— Королев?! — вырвалось у Грациллония. — О Геркулес! Сколько же их? Кто они?
— Девять, мой господин. Они галликены, верховные жрицы Белисамы. Но… Король не обязан… Только в случае, если будет на то Ее воля… Простите меня, мой господин, — мирянину не должно обсуждать подобные материи. Это древние законы города Ис. Глашатай вот-вот вернется и расскажет все, что мой господин пожелает узнать.
Не успел Грациллоний оправиться от изумления, как слуга объявил о прибытии герольда. Герольд в изумрудно-сером, с плюмажем из павлиньих перьев на голове, принес весть о начале шествия. Народ желал видеть своего короля, воплощение бога и божественных сил на земле.
Снаружи его ждал Сорен в окружении прелатов храма Тараниса. Легионеры стояли чуть поодаль; они еще меньше Грациллония разбирались в происходящем и вопросительно смотрели на командира, ожидая команды. Грациллоний приказал солдатам направляться к амфитеатру. Новый король является со своей гвардией, подумал он. Как странно. Хотя здесь все было странно. Кто знает, сколько отважных претендентов подымали Молот Притязаний и били в Щит Вызова, сражались, побеждали, царили, потом откликались на вызов, снова сражались, гибли, и кровь Священного кабана заливала их холодеющие тела… Сколько духов кружилось в теплом морском ветре? Длинные пологие холмы, пустынные равнины, сияющие башни на фоне бескрайней синевы океана, сливающейся с небом на горизонте, — все казалось Грациллонию призрачным, как сумбурные видения быстрого дневного сна.
Обе процессии встретились там, где дорога из Священного леса вливалась в Аквилонскую дорогу, ведущий из восточных ворот города. Огромные, в два человеческих роста, статуи Тараниса и Белисамы были изваяны из мрамора греческими скульпторами, присланными когда-то Римом в знак дружественных отношений.
Могучий, грозный ликом муж и прекрасная хрупкая женщина. Кумир Лера был древнее и являл собой плиту темного гранита, испещренную кельтскими руническими письменами. Грациллонию объяснили, что этот бог не имеет человеческого обличья. Правда, в народе он считается существом о трех ногах и с единственным глазом, но верить этому не стоит, ибо народ всегда придает сказочные черты всему загадочному и пугающему.
Ликующая толпа окружила колесницы. Грациллоний видел, что радость исанцев неподдельна. Колконора ненавидели все: первые лица города, с которыми тот сталкивался ежедневно, и простой люд. Однако мысли о ниспровержении, перевороте или убийстве тирана ни у кого не возникало. Ис смиренно покорялся тому, кого послали боги.
Пока не появился он. Вихрь воспоминаний на миг захватил Грациллония — беседа с командующим, изматывающий переход по Галлии, жуткие глаза совы, поединок, залитое кабаньей кровью хладное тело короля… Чьи же боги привели Грациллония на трон Иса? Думать об этом было страшно.
Шумная нарядная толпа заполнила равнину у амфитеатра и, бурля у ворот, медленно втекала внутрь. Римской постройки здание формой напоминало овальную мраморную чашу с ярусами скамей до самого верха, украшенную снаружи легкими колоннами. И все-таки в нем было что-то чужое, не римское. Непривычные пропорции, ярко раскрашенные порталы, узорные морские водоросли, стелющиеся по каннелюрам и обвивающие капители колонн. На фризах не встречалось привычных подданному Римской империи грифонов или кентавров — там застыли в мраморе игривые морские котики, горбились туши китов, раскрывали зубастые пасти безглазые чудища холодных глубин. Вдоль портика шли кельтские огамические письмена. Какой же след оставил римский протекторат в Исе?
Священный кортеж рассек толпу и вкатился через южный портал и сводчатую галерею на арену, разделенную поперек не доходящей с обеих сторон до бортика перегородкой со столбами на концах. Столбы были в зарубках. Тут проводились бега на колесницах. К середине перегородка утолщалась и нависала широким карнизом, образовывая платформу, к которой вела лестница. По отдельным лестницам поднимались в свои ложи старейшины, жрецы и лучшие семьи города. Арена не была посыпана песком, но вымощена ровной брусчаткой, стало быть, хищников на потеху толпе здесь не стравливали. Людей — Грациллоний был в этом уверен — тоже.
