Было решено отпустить их на волю,
если они покаются публично в грехах и порвут с преступным образом жизни. Те,
конечно, изъявили потребность посоветоваться с себе подобными. Им разрешили
встретиться друг с другом, хотя кто конкретно разрешил -- концов найти не
смогли. И дальше бардак шел по нарастающей: никто не знал, что с ними делать
дальше, коль скоро перевоспитание и раскаяние не получилось, --
расстреливать ли, спустить обратно, в одиночки, продолжить процесс
перевоспитания? Верх брала то одна, то другая точка зрения, но как только
дело доходило до письменного оформления -- так стоп. Господин президент по
случаю двадцатилетия окончания войны совершенно определенно высказался о
полном искоренении из жизни страны преступных элементов, препятствующих
процессу социальной реабилитации граждан в местах временного ограничения
свободы, так что никто не желал рисковать -- показывать ему, что существуют
остаточные явления в лице двух непримиримых стариков. Но в то же время никто
не отменял рутинные показатели эффективности работ и отчетов по ним. Поэтому
к ванам время от времени водворяли подсадных, отчитываясь о работе, посылали
наверх служебные записки, разные, в зависимости от вкусов и установок тех, к
кому на стол эти записки ложились. Соответственно и циркуляры
(устно-телефонные) отличались диаметрально. Смешались в один безобразный
административный ком красные и голубые погоны, тихушники и фанфарники,
бездельники и работяги. Когда начался ремонт, представители и новой и
прежней администрации окончательно потеряли служебный рассудок, и если бы не
старая надзирательская гвардия -- не миновать бы начальникам еще одного
грандиозного внутреннего скандала. Седые, опытные и косные до
обизвесткования унтеры-ветераны и коридорные продолжали вести дело старинным
обычаем и, худо-бедно, тюремные жернова вертелись, несмотря на песок. Одной
из таких песчинок оказался Гек, дело которого, поскольку вырвалось из общего
"прощеного" потока, потеряло значимость, принялось вдруг путешествовать чуть
ли не по всем зонным адресам, наматывая круги канцелярских рикошетов. Будь
его дело на столе у тюрьмы-адресата, его бы разобрали в два счета, скинув
дежурному следователю, оттуда в спринт-суд, оттуда на волю. Но уж в случае
какой задержки, во взрослую камеру, а тем более к ванам. его бы не
поместили. Но раз "дела" нет, а дурак дежурный принял в свое время парнишку
без полного документного "приданого", то и взятки с них гладки: сидит --
пусть пока сидит, где сидит -- где получится. Найдутся те, кто разберется, у
них головы и звездочки большие...
Самоубийство агента-сушера еще больше накалило атмосферу. Вот-вот слухи
о беспомощности должностных лиц сюзеренской тюрьмы должны были докатиться до
слуха господина президента. И чьи головы должны искупить ошибки в работе?
На долгом, потном совещании красных и голубых погон выработали план
действий и взялись немедленно претворять его в жизнь.
На пятые сутки после недоразумения со слабонервным агентом дернули на
допрос Варлака. Ваны ничуть не удивились: они давно и наизусть знали все
возможные ходы дознавателей, очередные поколения которых заново делали те же
открытия в области поиска доказательств, что и прежние следопыты. Варлак
держался безо всякого понта, рассудительно и просто, чем почти снискал
симпатию тюремщиков. Те, в лице грубого и решительного заместителя по
режиму, бессменного на протяжении шестнадцати лет, прямо заявили Варлаку,
что и он и кент его зажились на этом свете, что весь вопрос в том, насколько
безболезненным будет для них переход в лучший мир. Варлак подтвердил, что
давно, мол, пора, да смерть не приходит... Угрозы ничего не дали.. Но на
уговоры Варлак стал поддаваться помаленьку и наконец предъявил свои
условия:" Они с Субботой берут на себя жмура, Аллах простит им этот грех. У
них должен быть месяц жизни -- в виде следствия, медствия, или еще как -- их
не волнует. Но никаких ненужных допросов, дополнительных ночных и
многочасовых уточнений. Должен быть регулярный грев -- хорошая жратва, с
мясом, с горячей похлебкой. Курево -- пачка в день, сигареты без фильтра.
Чай -- куб в пятьдесят граммов цейлонского на два дня. Сокамерник (но не
парафин и не пидор), чтобы "уважал" -- убирал, прислуживал, мыл полы и т. д.
