Четверо кадетов у доски получили правильные ответы, и среди них Корт. Парня, который в самом конце сделал ошибку в вычислениях, я не знал. А лучшее решение оказалось у Горда, простое и элегантное, записанное четким, уверенным почерком. Ему удалось добраться до ответа, миновав две промежуточные ступени. Капитан Раск шел вдоль доски и указкой демонстрировал, как следует получать правильный ответ, отмечал ошибки, отчитывал тех, кто писал неаккуратно. Посмотрев на решение Горда, он остановился, стукнул указкой по открытой ладони и сказал:
– Отлично.
И пошел дальше, к следующему кадету, а счастливый Горд отправился на свое место.
И тут я заметил, что Спинк сидит в страшно напряженной позе со сжатыми в кулаки руками. Я перевел взгляд на его лицо и увидел, что он жутко побледнел. Тогда наконец я посмотрел в его тетрадь, где он пытался решить первую задачу. Маленькие аккуратные цифры заполнили половину страницы, но о правильном решении не было и речи. Он резко закрыл ладонью листок, а когда я на него посмотрел, залился краской. Я отвернулся, чтобы не смущать товарища, и решил сделать вид, будто не понял, что дальше арифметики его знания не распространяются.
Капитан Раск вытер доску и тут же написал на ней новую задачу. На мгновение он замер на месте и постучал мелом, привлекая наше внимание.
– Разумеется, для большинства из вас это лишь повторение того, что вы уже давно изучили. Но, как известно, башню нельзя построить на шатком фундаменте, и потому я решил посмотреть, каков фундамент ваших знаний, прежде чем учить вас дальше.
Спинк тихонько застонал. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не смотреть на него. Капитан Раск, шаг за шагом, решил задачу, написанную на доске. Затем предложил еще три с возрастающей сложностью и тоже подробно показал нам, как они решаются. Он был хорошим учителем и очень четко все объяснял. Спинк рядом с решением задач лихорадочно записывал пояснения к каждому шагу, но я видел, что он окончательно запутался в понятиях, о которых никогда не слышал.
Когда я первым поднял руку, справившись со следующей задачей и потом еще с одной, то чувствовал себя неловко, словно я специально демонстрирую ему свои знания. И всякий раз рядом со мной у доски стоял Горд, но его решение было изящнее и проще моего, хотя оба получали правильный ответ. После того как мы возвращались на свои места, капитан Раск давал дополнительное задание тем, кто не сумел в числе первых пяти кадетов решить предложенную задачу. По окончании урока почти весь класс жалобно стонал, понимая, сколько времени придется потратить на огромное домашнее задание к завтрашнему дню. Мы встали, провожая выходящего из класса преподавателя. Кадеты зашумели, собирая вещи, и я воспользовался этим, чтобы предложить Спинку:
– Давай вечером вместе сделаем задание.
Он не стал говорить, что мне практика не нужна, и вместо этого, опустив глаза, ответил:
– Я буду тебе очень признателен. Если у тебя есть время.
Другие дозоры быстро ушли, а мы с нетерпением ждали Дента, но вместо него появился еще один незнакомый капрал и повел нас на следующее занятие. Неожиданно меня охватило возмущение – мы направлялись в здание, из которого ушли полтора часа назад. Почему начальство не составило наше расписание таким образом, чтобы за уроком истории следовал варнийский? Тогда нам не пришлось бы как угорелым носиться по всей территории Академии. Единственным утешением служило то, что это занятие было последним перед обедом.
В классе уже сидела группа первокурсников, и нам впервые удалось поговорить с ребятами из другого дозора без присмотра начальства. Мы довольно быстро нашли общий язык, поскольку они тоже были сыновьями новых аристократов. Их дозор насчитывал пятнадцать человек. Как выяснилось, наших товарищей разместили на самом верхнем этаже в Скелтзин-Холле, в одной большой комнате с окнами в торцах и такими дырами в потолке, что в них легко залетали голуби. Услышав это, мы поняли, как нам повезло, что нас определили жить в Карнестон-Хаус. Правда, им обещали все починить до наступления зимы, но уже и сейчас ночной ветер с реки – штука не слишком приятная.
