Письмо было от самого Максима.
IV
Услышав, что с ней желает говорить король, Форсквилис подняла ладонь.
— Не здесь. Пройдем в секреториум.
Комнату освещал огонь, мерцавший в глазницах кошачьего черепа; в трепетных тенях тирская статуэтка казалась живой; травы наполняли воздух благоуханием леса. Королева села напротив него, сложила руки на коленях. Лицо ее было безмятежно спокойно, но в серых глазах металось отражение пламени.
— Теперь говори, — приказала она. Грациллоний с радостью обратился мыслями к привычному миру за стенами города.
— Максим высадился в Галлии в тот самый день, что ты назвала. Его легионы смели всякое сопротивление. Да и сопротивлялись не слишком ретиво. Его противники могли опереться только на плохо обученных ауксиллариев. Подошли несколько частей с восточных границ и из Испании, но из них целые когорты перешли под орлов Максима. Он пишет, что боевые части далеко обогнали обоз и что, в частности, поэтому он не мог написать мне раньше. Соимператор Флавий Грациан находился в Лютеции Паризиорум. Максим направился к этому городу. При его приближении гарнизон взбунтовался и отказал Грациану в подчинении. Максим беспрепятственно вступил в город. Грациан бежал. Максим готовится… готовился преследовать его, чтобы окончательно разбить и овладеть Галлией и Испанией.
— Чего он хочет от тебя? — тихо и бесстрастно спросила Форсквилис.
— О, я должен послать с тем же курьером рапорт, продолжать свое дело и держать его в курсе.
— И чего ты хочешь от меня?
— Мне кажется, ты уже знаешь, — Грациллонию пришлось облизать губы. А в подмышках и без того было мокро. — Ис, кажется, подготовлен к обороне. И, на мой взгляд, он способен выполнить миссию, возложенную на него Римом. Но все предвидеть невозможно. Империя взбудоражена. Легионы, защищающие Британию и Восточные провинции, ободраны до костей. У границ собираются волчьи стаи.
— Ты сам сказал, что мы сумеем отразить нападение. Да я и не думаю, что найдутся варвары, настолько безрассудные, что осмелятся…
— Я думаю о Риме!
— А!
Форсквилис сидела совершенно неподвижно. Молчание становилось напряженным. Наконец она молвила:
— Ты хочешь, чтобы сова снова отправилась в полет.
— Да.
— И чтобы, если понадобится, Девятеро вмешались в ход событий.
Он решился напомнить:
— Со мной вы на это пошли.
— Ради Иса, — сурово возразила королева.
— Если падет Рим, долго ли сможет Ис противостоять нашествию варваров? — уговаривал он. — Ведь в мире сгущается тьма, и море подступает все ближе.
Форсквилис помолчала.
— Твоя просьба необычна, — заговорила она наконец, — но мы живем в странное время. Я должна поразмыслить и посоветоваться с Сестрами. Я сообщу тебе о нашем решении. — Ее взгляд строго уперся в него. — Иди.
Он вышел и, только оказавшись за дверью, почувствовал, что весь дрожит.
V
Величественный храм Тараниса возвышался на северо-западной стороне форума. Он был выстроен римлянами и имел классическую колоннаду, выходившую, правда, на открытый внутренний двор. Верующим было отдано только южное крыло, а остальную часть здания занимали службы, сокровищница, просторная кухня, где готовились ритуальные блюда, а также зал Оратора.
Здесь Сорен Картаги и принял наедине королеву Ланарвилис. На стене, за тронным возвышением, висело оружие и золоченый Молот. Мозаика на правой стене изображала победу бога над Тиамат, повелительницей Хаоса. На левой стороне, под окнами, стоял стол для письма, над входом располагались книжные полки. Для Ланарвилис был установлен трон, равный по вышине и величию трону Оратора. Однако и он, и она были одеты в этот день в простое шелковое платье со скромной вышивкой.
