— Иди лесом и держись под его прикрытием сколько возможно. Весна нынче ранняя, и на деревьях уже достаточно листвы, чтобы спрятать тебя. Как пройдешь около полулиги прямо на юг, увидишь ручей. Иди вверх по течению.... сколько там будет, муженек?
— Не больше четырех лиг, жена.
— Верно. Через четыре лиги ручей раздваивается — иди вдоль того, что ведет в холмы, к тому времени ты должен будешь обернуться лицом на северо-восток. А там уж сам смекнешь, как тебе идти. В лесах пустынно — разве что браконьеры могут встретиться.
Джек кивал, слушая ее наставления. Водка зажгла в крови пожар, и он едва стоял на ногах под своей ношей. У него не хватало духу сказать им, что они надавали ему слишком много, — выбросит кое-что позже, когда останется один. Печально это — ему дороги были их дары. Но столько ему не снести. Он знал, что ноги не выдержат, если он подвергнет их слишком большому испытанию, — они уже и теперь тряслись, хотя он стоял на месте. Дилбурт крепко пожал ему руку.
— Будь осторожен, парень. И помни женины указания — никто не знает здешние места лучше нее.
Они проводили его до двери, выглянули, нет ли кого снаружи, и выпустили Джека. Все трое обошли вокруг дома — муж и жена шли рука об руку. Этот знак давнишней, будничной привязанности глубоко тронул Джека. И у них с Тариссой так было, когда они безумно сплетали руки или обменивались поцелуями, словно улыбками. Теперь все кончено. Он один, его мечты разбились как стекло, и осколки ранят душу. Как она могла? Как могла предать его так бессердечно?
Гнева в нем больше не было — только печаль и, как верно угадала тетушка Вадвелл, растерянность. Тарисса сказала, что любит его, а все, даже Боджер и Грифт, говорили, что нельзя причинять боль тому, кого любишь. Значит, она лгала — и из всего длинного перечня лжи и обманов эта ложь ранила Джека больше всего.
— Ну, ступай, парень, — нарушила его думы тетушка Вадвелл. — Вон он, лес. До него далеко, но ты будешь в безопасности, как только дойдешь до той первой купы деревьев. — Добрая улыбка озарила ее большое, почти без морщин лицо.
Они уже попрощались — Джеку оставалось только поблагодарить их. Он смотрел на них, жителей вражеской страны. Халькус воюет с Королевствами, но эти люди за последний день проявили к нему больше доброты, чем кто-либо из соотечественников. Если не считать старую свинарку, что жила близ Харвеллской восточной дороги. Теперь-то он знает, что хальки совсем не те спесивые безбожники, какими слывут в Королевствах. Война вдруг показалась Джеку отвратительным, постыдным делом. Можно ненавидеть страну, но трудно ненавидеть ее народ, когда узнаешь его поближе. Вадвеллы — счастливые добрые люди и не заслуживают того, чтобы Кайлок поставил их на колени.
Глубокая усталость тяжелым грузом легла на плечи. По какой-то непонятной причине он чувствовал себя ответственным за все — не только за гибель форта, не только за судьбу стоящей рядом супружеской пары, но за нечто гораздо большее.
— Пойду я, — тихо сказал он.
— Давай, парень, — откликнулся Дилбурт.
— Я хочу поблагодарить вас обоих за все, что вы для меня сделали. Никогда не забуду вашей доброты. — Джек посмотрел на Дилбурта, потом на его жену. — Никогда.
Тетушка Вадвелл извлекла свой громадный платок и промокнула им глаза.
— Ступай, паренек. Я посмотрю, как ты дойдешь до тех деревьев.
Джек улыбнулся, мысленно попросил Борка дать ему сил и начал свой долгий путь к лесу.
XXVII
Мелли пожалела о том, что потребовала зеркало, — лицо, отразившееся в нем, показалось ей чужим. Кто эта девушка, бледная как мел и с глазами как плошки?
