— Санди повесили сегодня утром. И еще двоих мужчин, старуху и подростка. Якобы они прятали нашу гитару. Гитару и саксофон расколотили. В порошок стерли. Значит, ни Шеза, ни дядюшки Луи больше нет, — помимо своей воли говорит вдруг Рэн.
Бэт как-то непонятно всхлипывает в ребра оруженосцу, его тонкие пальчики старательно ищут дорогу под рубаху парня. Рэн вдруг понимает, что чувствует себя как-то странно: будто Бэт — кто-то чужой, не нужный, и одновременно Рэн стыдится своих ощущений: ведь это же его друг, да, скажем так: друг, а он не чувствует ни тепла, ни радости. Пальчики Бэт становятся все упорней и беззастенчивей, Рэн вдруг обращает на это внимание, и, недоумевая, твердо берет за плечи прижимающееся к нему существо и немного отстраняется.
— Бэт?
Вот именно что, Бэт. Бэт Рич Гарвей. А не Беатриче, как он сложил из двойного имени одно. Не девушка, а все-таки, парень. У девушек возраста Бэта в любом случае хоть какие-то намеки на грудь, да должны быть.
— Разочарован? — теперь уже Бэт хватает Рэна за плечи и старается повернуть лицом к себе. — Да, я — мужчина. И что теперь? Я ведь на самом деле люблю тебя!
Рэн вспоминает, что Шез что-то такое говорил, мол, в их мире на такие вещи смотрят легче.
— Ты ведь тоже любишь меня? Я тебе нравлюсь! Ты хочешь меня поцеловать! Ну, хочешь, я для тебя всегда буду бабские тряпки носить, как там, в лесу?
Вспомнив о лесе, Рэн машинально вытер губы, внутренне содрогнувшись. Но вместе с отвращением, он чувствовал и жалость, и нежность, да и остатки чего-то большего. Поэтому совсем оттолкнуть Бэта не мог.
— Вот видишь, Бэт, что мы с тобой натворили: ты со своей полуправдой, я со своей близорукостью и греховными помыслами — все друзья погибли из-за нас. Боюсь, нам и не отмолиться.
— Любовь требует жертв.
— Неправда. Любовь не требует жертв, Бэт, перестань.
— Ты не можешь! Не можешь так просто от меня отделаться! Если тебе мешают какие-то идиотские убеждения, то мне — нет! — мальчишка взвизгнул и изо всех сил обвил руками шею оруженосца, осыпая его скулу и волосы поцелуями. Рэн с досадой отбросил его от себя. Повязка на бедрах мальчишки сбилась, и у Рэна вдруг перехватило дыхание. При всей пошлости возможных прочтений ситуации, в действительности потрясла оруженосца вещь совершенно невинная. А точнее, ее отсутствие.
— Постой-ка, — стараясь, не выдать себя изменившимися интонациями голоса, спросил он скулящего на полу паренька. — У тебя на правом или на левом плече был шрам от аппендицита?
(«Здорово тут, в вашем мире. Только вот я иногда думаю, если вдруг у кого-то из вас случится приступ аппендицита, что я с вами делать буду? Хирургов тут нет. Загнетесь и каюк. У меня-то еще в одиннадцать лет его выпластали, аппендикс этот. Это такая кишочка, всю грязь собирает, а потом может воспалиться и лопнуть. У меня даже шов остался на животе, справа. Здоровый такой. Некрасиво. Зато я теперь без этой мины замедленного действия. А на счет вас психуй. Вон у Санди живот разболелся — что к чему, спрашивается. Средневековье! «).
— На левом, — забегал глазками Бэт, — только я свел ведь его у ведьмы.
— У ведьмы? — зубы у Рэна стиснулись так, что слова сквозь них пробирались с трудом. Он наклонился над «Бэтом»и легко приподняв его за плечи над полом, прошипел ему в лицо. — А ты сам-то кто будешь?
Мальчишка задрожал, открыл рот и, тут же, дернувшись, харкнул в лицо оруженосцу густой черной кровью. Из спины его торчала арбалетная стрела. Скривившись, Рэн уложил труп на ковер. А потом, повинуясь бессознательному порыву, наклонился и приоткрыл веко псевдо-Бэта. И тут же отдернул пальцы: вместо глаз клубилась черная мутная взвесь. Одним прыжком Рэн оказался в углу и скинул мешковину с прикрытых ею тел. Веки давно уже должных закоченеть трупов оказались на удивление податливыми. Под ними тоже ничего не было кроме тьмы.
Рэн запрокинул голову и расхохотался, безрадостно, зло и торжествующе.