Мы сидели и разговаривали примерно с четверть часа, а преподаватель так и не появился. Потом в класс влетел раскрасневшийся капрал Дент и поинтересовался, что мы здесь делаем и почему не дождались его. Пока мы неслись за ним по коридору и на следующий этаж в нужный класс, другой капрал тоже нашел своих подопечных. По дороге они принялись отчитывать нас за идиотскую идею пойти за кадетами, которых до сих пор в глаза не видели, и я сообразил, что кто-то просто решил подшутить над Дентом и его товарищем, а мы стали невольными жертвами.
Оба дозора опоздали на урок и оказались в этом виноваты. Мистер Арнис обращался к нам на варнийском и заявил, что на его занятиях мы должны будем говорить только на этом языке, ибо иначе никогда не добьемся беглости. А еще он добавил: если мы думаем, будто нам будет позволено демонстрировать ему неуважение, потому что он не военный, мы скоро узнаем, насколько сильно ошибаемся. Я примерно понял смысл его речи и вслед за остальными направился в конец класса, где имелись незанятые места. Только Трист, казалось, чувствовал себя здесь совершенно уверенно. Он сидел недалеко от меня, и я видел, как его ручка легко скользит по бумаге. Прежде чем отпустить нас, преподаватель в качестве домашнего задания велел нам перевести на гернийский вступление к «Дневнику варнийского коммандера Гилшо», а также составить на варнийском письмо родителям, в котором рассказать о своем первом дне в Академии. Из-за опоздания мы получили еще и дополнительное задание – написать официальное извинение за несоблюдение учебного распорядка. Кто-то в конце класса тихонько застонал, и преподаватель позволил себе улыбнуться – единственное за целый день проявление человеческих чувств со стороны наших наставников.
Поскольку мы опоздали, он нас задержал, и теперь мечтам о неспешной прогулке до Карнестон-Хауса и спокойном обеде не суждено было сбыться. Капрал Дент уже ждал нас, жутко недовольный тем, что не может отправиться на обед. Он заставил нас построиться и маршировать до казармы, где мы должны были оставить книги и письменные принадлежности. Но прежде чем позволить нам подняться наверх, он с садистским удовольствием сообщил, что ни один из нас не прошел первую проверку на умение содержать в порядке свои вещи и спальню. Порывшись для большей внушительности в кармане, он достал список того, что мы обязаны исправить, причем сделать это до обеда. И добавил: теперь проверка наших спален будет проходить каждое утро перед завтраком.
Список замечаний меня потряс. Мы не подмели и не вымыли пол, окно грязное, на подоконнике пыль. Форма со всеми застегнутыми пуговицами должна висеть в шкафах правым плечом к дверце. Видимо, именно поэтому все наши шкафы были пусты, а одежда валялась на полу. Постель Нейтреда лежала около кровати – должно быть, она оказалась заправлена не по правилам. Лампу следовало наполнить маслом, фитилек подрезать, колпак вымыть. В списке даже указывался порядок, в котором книгам полагалось стоять на полках.
Мы быстро приступили к уборке. Кое-что делали вместе. Я подмел пол, Нейт вымыл его, Корт занялся окном и подоконником, а Спинк – лампой. Аккуратно расставив книги, мы вместе вышли из спальни и встретились с остальными членами нашего дозора, которые громко жаловались на жизнь. Спальня Триста сегодня отвечала за порядок в общей комнате, поэтому им пришлось сходить за дровами и растопкой, потом подмести, вытереть пыль и на равном расстоянии друг от друга расставить стулья вокруг столов. Джареду пришлось дважды спуститься в подвал с лишней одеждой, которую он попытался спрятать под матрасом. Мы толпой помчались вниз по лестнице и, выйдя из дверей, увидели капрала Дента. Он сразу же завопил, чтобы мы поторопились, поскольку ему совсем не доставляет удовольствия ждать всяких там идиотов.
