В ночь Возвращения Солнца одна из нас должна покинуть город, где мы все обычно собираемся в это время, и нести Бдение на Сене. Ей предстоит тяжкое испытание. Если она вынесет его, то очистится сама и принесет очищение всей Святой Семье: королевам, королю и дочерям. Так услышала я Слово.
Никто не успел заговорить, как вызвалась Виндилис:
— Я готова!
Форсквилис покачала головой.
— Боюсь, что нет. Слово повелело отправиться той, что носит под сердцем плод. Я думаю, это значит, что галликена должна быть беременна.
Сестры в тревоге переглядывались между собой. До зимнего солнцеворота оставалось меньше трех месяцев, и большую часть этого срока Грациллоний пробудет в отъезде.
Дахилис два-три раза сглотнула и заговорила, почти весело:
— Да это про меня! Конечно же, я готова.
— Нет, милая, нет! — запротестовала Фенналис. — К тому времени для тебя приблизится срок опростаться. А ты ведь знаешь, что из-за погоды нам зимой иногда приходится проводить на острове по несколько дней.
— Не бойся. Если я не ошиблась в расчетах, мое время придет через полмесяца после солнцеворота, а то и позже.
— Хм… Я просматривала хроники. И Бодилис, и ты нарушили расчеты вашей матери Тамбилис, хотя отцы у вас разные. Преждевременные роды у тебя в крови.
Дахилис не дрогнула.
— Богиня позаботится обо мне.
Медленно и неохотно заговорила Бодилис:
— Ты помнишь предание?
— Какое предание?
— Ты могла и не слышать. Древний и темный рассказ. Я искала в архивах, но многое утеряно, и я не сумела найти ни подтверждения, ни опровержения этой истории. Говорят, что Бреннилис родилась на Сене. И тогда тюлень заговорил человеческим голосом и предсказал, что в будущем там родится еще одна галликена, которая положит конец эпохе, началом коей станет правление Бреннилис. Быть может, это просто сказка.
Все слушали Бодилис с тревогой. Закон требовал всего лишь присутствия на острове одной из галликен. Исключения допускались только в Святые Дни или в случае грозящей Ису опасности. Очередность нарушалась нередко: из-за плохой погоды, не позволявшей сменить жрицу, из-за болезней, старости, поздних сроков беременности, дурных предзнаменований… Несмотря на все предосторожности, несколько раз случалось, что галликену на острове заставала смерть, — и тогда, чтобы избежать катастрофы, приносились огромные жертвы, как и в случае, если король умирал в своей постели.
Взгляды Сестер обратились к Иннилис. Виндилис крепко прижала ее к себе, и из убежища ласковых объятий донесся ее слабый голос:
— Значит, выбор пал на меня?
— Кажется, так, — отвечала Форсквилис. Тишина была пронизана сочувствием. — Мужайся. Это будет нелегкое испытание, но оно прославит тебя и твою новорожденную дочь.
Иннилис сморгнула слезы.
— Я согласна. С радостью.
Губы Виндилис коснулись щеки подруги.
— Это не все, — продолжала Форсквилис. Слова, казалось, причиняли ей боль. — Во сне мне привиделась печать, раскаленная добела. И этой печатью скреплена была книга, но воск был не из пчелиного улья, а из крови и жира человеческих жертв, — и в ответ на раздавшиеся испуганные восклицания она добавила: — Нет, страшные ритуалы древности не вернутся в Ис, — на губах провидицы мелькнула слабая улыбка. — Да к тому же такая печать в реальном мире не стала бы держаться. Нет, то был знак для меня.
Она не сразу набралась силы, чтобы продолжить.
— Я размышляла, молилась и приносила жертвы — и вот как истолковала наконец это видение. Мы должны заранее скрепить свое решение, принести Великую Клятву, что Бдение в ночь возвращения солнца состоится и что его будет нести отмеченная богами. И тогда с Исом все будет хорошо.
И снова воцарилось молчание. Девятеро приносили Великую Клятву верности друг другу и избранной цели, перед тем как отправиться на Сен, чтобы навлечь проклятие на Колконора. До того случая такая клятва не приносилась много поколений. Она требовала поста, воздержания от питья и самобичевания…
Дахилис обхватила ладонями живот. Для ее тонкокостной фигурки он стал уже немалым бременем.
— Прошу вас, — умоляюще пролепетала она. — Мне нельзя. Я потеряю ее.
— Думаю, — успокаивающе проговорила Квинипилис, — это не относится к тебе, младшая, и к Иннилис. Что до остальных… — она обвела подруг гордым взглядом, — мы — выдержим. Или мы не галликены?