Сорен сидел, положив на подлокотники сжатые в кулаки руки, выпрямив спину, и с трудом произносил традиционное приветствие:
— Благодарю королеву за честь, оказанную ее приходом. Поверь, я не намерен расспрашивать о том… что касается тебя одной. Но ради блага Иса… не могла бы ты, после того как провела время с новым королем, сообщить о нем что-либо?
Щеки королевы порозовели, однако голос остался ровным:
— О нем говорят правду. Он сильный человек, и намерения его честны.
— По отношению к Риму!
— Рим — это цивилизация, а значит, благо Рима — это благо Иса.
Сорен покачал головой.
— Ты всегда думала о Риме лучше, чем он того заслуживает, дорогая. Рим, который привиделся тебе в мечтах, — Рим великих душ и великих завоеваний — давно мертв, если и существовал когда-нибудь на самом деле. Я имел дело с римлянами. Я знаю, о чем говорю.
— Сорен, — тихо сказала она. — В тебе говорит раздражение. Что бы ты ни думал — а я сама далека от того, чтобы верить в совершенство смертных, — но остается несомненным, что Грациллоний сердцем стремится ко благу Иса, действует в этом направлении, ищет у нас совета и интересуется нашими желаниями. Он провел несколько часов, беседуя со мной, как с мужчиной.
— И о чем же?
— Он… Он прослышал, что мы с тобой часто совещаемся по поводу наших храмов. Он сказал, что ты вежлив, но недружелюбен, а он нуждается в твоей поддержке, тем более что с Начальником Работ они не сошлись во мнениях.
— В самом деле? — Сорен невольно заинтересовался. — По какому поводу?
— Грациллоний считает, что надо немедленно возводить укрепления на утесах.
— Хм… — Сорен потянул себя за бороду. — Это дело не быстрое.
— Да он хочет устроить простые рвы с невысокими стенами сухой кладки для защиты лучников. Он боится, что пока флот будет в море, оказывая поддержку римскому правителю, город пострадает от нападения с моря, — Ланарвилис коснулась пальцем подбородка. — Нет, «боится» — неудачное слово. Он хочет предусмотреть любые случайности. Для этого придется ввести трудовую повинность.
— Вот как? А он понимает, что это значит?
— Понимает. Я его расспросила.
Сорен задумался.
— Не хочу тебя обидеть, дорогая, но в своем желании думать о нем хорошо ты могла приписать ему свое понимание дела. Не перескажешь ли ты мне его слова?
— Что ж… — она помедлила и начала повторять на память: — Налоги в Исе могут взиматься деньгами, товаром или трудом. Труд используется на общественных работах, в течение небольшого периода времени и в то время года, когда это не вызовет излишних сложностей. Поскольку большинство общественных зданий давно достроены и почти не требуют ремонта, трудовая повинность в Исе давно не использовалась.
Сорен мрачно усмехнулся.
— Понятно, почему Которин Росмертай взвился на дыбы. Вся его налаженная административная рутина полетит вверх тормашками. Понимает ли это Грациллоний?
— Несомненно. И ему не хочется применять власть к Начальнику Работ, чтобы не портить отношения на будущее. Он просил меня использовать свое влияние — и уговорить тебя — переубедить Которина. Я согласилась. И с Сестрами я тоже об этом поговорю, — добавила она совсем неофициально, — они будут рады еще раз убедиться, что боги, пославшие этого человека, еще благоволят нам.
Сорен поморщился.
— Итак, ты от него в восторге. И не только потому, что он римлянин.
Она снова вспыхнула, но ответила, гордо подняв голову:
— Да. Если бы знак сошел на мою дочь Лугайду в царствование Колконора, я бы своей рукой перерезала ей горло, лишь бы она не досталась ему. Но вчера Грациллоний очистил меня. Так он очистит и наш город.
Сорен сердито оскалился.
— Как бы не проскреб до дыр, со своими иноземными богами! Это будет не первый раз, когда Трое отвернутся от человека.
Лицо Ланарвилис исказилось, словно от боли. Она поднялась и протянула к нему руки.