— Несса, — позвала она, — принеси мне вина, да покрепче. — Герцог вот-вот придет — надо к этому времени придать лицу хоть какие-то краски, даже если придется для этого упиться допьяна.
Мелли отложила зеркало и взяла серебряный флакончик с духами. Она коснулась им груди и шеи, побрызгала чуть-чуть на простыни и уронила единственную сверкающую каплю на язык, поморщившись от горького вкуса.
Пока она раздумывала, что лучше — остаться в постели или перейти на скамью у окна, — вернулась Несса с вином и возвестила:
— Его светлость идет сюда, госпожа.
— Ну так дай мне скорее вина! — вскричала Мелли. Схватив поданную чашу, она выпила ее всю, а последней каплей в порыве вдохновения натерла щеки. Она сознавала, что ведет себя как куртизанка, и в другое время и для другого мужчины ни за что не стала бы прихорашиваться — но герцог в последние дни стал значить для нее очень много, и ей хотелось нравиться ему.
Вся беда в том, что она этого не умела. Она никогда не обращала особого внимания на свою внешность. Ей с детства все уши прожужжали, какая она красавица, и она свысока относилась ко всем уловкам, которыми обычно пользуются женщины, чтобы приукрасить себя. Пудра, духи и выщипывание бровей были для нее тайной за семью печатями, так же как цветной воск, смешанная с жиром сажа и румяна.
Дверь открылась, и вошел герцог. Первым делом он понюхал воздух — Мелли поняла, что переборщила с духами, и поскорее сбросила с кровати благоухающее покрывало.
— От вас пахнет, как от трактирной девки, — сказал он.
Мелли вспыхнула и бросила злобный взгляд на Нессу, у которой и позаимствовала духи. Не найдя достойного ответа на оскорбительные слова герцога, она напустилась на служанку:
— Не стой тут разинув рот, девушка. Оставь нас. Захвати с собой это покрывало и выстирай его сама — я на этом настаиваю. В другой раз будешь знать, как разливать духи.
Герцог, подождав, пока Несса уйдет, подошел к постели, взял руку Мелли и коснулся ее холодными сухими губами.
— Я опять принес вам подарок. — Он подал ей новый шелковый сверточек.
Мелли стала находить манеры герцога довольно небрежными — он точно военные маневры выполняет: сперва поцелуй руки, потом подарок, потом несколько кратких слов. Точно так же он действовал вчера, вручая ей ножны для кинжала. Мелли взяла сверток, не зная, здоровое это чувство или причуда больного воображения. Как-никак она уже пять дней лежит в этой комнате.
— Разверните, — скомандовал герцог.
В свертке оказалась большая перчатка из толстой кожи, расписанная яркими узорами.
— Перчатка для соколиной охоты?
— Да — и сокол к ней. — Герцог громко хлопнул в ладоши, и в комнату вошел человек, неся на руке большую, смирно сидящую птицу с колпачком на голове.
— Кречет, — с трепетом произнесла Мелли.
— Да, госпожа, — ответил сокольничий подходя. — Это девочка.
Мелли знала, что самки кречета ценятся выше всего среди охотничьих птиц, и сказала:
— Она поистине прекрасна.
— Наденьте перчатку, — с ласковой улыбкой сказал герцог. Мелли, немного волнуясь, надела. В восточном поместье ее отца держали соколов, но в Королевствах соколиная охота считалась чисто мужской забавой и не была знакома Мелли.
— Ваша перчатка пахнет, как моя, госпожа, я позаботился об этом. — Сокольничий поднес свою руку к руке Мелли, слегка похлопав птицу по груди, и опустил руку. Герцог же, подхватив руку Мелли снизу, подвинул ее вперед. Соколиха, поняв, чего от нее хотят, осторожно перешла на перчатку Мелли, звякнув колокольчиками на лапках.
Первое, что поразило Мелли, — это вес птицы. Герцог по-прежнему поддерживал ее под локоть, и Мелли была благодарна ему за это. Когти впились ей в запястье сквозь кожу перчатки, и она немного испугалась.
