если мой “папашка” мною не доволен, значит, недоволен, что тут можно поделать!
Разразившийся дождь с неистовыми молниями и громом заставил нас быстро ретироваться под навес скалы, чтобы продолжить свой заслуженный отдых.
Общаясь с Гераклом, я все время ловил себя на мысли, что он мне кого-то неуловимо напоминает, но никак не мог припомнить, кого именно.
Геракл довольно быстро опьянел, чего я никак не ожидал. Иолай, правда, объяснил мне это тем, что его старший товарищ еще никогда не пил вино столь громадными дозами, да еще таким варварским способом, не разбавляя водой. Что да, то да, пили мы, наверно, и вправду варварски, однако ж мне почему-то сразу подумалось, что стало бы с первым героем Эллады, угости мы его ведьминой мухоморовкой. Но спаивание новых знакомых в наши планы не входило.
— Ты меня уважаешь? — то и дело спрашивал меня захмелевший герой.
— Уважаю! — кивал уже изрядно тяжелой головой я. — А ты меня?
— Спрашиваешь! Еще как! — раскрывал объятия Геракл. — Дай я тебя расцелую!
Что бы ни утверждали активисты общества трезвости, а совместное распитие спиртных напитков во все времена сближало настоящих мужчин.
— Давай станем побратимами? — предложил мне Геракл. — Я уважаю тебя, а ты уважаешь меня, так почему нам не быть братьями?
Я, разумеется, согласился. Тогда Геракл вытащил нож и слегка надрезал свою левую руку у запястья, так что его кровь тотчас закапала на траву.
— Давай сюда свою! — сказал он мне тоном, не допускающим возражения.
С моей рукой он бестрепетно проделал ту же процедуру. После этого мы приложили свои ранки друг к другу и так недвижимо сидели некоторое время.
— Все, теперь наша кровь перемешалась, и мы стали с тобой братьями по крови и по духу! — сказал мне после этого Геракл, вставая.
— Нет, процедура братания еще не завершена! — в тон ему ответил я. — По обычаю нашего племени необходимо сделать еще кое-что!
Я подмигнул старухе Эго. Многоопытная ведьма сразу же поняла, о чем идет речь, и метнулась в сторону. Спустя минуту мы с моим новым братом дружно осушили по полному ковшу вина.
— Вот теперь все! — пояснил я Гераклу.
Наш ритуал братания так понравился Иолаю с Вакулой, что они тут же за нами повторили всю процедуру. Всегдр, судя по восторженным глазам, тоже очень хотел бы с кем-нибудь побрататься, но пары для него не нашлось. Вышата, как я понял по его иронической улыбке, отнесся к происшедшему весьма скептически.
Что означает для Геракла понятие побратимства, я пока толком не знал, но понимал, что хуже нам от этого уж никак не будет, а если повезет, то из серьезного врага мы получим на время нашего похода к Олимпу сильного и верного союзника.
Старуха Эго тем временем посыпала каким-то порошком наши ранки и шептала над ними свои, одной ей известные заговоры.
Честно говоря, по поводу нашего с Гераклом поединка меня мучили угрызения совести. Ведь Геракла победил не совсем я. Просто техника рукопашного боя третьего тысячелетия новой эры оказалась куда более изощренной, чем примитивные силовые приемы времен древней Эллады. Я всего лишь грамотно воспользовался тем, чему меня научили. При этом я был твердо уверен, что чисто в физическом плане Геракл куда сильнее меня и не мне, тщедушному отпрыску техногенной цивилизации, тягаться с этой горой тренированных мышц. А потому, сам того не желая, я испытывал перед своим недавним соперником нечто похожее на комплекс вины, хотя и старался этого не показывать.
Подвыпивший Геракл взял в руки лютню и начал петь долгую и заунывную песню о своем походе и нашем бое, как сошлись два чернокудрых и от ударов их кулаков во все концы света разлетелись золотые искры. Что и говорить, у первого воина Эллады был талант настоящего акына. Несмотря на отсутствие малейших намеков на слух, пел Геракл столь долго и вдохновенно, что нас всех потянуло в сон. Даже Иолай, долгое время с преувеличенным почтением внимавший пению, в конце концов тоже устал сдерживать зевоту. Наконец Геракл в последний раз ударил по струнам и смолк.
— Ну и как? — спросил он меня не без гордости.
— Прелестно! — ответил я ему. — Просто прелестно!
— Если желаешь, я могу спеть тебе сейчас про все свои подвиги, как я изрубил лернейскую гидру, усмирил эрифманского вепря и разогнал стимфальских птиц! — предложил греческий герой, искренне радуясь моей похвале.
