Гораздо правильнее повернуться к черной бездне отчаянья лицом, погрузиться в нее до конца, до дна, и отчаянье само вытолкнет тебя на поверхность.
Вот и сейчас среди черных мыслей начали появляться такие как: а может ли вообще Шез умереть, он ведь и так дух? Но с другой стороны, если он так связан со своей гитарой? А, может, он только рад был избавиться от привязывающего его к земле якоря и вознестись туда, куда ему давно, может, пора? Однако, что-то не припомнится с его стороны слезных просьб типа: «Ребята, шарахнете-ка обо что-нибудь эту кунгур-табуретку, освободите мою бессмертную душу!». Воспоминание о бессмертности души почти рефлекторно вызвало у Рэна желание подняться на колени и помолиться, что он и сделал. А произнеся «Амен», почувствовал, что капли дождя на его щеках смешиваются со слезами. Душа его переполнилась благодарностью, и он разрыдался. Беды последнего времени заставили оруженосца забыть не только о слезах, но и вовсе о нормальных человеческих эмоциях. Душа обросла мозолью, и новые удары он принимал, не изменившись в лице, только отмечая про себя, что откуда-то появились неведомые раньше вещи: физическая боль в сердце, дрожь в руках и так далее. Так же давно он перестал чувствовать радость. Иногда он задавал себе вопрос: а любовь? Он еще чувствует любовь? И ему становилось больно, будто по нервам водили тупым ножом. А когда он пел… Это будто и не он был вовсе: его голос поднимался куда-то высоко над головой и пел там. А Рэн оставался внизу, и снизу смотрел, безмолвно. И вот теперь он плакал. Это было как чудо.
Утерев нос и глаза не менее мокрыми ледяными руками, Рэн присел на корточки рядом с гитарой. Первым делом он сгреб все до единой щепочки подальше от краев клетки. Затем осторожно поддел пальцами не оторвавшиеся, только продавленные внутрь участки и попытался расправить их. Между камней стены, к которой прикреплена была тюрьма оруженосца, сочилась густая вязкая смола. Такое иногда бывало: каменная смола, она, кстати, становилась чрезвычайно прочной, застывая. Рэн вырвал небольшую прядку из шевелюры и постарался затолкать ее в полупрозрачную субстанцию — кисточка для клея.
Оруженосец устроился поудобнее и приступил к «ремонту». Главное — не отдавать себе отчета в невозможности задуманного, особенно по началу. И Рэн теперь целыми днями отыскивал микроскопические кусочки мозаики и соединял их между собой.
Снизу, с площади снова свистели и бросались нечистотами, со своего балкона с усмешкой поглядывал барон: ну, давай, собирай, чтобы было, что сломать вновь. Бил озноб, слезились глаза, и мучил кашель, но оруженосец клеил, будто всерьез верил, что это способно воскресить его друга.
… — Строго говоря, Шез прекрасно понимал, на что шел. Я пытался его переубедить, но это было все равно, что меня отговорить быть черным. Рок-энд-ролл — всегда был музыкой бунтарей. Я ему объяснял, что он подставляет не только себя, но и мальчика, но он так увлекся своей идеей… Еще и хитрил, будто передает Рэну эти песни просто для поддержания духа. Но теперь-то очевидно, что парень пел это вслух, и пел там, где петь было опасно, — дядюшка Луи покачал головой. — Ну что там, сэр Сандонато?
Санди в ответ сердито буркнул себе под нос, деревянные ступеньки под его тяжелыми шагами надсадно заохали.
Друзья, задрав голову и наблюдая за спускавшимся к ним с неудачей рыцарем, стояли на улице города Карфоколя, куда завели их поиски какого-нибудь практикующего колдуна. Наступили сумерки, и в сизой дымке Карфоколь казался, должно быть, еще более странным городом, чем был. Если это возможно.
По словам Санди, когда-то на месте современного города находилось поселение ныне неизвестных древних племен. Местные жители считали, что раньше Карфоколь населяли эльфы, но, конечно, у эльфов совсем другая архитектура. Кое-кто предполагал, что в прежние времена это была столица какого-нибудь подводного государства, которую постигла участь, обратная катастрофе Атлантиды. По крайней мере, трудно было спорить с предположением о куда более высоком уровне цивилизации на этом месте в те времена, когда Карфоколь носил иное имя.