— Не бойтесь, госпожа, моя красавица не сделает вам больно. — Сокольничий погладил птицу по груди, шепча ей что-то ласковое.
Герцог держал Мелли крепко, не давая руке дрожать. По его подсказке Мелли отважилась потрогать птицу свободной рукой. Пестрые перышки на груди были мягкие-мягкие, и их тепло радовало пальцы. Сердце птицы билось быстрее, чем у Мелли. Осмелев немного, она поднесла соколиху к лицу. Та переступила лапками, складывая по-новому крылья, и снова вцепилась когтями в запястье. Теперь это показалось Мелли приятным. Сокольничий улыбнулся ей.
— У вас природный дар, госпожа. Никогда не видел мою красавицу такой спокойной.
Мелли понимала, что он ей льстит, но все равно обрадовалась.
— Как ее зовут?
— У соколов всегда бывает по два имени, госпожа. Первое дается, когда птенца берут из гнезда, а второе — когда птица готова сесть на руку своего хозяина.
— А наша готова?
Сокольничий кивнул:
— Два дня назад она сбила журавля. Вы бы видели ее в воздухе, госпожа, — легка и стремительна как ангел.
— Стало быть, надо дать ей второе имя, Меллиандра, — сказал герцог.
— Вы хотите, чтобы это сделала я?
— Она ваша — так назовите ее по своему вкусу.
— Но я ничего не смыслю в соколиной охоте. Я не могу ее принять.
— Как только вы поправитесь, мы с вами отправимся верхом в долину вместе с нашими птицами, и я научу вас всему, что вам следует знать. — Он погладил птицу, коснувшись при этом пальцев Мелли. — Дайте ей имя — и она будет совсем вашей.
Мелли пришла в неописуемый восторг. Это великолепное создание будет парить в воздухе по ее велению!
— Я назову ее Аравеллой. — Нежданные слезы навернулись на глаза — Мелли до сих пор не могла спокойно произносить имя матери.
— Очень красиво, госпожа, — похвалил сокольничий.
— Имя, обязывающее к великим делам, — сказал герцог. Мелли, подняв глаза, встретилась со взором герцога. Грусть и радость обуревали ее в равной мере.
— Спасибо вам. Я ни разу в жизни еще не получала столь драгоценного подарка.
— Я отдам вам все, что у меня есть, если вы согласитесь стать моей женой.
* * *
Баралис шел через один из пустынных двориков герцогского дворца. Он только что отрядил человека в дом Бевлина, наказав перерыть там все сверху донизу, и теперь прикидывал, скоро ли получит библиотеку мудреца, как вдруг что-то кольнуло его в грудь. Ощущение было столь внезапным и столь сильным, что он замер на месте.
Закрыв глаза, он погрузился во тьму сознания. Но сердце опережало мысли — бешено стуча, оно гнало по жилам кровь, остерегая против чего-то. Слова, почти позабывшиеся среди всего, что говорилось на Ларне, молнией вспыхнули в голове: «Два дня назад один наш оракул говорил о тебе. Он сказал, что сейчас тебе пуще всего следует опасаться девушки с ножом на боку».
Едва держась на ногах, Баралис оглядел двор. Скамья из песчаника под увитой листьями шпалерой чем-то манила его. Дойдя до нее, он успокоился и грузно опустил на камень отяжелевшее от предчувствия тело. Опасность, предсказанная ларнским оракулом, приближалась. Где-то качалась на весах Судьба, имеющая, судя по биению его сердца, прямое отношение к нему.
Вытирая пот со лба, он думал и не мог взять в толк: кто же эта девушка с ножом на боку?
* * *
— Тихо, парень. Тихо, — шептал Мейбор, оглаживая оскаленную морду собаки. Из горла Льва шло глухое рычание, от которого кровь стыла в жилах. Собака учуяла врага, и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Выучка оправдала себя. Собака, как настоящий убийца, рвалась к сидящему в отдалении человеку, туго натягивая поводок. — Ты у меня молодец. Молодец.
