И родная сестра. Они больше года прятались от сербов, только ведь от снаряда не спрячешься. – Лицо у Сандры помрачнело. – Я трусиха, я стрельбы боюсь. А Эмина была отчаянная, она ходила на ту гору за перевалом.
– На Главу?
– Я не местная, не знаю, как она называется. Там была деревня, которую сожгли, кажется, Дубовцы или что-то вроде. Эмина там встречалась с Вуком.
– С Вуком Спаховичем, с лесником?
– Да-да!.. Эмина говорила, что он по лесу ходит, охотится. И сам не мужик, а зверь. У него в эту штуку серебряная трубочка была вшита. Так бабы рассказывали. У него баб было без счета. Эмина к нему ходила в ту деревню через фронт. А еще у него была невеста. Правда-правда! Он однажды сказал Эмине: «Ты у меня для тела, а она для детей». А еще раз весь в крови в дом ввалился, исцарапанный. «Сегодня, – говорит, – неудачный день. Всего две бабы и один серб». И, не раздеваясь, полез на Эмину. Она после Вука дня три отлеживалась. Но платил он хорошо, не то что некоторые. Вот она к нему и ходила. Недич уже гору блокировал, а она все ходила в эти Дубовки, или как там их.
– Эта деревня сразу за перевалом?
– Не знаю, я там не была. Я мин боюсь. Эмина тоже не любила об этом рассказывать, разве когда выпьет. Она выпивала. Ее ведь сербы изнасиловали, чуть ли ни целый взвод. На глазах у родни… Вот она и ушла из дома к Аише. Так у нас многие здесь…
Глаза у Сандры повлажнели.
– А та невеста? Он что, действительно хотел на ней жениться?
Она пожала плечами:
– Откуда мне знать? Я только слышала, что его подруга хорошо стреляла. Вук пугал Эмину: «Будь поосторожней, дура! Моя кысочка ревнивая, узнает про тебя, убьет из винтовки. Она у меня снайпер». Только Эмина не из пугливых… Вон она какая здоровая! – И Сандра, поднявшись, вынула засунутую за рамку зеркала фотографию.
На снимке крупная, коротко остриженная женщина с волосами соломенного цвета стояла в обнимку с Сандрой на берегу какой-то речки.
– Это ее Вук обкорнал, – пояснила Сандра. – Эмина сказала Вуку: на кой черт, мол, тебе такая, как я, шмара за деньги, когда у тебя есть красавица на халяву? А он взял машинку и постриг ее наголо. «Это, – говорит, – чтобы я, Вук Спахович, разницу чувствовал!» У той его невесты были длинные черные волосы… Я-то не видела, но так говорят.
Мост мы переехали молча, и лишь когда выехали за город, я отважился взглянуть на Йованку:
– Извини. Мне разговор тоже не доставил удовольствия.
– Еще бы! – прошипела моя спутница. – Представляю, как ты, бедный, измучился. Трудно – лгать и при этом не краснеть.
– Лгать?!
– Ловко же ты изобразил из себя благородного идальго. – Йованка покрылась пятнами. – Романтик! Ему, видите ли, все равно, кем я была раньше!.. А та и развесила уши. Поди, впервые в жизни увидела живьем законченного идиота. Безумно влюбленного и без гроша в кармане. Тьфу, стыдуха!..
– А мне стыдиться нечего, – сухо возразил я. – Никого я не обманывал. И в то, что есть любовь, я действительно верю. Такой уж уродился, холера.
Я ударил кулаком по клаксону. Бежавший по дороге пес испуганно метнулся в сторону.
Я видел в зеркальце, как Йованка морщила лоб, думая о чем-то.
– Ладно, проехали, – сказала наконец она. – Блядская версия не подтвердилась.
– Пани Бигосяк, что за выражения?! Откуда?
– Да все оттуда же. И мы с тобой крутимся вокруг одного и того же места с нехорошим названием. Женского.
– Ничего удивительного, – сказал я. – Вся история человечества вокруг него крутится. Власть, деньги, войны, жизнь, смерть – все порождено им…
– И все вы, мужики, помешаны на нем. Как Вук Спахович.
– А стало быть, всему виной вовсе не люди, а физиология, значит, Он! – Я ткнул пальцем в обивку крыши. – И любовь – Его рук дело. Представляешь, встретит какой-нибудь американский полковник Аишу и влюбится в нее без памяти. И поедут они в Северную Дакоту, и нарожает она ему детей… Разве такого не может быть?