Огромные, все одинаковой высоты, примерно с четырехэтажный дом здания-дворцы то из полированного, то из шершавого гранита и мрамора многочисленных оттенков серого, стены которых сплетены из ажура бесчисленных рельефов и статуй, изображающих величественных и странных существ, только отчасти напоминающих что-либо знакомое. Иногда казалось, видишь морду льва, или спину дракона, или что-то померещится тебе похожим на сфинкса или василиска, но присмотришься — нет, это совсем другое.
Здания эти не то чтобы стояли плотно друг к другу, они вовсе слиплись в две серые каменные ленты по обе стороны узкой улицы. Собственно, эта улица в Карфоколе была единственной. Зато она была бесконечной. Завиваясь в странные узлы и переплетения, она как мифическая змея, в конце концов кусала себя за хвост. Правда, необходим был день, чтобы пройти ее от начала до конца. Говорят, если посмотреть сверху — можно было увидеть или какой-то знак, или прочесть какую-то надпись… Никто никогда не смотрел сверху, и поэтому все оставалось на уровне слухов и догадок. Мол, можно узнать свою судьбу, потому что каждым человеком узор прочитывается по своему; или узнать судьбу города, или вообще всего мира.
Правду знали только птицы и драконы. Последние без конца потешались над карфокольцами, утверждая, что с высоты птичьего полета можно прочесть фразу: «Дураки все, кто живет в этом городе», в других интерпретациях неприличную картинку. Из-за таких драконьих выходок на окраине Карфоколя случались порой стихийные стычки с мифическими животными, и даже на гербе города изображен был крылатый змей, изгоняемый отважной горожанкой, с помощью то ли скалки, то ли метелки.
И то верно, новые жители Карфоколя отличались активностью жизненной позиции и всепроникновенностью. Древнее городище они обжили плотно, как мухи гипсовый бюст какого-нибудь советского партийного лидера или классика литературы. Битьке пришло в голову, что все это похоже на Дворец культуры сталинской застройки, отданный под малосемейное общежитие. Цветные занавесочки, белье на просушке, сомнительного вида пристройки и лесенки веселеньким граффити разукрашивали серый величественный гранит и элегичный пожелтевший мрамор.
На истерические взвизгивания ступенек под сапогами Санди распахнулось несколько дверей и окон, раздались вопли, сводящиеся к настоятельным просьбам быть поаккуратней. Санди сердито огрызнулся, но перед своими друзьями оправдал жителей сетованием на то, какое все здесь старое, только тронь — рассыплется. В подтверждение своих слов рыцарь грохнул кулаком по стене.
Кулак тут же провалился внутрь как в песок и со всех сторон: и сверху, и справа, и слева — сперва тонкими струйками, а затем все увереннее хлынул каменный прах.
— Сматываемся! — друзья бросились прочь по улице. Оглянувшаяся Битька заметила, что осыпь прекратилась, но здание лишилось части стены. Впрочем, в образовавшуюся дыру ничего не было видно, так как она заблаговременно занавешена была изнутри куском материи. Угол тряпки отогнулся, выпуская голову в помятом чепце. Голова пробурчала что-то навроде: «е-мое», однако без особой экспрессии. Очевидно, сказывалась привычка.
Тем не менее, остановились друзья, лишь достигнув пределов видимости. Отдышаться мешал смех.
— Представляю: сидишь ты в туалете, — сгибалась, ухватившись за живот Битька, — и тут дом вокруг тебя раз — и рассыпается.
— Да этого города Санди не больше чем на полчаса. Не дай бог, кто-нибудь оскорбит его, а потом начнет от него убегать! — прибавил Луи.
— Смех смехом, но видимо поэтому здесь все стены внутри домов и позанавешаны, не гобеленами и коврами, так тряпками.
— Очевидно цех ковроделов и ткачей тут благоденствует, — проявил натуру глубокого эконома Аделаид.
— И каменщиков.
— Да. Нам не плохо живется, — раздался откуда-то сверху веселый молодой голос, — Пока, детка! — и прямо из окна второго этажа на мостовую спрыгнул мальчишка лет тринадцати, коротко стриженный, высокого роста, крепкого сложения. Вся одежда, и даже лицо, и голова, и шея его были насыщенного серого цвета из-за покрывавшей их пыли. Только на щеках имелись участки чистой смуглой кожи — влажно блестевшие следы свидания, — Много отвалилось-то? Ну там, на повороте Ушастого медведя?.. Люмэль. Цех каменщиков, — приветливо протянул он руку всем по очереди, — У вдовы Милгрета поди? Ну, у такой надутой особы со здоровой бородавкой на кончике носа. Ей-богу, давно пора было. Да вы не местные! Ищите чего-то?