— Ох, Сорен! Не растравляй себе раны. Не пророчь дурного. Подумай о своих сыновьях и о городе, в котором им жить!
Сорен ссутулился и проворчал:
— Пусть так. Я помогу. Ради Иса. И ради тебя.
VI
— Ах-х, — выдохнула Малдунилис. — Вот это да. У тебя могучее копье, — затем хихикнула: — Скоро ли ты будешь готов снова поднять его?
Грациллоний лежал, опершись на локоть, и смотрел на нее. Вечернее солнце окрашивало жаркими лучами пышную плоть. Они отправились в постель почти сразу, потому что других занятий не нашлось. Иннилис догадалась, по крайней мере, застенчиво предложить сыграть в шашки… Малдунилис была рослой и плотной, ее пышные волосы сейчас промокли от пота и висели липкими прядями. Хотя она была дочерью Гаэтулия, тяжелое лицо чертами скорее напоминало о деде, Вулфгаре. Тем не менее, женщина была хороша собой и выказала ленивую чувственность, которая заставила Быка в нем издать громкий рев.
— Дай хоть отдышаться, — рассмеялся Грациллоний.
Она тоже приподнялась и потянулась к стоявшему у кровати блюду со сластями. Пышные груди тяжело качнулись. В воздухе стояла странная смесь ароматов. Малдунилис держала множество слуг, но дом ее всегда отличала некоторая неопрятность.
Королева и мужу протянула конфету.
— Нет, спасибо, — отказался он. — Я не сластена. Малдунилис попышней взбила подушку и, откинувшись, принялась жевать.
— Может, и в самом деле не стоит портить аппетит, — согласилась она. — Повара готовят настоящий пир. Только готов он будет не скоро, — и кисло добавила: — Чем бы пока заняться?
Грациллоний рассудил, что раз уж все равно время до рассвета свободно, можно и подурачиться. Ему в самом деле хотелось отдохнуть и ни о чем не думать, а с такой простушкой можно приятно провести время. Не то что с некоторыми!
Над ее грудью горел крошечный полумесяц. Как случилось, что из всех дочерей галликен именно эта была отмечена знаком? — задумался он. Непостижимы пути Митры, но пути Белисамы — из Трех, владеющих Исом, — подобны путям ветра, молнии, морской волны, падающей звезды и смерти, подкрадывающейся в ночи.
Он сел на смятой постели, обхватив руками колени.
— Не познакомиться ли нам получше? Расскажи мне о себе.
Она зевнула, почесалась и потянулась за новой конфетой.
— Да и рассказывать-то нечего. Я не ученая, как наша Бодилис, не провидица вроде Форсквилис и политикой не занимаюсь — пусть Ланарвилис забавляется. Я — всего лишь я. Делаю, что положено, и никому не причиняю вреда, — она подмигнула. — Готова исполнить волю повелителя!
— Но наверняка тебе есть о чем рассказать, — возразил Грациллоний, заметив про себя, что ей не пришло в голову поинтересоваться его историей.
Малдунилис вкрадчиво погладила его бедро.
— Сам видишь, что мне нравится. И Хоэль всегда был мною доволен.
У него невольно вырвалось:
— А Колконор?
— Да-а. Он был не слишком внимателен, но и не так плох, как рассказывают. Он видел, что я готова выполнить любое его желание — как и твое, мой повелитель, — и довольствовался парой шлепков, от которых мой толстый зад и не зачешется. А если бы я родила ему дочь, он и вовсе бы меня полюбил. Я-то была готова, я и не думала пользоваться травами, да не доносила, выкидыш случился, — она подтолкнула Грациллония локтем. — Ручаюсь, с твоим ребеночком все будет в порядке.
Он окаменел.
— В чем дело, повелитель? — заискивающе спросила она.
У него перехватило дыхание от пришедшей в голову мысли.
— В тот день, в Доме Короля, когда я появился…
Она кивнула.