Мейбор недавно обнаружил, что это великолепное животное служит хорошим дополнением к его пышным нарядам. Все оборачивались им вслед, особенно женщины. Поэтому он наладился гулять со Львом каждый день, водя его на кожаном поводке. Он наслаждался восхищенными взорами дам и завистливыми взглядами лордов. Однако нынче он увидел нечто поинтереснее зарумянившегося девичьего личика: Баралис тайно сговаривался с каким-то конником — с гонцом, судя по худобе его лошади.
Эта беседа происходила около конюшен, и Мейбор даже подумал, не спустить ли Льва. Но там толкалось слишком много челяди, и любой мог заметить его — и, хуже того, прийти Баралису на выручку с топором. Мейбор привязался ко Льву и не хотел, чтобы собаке причинили вред. Поэтому он остался на месте, наблюдая из укромного уголка за разговором тех двоих. Он нисколько не удивился, когда посыльному был вручен увесистый кошелек: Баралису только за деньги и оказывают услуги. Потом двое расстались, и Баралис пошел обратно ко дворцу.
Как и всегда, он не шел там, где все люди, а крался по каким-то закоулкам и проходил под мостами, выбирая самые пустынные места. Мейбор, весьма довольный собой, не терял его из вида. Лев превосходно вел по следу. Наконец они оказались в довольно большом дворе. Пустой в эту пору года, летом он, должно быть, служил приютом влюбленным. Деревья и кусты только-только зазеленели, а взрыхленные клумбы ждали посадки.
Мейбор уже собирался последовать за Баралисом через двор, когда тот вдруг скрючился, схватился за грудь и густо побагровел. Мейбор возблагодарил Борка, наславшего на его врага припадок, но Баралис, к несчастью, оправился, дотащился до скамьи и сел, тяжело переводя дух.
Лев дергал головой из стороны в сторону — перетирал поводок. Он грыз его с ужасающей решимостью. Время от времени Мейбор давал собаке терзать мешки с остатками Баралисовой сорочки, и запах этого человека въелся ей в душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Не больше четырех лиг, жена.
— Верно. Через четыре лиги ручей раздваивается — иди вдоль того, что ведет в холмы, к тому времени ты должен будешь обернуться лицом на северо-восток. А там уж сам смекнешь, как тебе идти. В лесах пустынно — разве что браконьеры могут встретиться.
Джек кивал, слушая ее наставления. Водка зажгла в крови пожар, и он едва стоял на ногах под своей ношей. У него не хватало духу сказать им, что они надавали ему слишком много, — выбросит кое-что позже, когда останется один. Печально это — ему дороги были их дары. Но столько ему не снести. Он знал, что ноги не выдержат, если он подвергнет их слишком большому испытанию, — они уже и теперь тряслись, хотя он стоял на месте. Дилбурт крепко пожал ему руку.
— Будь осторожен, парень. И помни женины указания — никто не знает здешние места лучше нее.
Они проводили его до двери, выглянули, нет ли кого снаружи, и выпустили Джека. Все трое обошли вокруг дома — муж и жена шли рука об руку. Этот знак давнишней, будничной привязанности глубоко тронул Джека. И у них с Тариссой так было, когда они безумно сплетали руки или обменивались поцелуями, словно улыбками. Теперь все кончено. Он один, его мечты разбились как стекло, и осколки ранят душу. Как она могла? Как могла предать его так бессердечно?
Гнева в нем больше не было — только печаль и, как верно угадала тетушка Вадвелл, растерянность. Тарисса сказала, что любит его, а все, даже Боджер и Грифт, говорили, что нельзя причинять боль тому, кого любишь. Значит, она лгала — и из всего длинного перечня лжи и обманов эта ложь ранила Джека больше всего.
— Ну, ступай, парень, — нарушила его думы тетушка Вадвелл. — Вон он, лес. До него далеко, но ты будешь в безопасности, как только дойдешь до той первой купы деревьев. — Добрая улыбка озарила ее большое, почти без морщин лицо.