— Да не местные, — (Битька заметила, что Санди старается без особой нужды не представляться, очевидно, предпочитает инкогнито ) — Я не пойму, что у вас с колдунами. Мы уже полгорода обошли, и у всех какие-то «неприемные часы». Какое-то «трудовое законодательство»и какие-то «права трудящихся». Можно подумать, я не собираюсь с ними расплачиваться, или они здесь питаются манной небесной.
— Что-то вроде того! — загадочно улыбнулся Люмэль, — Их весьма и весьма прикармливает герцог. Вот как раз три дня назад началось празднование Дня Колдуна. Сначала все они ездили на пир в замок. Сегодня у них отсыпной, завтра — законный выходной. Ну а послезавтра начинается месячник работы на герцога. К тому же у них шести часовая рабочая ночь. А сейчас еще не вполне вечер. Так что вы, ребята, здорово не вовремя!
— Но нам просто позарез нужен колдун, — растерянно пробормотал Санди, что касается Битьки, ей в местном положении дел почудилось что-то смутно знакомое и родное.
Парень сочувственно, хотя и не переставая при том улыбаться, поморщил лоб, пошевелил губами, поподпрыгивал на месте. Наконец решился.
— Ну… если вам очень нужно, могу порекомендовать одного… типа, который уж точно возьмется за работу в неположенное время. Правда, он еще так себе… ну, может и не особенно колдун пока. Не гарантированно. Но если не к нему, так только к самому герцогу. А я лично таким славным ребятам как вы, этого бы не советовал. Короче, пятнадцатый поворот отсюда, Крылатая Свинка. Дом с Волосатыми Магнолиями… Ну, собственно, колдун — мой брат Флай. Ну, уж если не поможет — так что тут делать?! — он со смехом же пожал плечами. — Ну не дай Бог Битум, потерял из-за вас заказ! — и мальчишка задорно погрозив кулаком друзьям, припустил прочь. По пути он обернулся и дополнил. — Зато брату помог подзаработать, верно?
— У этих горожан абсолютно никакого воспитания. Им, ей-богу, что рыцарь, что пустое место, — возмущенно проворчал Сандонато.
— Успокойся, Санди. Зато есть колдун.
ГЛАВА 42
Не смотря на некоторую путаницу со свинками и магнолиями (крылатые свинки, волосатые магнолии, полосатые спинки, брылатые… дурак ли я? чмо ли я? г…, а магнолиями) необходимый дом был найден. Естественно наименования поворотам ( а так как улица была всего одна, город делился на повороты) давали находящиеся на них наиболее выразительные скульптуры.
Дом Волосатых Магнолий по внешним признакам мог так же называться Домом Одной Двери или как-нибудь по-свойски, например «Старая развалина». Вот уж точно: сапожник без сапог. До такого состояния запущенности не было здесь, пожалуй, доведено ни одно из встреченных компанией жилищ.
Растительность в Карфоколе представлена была маргаритками и анютиными глазками, произраставшими в горшках на подоконниках, а так же многообразием плющей. Дом Волосатой Магнолии обилием зарослей плюща напоминал Робинзона Крузо или мрачного хиппи. Возникало подозрение, что серо-малахитовая шевелюра оставлена хитроумными хозяевами в своей буйной тропической девственности с целью естественного прикрытия многочисленных брешей в стенах снаружи.
Однако медный колокольчик у сомнительной двери сверкал начищенными боками.
Друзья переглянулись в сомнении: все посещенные ими до этого жилища колдунов и ведьм имели куда более презентабельный вид, украшенные затейливыми вывесками, с небольшими привратными грифонами на цепях и занавесками из змей.
Но делать было нечего. Весь цех колдунов дружно отдыхает. Народная же мудрость неоднократно указывала на полезные качества всяческих Иванушек-дурачков, Коньков-горбунков и прочей сказочной некондиции. Санди решительно дернул шнурок и на стоящих на крыльце путников прямо из воздуха выплеснулось ведро воды. Опрокинувшись, емкость с хлопком исчезла, а рыбка или что-то вроде нее, в виде рельефа изображенная на двери вдруг подняла деревянные веки и вылупила на мокрых с ног до головы гостей живые круглые глазища. Глаза подозрительно сощурились, придирчиво осмотрели компанию, большие губы задумчиво пошевелились с причмокиванием.