— Мы с Виндилис и Форсквилис задержали его. Тебя поджидали.
— Но… они считали это необходимым — как Брут, сразивший Цезаря в надежде спасти Республику. А ты…
Она улыбнулась.
— Я делала это с удовольствием. Потому-то Сестры и выбрали меня. Колконор знал, что я не притворяюсь. Наоборот, мне было вдвое приятнее от мысли, что я готовлю путь для тебя, его победителя.
«Самое ужасное, — подумал Грациллоний, — самое жуткое в этом — ее невинность».
У него зашумело в голове. Резко перевернувшись, он соскочил на пол. Почувствовав под ногами холодные плитки, кое-как выговорил:
— Прости меня, если это невежливо. Я вдруг вспомнил о неотложном государственном деле. Вынужден тебя покинуть.
Лицо королевы перекосилось.
— А мой пир?! — завопила она.
— Ешь на здоровье. Пригласи кого-нибудь еще. Делай что хочешь. Мне надо идти, — он поспешно натягивал одежду.
Она немного надулась, но удерживать не стала, просто сидела в постели, задумчиво поглаживая собственную грудь.
Грациллоний выскочил на улицу. С моря дул свежий ветер. Он решил, что сразу пойдет во дворец. Примет горячую ванну и переоденется. Королевский дворец был единственным в Исе местом, где дозволялось держать лошадей. Прикажет оседлать коня и поскачет в лес, один.
Его королевы… осталась только Фенналис, но она — мать Ланарвилис. Закон Митры запрещает возлечь и с дочерью, и с матерью. Придется объяснить это Фенналис, постаравшись при том не обидеть. Говорят, она дружелюбна, всегда весела и занята делами благотворительности. Да, кроме того, имея уже семерых детей от Вулфгара, Лугайда, Гаэтулия и Хоэля, она, вероятно, не стремится более к постельным утехам. Оставим Фенналис. С остальными он, как мог, выполнил свой долг.
И неважно, кто из них заранее знал об этом заговоре, достойном шлюх. Заманить мужчину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
IV
Услышав, что с ней желает говорить король, Форсквилис подняла ладонь.
— Не здесь. Пройдем в секреториум.
Комнату освещал огонь, мерцавший в глазницах кошачьего черепа; в трепетных тенях тирская статуэтка казалась живой; травы наполняли воздух благоуханием леса. Королева села напротив него, сложила руки на коленях. Лицо ее было безмятежно спокойно, но в серых глазах металось отражение пламени.
— Теперь говори, — приказала она. Грациллоний с радостью обратился мыслями к привычному миру за стенами города.
— Максим высадился в Галлии в тот самый день, что ты назвала. Его легионы смели всякое сопротивление. Да и сопротивлялись не слишком ретиво. Его противники могли опереться только на плохо обученных ауксиллариев. Подошли несколько частей с восточных границ и из Испании, но из них целые когорты перешли под орлов Максима. Он пишет, что боевые части далеко обогнали обоз и что, в частности, поэтому он не мог написать мне раньше. Соимператор Флавий Грациан находился в Лютеции Паризиорум. Максим направился к этому городу. При его приближении гарнизон взбунтовался и отказал Грациану в подчинении. Максим беспрепятственно вступил в город. Грациан бежал. Максим готовится… готовился преследовать его, чтобы окончательно разбить и овладеть Галлией и Испанией.
— Чего он хочет от тебя? — тихо и бесстрастно спросила Форсквилис.
— О, я должен послать с тем же курьером рапорт, продолжать свое дело и держать его в курсе.
— И чего ты хочешь от меня?
— Мне кажется, ты уже знаешь, — Грациллонию пришлось облизать губы. А в подмышках и без того было мокро. — Ис, кажется, подготовлен к обороне. И, на мой взгляд, он способен выполнить миссию, возложенную на него Римом. Но все предвидеть невозможно. Империя взбудоражена. Легионы, защищающие Британию и Восточные провинции, ободраны до костей. У границ собираются волчьи стаи.