Они уже попрощались — Джеку оставалось только поблагодарить их. Он смотрел на них, жителей вражеской страны. Халькус воюет с Королевствами, но эти люди за последний день проявили к нему больше доброты, чем кто-либо из соотечественников. Если не считать старую свинарку, что жила близ Харвеллской восточной дороги. Теперь-то он знает, что хальки совсем не те спесивые безбожники, какими слывут в Королевствах. Война вдруг показалась Джеку отвратительным, постыдным делом. Можно ненавидеть страну, но трудно ненавидеть ее народ, когда узнаешь его поближе. Вадвеллы — счастливые добрые люди и не заслуживают того, чтобы Кайлок поставил их на колени.
Глубокая усталость тяжелым грузом легла на плечи. По какой-то непонятной причине он чувствовал себя ответственным за все — не только за гибель форта, не только за судьбу стоящей рядом супружеской пары, но за нечто гораздо большее.
— Пойду я, — тихо сказал он.
— Давай, парень, — откликнулся Дилбурт.
— Я хочу поблагодарить вас обоих за все, что вы для меня сделали. Никогда не забуду вашей доброты. — Джек посмотрел на Дилбурта, потом на его жену. — Никогда.
Тетушка Вадвелл извлекла свой громадный платок и промокнула им глаза.
— Ступай, паренек. Я посмотрю, как ты дойдешь до тех деревьев.
Джек улыбнулся, мысленно попросил Борка дать ему сил и начал свой долгий путь к лесу.
XXVII
Мелли пожалела о том, что потребовала зеркало, — лицо, отразившееся в нем, показалось ей чужим. Кто эта девушка, бледная как мел и с глазами как плошки?
— Несса, — позвала она, — принеси мне вина, да покрепче. — Герцог вот-вот придет — надо к этому времени придать лицу хоть какие-то краски, даже если придется для этого упиться допьяна.
Мелли отложила зеркало и взяла серебряный флакончик с духами. Она коснулась им груди и шеи, побрызгала чуть-чуть на простыни и уронила единственную сверкающую каплю на язык, поморщившись от горького вкуса.
Пока она раздумывала, что лучше — остаться в постели или перейти на скамью у окна, — вернулась Несса с вином и возвестила:
— Его светлость идет сюда, госпожа.
— Ну так дай мне скорее вина! — вскричала Мелли. Схватив поданную чашу, она выпила ее всю, а последней каплей в порыве вдохновения натерла щеки. Она сознавала, что ведет себя как куртизанка, и в другое время и для другого мужчины ни за что не стала бы прихорашиваться — но герцог в последние дни стал значить для нее очень много, и ей хотелось нравиться ему.
Вся беда в том, что она этого не умела. Она никогда не обращала особого внимания на свою внешность. Ей с детства все уши прожужжали, какая она красавица, и она свысока относилась ко всем уловкам, которыми обычно пользуются женщины, чтобы приукрасить себя. Пудра, духи и выщипывание бровей были для нее тайной за семью печатями, так же как цветной воск, смешанная с жиром сажа и румяна.
Дверь открылась, и вошел герцог. Первым делом он понюхал воздух — Мелли поняла, что переборщила с духами, и поскорее сбросила с кровати благоухающее покрывало.
— От вас пахнет, как от трактирной девки, — сказал он.
Мелли вспыхнула и бросила злобный взгляд на Нессу, у которой и позаимствовала духи. Не найдя достойного ответа на оскорбительные слова герцога, она напустилась на служанку:
— Не стой тут разинув рот, девушка. Оставь нас. Захвати с собой это покрывало и выстирай его сама — я на этом настаиваю. В другой раз будешь знать, как разливать духи.
Герцог, подождав, пока Несса уйдет, подошел к постели, взял руку Мелли и коснулся ее холодными сухими губами.