Связь с блатными из других камер -- во время прогулок и по воскресеньям.
Примерно все... Шмотки потеплее. Бумага и карандаш, зажигалка или спички. И
кипятильник."
Куда деваться, администрация согласилась почти на все условия, но в
связях с блатными отказала наотрез, без обсуждений. Тут и Варлаку пришлось
умерить аппетиты, тем более, что связываться ему было в общем-то незачем и
не с кем. Но в вопросе с сокамерником уперся Варлак. В последний свой месяц
они хотели пожить по-людски, уважить свою старость, чтобы слуга был. После
недолгого раздумья погоны нашли остроумный выход: тормознуть еще на месяц
парнишку, в интересах следствия, разумеется. Условие ванов будет выполнено,
но связи с другими сидельцами(дебил-малолетка не в счет) у старых мерзавцев
все-таки не будет.
-- ...Будь по вашему. И еще: нам нужна бутылка коньяку и две бутылки
пива.
-- Еще чего! И тоже -- каждый день?
-- Нет, только один раз, завтра. Причем, завтра, скажем, коньяк, а на
следующее утро -- литр пива, на опохмел души.
-- Нет. -- коротко и бесповоротно ответил Варлаку полковник из Службы,
самый старший среди присутствующих.
-- Нет и не надо, -- хладнокровно согласился Варлак. -- Вскрыться мы с
Субботой и без вашей трамбовки можем.
Угроза подвесить на уши властям еще два самоубийства, вместо надежно
раскрытого преступления, когда все отлажено и обговорено уже, тех отнюдь не
прельщала. А в том, что старые урки способны на подобную гадость,
сомневающихся не было. Полковник привык все же руководствоваться интересами
дела и сумел с собой справиться: он дал добро на дополнительные требования
вана. Дальнейшее было делом техники: выработали форму и поэтапность
признаний, распределили роли и ответственность и расстались. Правда,
обошлись без рукопожатий: побрезговали обе стороны.
В камере Варлака ждали с нетерпением, пусть внешне это и не
проявлялось. Суббота мирно покуривал у стенки и развлекал Гека рассказами о
довоенных порядках в тюрьмах, не забывая комментировать отличия в старой и
новой "жиге", жаргона, на котором разговаривают блатные. Гек, зная, что по
блатному закону Суббота не имеет права отказать ему в ответе на
"общеобразовательный" вопрос, неутомимо выспрашивал и тоже сравнивал прежние
и нынешние понятия и законы. Однако Субботе подобная настырность и
любознательность Гека не только не была в тягость, но даже искренне
радовала. Кстати, слушая Субботу Гек понял, почему угонщиков автомобилей
иногда называют, как и барыг, каинами...
-- Соскучились, дети мои? -- в дверях камеры стоял Варлак -- рот до
ушей.
Надзиратель ушел и Гек едва дотерпел, пока Варлак, кряхтя, сходит в
туалет, вымоет и вытрет руки, с кряхтением же усядется за стол. Суббота
вопросительно склонил голову -- вслух задавать вопрос, демонстрируя
несдержанность, -- удел невоспитанных работяг и мусоров-лягавых.
-- Как по маслу, -- ответил ему Варлак. И, поворачиваясь к Геку, а
значит и делая разговор общим, легко пожаловался:
-- Вздернуть их немного пришлось на старости лет. Такие твари
подколодные, что "костыль" изо рта вырвут и глазом не моргнут! Жмура мы на
себя взяли, без Гека.
-- Сколько у нас времени? -- теперь уже Суббота мог спокойно задавать
вопросы и вслух.
-- Месяц, день-в-день, начиная с завтрашнего дня. Малек, я договорился,
чтобы тебя еще на месяцок тормознули, в одном дому с нами. Ты как, не
против?
Еще бы Гек был против! Это было бы свинской неблагодарностью с его
стороны -- ваны взяли на себя подрасстрельное дело, чтобы спасти от тюрьмы
Гека, а он лишний месяц не отсидит?(Гек в простоте душевной как-то так
забыл, почему он полез на новый срок) Да и сидеть-то -- с КЕМ? Чомбе с
Карзубым о такой чести и не мечтали...
-- Без вариантов. А что через месяц?
-- На волю выйдешь.
-- Варлак, ну ты как с маленьким со мной. С вами что через месяц, по
одиночкам опять?