– Ну почему же, – вяло согласилась Йованка. – В жизни чего только не бывает… Не удивлюсь, если выяснится, что я была вовсе не такой пай-девочкой, как тебе сейчас кажется. Шлюхой, может быть, и не была, а вот… Знаешь, временами я ловлю себя на том, что не очень хочу знать, кем я была. Если б не Оля…
Она осеклась, часто заморгала.
– Только не расклеиваться! – скомандовал я. – И выше голову, дорогая!.. Слушай, Недич тебе показывал фотографию, ты и вправду не встречала этого человека?
– Никогда, – мотнула головой Йованка. – А куда мы едем?
– К соотечественникам. Хочу пообщаться с одной красоткой в короткой юбке.
– Вот-вот, – вздохнула несостоявшаяся сотрудница Мамы Хагедушич, – вы, мужики, только об одном и думаете…
С Доротой Ковалек увидеться не удалось. На пропускном пункте полбата выяснилось, что майор Ольшевский объявил меня персоной нон грата и запретил своим подчиненным всяческие контакты со мной. Этот вариант я, увы, не просчитал.
– Придется ждать, – сообщил я Йованке, разворачивая малолитражку. – Дорота может быть источником…
– Наслаждения? – ядовито вставила моя сообщница.
– Информации! – гневно закончил я. – А если ты такая умная, скажи, что теперь делать.
– Нам надо бы вернуться в клинику.
– В ту, которая сгорела?
– В другую, где много врачей. Женщина на улице назвала мне одно имя…
– И ты мне только сейчас об этом говоришь?!
– Извини, из головы вылетело.
Я готов был убить ее. На худой конец, изнасиловать.
– Ну прости, пожалуйста, Марчин! Это из-за тех воришек. Я тогда чуть с ума не сошла… И потом, не переживай попусту: тот, о ком я узнала, – врач. Он может сослаться на врачебную тайну, а денег на взятку у нас с тобой нет… Ой! – вскрикнула вдруг она, оглядываясь. – Марчин, ты видел джип?
– Джип?
– Ну, зелененький такой, кажется военный…
– О Йезус! Да тут каждая вторая машина военная…
Меня словно бы пронзило той самой моей цыганской иголкой сквозь сиденье! Я чуть не сломал тормозную педаль!
– Зелененькая? – вскричал я. – Ты хочешь сказать, светло-зеленая, с брезентовым верхом?
– Ты что, сдурел? – испуганно отпрянула Йованка. – Ну да, светло-зеленая…
Минуты три я сидел, глядя неподвижным взором на приборную доску перед собой.
– Это что, так важно? – осторожно спросила Йованка и вдруг еще раз ойкнула. – Ну и дура же я! Слушай, а я ведь видела эту машину раньше…
– Мы оба ее видели, – мрачно подтвердил я. – Там, на перевале…
– И на перевале, – растерянно кивнула она. – И на пограничном переходе в Венгрии.
Я медленно тронулся.
– Ты не помнишь, кто в ней сидел? Сколько их было?
– А черт его знает! Ты думаешь, за нами следят?
– Не знаю… Холера!.. Слушай, и я тебе кое-что не рассказал. Я вчера звонил Славеку Доляте. Так вот, он сказал мне, что неподалеку от дома Куровского видели похожую автомашину. Заведено дело об убийстве, полиция зашевелилась, ну вот и нашли паренька, который подходил к стоявшему на улице светло-зеленому автомобилю с брезентовым верхом. Он даже спросил у водителя, какая марка, а тот его послал… ну, сама знаешь куда. Паренек обиделся. Теперь он у Хыдзика ценный свидетель…
– Боже! – Йованка сплела пальцы рук на шее и задумалась. Очнулась она только в Добое: – Марчин, поищи почту.
– Хочешь послать открытку Ромеку?
– Хочу попросить телефонную книгу. Нам нужно узнать адрес доктора Булатовича.
Проклиная все на свете, я с трудом развернулся на узенькой городской улочке. Зато у почты – она находилась на центральной площади Добоя – никакой тесноты не наблюдалось. В предобеденный час площадь была пуста.
Адрес доктора Булатовича оказался только в старой, еще довоенной телефонной книге.
– Ну вот! – Йованка ткнула пальцем в страницу. – Он живет в Маглае. Я даже помню ту улицу, мы проезжали по ней.