Амфитеатр заполнился празднично разодетыми горожанами. Боги сделали медленный круг по арене и остановились с южной стороны от карниза. В центре стояла колесница Белисамы. Грациллоний с Оратором Сореном, поклонившись богам, вступили на лестницу серого мрамора и поднялись на огороженную балюстрадой платформу. Мальчики-прислужники несли чаши, кадильницы и лавровые ветви. За ними с ларцом в руках следовал сухощавый седобородый старец в серебристо-голубых одеждах.
— Один из высших сановников города, — прошептал Сорен. — Ханнон Балтизи, Капитан Лера.
Шум стих. Солнце садилось, и тень уже накрыла западный овал амфитеатра. Высокими голосами пропели трубы, разбудив равнодушное эхо. У выхода с северной галереи появились девушки в ярких накидках поверх белых мантий. Каждая держала высокую свечу в серебряном канделябре.
— Девственные весталки, дочери и внучки королев, — прошептал Сорен. — Те, что свободны сегодня от храмовых бдений.
Потом появились Девятеро. В сумерках они показались Грациллонию неотличимыми одна от другой: в голубых шелковых мантиях, окаймленных причудливым орнаментом; волосы у всех были подобраны и замотаны в льняные куколи, заколотые медными серповидными фибулами. С торжественными лицами королевы приблизились к лестнице и неспешно взошли наверх. Первой выступала статная немолодая женщина. Теперь Грациллоний смог разглядеть всех своих жен — к мысли о том, что они его жены, пока трудно было привыкнуть — по старшинству. Одна за другой королевы проходили мимо Грациллония, замедляли шаг, на мгновение пряча лицо в чаше ладоней в знак покорности, и по-солдатски застывали по левую руку от него; воительницы-богини — недвижные, бесстрастные.
— Квинипилис, Фенналис, Ланарвилис, — вполголоса перечислял Глашатай, — Бодилис, Виндилис, Иннилис, Малдунилис, Форсквилис,… Дахилис.
Дахилис. Он сначала не расслышал имени, впившись в нее глазами. О боги, до чего она похожа на Уну, соседскую девочку. Его Уну, о которой он мечтал долгие армейские годы. Уна… Ее выдали замуж куда-то в Аквы Сулиевы, потому что семья бедствовала, а жених, наверное, был богатый.
Дахилис прошла мимо него, и… сердце его замерло и перестало биться.
Шелк стекал с высокой груди на тонкий, перехваченный узорным поясом девичий стан. Нежный овал лица, ямочки на щеках по сторонам широкого рта и веселая семейка веснушек на чуть вздернутом носике. И глаза… Глубокие, бездонные, манящие, они были то голубыми, то карими, то зелеными. В движениях ее сквозила пугливая жеребячья грация. И смотрела она не так, как смотрели на него другие жены: надменно или восторженно, победно, настороженно. Нет, подойдя к нему последней, Дахилис вся залилась краской смущения; по-детски припухшие губы ее полуоткрылись, как для мольбы, но мольбы не последовало, и, подобно остальным, она спрятала лицо в ладонях.
Его приветствовали старейшины. Сначала на пуническом языке, затем на исанском. Грациллоний слушал рассеянно — его захватили воспоминания. Когда высокопарные речи закончились, Капитан Лера открыл ларец и вручил его Оратору; тот извлек из ларца ключ на золотой цепи. Действительность вновь подступила к Грациллонию, под ложечкой у него заныло, но никуда от действительности было не деться. Он узнал этот ключ.
— Преклони колени, — торжественно произнес Оратор, — и прими Ключ от Врат Власти, Власти Короля.
Грациллоний повиновался. Золото скользнуло по волосам и дальше, на шею. В памяти мелькнул Колконор, его безжизненное тело, липкая густая кровь. Тяжел был ключ, холодна цепь; Грациллонию показалось, что они могильной стужей сковали его сердце и душу. Но это прошло. Сорен достал из ларца корону.
— Прими знак обладания и благословения, — произнес Оратор.
— Я не могу, — прошептал Грациллоний. Руки, держащие корону, дрогнули.
— Мой король?
— Я поклоняюсь Митре, — Грациллоний быстро заговорил на латыни. — Когда меня посвящали в Воины, мне трижды предлагали корону и трижды я отвергал ее, ибо Господь един наш Повелитель и…
— Таков обычай, — перебил его Сорен. Их взгляды встретились. Лицо Оратора исказила гримаса. — Это вызовет недовольство. Корона — лишь символ. Ключ — это Власть. Подожди, Ханнон. Грациллоний, позвольте подержать корону над головой. Прошу вас! Народ ждет.