Суббота закашлял и было непонятно, то ли он смеется, то ли просто
подавился.
-- Нет, Малек, мы с Варлаком на Луну полетим и вернемся не скоро.
-- Не понял!..
-- Нам мистер вышак семафорит -- "О четком прибытии в сердце В точно
назначенный срок."
-- На хера такие жертвы? Я возьму на себя и лучше отсижу свой пятерик и
выше, чего там, раз такое дело...
-- Не надо ругаться, ведь я тебе говорил уже по этому поводу, ты урка,
а не дешевый баклажан, чтобы шуметь и ругаться в общественных местах. Дело
решенное, нам ведь так и так капец приходит, живыми не отпустят, ты сам
видел. А тут -- я договорился, месяц у нас будет тепло, сытно и весело.
Между прочим, во многом это из-за тебя.
-- Еще бы, этого я не забуду, сколько буду жить... Я...
-- Прикуси язык и слушай, что тебе скажут старшие, балабокан! Дело
нешуточное, а ты трещишь без умолку... Вик, изложи ему наши планы, а я пока
горло прополощу...
Планы у Ванов были простые: они решили сделать Гека своим наследником.
Они умирали, а вместе с ними уходил в небытие огромный кусок истории
уголовного мира в государстве, где криминальные традиции пропитали все
стороны жизни официального общества. Ваны уходили в никуда, в ночь. Они
смиренно понимали, что поставлен предел из земному существованию, что они
последние осколки былого величия уголовного братства; но вот смириться с
тем, что умрут старинные блатные традиции и принципы, что навеки канут в
безвестность анналы их славного прошлого -- этого Ваны не могли и не хотели.
Отсидев большую часть жизни в запредельных условиях Бабилонских зон и тюрем,
Суббота и Варлак знали цену человеческому естеству -- многих повидали в
своей жизни -- и сопливых, и духариков. Они утеряли силу и ловкость своих
некогда могучих тел, но сохранили в полной мере ясность ума и трезвость
суждений. Более того, в условиях многолетней и ежедневной битвы за жизнь и
рассудок, у них феноменально обострилось чутье на людей, на их слабые и
сильные стороны. О, как они вглядывались в пацаненка, случаем занесенного к
ним в камеру. Варлак и Суббота научились всасывать и переваривать без
остатка каждую каплю информации, попадающую к ним извне, так что они
довольно неплохо представляли себе основные изменения в уголовном обществе и
некоторые -- в социальном. Парнишку они постоянно проверяли. Сначала на
положение в зонной иерархии, а когда оно подтвердилось в благоприятном для
урки смысле, то и на силу характера, на стукаческую гнилинку, на ум и на
память и даже на вредные привычки. Мальчишка всем был хорош, но чересчур
вспыльчив и мягкосердечен. И если мягкосердечие легко уходит с годами, то
вспышки характера -- это недостаток: личность должна гореть ровно, сильно,
не остывая и не перегорая при этом. Поначалу им, Субботе в особенности,
казалось, что Гек не то чтобы глуповат, но бесхитростен, открыт, однако
эпизод с "сушером" абсолютно четко выявил тактический гений юного уркагана,
его расчетливую хитрость и чеканную силу духа. Дольше искать наследника явно
смысла не имело да и времени почти не оставалось.
ГЛАВА 12
Мне горше ада
Неизбежное ничто.
Но нету ада.