— Ты сам сказал, что мы сумеем отразить нападение. Да я и не думаю, что найдутся варвары, настолько безрассудные, что осмелятся…
— Я думаю о Риме!
— А!
Форсквилис сидела совершенно неподвижно. Молчание становилось напряженным. Наконец она молвила:
— Ты хочешь, чтобы сова снова отправилась в полет.
— Да.
— И чтобы, если понадобится, Девятеро вмешались в ход событий.
Он решился напомнить:
— Со мной вы на это пошли.
— Ради Иса, — сурово возразила королева.
— Если падет Рим, долго ли сможет Ис противостоять нашествию варваров? — уговаривал он. — Ведь в мире сгущается тьма, и море подступает все ближе.
Форсквилис помолчала.
— Твоя просьба необычна, — заговорила она наконец, — но мы живем в странное время. Я должна поразмыслить и посоветоваться с Сестрами. Я сообщу тебе о нашем решении. — Ее взгляд строго уперся в него. — Иди.
Он вышел и, только оказавшись за дверью, почувствовал, что весь дрожит.
V
Величественный храм Тараниса возвышался на северо-западной стороне форума. Он был выстроен римлянами и имел классическую колоннаду, выходившую, правда, на открытый внутренний двор. Верующим было отдано только южное крыло, а остальную часть здания занимали службы, сокровищница, просторная кухня, где готовились ритуальные блюда, а также зал Оратора.
Здесь Сорен Картаги и принял наедине королеву Ланарвилис. На стене, за тронным возвышением, висело оружие и золоченый Молот. Мозаика на правой стене изображала победу бога над Тиамат, повелительницей Хаоса. На левой стороне, под окнами, стоял стол для письма, над входом располагались книжные полки. Для Ланарвилис был установлен трон, равный по вышине и величию трону Оратора. Однако и он, и она были одеты в этот день в простое шелковое платье со скромной вышивкой.
Сорен сидел, положив на подлокотники сжатые в кулаки руки, выпрямив спину, и с трудом произносил традиционное приветствие:
— Благодарю королеву за честь, оказанную ее приходом. Поверь, я не намерен расспрашивать о том… что касается тебя одной. Но ради блага Иса… не могла бы ты, после того как провела время с новым королем, сообщить о нем что-либо?
Щеки королевы порозовели, однако голос остался ровным:
— О нем говорят правду. Он сильный человек, и намерения его честны.
— По отношению к Риму!
— Рим — это цивилизация, а значит, благо Рима — это благо Иса.
Сорен покачал головой.
— Ты всегда думала о Риме лучше, чем он того заслуживает, дорогая. Рим, который привиделся тебе в мечтах, — Рим великих душ и великих завоеваний — давно мертв, если и существовал когда-нибудь на самом деле. Я имел дело с римлянами. Я знаю, о чем говорю.
— Сорен, — тихо сказала она. — В тебе говорит раздражение. Что бы ты ни думал — а я сама далека от того, чтобы верить в совершенство смертных, — но остается несомненным, что Грациллоний сердцем стремится ко благу Иса, действует в этом направлении, ищет у нас совета и интересуется нашими желаниями. Он провел несколько часов, беседуя со мной, как с мужчиной.
— И о чем же?
— Он… Он прослышал, что мы с тобой часто совещаемся по поводу наших храмов. Он сказал, что ты вежлив, но недружелюбен, а он нуждается в твоей поддержке, тем более что с Начальником Работ они не сошлись во мнениях.
— В самом деле? — Сорен невольно заинтересовался. — По какому поводу?
— Грациллоний считает, что надо немедленно возводить укрепления на утесах.
— Хм… — Сорен потянул себя за бороду. — Это дело не быстрое.
— Да он хочет устроить простые рвы с невысокими стенами сухой кладки для защиты лучников. Он боится, что пока флот будет в море, оказывая поддержку римскому правителю, город пострадает от нападения с моря, — Ланарвилис коснулась пальцем подбородка. — Нет, «боится» — неудачное слово. Он хочет предусмотреть любые случайности. Для этого придется ввести трудовую повинность.