Гобелены вокруг вдруг заколыхались, пошли темными плотными волнами. Лица и морды на них искажались, ухмыляясь и корчась. Черное замешалось с бардовым и грязно-золотым. Рэн прищурился, ожидая смены декораций. Он заметил, что глаза, только что со злым любопытством наблюдавшие за ним исчезли, и на их местах тоже чернеют дыры. Сейчас все растает, и он окажется…
Однако же, стены не исчезли, а вот действующих лиц поприбавилось. Сползаясь крысами, из всех углов в комнату просачивались тени. Затем ярко вспыхнули факелы. Рэн, спасая от их неожиданного света глаза, прикрылся рукой. Когда он опустил ее, к горлу и груди его тут же прильнули тускло светящиеся лезвия двух мечей.
Плывущий маслянистым рыжим маревом свет факелов не давал рассмотреть ни фигур, ни лиц вошедших. Только поглощаемые до шепота шерстью ковров голоса.
— Вы не перестраховываетесь, барон? Вы что, считаете, ваш подопечный сейчас в состоянии броситься на нас диким зверем? — мужской, хрипловатый, брюзжащий, высокомерный, — Я вот думаю, это было бы даже забавно.
— Да, с этим шрамом вы просчитались! Малыш оказался гораздо более осведомлен об анатомических подробностях тела его напарника! — женский, самодовольный, булькающий.
— Да, ну, глупости! Барон, что касается меня, я получила удовольствие. Если кому в сцене не достало чувственности, то это у вас самих просто грубая солдафонская натура, не умеющая оценить тонких изысков, — тоже женский, с претензией на томность. — Если барону, к примеру, надоел этот экземпляр, я с удовольствием купила бы его. Такая чистота! Невинность! Набожность! Нет, что не говорите — прелесть! Просто супер!
— Целую лапки, леди Цу. Вы одна меня здесь понимаете! — барон. — Они надеялись, что мой подопечный сейчас завалит голема и предастся с ним извращенной страсти. Можно подумать, им не надоело уже смотреть на подобные живые картинки. Я видите ли приготовил им нечто особенное, а им подавай старое доброе порно.
Теперь понятно, почему, глаза у чудовищ на гобеленах показались Рэну такими живыми и блестящими. Такое ощущение, что когда он привыкнет немного смотреть в этом неверном жарком свете, его взгляду откроются все те же причудливые гадины и твари, что он видел на гобелене, только теперь дышащие, шевелящиеся и говорящие.
— Конечно, конечно, с этой приметой я просчитался. Так что приношу нижайшие извинения: рассчитывал я на более долгое представление. Но не стоит разочаровываться, господа. Неудача открывает нам новые перспективы. В конце концов, поимка настоящих преступников — дело, я думаю, даже не дней, а часов. Отчаянье — надежда — еще более глубокое отчаянье: вот что было с нашим подопечным и что ждет его в недалеком будущем.
— Меня вообще удивляет, почему они до сих пор не обнаружены, — забрюзжала дама, до этого язвившая по поводу шрама. Глаза оруженосца понемногу привыкали к неприятному мерцающему освещению, и теперь он видел, что говорившая — дородная матрона с бледным лицом, отягощенным двойным подбородком как белым дряблым курдюком, пышной кудрявой блондинистой шевелюрой и профилем римского императора, много пожившего, изрядно попившего. Хотя по определенным признакам можно было догадаться, что на морду свою дама перевела не один килограмм мазей, кремов и притираний, и чрезвычайно ею, своею аристократообразною мордою, гордилась. Смотрела, должно быть, с утра на себя в зеркало и думала: «Неземная красота». — Ходят слухи о каких-то дырах.
— А не заткнулись бы вы, госпожа Бу?! — злобно прошипел прислонившийся к стене в тени за спиной барона невзрачного вида мужчинка. Видок у него был совсем непрезентабельный, даже несмотря на обилие драгоценных камней, налепленных на одежду. А выражение лица такое, словно его постоянно мучила повышенная кислотность, или, может, печень у него выделяла слишком много желчи. Еще, возможно, ему жали ботинки, так же не исключены хронические запоры, тщательно скрываемая чесотка и солитер.
Госпожа Бу, чья речь была оборвана столь бесцеремонным образом, вылупила глаза, налилась гневным багрянцем, заквохтала возмущенно, но ответить ничего не смогла. Очевидно, на лицо ситуация из раздела «нет слов».
— Да ладно вам, милый мой кудесник, — благодушествовал барон, — Пусть наш подопечный слышит и знает все. Пусть это растравляет в его сердце пустые надежды. Их так легко свести на нет. К примеру, я сейчас прикажу, чтобы нашему юному другу отрубили руки, или ноги. Вот вам и все сказочки о дырах.