Ваны остановили свой высочайший выбор на Геке, возраст его их не
смущал, он уже стал настоящим мужчиной. В то же время старые ваны от души
расположились к Геку. Своим искренним уважением, отвагой и бескорыстной
заботой он размягчил их старые, сморщенные жизнью души. Весь оставшийся
месяц Ваны в две смены, как работяги в забое, трудились над Геком. Для
начала они предложили Геку сделать вполне заслуженную им урочью наколку и
Гек согласился, будучи не в состоянии отказаться от поистине княжеского
подарка. Суббота взялся за дело. Он для начала добыл из тайника набор
костяных иголок со специальными крепленьицами, а тайник располагался у него
в черепе, в полости вытекшего глаза, под шрамами, которые так и не заросли,
благодаря усилиям предприимчивого Субботы. Костяными же иголки были , чтобы
их не "взял" металлоискатель. Соорудить чернила из сажи и химического
карандаша мог бы даже Гек, не говоря уж о ванах, по сравнению с которыми
Робинзон Крузо выглядел бы фаталистом и ленивым тупицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
если они покаются публично в грехах и порвут с преступным образом жизни. Те,
конечно, изъявили потребность посоветоваться с себе подобными. Им разрешили
встретиться друг с другом, хотя кто конкретно разрешил -- концов найти не
смогли. И дальше бардак шел по нарастающей: никто не знал, что с ними делать
дальше, коль скоро перевоспитание и раскаяние не получилось, --
расстреливать ли, спустить обратно, в одиночки, продолжить процесс
перевоспитания? Верх брала то одна, то другая точка зрения, но как только
дело доходило до письменного оформления -- так стоп. Господин президент по
случаю двадцатилетия окончания войны совершенно определенно высказался о
полном искоренении из жизни страны преступных элементов, препятствующих
процессу социальной реабилитации граждан в местах временного ограничения
свободы, так что никто не желал рисковать -- показывать ему, что существуют
остаточные явления в лице двух непримиримых стариков. Но в то же время никто
не отменял рутинные показатели эффективности работ и отчетов по ним. Поэтому
к ванам время от времени водворяли подсадных, отчитываясь о работе, посылали
наверх служебные записки, разные, в зависимости от вкусов и установок тех, к
кому на стол эти записки ложились. Соответственно и циркуляры
(устно-телефонные) отличались диаметрально. Смешались в один безобразный
административный ком красные и голубые погоны, тихушники и фанфарники,
бездельники и работяги. Когда начался ремонт, представители и новой и
прежней администрации окончательно потеряли служебный рассудок, и если бы не
старая надзирательская гвардия -- не миновать бы начальникам еще одного
грандиозного внутреннего скандала. Седые, опытные и косные до
обизвесткования унтеры-ветераны и коридорные продолжали вести дело старинным
обычаем и, худо-бедно, тюремные жернова вертелись, несмотря на песок. Одной
из таких песчинок оказался Гек, дело которого, поскольку вырвалось из общего
"прощеного" потока, потеряло значимость, принялось вдруг путешествовать чуть
ли не по всем зонным адресам, наматывая круги канцелярских рикошетов. Будь
его дело на столе у тюрьмы-адресата, его бы разобрали в два счета, скинув
дежурному следователю, оттуда в спринт-суд, оттуда на волю. Но уж в случае
какой задержки, во взрослую камеру, а тем более к ванам. его бы не
поместили. Но раз "дела" нет, а дурак дежурный принял в свое время парнишку
без полного документного "приданого", то и взятки с них гладки: сидит --
пусть пока сидит, где сидит -- где получится. Найдутся те, кто разберется, у
них головы и звездочки большие...
Самоубийство агента-сушера еще больше накалило атмосферу. Вот-вот слухи
о беспомощности должностных лиц сюзеренской тюрьмы должны были докатиться до
слуха господина президента. И чьи головы должны искупить ошибки в работе?
На долгом, потном совещании красных и голубых погон выработали план
действий и взялись немедленно претворять его в жизнь.
На пятые сутки после недоразумения со слабонервным агентом дернули на
допрос Варлака. Ваны ничуть не удивились: они давно и наизусть знали все
возможные ходы дознавателей, очередные поколения которых заново делали те же
открытия в области поиска доказательств, что и прежние следопыты. Варлак
держался безо всякого понта, рассудительно и просто, чем почти снискал
симпатию тюремщиков. Те, в лице грубого и решительного заместителя по
режиму, бессменного на протяжении шестнадцати лет, прямо заявили Варлаку,
что и он и кент его зажились на этом свете, что весь вопрос в том, насколько
безболезненным будет для них переход в лучший мир. Варлак подтвердил, что
давно, мол, пора, да смерть не приходит... Угрозы ничего не дали.. Но на
уговоры Варлак стал поддаваться помаленьку и наконец предъявил свои
условия:" Они с Субботой берут на себя жмура, Аллах простит им этот грех. У
них должен быть месяц жизни -- в виде следствия, медствия, или еще как -- их
не волнует. Но никаких ненужных допросов, дополнительных ночных и
многочасовых уточнений. Должен быть регулярный грев -- хорошая жратва, с
мясом, с горячей похлебкой. Курево -- пачка в день, сигареты без фильтра.
Чай -- куб в пятьдесят граммов цейлонского на два дня. Сокамерник (но не
парафин и не пидор), чтобы "уважал" -- убирал, прислуживал, мыл полы и т. д.