— Она нас сейчас не съест между делом? — машинально попятилась Битька.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял мальчик лет пятнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вот и сейчас среди черных мыслей начали появляться такие как: а может ли вообще Шез умереть, он ведь и так дух? Но с другой стороны, если он так связан со своей гитарой? А, может, он только рад был избавиться от привязывающего его к земле якоря и вознестись туда, куда ему давно, может, пора? Однако, что-то не припомнится с его стороны слезных просьб типа: «Ребята, шарахнете-ка обо что-нибудь эту кунгур-табуретку, освободите мою бессмертную душу!». Воспоминание о бессмертности души почти рефлекторно вызвало у Рэна желание подняться на колени и помолиться, что он и сделал. А произнеся «Амен», почувствовал, что капли дождя на его щеках смешиваются со слезами. Душа его переполнилась благодарностью, и он разрыдался. Беды последнего времени заставили оруженосца забыть не только о слезах, но и вовсе о нормальных человеческих эмоциях. Душа обросла мозолью, и новые удары он принимал, не изменившись в лице, только отмечая про себя, что откуда-то появились неведомые раньше вещи: физическая боль в сердце, дрожь в руках и так далее. Так же давно он перестал чувствовать радость. Иногда он задавал себе вопрос: а любовь? Он еще чувствует любовь? И ему становилось больно, будто по нервам водили тупым ножом. А когда он пел… Это будто и не он был вовсе: его голос поднимался куда-то высоко над головой и пел там. А Рэн оставался внизу, и снизу смотрел, безмолвно. И вот теперь он плакал. Это было как чудо.
Утерев нос и глаза не менее мокрыми ледяными руками, Рэн присел на корточки рядом с гитарой. Первым делом он сгреб все до единой щепочки подальше от краев клетки. Затем осторожно поддел пальцами не оторвавшиеся, только продавленные внутрь участки и попытался расправить их. Между камней стены, к которой прикреплена была тюрьма оруженосца, сочилась густая вязкая смола. Такое иногда бывало: каменная смола, она, кстати, становилась чрезвычайно прочной, застывая. Рэн вырвал небольшую прядку из шевелюры и постарался затолкать ее в полупрозрачную субстанцию — кисточка для клея.
Оруженосец устроился поудобнее и приступил к «ремонту». Главное — не отдавать себе отчета в невозможности задуманного, особенно по началу. И Рэн теперь целыми днями отыскивал микроскопические кусочки мозаики и соединял их между собой.
Снизу, с площади снова свистели и бросались нечистотами, со своего балкона с усмешкой поглядывал барон: ну, давай, собирай, чтобы было, что сломать вновь. Бил озноб, слезились глаза, и мучил кашель, но оруженосец клеил, будто всерьез верил, что это способно воскресить его друга.
… — Строго говоря, Шез прекрасно понимал, на что шел. Я пытался его переубедить, но это было все равно, что меня отговорить быть черным. Рок-энд-ролл — всегда был музыкой бунтарей. Я ему объяснял, что он подставляет не только себя, но и мальчика, но он так увлекся своей идеей… Еще и хитрил, будто передает Рэну эти песни просто для поддержания духа. Но теперь-то очевидно, что парень пел это вслух, и пел там, где петь было опасно, — дядюшка Луи покачал головой. — Ну что там, сэр Сандонато?
Санди в ответ сердито буркнул себе под нос, деревянные ступеньки под его тяжелыми шагами надсадно заохали.
Друзья, задрав голову и наблюдая за спускавшимся к ним с неудачей рыцарем, стояли на улице города Карфоколя, куда завели их поиски какого-нибудь практикующего колдуна. Наступили сумерки, и в сизой дымке Карфоколь казался, должно быть, еще более странным городом, чем был. Если это возможно.
По словам Санди, когда-то на месте современного города находилось поселение ныне неизвестных древних племен. Местные жители считали, что раньше Карфоколь населяли эльфы, но, конечно, у эльфов совсем другая архитектура. Кое-кто предполагал, что в прежние времена это была столица какого-нибудь подводного государства, которую постигла участь, обратная катастрофе Атлантиды. По крайней мере, трудно было спорить с предположением о куда более высоком уровне цивилизации на этом месте в те времена, когда Карфоколь носил иное имя.