«Нельзя позволить Ису навязывать римлянам свои законы», — подумал Грациллоний, а вслух сказал:
— Поднесите корону, но не больше, или я сорву ее и брошу наземь. А мои легионеры придут мне на помощь.
Сорен побагровел.
— Что ж. Как знаете. Но помните о Колконоре.
Глухой ропот прошел по рядам и стих. Вскоре церемония подошла к концу. Девственные весталки увели королев; суффеты покинули ложи и устремились на арену, спеша представиться новому королю; простой люд отправился по домам, и амфитеатр опустел. Последними разъезжались боги, каждый в свой храм — созерцать миропорядок, принимать поклонения, творить будущее.

II
Солнце село, задул холодный ветер, небо затянуло серыми тучами. Упали первые крупные капли дождя. Отцы города заторопились, церемонно раскланялись, пожелав новому хозяину спокойной ночи, и в сопровождении слуг с зажженными фонарями отправились по домам. Грациллоний проводил гостей, постоял немного на крыльце, потом затворил дверь и в раздумьях принялся мерить шагами полутемный зал пиршеств.
Прием был недолгим; разговор шел вежливый, ничего не значащий. Старейшины присматривались к Грациллонию, пытаясь понять, чего можно ждать от нового короля; держались настороженно. Грациллоний не был ни авантюристом, искателем приключений, ни беглым рабом: за ним стояла могущественная империя. Он был подданным империи, ее посланцем, ее слугой. Поддержка политики империи принесет неисчислимые выгоды Ису — вот в чем он пытался убедить старейшин. Старейшины кивали, говорили гладкие слова: мир, дружба, вековые традиции; со всем соглашались. Однако ничего обещано не было — заминка с короной не прошла незамеченной и была воспринята как дурной знак. Грациллоний должен завоевать их доверие. Как? Какие силы представляют отцы города, и сколько у него самого действительной, осязаемой власти?
«Завтра, — подумал Грациллоний. — Завтра я шагну в этот таинственный лабиринт».
Слух его уловил скрип половиц и приглушенные голоса — за дверью с зажженными светильниками собралась прислуга. Все разом смолкли, с любопытством уставясь на нового короля. О Митра, какие еще церемонии предстоят сегодня, в самый длинный и странный день в его жизни? Не выказав недовольства, Грациллоний вскинул голову и обвел взглядом собравшихся.
Вперед выступил управляющий.
— Постель короля постлана, — произнес он и поклонился, приложив руку ко лбу.
— Что ж, я не против… — начал Грациллоний.
— Сию минуту пожалует невеста первой ночи короля.
— Как? — слова застряли у него в горле. Он плохо знал язык озисмиев и, должно быть, не совсем правильно понял. Впрочем, на все воля Митры. Долгие месяцы он не разделял ложе с женщиной. Он был молод; его бросило в жар. И тут же мелькнула мысль: а что, если и на супружеское ложе у них принято всходить по старшинству? Тогда в помощь ему будут воображение и тьма за окном.
— Да, — выговорил он после недолгого раздумья. Кровь прилила к голове, но он старался казаться спокойным. — Делайте все, что положено случаю.
Слуги сопроводили короля в опочивальню, раздели его, принесли вино, кубки, на отдельном блюде — хлеб, сыр и сласти; затем зажгли курящиеся фимиамом высокие светильники и, низко поклонившись, вышли. Наконец Грациллоний остался один. Ему было неспокойно, он присел на пышное ложе и спрятал лицо в ладонях, как королевы на коронации в амфитеатре. Пряный сандал мешался со сладким миром — запах вожделения. Стало трудно дышать. Грациллоний сильнее сжал ладони, лицо горело. Дождь шумел где-то далеко, за ставнями. Сердце стучало куда громче.
Девять жен… Каковы могут быть его обязанности перед ними? Языческий обряд связал его с этими женщинами, но другого выбора не было: этого требовала миссия. Исполнив поручение Максима, он отправится обратно, домой. Предусмотрен ли у них обряд развода? Хорошо бы посоветоваться с Отцом в Митре. А если они привяжутся к нему, и расставание причинит им боль? О боги, а если родятся дети?…
Снизу, еле слышные, донеслись звуки свадебного гимна. Сейчас… Еще миг ожидания, и сердце вырвется из груди. Кто это будет? Увядшая, вся в морщинах, Квинипилис? Надменная, с резкими складками в углах губ, Виндилис? Красавица Форсквилис? Наверное, одна из них. Ведь это они непостижимым образом знали, кто появится сегодня у врат Иса.
Дверь медленно отворилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59