Вспомнив, что даже в курсе школьной истории он насовершал своих подвигов никак не меньше дюжины, а это значило, что впереди всех нас ждет бессонная ночь, я сразу же отрицательно замотал головой:
— Все устали! Давай как-нибудь в другой раз!
Геракл с явным сожалением отложил в сторону лютню.
— Зря не хочешь послушать. В Элладе мое пение любят все. Знаешь, к примеру, как я добывал яблоки Гесперид?
— Знаю! — кивнул я ему. — Тогда ты ловко надул этого простака Атланта!
— И вовсе не надул! — обиделся Геракл. — Все было совсем не так. Не надо верить слухам. Просто вначале он попросил меня подержать небосвод, а потом о том же попросил его я! Что я, идиот, до конца своих дней стоять, согнувшись в три погибели? Сам небось так же поступил бы на моем месте!
— Честно говоря, так же! Извини, если невольно обидел! — приложил я руку к сердцу. — А теперь давай лучше отдыхать. День ведь у нас выдался сегодня не из самых легких!
Взглянув еще раз на своего недавнего соперника, а теперь друга и побратима, я наконец-то вспомнил, кого мне напоминает этот мускулистый гигант. Конечно же знаменитого Шварценеггера! Нет, не того реального Шварценеггера, который обитает в Голливуде. Российских спецназовцев почему-то никогда не приглашали в Голливуд, а знаменитый актер, в свою очередь, не слишком баловал своим вниманием наши военные базы. Геракл был как две капли воды похож на Шварценеггера киношного, этакого добродушного и не слишком обремененного интеллектом супермена, который при всем том стремится делать людям добро и неизбежно побеждает в конце фильма, в очередной раз спасая человечество от очередной напасти.
Против предложенного отдыха Геракл ничего против не имел и уже через несколько минут громко и ровно храпел. Воистину у первого героя Эллады железными были не только мускулы, но и нервы.
— И чего он это нам своими птицами да яблоками голову морочит! Если б мы про каждый свой бой в земле нечисти песни голосили, так и жизни бы не хватило! — недовольно прошептал мне на ухо Всегдр, когда я уже собирался смотреть свой первый сон.
— Это ты зря! — зевнул я ему в ответ. — Про наши дела люди когда-нибудь позабудут, а обо всех его яблоках и птицах напишут даже в учебниках!
Не знаю, что понял из сказанного мною Всегдр, но это меня совершенно не интересовало, ибо я уже спал.
* * *
… Очнулся я в ростовском госпитале. Помню, как, открыв глаза и увидев белый потолок, долго не мог понять, где я нахожусь. Как оказалось, меня подстрелил снайпер, когда я пытался махать рукой санитарам. Меня случайно заметили в самый последний момент и закинули в уже почти отрывавшуюся от земли “вертушку”.
— Ты, брат, в рубашке родился! — улыбнулся врач. — Пуля на какой-то миллиметр от сердца прошла! Не иначе для больших дел жить оставлен! Так что давай пей микстуры и слушай сестричек!
Вспоминая все обстоятельства нашего рейда в “зеленку”, я каждый раз мучился последним, что помнил: “черным человеком”, яростно желавшим меня убить, и его фразой о мести за уничтоженный амулет. При чем здесь снайпер и Мишкина побрякушка? Чертовщина какая-то, а может, просто это был уже бред угасающего сознания?
В госпитале я провалялся никак не меньше месяца. Затем меня переправили в госпиталь имени Бурденко в Москву, после которого я еще месяц томился на реабилитации в подмосковном Солнечногорске. Всего на поправку здоровья у меня ушел почти год.
При выписке я больше всего переживал, как бы меня не комиссовали, но ВВК (военно-врачебная комиссия), помусолив мою раздутую лечебную книжку, в конце концов вынесла свой вердикт: годен!
Выписавшись, я отправился в свою бригаду, где мне вручили залежавшийся орден Мужества. На главной аллее я остановился у небольшого ухоженного обелиска. Раньше его не было. Установили совсем недавно в память о погибших однополчанах. В глаза ударила строка с Мишкиной фамилией и инициалами. Купив у вокзала цветов, я положил их на символическую могилу друга. Затем немного посидел рядом, вспомнил, как учились, служили, воевали…
В июле я поступил в академию имени Фрунзе. Учиться было, безусловно, интересно, к тому же всем давно известно, что учеба — это не служба. Проблема состояла лишь в том, что грянули ельцинские реформы и зарплату военнослужащим не выдавали по несколько месяцев. Мне как холостяку первое время кое-как можно было перебиться, но большинство ребят были женатыми, имели детей и им приходилось совсем уж туго. Однокашники подрабатывали кто где мог. Кто охранял что-то, кто грузил. Некоторое время я воздерживался от подобных приработков, стремясь все возможное время уделять только учебе, но настал день, когда даже мне стало ясно, что пора искать работу, иначе просто не выжить.