Связь с блатными из других камер -- во время прогулок и по воскресеньям.
Примерно все... Шмотки потеплее. Бумага и карандаш, зажигалка или спички. И
кипятильник."
Куда деваться, администрация согласилась почти на все условия, но в
связях с блатными отказала наотрез, без обсуждений. Тут и Варлаку пришлось
умерить аппетиты, тем более, что связываться ему было в общем-то незачем и
не с кем. Но в вопросе с сокамерником уперся Варлак. В последний свой месяц
они хотели пожить по-людски, уважить свою старость, чтобы слуга был. После
недолгого раздумья погоны нашли остроумный выход: тормознуть еще на месяц
парнишку, в интересах следствия, разумеется. Условие ванов будет выполнено,
но связи с другими сидельцами(дебил-малолетка не в счет) у старых мерзавцев
все-таки не будет.
-- ...Будь по вашему. И еще: нам нужна бутылка коньяку и две бутылки
пива.
-- Еще чего! И тоже -- каждый день?
-- Нет, только один раз, завтра. Причем, завтра, скажем, коньяк, а на
следующее утро -- литр пива, на опохмел души.
-- Нет. -- коротко и бесповоротно ответил Варлаку полковник из Службы,
самый старший среди присутствующих.
-- Нет и не надо, -- хладнокровно согласился Варлак. -- Вскрыться мы с
Субботой и без вашей трамбовки можем.
Угроза подвесить на уши властям еще два самоубийства, вместо надежно
раскрытого преступления, когда все отлажено и обговорено уже, тех отнюдь не
прельщала. А в том, что старые урки способны на подобную гадость,
сомневающихся не было. Полковник привык все же руководствоваться интересами
дела и сумел с собой справиться: он дал добро на дополнительные требования
вана. Дальнейшее было делом техники: выработали форму и поэтапность
признаний, распределили роли и ответственность и расстались. Правда,
обошлись без рукопожатий: побрезговали обе стороны.
В камере Варлака ждали с нетерпением, пусть внешне это и не
проявлялось. Суббота мирно покуривал у стенки и развлекал Гека рассказами о
довоенных порядках в тюрьмах, не забывая комментировать отличия в старой и
новой "жиге", жаргона, на котором разговаривают блатные. Гек, зная, что по
блатному закону Суббота не имеет права отказать ему в ответе на
"общеобразовательный" вопрос, неутомимо выспрашивал и тоже сравнивал прежние
и нынешние понятия и законы. Однако Субботе подобная настырность и
любознательность Гека не только не была в тягость, но даже искренне
радовала. Кстати, слушая Субботу Гек понял, почему угонщиков автомобилей
иногда называют, как и барыг, каинами...
-- Соскучились, дети мои? -- в дверях камеры стоял Варлак -- рот до
ушей.
Надзиратель ушел и Гек едва дотерпел, пока Варлак, кряхтя, сходит в
туалет, вымоет и вытрет руки, с кряхтением же усядется за стол. Суббота
вопросительно склонил голову -- вслух задавать вопрос, демонстрируя
несдержанность, -- удел невоспитанных работяг и мусоров-лягавых.
-- Как по маслу, -- ответил ему Варлак. И, поворачиваясь к Геку, а
значит и делая разговор общим, легко пожаловался:
-- Вздернуть их немного пришлось на старости лет. Такие твари
подколодные, что "костыль" изо рта вырвут и глазом не моргнут! Жмура мы на
себя взяли, без Гека.
-- Сколько у нас времени? -- теперь уже Суббота мог спокойно задавать
вопросы и вслух.
-- Месяц, день-в-день, начиная с завтрашнего дня. Малек, я договорился,
чтобы тебя еще на месяцок тормознули, в одном дому с нами. Ты как, не
против?
Еще бы Гек был против! Это было бы свинской неблагодарностью с его
стороны -- ваны взяли на себя подрасстрельное дело, чтобы спасти от тюрьмы
Гека, а он лишний месяц не отсидит?(Гек в простоте душевной как-то так
забыл, почему он полез на новый срок) Да и сидеть-то -- с КЕМ? Чомбе с
Карзубым о такой чести и не мечтали...
-- Без вариантов. А что через месяц?
-- На волю выйдешь.
-- Варлак, ну ты как с маленьким со мной. С вами что через месяц, по
одиночкам опять?
Суббота закашлял и было непонятно, то ли он смеется, то ли просто
подавился.