II
Последнюю ночь перед отъездом Грациллоний провел с Ланарвилис. Не случайно. Дахилис уже не допускала его к себе, и ему приходилось довольствоваться лишь поцелуями да надеждами на будущее, когда она станет матерью. Поэтому он дни проводил с Дахилис, а по ночам посещал по очереди остальных шестерых жен. Очередность посещений могла быть нарушена по многим причинам, не последней из которых являлся его близившийся отъезд, тем не менее Грациллоний немало удивился, получив известие, что этой ночью вместо Форсквилис его ожидает Ланарвилис.
Он оделся в праздничные одежды и постарался сделать хорошую мину. Королева встретила его на пороге, одетая в красно-золотое платье с низким вырезом. Серебряный венчик удерживал надо лбом белокурые кудри.
— Добро пожаловать, повелитель, — она протянула ему руку.
По исанскому обычаю он сжал ее ладонь.
— Благодарю, моя королева. Сожалею, что не мог прийти раньше. Приготовления к отъезду…
Ланарвилис хмыкнула.
— Я предвидела это и заказала ужин, который не испортится от долгого ожидания. Не окажешь ли честь попробовать его? Нам о многом нужно поговорить.
Рука об руку они прошли через роскошный дворец королевы, мимо большеглазых египетских портретов и греческих статуэток, мимо торжественных бюстов прославленных римских императоров, прямо в триклиний. Блюда и напитки были превосходны, почти лукуллов пир, в уголке стоял мальчик, тихо наигрывавший на лире.
— Моя королева очень щедра, — заметил король.
— Галликенам хотелось устроить для тебя достойные проводы, — отвечала Ланарвилис. — Мы обсудили это, и выбор пал на меня.
Грациллоний отхлебнул из кубка терпкое ароматное вино. Лицо королевы надежно скрывало ее мысли. Лучше, вероятно, перехватить инициативу.
— Ты прекрасно справилась, — сказал он, — но я подозреваю, что тебя избрали не только за достоинства твоего стола.
Она кивнула.
— Догадываешься, почему?
— Что ж, ты чаще всех из Девятерых участвуешь в деловой жизни города. Квинипилис в свое время тоже занималась этим, однако на ней уже сказываются годы. Остальные заняты каждая своим. Ты же ведешь дела корпорации Храмов. Ты часто имеешь дело с Сореном Картаги, а он не только Оратор Тараниса, но и влиятельное лицо в деловой и политической жизни Иса. Именно ты помогла мне наладить отношения с ним и с Ханноном Балтизи, Капитаном Лера. Ты лучше любого в городе понимаешь Рим. Будь ты мужчиной, Ланарвилис, я назвал бы тебя государственным мужем.
— А то, что я женщина, мешает тебе? — как бы про себя заметила она и продолжала громче: — Твои слова делают мне честь, о король. В самом деле, Сестры решили доверить сегодня мне говорить от имени всех — и не в последнюю очередь потому, что я, как ты заметил, дружески настроена к Риму. Рим так много сделал для цивилизации. Римский мир…
Она замолчала, задумавшись, и он закончил за нее:
— Мир, который теперь на краю распада и который я стремлюсь спасти.
— Верно. Мы с тобой можем говорить открыто. Скажи мне, каковы твои планы? До сих пор ты не был откровенен.
— Если я мало говорил, — осторожно возразил Грациллоний, — то это потому, что и говорить было нечего. Как мог я составлять планы, не разведав в подробностях положения дел? И мало пользы было рассылать агентов Иса. Как бы они ни старались, им никогда до конца не понять…
— Я понимаю, — улыбнулась Ланарвилис. — По крайней мере, настолько, чтобы признать необходимость увидеть все глазами римского солдата. Но не расскажешь ли немного о том, к чему стремишься?
У него не было причин таиться от нее, и ужин прошел под беседу, столь же увлекательную, как с Бодилис. Ланарвилис отличали более земные интересы, но умом она не уступала своей ученой Сестре. Вино пилось легко, почти незаметно для сотрапезников.
Для десерта они перешли в комнату, смежную со спальней, и вкушали плоды и сласти, запивая их легким фалернским, среди голубых ковров, алых драпировок и инкрустированных моржовой костью кресел и столиков. Они сидели на мягкой кушетке, и Грациллоний закинул руку на кожаную спинку, касаясь шелковистого, теплого плеча Ланарвилис. Женщина наклонилась к нему. Свет восковых свечей отражался в ее глазах, освещал сеточку морщин на шее и складку под подбородком — и все же она была еще очень красива.
— Твой замысел кажется мне здравым, — тихо говорила королева. — Я скажу Сестрам, и мы станем молиться за успех твоего предприятия.