Огромные, все одинаковой высоты, примерно с четырехэтажный дом здания-дворцы то из полированного, то из шершавого гранита и мрамора многочисленных оттенков серого, стены которых сплетены из ажура бесчисленных рельефов и статуй, изображающих величественных и странных существ, только отчасти напоминающих что-либо знакомое. Иногда казалось, видишь морду льва, или спину дракона, или что-то померещится тебе похожим на сфинкса или василиска, но присмотришься — нет, это совсем другое.
Здания эти не то чтобы стояли плотно друг к другу, они вовсе слиплись в две серые каменные ленты по обе стороны узкой улицы. Собственно, эта улица в Карфоколе была единственной. Зато она была бесконечной. Завиваясь в странные узлы и переплетения, она как мифическая змея, в конце концов кусала себя за хвост. Правда, необходим был день, чтобы пройти ее от начала до конца. Говорят, если посмотреть сверху — можно было увидеть или какой-то знак, или прочесть какую-то надпись… Никто никогда не смотрел сверху, и поэтому все оставалось на уровне слухов и догадок. Мол, можно узнать свою судьбу, потому что каждым человеком узор прочитывается по своему; или узнать судьбу города, или вообще всего мира.
Правду знали только птицы и драконы. Последние без конца потешались над карфокольцами, утверждая, что с высоты птичьего полета можно прочесть фразу: «Дураки все, кто живет в этом городе», в других интерпретациях неприличную картинку. Из-за таких драконьих выходок на окраине Карфоколя случались порой стихийные стычки с мифическими животными, и даже на гербе города изображен был крылатый змей, изгоняемый отважной горожанкой, с помощью то ли скалки, то ли метелки.
И то верно, новые жители Карфоколя отличались активностью жизненной позиции и всепроникновенностью. Древнее городище они обжили плотно, как мухи гипсовый бюст какого-нибудь советского партийного лидера или классика литературы. Битьке пришло в голову, что все это похоже на Дворец культуры сталинской застройки, отданный под малосемейное общежитие. Цветные занавесочки, белье на просушке, сомнительного вида пристройки и лесенки веселеньким граффити разукрашивали серый величественный гранит и элегичный пожелтевший мрамор.
На истерические взвизгивания ступенек под сапогами Санди распахнулось несколько дверей и окон, раздались вопли, сводящиеся к настоятельным просьбам быть поаккуратней. Санди сердито огрызнулся, но перед своими друзьями оправдал жителей сетованием на то, какое все здесь старое, только тронь — рассыплется. В подтверждение своих слов рыцарь грохнул кулаком по стене.
Кулак тут же провалился внутрь как в песок и со всех сторон: и сверху, и справа, и слева — сперва тонкими струйками, а затем все увереннее хлынул каменный прах.
— Сматываемся! — друзья бросились прочь по улице. Оглянувшаяся Битька заметила, что осыпь прекратилась, но здание лишилось части стены. Впрочем, в образовавшуюся дыру ничего не было видно, так как она заблаговременно занавешена была изнутри куском материи. Угол тряпки отогнулся, выпуская голову в помятом чепце. Голова пробурчала что-то навроде: «е-мое», однако без особой экспрессии. Очевидно, сказывалась привычка.
Тем не менее, остановились друзья, лишь достигнув пределов видимости. Отдышаться мешал смех.
— Представляю: сидишь ты в туалете, — сгибалась, ухватившись за живот Битька, — и тут дом вокруг тебя раз — и рассыпается.
— Да этого города Санди не больше чем на полчаса. Не дай бог, кто-нибудь оскорбит его, а потом начнет от него убегать! — прибавил Луи.
— Смех смехом, но видимо поэтому здесь все стены внутри домов и позанавешаны, не гобеленами и коврами, так тряпками.
— Очевидно цех ковроделов и ткачей тут благоденствует, — проявил натуру глубокого эконома Аделаид.
— И каменщиков.
— Да. Нам не плохо живется, — раздался откуда-то сверху веселый молодой голос, — Пока, детка! — и прямо из окна второго этажа на мостовую спрыгнул мальчишка лет тринадцати, коротко стриженный, высокого роста, крепкого сложения. Вся одежда, и даже лицо, и голова, и шея его были насыщенного серого цвета из-за покрывавшей их пыли. Только на щеках имелись участки чистой смуглой кожи — влажно блестевшие следы свидания, — Много отвалилось-то? Ну там, на повороте Ушастого медведя?.. Люмэль. Цех каменщиков, — приветливо протянул он руку всем по очереди, — У вдовы Милгрета поди? Ну, у такой надутой особы со здоровой бородавкой на кончике носа. Ей-богу, давно пора было. Да вы не местные! Ищите чего-то?