— Вот как? А он понимает, что это значит?
— Понимает. Я его расспросила.
Сорен задумался.
— Не хочу тебя обидеть, дорогая, но в своем желании думать о нем хорошо ты могла приписать ему свое понимание дела. Не перескажешь ли ты мне его слова?
— Что ж… — она помедлила и начала повторять на память: — Налоги в Исе могут взиматься деньгами, товаром или трудом. Труд используется на общественных работах, в течение небольшого периода времени и в то время года, когда это не вызовет излишних сложностей. Поскольку большинство общественных зданий давно достроены и почти не требуют ремонта, трудовая повинность в Исе давно не использовалась.
Сорен мрачно усмехнулся.
— Понятно, почему Которин Росмертай взвился на дыбы. Вся его налаженная административная рутина полетит вверх тормашками. Понимает ли это Грациллоний?
— Несомненно. И ему не хочется применять власть к Начальнику Работ, чтобы не портить отношения на будущее. Он просил меня использовать свое влияние — и уговорить тебя — переубедить Которина. Я согласилась. И с Сестрами я тоже об этом поговорю, — добавила она совсем неофициально, — они будут рады еще раз убедиться, что боги, пославшие этого человека, еще благоволят нам.
Сорен поморщился.
— Итак, ты от него в восторге. И не только потому, что он римлянин.
Она снова вспыхнула, но ответила, гордо подняв голову:
— Да. Если бы знак сошел на мою дочь Лугайду в царствование Колконора, я бы своей рукой перерезала ей горло, лишь бы она не досталась ему. Но вчера Грациллоний очистил меня. Так он очистит и наш город.
Сорен сердито оскалился.
— Как бы не проскреб до дыр, со своими иноземными богами! Это будет не первый раз, когда Трое отвернутся от человека.
Лицо Ланарвилис исказилось, словно от боли. Она поднялась и протянула к нему руки.
— Ох, Сорен! Не растравляй себе раны. Не пророчь дурного. Подумай о своих сыновьях и о городе, в котором им жить!
Сорен ссутулился и проворчал:
— Пусть так. Я помогу. Ради Иса. И ради тебя.
VI
— Ах-х, — выдохнула Малдунилис. — Вот это да. У тебя могучее копье, — затем хихикнула: — Скоро ли ты будешь готов снова поднять его?
Грациллоний лежал, опершись на локоть, и смотрел на нее. Вечернее солнце окрашивало жаркими лучами пышную плоть. Они отправились в постель почти сразу, потому что других занятий не нашлось. Иннилис догадалась, по крайней мере, застенчиво предложить сыграть в шашки… Малдунилис была рослой и плотной, ее пышные волосы сейчас промокли от пота и висели липкими прядями. Хотя она была дочерью Гаэтулия, тяжелое лицо чертами скорее напоминало о деде, Вулфгаре. Тем не менее, женщина была хороша собой и выказала ленивую чувственность, которая заставила Быка в нем издать громкий рев.
— Дай хоть отдышаться, — рассмеялся Грациллоний.
Она тоже приподнялась и потянулась к стоявшему у кровати блюду со сластями. Пышные груди тяжело качнулись. В воздухе стояла странная смесь ароматов. Малдунилис держала множество слуг, но дом ее всегда отличала некоторая неопрятность.
Королева и мужу протянула конфету.
— Нет, спасибо, — отказался он. — Я не сластена. Малдунилис попышней взбила подушку и, откинувшись, принялась жевать.
— Может, и в самом деле не стоит портить аппетит, — согласилась она. — Повара готовят настоящий пир. Только готов он будет не скоро, — и кисло добавила: — Чем бы пока заняться?
Грациллоний рассудил, что раз уж все равно время до рассвета свободно, можно и подурачиться. Ему в самом деле хотелось отдохнуть и ни о чем не думать, а с такой простушкой можно приятно провести время. Не то что с некоторыми!
