил Колдера? – Трист прижал руку к груди, весьма натурально изображая возмущение.
Затем он плюхнулся на стул и вытянул длинные ноги, закинув одну на другую. Улыбка сияла на его лице.
– Кто отправился вслед за несчастным парнишкой, кто вытер ему рот и помог привести в порядок форму? Кто ужасно удивился тому, как он отреагировал на табак, и предположил, что это, скорее всего, непонятная аллергия, поскольку никто никогда в жизни не видел, чтобы крепкого парня так рвало от сущей малости? Кто сочувствовал ему и поносил мерзавцев, которые смеялись и издевались над ним, когда его выворачивало наизнанку? Кто дал ему мятные леденцы, чтобы успокоить желудок и прогнать отвратительный вкус изо рта? И наконец, кто отвел его домой к папочке? Трист Уиссом, вот кто. И потому юный господин Колдер захотел пригласить его на обед к своему отцу в ближайший Седьмой день.
Невероятно гордый собой, он встал и потянулся.
– Но ведь мальчишка рано или поздно обязательно узнает, что почти всех тошнит, когда они в первый раз жуют табак. А если он сообразит, что ты устроил представление с целью его унизить, и возненавидит тебя? – холодно осведомился Спинк.
– А кого он может спросить? И кто ему скажет? – поинтересовался в ответ Трист. – Спокойной ночи, парни. Приятных вам снов! – И не спеша вышел из комнаты.
– Когда-нибудь ему придется за это заплатить, вот увидите, – сердито проговорил Спинк.
Но как и все проделки Триста, эта тоже сошла ему с рук. Наш золотой мальчик сам старался подружиться с Колдером и часто приглашал его в нашу общую комнату, несмотря на то что остальных мальчишка ужасно раздражал. Вскоре я начал разделять отношение к нему сержанта Рафета – меня тоже возмущала наглость Колдера. Он, по-видимому, считал себя в некотором смысле продолжением своего отца и всякий раз, когда встречал какого-нибудь первокурсника, спешил сделать ему замечание. Даже когда капрал Дент вел нас строем на занятие и нам случайно попадался на пути Колдер, тот принимался отчитывать Рори за то, что у него не слишком аккуратно заправлена рубашка, или критиковать Калеба за плохо начищенные сапоги. Спинк, у которого была не самая лучшая форма, чаще других становился предметом его нападок. Ему это, разумеется, не нравилось, и он совершенно справедливо возмущался, что Дент даже не пытается поставить мальчишку на место. Зато с Тристом Колдер всегда радостно здоровался и шутил, словно хотел в очередной раз напомнить всем, что с этим самым красивым и умным кадетом у него прекрасные отношения.
Но хуже всего было другое – он постоянно заявлялся к нам наверх, как правило, под предлогом того, что ему необходимо доставить какое-то сообщение или напомнить о вещах, не нуждавшихся в напоминаниях. Вскоре я узнал, что от его визитов страдали не только мы. Колдер «покровительствовал» всем – как сыновьям новых аристократов, так и старых. Кое-кто считал, что он шпионит за нами по поручению отца, пытаясь поймать нас на нарушении правил: за выпивкой, азартными играми или другими непотребствами. Некоторые, и я разделял их мнение, жалели мальчишку, полагая, что он ищет обычного человеческого общения, в котором ему отказывал отец – мы ни разу не видели, чтобы он обращался с ним иначе, чем с маленьким солдатом. Ходили слухи, будто у Колдера есть две младшие сестры и мать, но мы ни разу их не видели. Друзей ровесников у него не было, жил он в квартире отца на территории Академии и по утрам ходил на уроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98