Мы оказались не последними, кто вошел в столовую. Следом за нами появился дозор первокурсников из Скелтзин-Холла, и выглядели ребята не менее уставшими и задерганными, чем мы. Когда мы встали около стола, капрал Дент снова прочитал нам лекцию о том, как мы должны себя вести. Не думаю, что кто-нибудь из нас его слушал. Мы не могли оторвать глаз от кусков жареной свинины, большой миски пюре из репы и завитков бекона в жареных бобах. А еще нас ждали ломти хлеба, большая миска масла и несколько кувшинов с кофе. Мне кажется, что во время того ленча мы не перекинулись ни одним словом, кроме самых необходимых. Мы поглощали еду, как сказал бы мой отец, «точно солдаты», и не оставили ни крошки ни на одной из тарелок. В конце обеда я ощутил приятную тяжесть в желудке и с тоской подумал, что неплохо было бы вздремнуть. Какое там! Вместо этого нас отвели обратно в Карнестон-Хаус, приказав быстро собрать учебники и все необходимое для занятий инженерным делом и рисованием.
Эти два предмета преподавал один и тот же учитель. Мне он сразу понравился больше остальных. Капитан Моу был самым старшим из наших наставников, высокий и сухопарый, он, невзирая на возраст, сохранил гордую осанку. Он предупредил нас, что хорошо выучить его предмет по книгам невозможно и потому мы должны будем применять все новые знания на практике, дабы они навсегда отложились у нас в головах. В его кабинете имелось множество весьма соблазнительных макетов мостов и набережных, знаменитых мест сражений, древних орудий, понтонов, телег и самых разнообразных земляных сооружений. Он не стал заставлять нас сидеть все занятие, а предложил походить по классу и рассмотреть его коллекцию, поручив зарисовать до конца урока три наиболее понравившихся экспоната. У капитана Моу имелся большой запас всевозможных принадлежностей для рисования, и он предложил нам смело ими пользоваться. Я очень порадовался за Спинка, у которого ничего нужного не оказалось – ни компаса, ни линейки, ни грифелей. Капитан спокойно выдал ему все необходимое, заметив, что рассеянные кадеты, оставившие у него свои вещи, вряд ли их ценили и уж наверняка не заметят их отсутствия.
Я старательно рассчитал время и сделал три рисунка, изобразив две разные катапульты и баллисту. Мне мои произведения очень понравились, поскольку я всегда хорошо рисовал и в двенадцать лет даже сделал проект моста через ручей с крутыми берегами, который бежал возле нашего дома. Спинк, радовавшийся своим новым чертежным инструментам, как ребенок игрушке, занялся изображением топографии одной из батальных сцен. И что самое удивительное – в конце занятий, когда мы сдавали наши работы, капитан Моу ничего не сказал Спинку, представившему только один рисунок. Он лишь заметил:
– Я вижу, вы не слишком опытны, молодой человек, однако старание и упорство много значат. Если вам нужна дополнительная помощь, приходите ко мне после занятий.
После унижения, пережитого на математике, мне кажется, Спинка обрадовало его расположение, а я стал еще лучше относиться к капитану Моу.
Я вышел из здания, радуясь, что на сегодня уроки закончились, и даже капрал Дент, который снова построил нас и повел в Карнестон-Хаус, выглядел заметно повеселевшим. Он снова привязался к Горду и принялся его дразнить, называя Глотом, а под конец пообещал, что за этот учебный год наш толстяк станет тонким, как тростинка. Горд прикладывал все усилия, чтобы не отставать, но у него были коротенькие ножки, и он скорее подпрыгивал и семенил, нежели шел строевым шагом. Дент издевался над ним всю дорогу до Карнестон-Хауса, и наградой ему были смешки других кадетов. Надо сказать, Дент отличался острым умом, а его наблюдения относительно того, что щеки Горда колышутся в такт животу, а дышит он, словно загнанная лошадь, были столь точными и произнесены таким удивленным и одновременно язвительным тоном, что даже я не мог сдержать улыбки.
В какой-то момент я исподтишка взглянул на Горда и испытал острое чувство стыда. Горд переносил насмешки мужественно, он держался, несмотря на то что пот застилал ему глаза и настоящими ручейками стекал по пухлому лицу. Складки кожи на шее, сдавленные воротником, стали уже бордовыми, но он упрямо смотрел прямо перед собой, а в глазах застыло равнодушное выражение, как будто он давно привык к подобным издевательствам. Думаю, если бы он страдал или смущался, я мог бы улыбаться, не испытывая никакой вины. Но он был полон достоинства и пытался заставить свое тело выполнять непривычную и тяжелую работу, и нападки Дента выглядели рядом с этим, как детская жестокость. Горд старался изо всех сил, и все равно он не мог сделать так, чтобы капрал Дент остался им доволен. Мне больше не было весело, зато я обнаружил в своей душе ростки отвратительной трусости.