Над ее грудью горел крошечный полумесяц. Как случилось, что из всех дочерей галликен именно эта была отмечена знаком? — задумался он. Непостижимы пути Митры, но пути Белисамы — из Трех, владеющих Исом, — подобны путям ветра, молнии, морской волны, падающей звезды и смерти, подкрадывающейся в ночи.
Он сел на смятой постели, обхватив руками колени.
— Не познакомиться ли нам получше? Расскажи мне о себе.
Она зевнула, почесалась и потянулась за новой конфетой.
— Да и рассказывать-то нечего. Я не ученая, как наша Бодилис, не провидица вроде Форсквилис и политикой не занимаюсь — пусть Ланарвилис забавляется. Я — всего лишь я. Делаю, что положено, и никому не причиняю вреда, — она подмигнула. — Готова исполнить волю повелителя!
— Но наверняка тебе есть о чем рассказать, — возразил Грациллоний, заметив про себя, что ей не пришло в голову поинтересоваться его историей.
Малдунилис вкрадчиво погладила его бедро.
— Сам видишь, что мне нравится. И Хоэль всегда был мною доволен.
У него невольно вырвалось:
— А Колконор?
— Да-а. Он был не слишком внимателен, но и не так плох, как рассказывают. Он видел, что я готова выполнить любое его желание — как и твое, мой повелитель, — и довольствовался парой шлепков, от которых мой толстый зад и не зачешется. А если бы я родила ему дочь, он и вовсе бы меня полюбил. Я-то была готова, я и не думала пользоваться травами, да не доносила, выкидыш случился, — она подтолкнула Грациллония локтем. — Ручаюсь, с твоим ребеночком все будет в порядке.
Он окаменел.
— В чем дело, повелитель? — заискивающе спросила она.
У него перехватило дыхание от пришедшей в голову мысли.
— В тот день, в Доме Короля, когда я появился…
Она кивнула.
— Мы с Виндилис и Форсквилис задержали его. Тебя поджидали.
— Но… они считали это необходимым — как Брут, сразивший Цезаря в надежде спасти Республику. А ты…
Она улыбнулась.
— Я делала это с удовольствием. Потому-то Сестры и выбрали меня. Колконор знал, что я не притворяюсь. Наоборот, мне было вдвое приятнее от мысли, что я готовлю путь для тебя, его победителя.
«Самое ужасное, — подумал Грациллоний, — самое жуткое в этом — ее невинность».
У него зашумело в голове. Резко перевернувшись, он соскочил на пол. Почувствовав под ногами холодные плитки, кое-как выговорил:
— Прости меня, если это невежливо. Я вдруг вспомнил о неотложном государственном деле. Вынужден тебя покинуть.
Лицо королевы перекосилось.
— А мой пир?! — завопила она.
— Ешь на здоровье. Пригласи кого-нибудь еще. Делай что хочешь. Мне надо идти, — он поспешно натягивал одежду.
Она немного надулась, но удерживать не стала, просто сидела в постели, задумчиво поглаживая собственную грудь.
Грациллоний выскочил на улицу. С моря дул свежий ветер. Он решил, что сразу пойдет во дворец. Примет горячую ванну и переоденется. Королевский дворец был единственным в Исе местом, где дозволялось держать лошадей. Прикажет оседлать коня и поскачет в лес, один.
Его королевы… осталась только Фенналис, но она — мать Ланарвилис. Закон Митры запрещает возлечь и с дочерью, и с матерью. Придется объяснить это Фенналис, постаравшись при том не обидеть. Говорят, она дружелюбна, всегда весела и занята делами благотворительности. Да, кроме того, имея уже семерых детей от Вулфгара, Лугайда, Гаэтулия и Хоэля, она, вероятно, не стремится более к постельным утехам. Оставим Фенналис. С остальными он, как мог, выполнил свой долг.
И неважно, кто из них заранее знал об этом заговоре, достойном шлюх. Заманить мужчину!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59