— Да! Да! Да! Да! — восторженно захлопала в ладоши девица лет так тридцати пяти-пятидесяти семи. — Точнее я хотела сказать: нет-нет-нет. Ничего не отрубайте, я хотела бы купить у вас целый экземпляр, а не суповой набор! Он такой душка! — тут девица отважно зашуршала облегающим платьем прямо к пригвожденному остриями мечей к стене оруженосцу, протянула ладошку и потрепала обтянутую кожей скулу юноши. От девицы пахло благовонными маслами, но даже их перебивал несвежий запах изо рта. Этот запах сводил на нет все ее дамские ухищрения: модненький фасончик платья, вычурную прическу, сурьму и румяна. В остальном же особа производила впечатление вполне нормального человека. «Бред какой-то,»— подумал по этому поводу Рэн, прикрыл глаза и больше не слушал ни строящихся на его счет планов, ни хихиканья, ни нервически-плотоядного пыхтения собравшихся вокруг него. Все его существо затопил покой, ему казалось: его качает на волнах теплое закатное море, неподалеку купает в соленой воде горячее брюхо солнце, и все залито его ослепительным золотым светом. «Знаешь, каждую ночь я вижу во сне волны. Знаешь, каждую ночь я слышу во сне песню,»— шевельнулись губы оруженосца, и он едва заметно улыбнулся.
ГЛАВА 50
— Да! Представленьице на славу! Если бы ты, Санди, не стоял рядом, я просто бросился бы тебя освобождать! Да что там, на протяжение всей этой комедии я пощупывал стенки гитары, в которой сидел: не ее ли там грохнули. Если бы я не был столь нематериален — утонул бы в собственном холодном поту!
Трактирщик единственного в подземном баронстве трактира, время от времени подозрительно косился в сторону заговорщицки перешептывающейся компании. Если бы он не знал их всех столько лет… Впрочем, и слова, доносившиеся до его разработанного годами службы на разведку барона были все обыденными, ничего не значащими. Правда, он никак не мог вспомнить ничего из того, что слышал. Слова и имена ускользали из памяти. Очевидно, годы, да и нервы. А может и уши, и память уже не те. Износились от частого употребления. И поясница тоже уже не та. И селезенка не та. Тут трактирщик переключился на ревизию внутренних органов. Результаты не утешали, и о шепчущейся компании он позабыл.
— Представление… Я просто не представляю, как там Рэн! — Битька не первый уже раз за день закапала слезами на натертую локтями до блеска столешницу.
— Леди Беата, — Санди положил повинную голову в соленую лужицу и заглянул в лицо девочки снизу вверх, — Вы все еще сердитесь, что я зажал Вам рукой рот и не дал ничего крикнуть нашему дорогому другу О' Ди Мэю? Но я ведь просил вас остаться в городе.
— Ты все сделал правильно, Санди. Одного боюсь, — поежился Шез, — как бы мальчишка рук на себя не наложил. А что, в пубертатном периоде вскрытие вен — решение всех проблем от прыщей до отсутствия модных штанов.
— Если Рэн что-нибудь с собой сделает из-за меня, я тоже жить не буду! Я… размолочу что-нибудь стеклянное и съем! — решительно сверкнула мокрыми глазами Битька.
— Зачем же выбирать такой душевредный способ, есть гораздо более щадящие: передоз, вскрытие вен, харакири и серапуки, то есть сеппуку, — возмутился эксперт по подростковым проблемам и путям их разрешения.
— О чем вы вообще говорите! — вскочил Санди, хотя тут же присел обратно, изобразив для трактирщика, будто произносил тост. — Рэн О' Ди Мэй — христианин! Он — человек твердых убеждений и непоколебимой веры. Оскорбительно даже предполагать, что он опустится до такого греха, как наложение на себя рук! Конечно, я был бы последним, кто осудил бы его за такой поступок, но поверьте мне, Рэн не смалодушничает! То, что он, возможно, будет, не отдавая себе отчета, менее осторожен, задумает отомстить — да, это опасно! Это еще один довод в пользу наибыстрейших действий.
— Таким образом на повестке дня — план действий, — председателем колхоза насупился Шез. — Где взять картошку?
— Думаю, только через летучие корабли… А зачем картошка? — тут же предложил решение проблемы Санди.
— План военных действий составлять! Это он под Чапаева косит, такой у нас в мире есть герой анекдотов, — осуждающе поджала губы Битька. — В самом деле, что же придумать? Меня так и подмывает просто побежать туда и… все разломать к чертовой матери! Прости, Санди! Ты знаешь, у нас в мире такое ругательство — это так, для детсадовцев.
— Не знаю, кто такие, эти ваши детсадовцы, но сдается мне — это негодяи и… как бы это… ну без стыда, без совести, без чести… — не сумел найти нужного слова рыцарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66