— Да не местные, — (Битька заметила, что Санди старается без особой нужды не представляться, очевидно, предпочитает инкогнито ) — Я не пойму, что у вас с колдунами. Мы уже полгорода обошли, и у всех какие-то «неприемные часы». Какое-то «трудовое законодательство»и какие-то «права трудящихся». Можно подумать, я не собираюсь с ними расплачиваться, или они здесь питаются манной небесной.
— Что-то вроде того! — загадочно улыбнулся Люмэль, — Их весьма и весьма прикармливает герцог. Вот как раз три дня назад началось празднование Дня Колдуна. Сначала все они ездили на пир в замок. Сегодня у них отсыпной, завтра — законный выходной. Ну а послезавтра начинается месячник работы на герцога. К тому же у них шести часовая рабочая ночь. А сейчас еще не вполне вечер. Так что вы, ребята, здорово не вовремя!
— Но нам просто позарез нужен колдун, — растерянно пробормотал Санди, что касается Битьки, ей в местном положении дел почудилось что-то смутно знакомое и родное.
Парень сочувственно, хотя и не переставая при том улыбаться, поморщил лоб, пошевелил губами, поподпрыгивал на месте. Наконец решился.
— Ну… если вам очень нужно, могу порекомендовать одного… типа, который уж точно возьмется за работу в неположенное время. Правда, он еще так себе… ну, может и не особенно колдун пока. Не гарантированно. Но если не к нему, так только к самому герцогу. А я лично таким славным ребятам как вы, этого бы не советовал. Короче, пятнадцатый поворот отсюда, Крылатая Свинка. Дом с Волосатыми Магнолиями… Ну, собственно, колдун — мой брат Флай. Ну, уж если не поможет — так что тут делать?! — он со смехом же пожал плечами. — Ну не дай Бог Битум, потерял из-за вас заказ! — и мальчишка задорно погрозив кулаком друзьям, припустил прочь. По пути он обернулся и дополнил. — Зато брату помог подзаработать, верно?
— У этих горожан абсолютно никакого воспитания. Им, ей-богу, что рыцарь, что пустое место, — возмущенно проворчал Сандонато.
— Успокойся, Санди. Зато есть колдун.
ГЛАВА 42
Не смотря на некоторую путаницу со свинками и магнолиями (крылатые свинки, волосатые магнолии, полосатые спинки, брылатые… дурак ли я? чмо ли я? г…, а магнолиями) необходимый дом был найден. Естественно наименования поворотам ( а так как улица была всего одна, город делился на повороты) давали находящиеся на них наиболее выразительные скульптуры.
Дом Волосатых Магнолий по внешним признакам мог так же называться Домом Одной Двери или как-нибудь по-свойски, например «Старая развалина». Вот уж точно: сапожник без сапог. До такого состояния запущенности не было здесь, пожалуй, доведено ни одно из встреченных компанией жилищ.
Растительность в Карфоколе представлена была маргаритками и анютиными глазками, произраставшими в горшках на подоконниках, а так же многообразием плющей. Дом Волосатой Магнолии обилием зарослей плюща напоминал Робинзона Крузо или мрачного хиппи. Возникало подозрение, что серо-малахитовая шевелюра оставлена хитроумными хозяевами в своей буйной тропической девственности с целью естественного прикрытия многочисленных брешей в стенах снаружи.
Однако медный колокольчик у сомнительной двери сверкал начищенными боками.
Друзья переглянулись в сомнении: все посещенные ими до этого жилища колдунов и ведьм имели куда более презентабельный вид, украшенные затейливыми вывесками, с небольшими привратными грифонами на цепях и занавесками из змей.
Но делать было нечего. Весь цех колдунов дружно отдыхает. Народная же мудрость неоднократно указывала на полезные качества всяческих Иванушек-дурачков, Коньков-горбунков и прочей сказочной некондиции. Санди решительно дернул шнурок и на стоящих на крыльце путников прямо из воздуха выплеснулось ведро воды. Опрокинувшись, емкость с хлопком исчезла, а рыбка или что-то вроде нее, в виде рельефа изображенная на двери вдруг подняла деревянные веки и вылупила на мокрых с ног до головы гостей живые круглые глазища. Глаза подозрительно сощурились, придирчиво осмотрели компанию, большие губы задумчиво пошевелились с причмокиванием.
— Она нас сейчас не съест между делом? — машинально попятилась Битька.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял мальчик лет пятнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66