— Я опять принес вам подарок. — Он подал ей новый шелковый сверточек.
Мелли стала находить манеры герцога довольно небрежными — он точно военные маневры выполняет: сперва поцелуй руки, потом подарок, потом несколько кратких слов. Точно так же он действовал вчера, вручая ей ножны для кинжала. Мелли взяла сверток, не зная, здоровое это чувство или причуда больного воображения. Как-никак она уже пять дней лежит в этой комнате.
— Разверните, — скомандовал герцог.
В свертке оказалась большая перчатка из толстой кожи, расписанная яркими узорами.
— Перчатка для соколиной охоты?
— Да — и сокол к ней. — Герцог громко хлопнул в ладоши, и в комнату вошел человек, неся на руке большую, смирно сидящую птицу с колпачком на голове.
— Кречет, — с трепетом произнесла Мелли.
— Да, госпожа, — ответил сокольничий подходя. — Это девочка.
Мелли знала, что самки кречета ценятся выше всего среди охотничьих птиц, и сказала:
— Она поистине прекрасна.
— Наденьте перчатку, — с ласковой улыбкой сказал герцог. Мелли, немного волнуясь, надела. В восточном поместье ее отца держали соколов, но в Королевствах соколиная охота считалась чисто мужской забавой и не была знакома Мелли.
— Ваша перчатка пахнет, как моя, госпожа, я позаботился об этом. — Сокольничий поднес свою руку к руке Мелли, слегка похлопав птицу по груди, и опустил руку. Герцог же, подхватив руку Мелли снизу, подвинул ее вперед. Соколиха, поняв, чего от нее хотят, осторожно перешла на перчатку Мелли, звякнув колокольчиками на лапках.
Первое, что поразило Мелли, — это вес птицы. Герцог по-прежнему поддерживал ее под локоть, и Мелли была благодарна ему за это. Когти впились ей в запястье сквозь кожу перчатки, и она немного испугалась.
— Не бойтесь, госпожа, моя красавица не сделает вам больно. — Сокольничий погладил птицу по груди, шепча ей что-то ласковое.
Герцог держал Мелли крепко, не давая руке дрожать. По его подсказке Мелли отважилась потрогать птицу свободной рукой. Пестрые перышки на груди были мягкие-мягкие, и их тепло радовало пальцы. Сердце птицы билось быстрее, чем у Мелли. Осмелев немного, она поднесла соколиху к лицу. Та переступила лапками, складывая по-новому крылья, и снова вцепилась когтями в запястье. Теперь это показалось Мелли приятным. Сокольничий улыбнулся ей.
— У вас природный дар, госпожа. Никогда не видел мою красавицу такой спокойной.
Мелли понимала, что он ей льстит, но все равно обрадовалась.
— Как ее зовут?
— У соколов всегда бывает по два имени, госпожа. Первое дается, когда птенца берут из гнезда, а второе — когда птица готова сесть на руку своего хозяина.
— А наша готова?
Сокольничий кивнул:
— Два дня назад она сбила журавля. Вы бы видели ее в воздухе, госпожа, — легка и стремительна как ангел.
— Стало быть, надо дать ей второе имя, Меллиандра, — сказал герцог.
— Вы хотите, чтобы это сделала я?
— Она ваша — так назовите ее по своему вкусу.
— Но я ничего не смыслю в соколиной охоте. Я не могу ее принять.
— Как только вы поправитесь, мы с вами отправимся верхом в долину вместе с нашими птицами, и я научу вас всему, что вам следует знать. — Он погладил птицу, коснувшись при этом пальцев Мелли. — Дайте ей имя — и она будет совсем вашей.
Мелли пришла в неописуемый восторг. Это великолепное создание будет парить в воздухе по ее велению!
— Я назову ее Аравеллой. — Нежданные слезы навернулись на глаза — Мелли до сих пор не могла спокойно произносить имя матери.
— Очень красиво, госпожа, — похвалил сокольничий.