Перед самым Карнестон-Хаусом Дент сообщил, что мы свободны, и весь дозор ринулся вверх по лестнице шумной толпой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Отлично.
И пошел дальше, к следующему кадету, а счастливый Горд отправился на свое место.
И тут я заметил, что Спинк сидит в страшно напряженной позе со сжатыми в кулаки руками. Я перевел взгляд на его лицо и увидел, что он жутко побледнел. Тогда наконец я посмотрел в его тетрадь, где он пытался решить первую задачу. Маленькие аккуратные цифры заполнили половину страницы, но о правильном решении не было и речи. Он резко закрыл ладонью листок, а когда я на него посмотрел, залился краской. Я отвернулся, чтобы не смущать товарища, и решил сделать вид, будто не понял, что дальше арифметики его знания не распространяются.
Капитан Раск вытер доску и тут же написал на ней новую задачу. На мгновение он замер на месте и постучал мелом, привлекая наше внимание.
– Разумеется, для большинства из вас это лишь повторение того, что вы уже давно изучили. Но, как известно, башню нельзя построить на шатком фундаменте, и потому я решил посмотреть, каков фундамент ваших знаний, прежде чем учить вас дальше.
Спинк тихонько застонал. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не смотреть на него. Капитан Раск, шаг за шагом, решил задачу, написанную на доске. Затем предложил еще три с возрастающей сложностью и тоже подробно показал нам, как они решаются. Он был хорошим учителем и очень четко все объяснял. Спинк рядом с решением задач лихорадочно записывал пояснения к каждому шагу, но я видел, что он окончательно запутался в понятиях, о которых никогда не слышал.
Когда я первым поднял руку, справившись со следующей задачей и потом еще с одной, то чувствовал себя неловко, словно я специально демонстрирую ему свои знания. И всякий раз рядом со мной у доски стоял Горд, но его решение было изящнее и проще моего, хотя оба получали правильный ответ. После того как мы возвращались на свои места, капитан Раск давал дополнительное задание тем, кто не сумел в числе первых пяти кадетов решить предложенную задачу. По окончании урока почти весь класс жалобно стонал, понимая, сколько времени придется потратить на огромное домашнее задание к завтрашнему дню. Мы встали, провожая выходящего из класса преподавателя. Кадеты зашумели, собирая вещи, и я воспользовался этим, чтобы предложить Спинку:
– Давай вечером вместе сделаем задание.
Он не стал говорить, что мне практика не нужна, и вместо этого, опустив глаза, ответил:
– Я буду тебе очень признателен. Если у тебя есть время.
Другие дозоры быстро ушли, а мы с нетерпением ждали Дента, но вместо него появился еще один незнакомый капрал и повел нас на следующее занятие. Неожиданно меня охватило возмущение – мы направлялись в здание, из которого ушли полтора часа назад. Почему начальство не составило наше расписание таким образом, чтобы за уроком истории следовал варнийский? Тогда нам не пришлось бы как угорелым носиться по всей территории Академии. Единственным утешением служило то, что это занятие было последним перед обедом.
В классе уже сидела группа первокурсников, и нам впервые удалось поговорить с ребятами из другого дозора без присмотра начальства. Мы довольно быстро нашли общий язык, поскольку они тоже были сыновьями новых аристократов. Их дозор насчитывал пятнадцать человек. Как выяснилось, наших товарищей разместили на самом верхнем этаже в Скелтзин-Холле, в одной большой комнате с окнами в торцах и такими дырами в потолке, что в них легко залетали голуби. Услышав это, мы поняли, как нам повезло, что нас определили жить в Карнестон-Хаус. Правда, им обещали все починить до наступления зимы, но уже и сейчас ночной ветер с реки – штука не слишком приятная.
Мы сидели и разговаривали примерно с четверть часа, а преподаватель так и не появился. Потом в класс влетел раскрасневшийся капрал Дент и поинтересовался, что мы здесь делаем и почему не дождались его. Пока мы неслись за ним по коридору и на следующий этаж в нужный класс, другой капрал тоже нашел своих подопечных. По дороге они принялись отчитывать нас за идиотскую идею пойти за кадетами, которых до сих пор в глаза не видели, и я сообразил, что кто-то просто решил подшутить над Дентом и его товарищем, а мы стали невольными жертвами.