— Ты можешь сделать больше, — возразил он, — обратившись к суффетам, гильдиям, да и к простому народу. Чтобы возглавить силы Арморики и пожать плоды заслуженной победы, Ис должен быть единодушен.
— Что я… мы можем сделать?
— Убедить их. Заставить их взглянуть в глаза своей судьбе. Ты, Ланарвилис, могла бы начать с Сорена Картаги… — он почувствовал, как она напряглась. — В чем дело?
— Нет, ничего, — Ланарвилис потянулась за кубком, отпила глоток. — Сорен — достойный человек.
— Разве я сказал иное? Послушай, я никогда не понимал, что разделяет нас. Он человек ученый, способный, да и патриот. Он должен понимать, в чем польза Иса. Что касается меня, я готов во многом ему уступить. Но он не желает даже обсудить дело. Что заставляет его из раза в раз сшибаться со мной лбом? Не могла бы ты, как его друг, уговорить его смягчиться?
— Могу постараться, — она снова сделала долгий глоток и, обернувшись, взглянула ему прямо в глаза. — Но ты несправедлив к нам, твоим королевам. Ты даже не заметил, как много мы уже сделали для тебя.
Застигнутый врасплох, Грациллоний растерянно промямлил:
— Что? О, я знаю, вы молились, и… и по вашим словам, это вы привели меня сюда, хотя…
— Нет, больше, много больше. Но это секрет! — Ланарвилис снова поднесла к губам кубок. И усмехнулась: — Сколько можно? Все о политике, а ведь скоро утро, и тебе предстоит дорога, а мне — моя епитимья.
— Епитимья? — настороженно переспросил Грациллоний. — О чем ты?
— Оговорилась… — она закусила губу.
Грациллоний встревожился. Все эти трудные месяцы Ланарвилис держалась стойко, не жалуясь и не обвиняя, спокойно исполняла свои обязанности перед городом и богами. В ней жила душа солдата.
— Дорогая, скажи мне. Что-то не так?
— Да! — вырвалось у нее. — И нам предстоит исправить это. Нам, Девятерым! Как только ты уедешь… начнется обряд… очищения.
— Но в чем дело? — умолял он. — Я должен знать. Ведь я король!
В ее голосе зазвенела сталь:
— Да, ты король. Мужчина! Ты готов посвятить меня в ритуалы своего Митры? Так не выспрашивай более!
Он помолчал немного, потом смиренно признал:
— Пусть так. И все же я здесь, и я вернусь. Я всегда готов прийти на помощь.
— О Граллон… Грациллоний! — она отставила кубок и обвила руками его шею. В ее дыхании ощущался аромат вина. — Довольно, сказала я. Забудем все и отдадимся себе. Неужели я этого не заслужила?
…Много позже, когда светильник почти угас, он приподнялся на локте и взглянул на задремавшую королеву. К нему тоже подкрадывался сон, но уснуть не давали мысли. Из семи женщин, ставших воистину его супругами, эта — не самая ли странная?
Дахилис, конечно, полна любви. Малдунилис рада удовольствию, и на свой лад вовсе не плохой человек. Бодилис — друг… прелестная женщина в его объятиях, а в остальном — верный друг. Иннилис — загадка. Милая, покорная и порой отвечающая на ласки, она так рада его ребенку… но за всем этим скрывается тень, и он не может заставить себя расспросить ее, боится причинить боль. Виндилис кажется более понятной (хотя, возможно, только кажется), а раны ее скрыты от слов и взглядов под надежной броней. Обо всем прочем с ней можно говорить как с мужчиной, в том числе и о соитии, так что они вместе нашли способы удовлетворить его, которые в то же время не внушали ей отвращения. Форсквилис?… Он думал провести эту ночь с Форсквилис. Правда ли то, что король бессилен с любой женщиной, кроме Девятерых, или нет, но на время похода ему все равно суждено воздержание, поскольку его сопровождают не только легионеры, но и исанцы. После ночи с Форсквилис он бы только обрадовался передышке. Он знал, что она ближе к неведомому, чем любая из галликен, но когда они оставались наедине, об этом забывалось.
А Ланарвилис… он склонился к ней, чтобы сдуть упавшую на щеку прядь волос, таких мягких в лунном свете. Он подозревал, что доставляет ей удовольствие того же рода, что и ее прекрасный дом с коллекцией произведений искусства, вино и яства, театр и празднества, на которые так щедра была жизнь Иса. Зато политика и управление были для нее, по-видимому, не только исполнением долга, но давали счастье, подобное тому, которое испытывал сам Грациллоний, видя, как обретает форму под его руками задуманное изделие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59