— Что? Префект? Вы слышали? Явился неизвестно откуда, раздулся от важности, как лягушка, и заявляет мне — мне! — что он мой префект! Прочь с глаз моих, лягушка! Ха-ха-ха! Лягушка! А то раздавлю ненароком!
— Мне кажется, вы хлебнули лишнего, — с искренним удивлением сказал Грациллоний. Он был и вправду слегка растерян. Все это походило на глупый фарс.
— Лишнего? — надсаживался галл. — Столько, сколько нужно, чтобы я помочился, а ты утонул, римлянин! Ха-ха-ха!
Грациллоний сдержался.
— Есть здесь кто-нибудь, кто говорит на цивилизованном языке? — обращаясь ко всем, громко спросил он на латыни.
Вперед выступил человек в алой мантии.
— Офицер, я прошу вас с пониманием отнестись к настроению короля, — Грациллоний никогда не слышал, чтобы латинская речь звучала столь певуче. — Бдение короля завершилось сегодня на рассвете, но королевы попросили нас подождать. Я обязан присутствовать лишь при выходе короля из Священного леса. Меня призывают в последний час.
— Он что, проспал? — бесхитростно поинтересовался Грациллоний.
Человек в мантии улыбнулся.
— Провести целых три дня с тремя женами… — затем он посерьезнел. — Однако вам следует познакомиться с галликенами и верховными суффетами. Я — Сорен Картаги, Оратор Тараниса.
Галл рывком повернул Сорена Картаги к себе и, смяв мантию, схватил его за горло.
— Вздумал перебивать короля? — проревел он, брызжа слюной в лицо Оратора. — Козни строишь? Заблеял на их языке, чтобы я не понял! — Галл занес над головой Сорена Картаги огромный волосатый кулак. — Я вам все попомню! Я знаю, вы думаете, что у Колконора ума не хватит вывести вас на чистую воду! Рано обрадовался, ты, умник!
На лицах его спутников отразился ужас. Одна из женщин бросилась к Колконору и встала между ним и Сореном Картаги.
— Ты, должно быть, обезумел! — вскричала она. — Поднял руку на Оратора Бога! Отпусти, не то Таранис испепелит тебя.
Женщина говорила на мелодичном, отдаленно напоминающем кельтский, языке. Всех слов Грациллоний не понимал, но смысл происходящего был ему ясен.
Галл отпустил Оратора и шагнул к ней. Не шелохнувшись, женщина с вызовом посмотрела на Колконора. Огромные глаза на изможденном прекрасном лице с выступающими скулами и резко очерченным носом были похожи на осколки тьмы. Капюшон спал с ее головы, открыв копну иссиня-черных волос с белой прядью посередине, перехваченных лентой. Женщина снова заговорила, и в ее голосе сквозило презрение:
— Пять лет мы терпели тебя, Колконор, и это были невеселые годы. И коли ты шагнул на дорогу, ведущую в ад, — что ж, удерживать тебя мы не станем!
В галле вновь взыграла ярость:
— Вот как ты запела, Виндилис, кошечка моя…
Он говорил, мешая исанский с языком озисмиев, и понять его было несложно.
— То-то три дня и три ночи она была такая ласковая… Нет, меня не проведешь, Виндилис. Ты всегда была больше мужчиной, чем женщиной, и большей ведьмой, чем все остальные!
— Но, мой повелитель, на вас нашло временное затмение, — пробормотал Сорен. — Сохраняйте достоинство, молю вас, ради вашего же блага.
— Достоинство? Ты думаешь, я не слышал, что она сказала, когда вышла из святилища и увидела солдат?
Он повернулся и ткнул пальцем в сторону другой женщины, стройной, сероглазой, холодной правильностью черт напоминавшей изваяние Минервы.
— Я все слышал, Форсквилис, гадюка болотная, ведьма, дьяволова невеста!
Форсквилис ответила галлу взглядом, от которого у Грациллония по спине пробежал холодок.
— Колконор, дорогой, прошу тебя… — вступила третья женщина, пышных округлых форм, с весело вздернутым носиком. Голос ее звучал мягко, почти нежно, карие глаза светились добротой. — Не надо злиться.
— Нужно быть осторожным, когда имеешь дело с тобой, Малдунилис! — прошипел он угрожающе. — Это из-за твоих мерзких проделок я проспал и задержался в святилище. Это ты была приманкой в ловушке! Вон отсюда, римлянин! — сжав кулаки, галл шагнул к Грациллонию. — Я король! И я не подчинюсь римским приказам, клянусь жезлом Тараниса! Вон отсюда, если не хочешь кормить червей в навозной куче!
Грациллоний прямо-таки кожей ощущал волны ненависти, исходившие от этого человека.