Оба дозора опоздали на урок и оказались в этом виноваты. Мистер Арнис обращался к нам на варнийском и заявил, что на его занятиях мы должны будем говорить только на этом языке, ибо иначе никогда не добьемся беглости. А еще он добавил: если мы думаем, будто нам будет позволено демонстрировать ему неуважение, потому что он не военный, мы скоро узнаем, насколько сильно ошибаемся. Я примерно понял смысл его речи и вслед за остальными направился в конец класса, где имелись незанятые места. Только Трист, казалось, чувствовал себя здесь совершенно уверенно. Он сидел недалеко от меня, и я видел, как его ручка легко скользит по бумаге. Прежде чем отпустить нас, преподаватель в качестве домашнего задания велел нам перевести на гернийский вступление к «Дневнику варнийского коммандера Гилшо», а также составить на варнийском письмо родителям, в котором рассказать о своем первом дне в Академии. Из-за опоздания мы получили еще и дополнительное задание – написать официальное извинение за несоблюдение учебного распорядка. Кто-то в конце класса тихонько застонал, и преподаватель позволил себе улыбнуться – единственное за целый день проявление человеческих чувств со стороны наших наставников.
Поскольку мы опоздали, он нас задержал, и теперь мечтам о неспешной прогулке до Карнестон-Хауса и спокойном обеде не суждено было сбыться. Капрал Дент уже ждал нас, жутко недовольный тем, что не может отправиться на обед. Он заставил нас построиться и маршировать до казармы, где мы должны были оставить книги и письменные принадлежности. Но прежде чем позволить нам подняться наверх, он с садистским удовольствием сообщил, что ни один из нас не прошел первую проверку на умение содержать в порядке свои вещи и спальню. Порывшись для большей внушительности в кармане, он достал список того, что мы обязаны исправить, причем сделать это до обеда. И добавил: теперь проверка наших спален будет проходить каждое утро перед завтраком.
Список замечаний меня потряс. Мы не подмели и не вымыли пол, окно грязное, на подоконнике пыль. Форма со всеми застегнутыми пуговицами должна висеть в шкафах правым плечом к дверце. Видимо, именно поэтому все наши шкафы были пусты, а одежда валялась на полу. Постель Нейтреда лежала около кровати – должно быть, она оказалась заправлена не по правилам. Лампу следовало наполнить маслом, фитилек подрезать, колпак вымыть. В списке даже указывался порядок, в котором книгам полагалось стоять на полках.
Мы быстро приступили к уборке. Кое-что делали вместе. Я подмел пол, Нейт вымыл его, Корт занялся окном и подоконником, а Спинк – лампой. Аккуратно расставив книги, мы вместе вышли из спальни и встретились с остальными членами нашего дозора, которые громко жаловались на жизнь. Спальня Триста сегодня отвечала за порядок в общей комнате, поэтому им пришлось сходить за дровами и растопкой, потом подмести, вытереть пыль и на равном расстоянии друг от друга расставить стулья вокруг столов. Джареду пришлось дважды спуститься в подвал с лишней одеждой, которую он попытался спрятать под матрасом. Мы толпой помчались вниз по лестнице и, выйдя из дверей, увидели капрала Дента. Он сразу же завопил, чтобы мы поторопились, поскольку ему совсем не доставляет удовольствия ждать всяких там идиотов.
Мы оказались не последними, кто вошел в столовую. Следом за нами появился дозор первокурсников из Скелтзин-Холла, и выглядели ребята не менее уставшими и задерганными, чем мы. Когда мы встали около стола, капрал Дент снова прочитал нам лекцию о том, как мы должны себя вести. Не думаю, что кто-нибудь из нас его слушал. Мы не могли оторвать глаз от кусков жареной свинины, большой миски пюре из репы и завитков бекона в жареных бобах. А еще нас ждали ломти хлеба, большая миска масла и несколько кувшинов с кофе. Мне кажется, что во время того ленча мы не перекинулись ни одним словом, кроме самых необходимых. Мы поглощали еду, как сказал бы мой отец, «точно солдаты», и не оставили ни крошки ни на одной из тарелок. В конце обеда я ощутил приятную тяжесть в желудке и с тоской подумал, что неплохо было бы вздремнуть. Какое там! Вместо этого нас отвели обратно в Карнестон-Хаус, приказав быстро собрать учебники и все необходимое для занятий инженерным делом и рисованием.