-- Нет, Малек, мы с Варлаком на Луну полетим и вернемся не скоро.
-- Не понял!..
-- Нам мистер вышак семафорит -- "О четком прибытии в сердце В точно
назначенный срок."
-- На хера такие жертвы? Я возьму на себя и лучше отсижу свой пятерик и
выше, чего там, раз такое дело...
-- Не надо ругаться, ведь я тебе говорил уже по этому поводу, ты урка,
а не дешевый баклажан, чтобы шуметь и ругаться в общественных местах. Дело
решенное, нам ведь так и так капец приходит, живыми не отпустят, ты сам
видел. А тут -- я договорился, месяц у нас будет тепло, сытно и весело.
Между прочим, во многом это из-за тебя.
-- Еще бы, этого я не забуду, сколько буду жить... Я...
-- Прикуси язык и слушай, что тебе скажут старшие, балабокан! Дело
нешуточное, а ты трещишь без умолку... Вик, изложи ему наши планы, а я пока
горло прополощу...
Планы у Ванов были простые: они решили сделать Гека своим наследником.
Они умирали, а вместе с ними уходил в небытие огромный кусок истории
уголовного мира в государстве, где криминальные традиции пропитали все
стороны жизни официального общества. Ваны уходили в никуда, в ночь. Они
смиренно понимали, что поставлен предел из земному существованию, что они
последние осколки былого величия уголовного братства; но вот смириться с
тем, что умрут старинные блатные традиции и принципы, что навеки канут в
безвестность анналы их славного прошлого -- этого Ваны не могли и не хотели.
Отсидев большую часть жизни в запредельных условиях Бабилонских зон и тюрем,
Суббота и Варлак знали цену человеческому естеству -- многих повидали в
своей жизни -- и сопливых, и духариков. Они утеряли силу и ловкость своих
некогда могучих тел, но сохранили в полной мере ясность ума и трезвость
суждений. Более того, в условиях многолетней и ежедневной битвы за жизнь и
рассудок, у них феноменально обострилось чутье на людей, на их слабые и
сильные стороны. О, как они вглядывались в пацаненка, случаем занесенного к
ним в камеру. Варлак и Суббота научились всасывать и переваривать без
остатка каждую каплю информации, попадающую к ним извне, так что они
довольно неплохо представляли себе основные изменения в уголовном обществе и
некоторые -- в социальном. Парнишку они постоянно проверяли. Сначала на
положение в зонной иерархии, а когда оно подтвердилось в благоприятном для
урки смысле, то и на силу характера, на стукаческую гнилинку, на ум и на
память и даже на вредные привычки. Мальчишка всем был хорош, но чересчур
вспыльчив и мягкосердечен. И если мягкосердечие легко уходит с годами, то
вспышки характера -- это недостаток: личность должна гореть ровно, сильно,
не остывая и не перегорая при этом. Поначалу им, Субботе в особенности,
казалось, что Гек не то чтобы глуповат, но бесхитростен, открыт, однако
эпизод с "сушером" абсолютно четко выявил тактический гений юного уркагана,
его расчетливую хитрость и чеканную силу духа. Дольше искать наследника явно
смысла не имело да и времени почти не оставалось.
ГЛАВА 12
Мне горше ада
Неизбежное ничто.
Но нету ада.
Ваны остановили свой высочайший выбор на Геке, возраст его их не
смущал, он уже стал настоящим мужчиной. В то же время старые ваны от души
расположились к Геку. Своим искренним уважением, отвагой и бескорыстной
заботой он размягчил их старые, сморщенные жизнью души. Весь оставшийся
месяц Ваны в две смены, как работяги в забое, трудились над Геком. Для
начала они предложили Геку сделать вполне заслуженную им урочью наколку и
Гек согласился, будучи не в состоянии отказаться от поистине княжеского
подарка. Суббота взялся за дело. Он для начала добыл из тайника набор
костяных иголок со специальными крепленьицами, а тайник располагался у него
в черепе, в полости вытекшего глаза, под шрамами, которые так и не заросли,
благодаря усилиям предприимчивого Субботы. Костяными же иголки были , чтобы
их не "взял" металлоискатель. Соорудить чернила из сажи и химического
карандаша мог бы даже Гек, не говоря уж о ванах, по сравнению с которыми
Робинзон Крузо выглядел бы фаталистом и ленивым тупицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58