— У меня верховный приказ, — стараясь оставаться спокойным, ответил он. — Кто здесь в силах обуздать безумца и выслушать меня? — Вторую фразу он произнес на латыни, обращаясь к Сорену.
Некоторые латинские слова Колконору были все-таки знакомы.
— Безумец?! — заревел он. — Это я безумец? Безумцы были те, кто пустил в коровник к твоей мамаше твоего папашу-осла, прежде чем охолостить его!
Тут рев прервался. Перегнувшись через шею коня, Грациллоний жезлом хлестнул его по сквернословящим губам. На засаленную рубаху брызнула кровь.
Мотнув головой, Колконор отпрянул и выхватил меч. Мужчины разом вдруг заговорили и бросились к нему. Грациллоний разобрал слова Сорена:
— Нет, только не здесь! Только в лесу, в Священном лесу!
Голос Сорена, казалось, дрожит от радости. Женщины остались в стороне. Малдунилис выглядела взволнованной, но не слишком. Форсквилис, прикрыв глаза, беззвучно шевелила губами, как будто читала заклинания. Виндилис, подбоченясь, разразилась громким смехом.
Сбоку к коню неслышно подошел Эпилл и тронул Грациллония за ногу.
— Похоже, они затевают драку, центурион, — сказал он встревоженно. — Это можно уладить. Ваше слово, и мы в куски изрубим и его самого, и всю его братию!
Странное предчувствие овладело Грациллонием. Он не представлял, что будет дальше, но знал почему-то, что от того, как он поведет себя, зависит вся его дальнейшая судьба.
— Нет, — ответил он спокойно, — я все решу сам. Не вздумайте вмешиваться.
Кольцо вокруг короля разомкнулось, и Колконор, вложив меч в ножны, подошел к Грациллонию.
— Что ж, ты собрался бросить вызов? — проговорил он, глядя на всадника снизу вверх. — Попробуй, и я орошу землю гнилой римской кровью!
— Тогда ты будешь драться со мной! — закричал Админий.
— И с тобой, — ощерился Колконор. — Со всеми по очереди. Но первым у меня — командир. А после я передохну, — он метнул злобный взгляд в сторону женщин. — Я разделю отдых с вами, проклятые ведьмы. Не думаю, что вам это понравится.
Он повернулся и зашагал к роще.
— Мы скорбим о случившемся, — произнес Сорен на латыни. — Не так должно бы встречать посланца Рима, — по губам его скользнула улыбка. — Но у нас будет время все исправить. Надеюсь, Таранис и сам устал от такого своего воплощения. Пусть ты и римский префект — король Священного леса готов испытать тебя.
Теперь Грациллоний все понял.
— Мне… нужно будет… драться с Колконором? — спросил он, медленно выбирая слова.
Сорен кивнул.
— В лесу. До смерти. В пешем бою. Любым оружием.
— Я готов, — в душе Грациллония не было страха. Бой — это простой выбор, победить или умереть. Умирать он не собирался.
Он оглянулся. Легионеры смотрели на своего центуриона, готовые, опередив команду, выхватить мечи и ринуться в битву. Он повернул коня и подъехал к солдатам.
— Соблюдайте дисциплину, парни. Старший в мое отсутствие — Эпилл. Любые действия — только по его команде. Наш следующий привал — в Исе. За мной — марш!
А из города тем временем высыпал народ. Трое спутников Сорена перегородили дорогу, не давая любопытным подойти ближе — не следует ритуальную схватку превращать в потеху для толпы. Еще трое поспешили вслед за Колконором.
Грациллоний тронул коня и медленно направился к роще. Слева от него шел Сорен, справа — женщины. Все молчали.
Спустя несколько минут они дошли до вымощенного неровными плитами двора, окруженного тремя домами. Теперь Грациллоний разглядел, какие эти дома старые: стены из грубо отесанных бревен, с дощатой крышей. Строения по бокам — длинные, приземистые, мрачные — были, скорее всего, конюшней и амбаром. Деревянные колонны, поддерживавшие крыльцо у входа в третий дом, покрывала резьба.
Посреди двора рос одинокий дуб, и ярко-зеленые, молодые, клейкие листья его сочно блестели на солнце. К нижней ветке были подвешены круглый медный щит и кузнечный молот. Щит этот, слишком большой и громоздкий, явно не годился для боя, хотя поле вокруг шишака в форме мужской головы — косматой и бородатой — испещряли вмятины.
— Сойди с коня, чужестранец, — нараспев проговорил Сорен, — подойди к Святому Древу и вызови короля на бой. И когда ты бросишь вызов, для каждого из вас время начнет свой счет. И только один вернется обратно.