Эти два предмета преподавал один и тот же учитель. Мне он сразу понравился больше остальных. Капитан Моу был самым старшим из наших наставников, высокий и сухопарый, он, невзирая на возраст, сохранил гордую осанку. Он предупредил нас, что хорошо выучить его предмет по книгам невозможно и потому мы должны будем применять все новые знания на практике, дабы они навсегда отложились у нас в головах. В его кабинете имелось множество весьма соблазнительных макетов мостов и набережных, знаменитых мест сражений, древних орудий, понтонов, телег и самых разнообразных земляных сооружений. Он не стал заставлять нас сидеть все занятие, а предложил походить по классу и рассмотреть его коллекцию, поручив зарисовать до конца урока три наиболее понравившихся экспоната. У капитана Моу имелся большой запас всевозможных принадлежностей для рисования, и он предложил нам смело ими пользоваться. Я очень порадовался за Спинка, у которого ничего нужного не оказалось – ни компаса, ни линейки, ни грифелей. Капитан спокойно выдал ему все необходимое, заметив, что рассеянные кадеты, оставившие у него свои вещи, вряд ли их ценили и уж наверняка не заметят их отсутствия.
Я старательно рассчитал время и сделал три рисунка, изобразив две разные катапульты и баллисту. Мне мои произведения очень понравились, поскольку я всегда хорошо рисовал и в двенадцать лет даже сделал проект моста через ручей с крутыми берегами, который бежал возле нашего дома. Спинк, радовавшийся своим новым чертежным инструментам, как ребенок игрушке, занялся изображением топографии одной из батальных сцен. И что самое удивительное – в конце занятий, когда мы сдавали наши работы, капитан Моу ничего не сказал Спинку, представившему только один рисунок. Он лишь заметил:
– Я вижу, вы не слишком опытны, молодой человек, однако старание и упорство много значат. Если вам нужна дополнительная помощь, приходите ко мне после занятий.
После унижения, пережитого на математике, мне кажется, Спинка обрадовало его расположение, а я стал еще лучше относиться к капитану Моу.
Я вышел из здания, радуясь, что на сегодня уроки закончились, и даже капрал Дент, который снова построил нас и повел в Карнестон-Хаус, выглядел заметно повеселевшим. Он снова привязался к Горду и принялся его дразнить, называя Глотом, а под конец пообещал, что за этот учебный год наш толстяк станет тонким, как тростинка. Горд прикладывал все усилия, чтобы не отставать, но у него были коротенькие ножки, и он скорее подпрыгивал и семенил, нежели шел строевым шагом. Дент издевался над ним всю дорогу до Карнестон-Хауса, и наградой ему были смешки других кадетов. Надо сказать, Дент отличался острым умом, а его наблюдения относительно того, что щеки Горда колышутся в такт животу, а дышит он, словно загнанная лошадь, были столь точными и произнесены таким удивленным и одновременно язвительным тоном, что даже я не мог сдержать улыбки.
В какой-то момент я исподтишка взглянул на Горда и испытал острое чувство стыда. Горд переносил насмешки мужественно, он держался, несмотря на то что пот застилал ему глаза и настоящими ручейками стекал по пухлому лицу. Складки кожи на шее, сдавленные воротником, стали уже бордовыми, но он упрямо смотрел прямо перед собой, а в глазах застыло равнодушное выражение, как будто он давно привык к подобным издевательствам. Думаю, если бы он страдал или смущался, я мог бы улыбаться, не испытывая никакой вины. Но он был полон достоинства и пытался заставить свое тело выполнять непривычную и тяжелую работу, и нападки Дента выглядели рядом с этим, как детская жестокость. Горд старался изо всех сил, и все равно он не мог сделать так, чтобы капрал Дент остался им доволен. Мне больше не было весело, зато я обнаружил в своей душе ростки отвратительной трусости.
Перед самым Карнестон-Хаусом Дент сообщил, что мы свободны, и весь дозор ринулся вверх по лестнице шумной толпой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98