— Имя, обязывающее к великим делам, — сказал герцог. Мелли, подняв глаза, встретилась со взором герцога. Грусть и радость обуревали ее в равной мере.
— Спасибо вам. Я ни разу в жизни еще не получала столь драгоценного подарка.
— Я отдам вам все, что у меня есть, если вы согласитесь стать моей женой.
* * *
Баралис шел через один из пустынных двориков герцогского дворца. Он только что отрядил человека в дом Бевлина, наказав перерыть там все сверху донизу, и теперь прикидывал, скоро ли получит библиотеку мудреца, как вдруг что-то кольнуло его в грудь. Ощущение было столь внезапным и столь сильным, что он замер на месте.
Закрыв глаза, он погрузился во тьму сознания. Но сердце опережало мысли — бешено стуча, оно гнало по жилам кровь, остерегая против чего-то. Слова, почти позабывшиеся среди всего, что говорилось на Ларне, молнией вспыхнули в голове: «Два дня назад один наш оракул говорил о тебе. Он сказал, что сейчас тебе пуще всего следует опасаться девушки с ножом на боку».
Едва держась на ногах, Баралис оглядел двор. Скамья из песчаника под увитой листьями шпалерой чем-то манила его. Дойдя до нее, он успокоился и грузно опустил на камень отяжелевшее от предчувствия тело. Опасность, предсказанная ларнским оракулом, приближалась. Где-то качалась на весах Судьба, имеющая, судя по биению его сердца, прямое отношение к нему.
Вытирая пот со лба, он думал и не мог взять в толк: кто же эта девушка с ножом на боку?
* * *
— Тихо, парень. Тихо, — шептал Мейбор, оглаживая оскаленную морду собаки. Из горла Льва шло глухое рычание, от которого кровь стыла в жилах. Собака учуяла врага, и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Выучка оправдала себя. Собака, как настоящий убийца, рвалась к сидящему в отдалении человеку, туго натягивая поводок. — Ты у меня молодец. Молодец.
Мейбор недавно обнаружил, что это великолепное животное служит хорошим дополнением к его пышным нарядам. Все оборачивались им вслед, особенно женщины. Поэтому он наладился гулять со Львом каждый день, водя его на кожаном поводке. Он наслаждался восхищенными взорами дам и завистливыми взглядами лордов. Однако нынче он увидел нечто поинтереснее зарумянившегося девичьего личика: Баралис тайно сговаривался с каким-то конником — с гонцом, судя по худобе его лошади.
Эта беседа происходила около конюшен, и Мейбор даже подумал, не спустить ли Льва. Но там толкалось слишком много челяди, и любой мог заметить его — и, хуже того, прийти Баралису на выручку с топором. Мейбор привязался ко Льву и не хотел, чтобы собаке причинили вред. Поэтому он остался на месте, наблюдая из укромного уголка за разговором тех двоих. Он нисколько не удивился, когда посыльному был вручен увесистый кошелек: Баралису только за деньги и оказывают услуги. Потом двое расстались, и Баралис пошел обратно ко дворцу.
Как и всегда, он не шел там, где все люди, а крался по каким-то закоулкам и проходил под мостами, выбирая самые пустынные места. Мейбор, весьма довольный собой, не терял его из вида. Лев превосходно вел по следу. Наконец они оказались в довольно большом дворе. Пустой в эту пору года, летом он, должно быть, служил приютом влюбленным. Деревья и кусты только-только зазеленели, а взрыхленные клумбы ждали посадки.
Мейбор уже собирался последовать за Баралисом через двор, когда тот вдруг скрючился, схватился за грудь и густо побагровел. Мейбор возблагодарил Борка, наславшего на его врага припадок, но Баралис, к несчастью, оправился, дотащился до скамьи и сел, тяжело переводя дух.
Лев дергал головой из стороны в сторону — перетирал поводок. Он грыз его с ужасающей решимостью. Время от времени Мейбор давал собаке терзать мешки с остатками Баралисовой сорочки, и запах этого человека въелся ей в душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78