Грациллоний понял, что от него требуется. Спешившись, он подошел к Святому Древу, взял молот и с размаху ударил им по щиту. Щит откачнулся, над свирепым бородатым лицом появилась свежая вмятина, и над рощей поплыл тревожный басовитый звон. Сосредоточенный Эпилл, приблизившись, вручил Грациллонию боевой щит, забрал плащ и так же безмолвно отошел. Легионеры выстроились вдоль дороги, ведущей в Ис.
Грациллоний почувствовал чье-то прикосновение. Обернувшись, он увидел стоявшую рядом Виндилис. Огромные глаза ее на мертвенно-бледном лице горели лихорадочным огнем.
— Отомсти за нас, пришелец, — сдавленно прошептала она, и Грациллония бросило в дрожь от этого шепота. — Освободи нас. Велика будет твоя награда.
Эти глаза притягивали, завораживали, в них можно было утонуть, как в омуте. И Грациллоний прочел в них — а вернее, знание пришло к нему словно холодный озноб с порывом ветра, — что его, именно его, здесь и ждали. Но откуда, как они могли знать?
С протяжным скрипом отворилась массивная амбарная дверь, и на пороге появился Колконор. Он приготовился к поединку и облачением своим теперь уже ничем не отличался от варваров, с которыми Грациллоний столько раз встречался в бою: на нем были конический шлем с железной пластиной, защищающей переносицу, кольчуга мелкой чешуи до колен и высокие кожаные башмаки, подбитые гвоздями. В левой руке Колконор держал круглый деревянный щит, обитый по краю железной полосой; в правой руке его тускло блестел громадный меч.
— Что, римлянин, решился? — он мрачно усмехнулся. — Не будем тянуть. Сперва я разделаюсь с тобой, а потом займусь этими проклятыми ведьмами, моими женами.
— Повелитель, вы ведете себя неподобающе Святому часу, — протестующе воскликнул Сорен. — Вы гневите бога.
— Я посвятил Таранису много смертей, — Колконор плотоядно причмокнул. — Может, Ему понравится, что следующим к нему попадет римский холуй?
— Преклоните колени, — Сорен указал на круглую площадку перед Святым Древом. Грациллоний и Колконор, едва не касаясь друг друга плечами, встали на колени. Из святилища вышло двое прислужников с чашей воды и веткой омелы. Ветвь омелы Сорен обмакнул в чашу и, окропив обоих соперников водой, стал читать молитву на незнакомом языке.
— Встаньте и идите, — сказал он наконец. — И пусть ничто не помешает свершиться воле богов.
Колконор поднялся и направился мимо домов в рощу. Грациллоний, не оглядываясь, последовал за ним.
Солнечные лучи, просачиваясь меж мощных дубовых ветвей, веселыми узорами покрывали ковер прелой листвы, бледные заводи мха, пни в ядовитом лишайнике. В овражках скрывались опасливые тени. Пахло сыростью. Молнией метнулась меж стволами рыжая белка, словно комета — предвестница беды.
Они вышли на поляну, поросшую невысокой травой. Колконор остановился. Лицо его стало серьезным.
— Вот здесь я тебя и убью, — сказал он просто.
Грациллоний проверил, как закреплен на руке прямоугольный римский щит. От копья сейчас было бы мало проку, и из оружия он выбрал меч и кинжал, пожалев мимоходом, что поторопился переодеться в парадную форму — в мечтах он рисовал себе, как новый римский префект въезжает в покорный ему город, сверкая доспехами. Человек предполагает… Он усмехнулся про себя. Боевая форма пригодилась бы сейчас куда больше. Легионеры вечно ворчали, когда он требовал соблюдения устава, не позволяя им оставлять натирающие ноги поножи или тяжелые шлемы в лагере. Не всегда хотелось усталым солдатам облачаться в полную боевую форму, но именно в ней Рим завоевал полмира. Правда, основой армии был легион — отлаженный и грозный тысячерукий, тысяченогий механизм. Для схватки один на один одеяние варваров подходило, пожалуй, лучше.
«Митра, — подумал Грациллоний, — здесь стою я, как солдат, покорный долгу. В Твои руки предаю я дух мой».
Оба подняли щиты.
Мелкими шагами двинулись по кругу, ища друг у друга уязвимые места, надеясь каждый на ошибку противника. Не решаясь начать. Начать — всегда самое трудное и самое главное. И еще нужно уметь отринуть чувства.
Кто никогда не смотрел в глаза человеку, который пришел убить тебя и которого ты поэтому должен убить, тому не знакомо странное, необъяснимое чувство товарищества, близости, вдруг испытываемое к врагу.
«Что это со мной? — мелькнула мысль. — Нужно понять его. Разгадать. Предвосхитить. Следить за ногами. Левая впереди. Чуть дальше, чем в предыдущем шаге. Он разворачивается. У него длинный меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59