Как опытного вояку по рекомендации однокашников меня взяли охранником в одну из фирм, которой заправлял мой бывший сослуживец по лейтенантским годам, а ныне преуспевающий бизнесмен Толик. В сущности, Толик был неплохим человеком, хотя бизнес и правила игры, в которую он теперь играл, наложили на него свой отпечаток. На работу в охрану к себе Толик брал только офицеров-десантников, платил довольно неплохо и придирками не изводил. А под настроение даже любил остановиться и по-свойски поболтать, вспомнить младые лейтенантские годы.
Лицом к лицу с Толиком мы столкнулись спустя неделю после моего поступления к нему на работу.
— Привет, дружище! — проходя мимо, увидел он меня. — Чего не заходишь, зазнался?
— К тебе зайдешь! — парировал я. — Одних секретарш дюжина сидит, да еще и телохранителей столько же!
— Это уж точно! — захохотал Толик. — Золотое тело надо охранять!
Наверное, в этот день дел у Толика было немного, потому что он, прикурив, остановился подле меня с явным намерением поговорить по душам.
— Да, пораскидала нас судьба! — затянувшись, вздохнул он. — Иных уж нет, а те далече! Кого из наших видел?
— Ваня Кучмай в Балтийске, на пенсию собирается. Марченко в Питере осел. Говорят, менеджером по кадрам в “Елисеевском” гастрономе устроился. Мишка в Чечне погиб.
— Мишель? В Чечне? — Толик чуть не подавился сигаретой. — Ты что, очумел, живой он!
— Сам ты очумел! — разозлился я, забыв, что таким тоном со своим работодателем говорить не положено. — Погиб он на моих глазах. Гранатой подорвался!
— Ну ты даешь! — зашелся в смехе Толик, нисколько не обидевшись. — У тебя, наверное, после ранения галлюцинации. Жив Мишель, я сам намедни его видел!
— ?!!
— Он и телефон оставил!
— А ты не ошибся?
— За кого ты меня держишь!
— Где же он сейчас?
— Ты знаешь, я так толком и не понял. Но насколько я разбираюсь в наших делах, мне кажется, что влез Мишель немного не туда, куда бы следовало.
— Это как понимать?
— А что тут понимать: у бандитов он!
— Что еще известно?
— А считай, что больше и ничего. Странный он какой-то стал. Я же помню, что вы дружили. Говорю ему, что, мол, ты у меня сейчас подрабатываешь. Он даже лицом сразу изменился. Задергался весь. Говорит, что, мол, пока ты ему не нужен, но придет время, и он с тобой за что-то рассчитается. Причем говорил с таким видом, словно ты его первейший враг. Какая-то кошка между вами пробежала, что ли?
— Да нет, — пожал я плечами совсем уж ошарашенный. — Не было ни кошки, ни собаки!
— От него словно холодом веет! — продолжал делиться со мной своими впечатлениями от недавней встречи Толик. — А глаза вообще ненормальные стали: желтые какие-то! Ты ж меня знаешь, я парень простой, сразу в лоб: “А что у тебя, Мишель, с глазами случилось?” Он аж пятнами пошел. “Это после желтухи!” — говорит и сразу очки черные на нос шлеп! Только я тоже кое-что соображаю, после желтухи глаза так не желтеют.
— Дай мне Мишкин телефон, — попросил я Толика.
— Я телефон тебе, конечно, дам, — кивнул он и засунул руки в карманы, давая понять, что разговор по душам закончен и его уже ждут большие бизнесменские дела. — Только мой тебе совет по старой дружбе. Держись от него подальше. Слишком мутный он какой-то!
Толик ушел, а я до конца дня не мог прийти в себя. Как Мишка мог остаться живым? Почему он нигде не объявился: ни на службе, ни в семье, ни у родителей, почему он скрывается ото всех, почему не захотел увидеть меня да еще говорил в таком тоне (в том, что Толик не врет, я был уверен), что у него, наконец, с глазами? Может, это какая-то болезнь, которой он стыдится и поэтому не хочет ни с кем видеться? Я знал одно: увидеться с Мишкой я должен обязательно, а там будет видно, что и к чему. Слишком много мне надо было у него спросить. А вдруг ему нужна моя помощь? И все-таки, почему он не хочет меня видеть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74