– Ты же ничего не помнишь, – не сдержался я, с тоской представив себе обратную дорогу.
– Сегодняшнее утро хорошо помню.
Через полчаса мы снова были в Маглае. Доктор Булатович жил в небольшой вилле, окруженной старым садом. И дом, и сад выглядели запущенными. О небритом старичке, открывшем нам двери, можно было сказать то же самое. Свитер на нем был заношенный, брюки в застарелых пятнах.
– Это он, – жарко шепнула мне Йованка после короткого разговора с доктором. – Ну, с Богом, Малкош!
Я начал с того, что предъявил удостоверение. Доктор даже не заглянул в него. Мы прошли в большую прихожую, такую же запущенную, как ее хозяин. Все в ней было старое – и мебель, и обои, и кот, дремавший в ободранном кресле. Этот негодяй, изодравший когтями всю мягкую мебель в холле, возможно, видел во сне другие времена и совсем другую жизнь.
– Я частный детектив, – сообщил я доктору. – Я ищу тех, кто помнит одну женщину. Она лечилась в вашей клинике, доктор, весной девяносто шестого.
– В моей? А вы ничего не путаете?… Это у доктора Стояновича была частная клиника. Я в ней действительно подрабатывал, но лучше бы вам обратиться к господину Стояновичу, я уже старый, я мало что помню…
– А где его можно найти?
– После того как клинику сожгли, он уехал, кажется, в Хорватию.
– Но пожар, как мне показалось, случился недавно, а в девяносто шестом клиника еще работала…
– Еще как работала! – согласился доктор. – У нас было много раненых. Мины, грабежи, знаете… А я хирург. Пока воевали, Стоянович и его клиника были нужны всем. А после войны люди пошли молиться, одни в мечети, другие в церкви. Богу не нужны гинекологи, молодой человек. Клинику сожгли…
– Я спрошу его об окнах, – тихо сказала Йованка.
Она взяла лежавший на столе карандаш и газету, на полях которой начала рисовать. И чем дольше это продолжалось, тем удивленней становилось лицо доктора.
– Вы тоже лежали в нашей клинике? Такая решетка была на окнах первого этажа, где палаты «люкс»… Да, и окна там были вот такие, как в старинных замках. Стоянович обожал все изысканное… А что у нее было, у той, кого вы разыскиваете?
– Осколочное ранение головы и, возможно, воспаление легких.
– А как она к нам попала и почему именно к нам?
Мне показалось, доктор Булатович мог и не задавать этих вопросов. Судя по всему, старческим маразмом он не страдал.
– Ее привезли польские солдаты. А почему… Это я и хочу узнать.
– Не проще ли спросить у поляков?
– Я уже спрашивал, – уклончиво ответил я. – Вы помните ту женщину?
Старик ненадолго задумался. Может быть, над тем, не стоит ли ему все-таки сослаться на слабеющую с годами память. Он смотрел на Йованку и, похоже, действительно не узнавал ее. Или делал вид, что не узнает.
– Была такая, – решился наконец доктор. – Но ею занимался сам шеф. Я только консультировал. Голова, знаете ли, – усмехнулся он, – не совсем по профилю клиники. У Стояновича занимались другими органами. А что касается той девушки, то ей скорее нужен был невропатолог.
– Вы не могли бы рассказать о ней поподробней. Для меня очень важно.
Доктор Булатович глянул на меня исподлобья:
– Догадываюсь. Раз уж вы приехали сюда из Польши… А собственно, почему она вас так интересует?
– Да расскажи ты ему, – дернула меня за рукав Йованка.
И я рассказал доктору Булатовичу об амнезии Йованки, о ее больном ребенке и неизвестном отце, который был единственным шансом спасения Оли. Переводившая меня Йованка держалась молодцом. Ее волнение выдавал только легкий румянец на щеках.
– А почему вам не помогают ваши соотечественники? Дело-то, по-моему, благое и совершенно ясное.
– И тем ни менее. Раненая попадает не в городской госпиталь, а в частную клинику. Почему?
Весной девяносто шестого больницы в Боснии уже не были переполнены. Война кончилась. В чем дело, доктор?
Старик пожал плечами:
– Ну… видимо, они не понимали, что делают. Я говорю о миротворцах. – Он усмехнулся и продолжил: – Или как раз наоборот…
– Что вы имеете в виду?
– Ваши военные иногда привозили своих девушек к доктору Стояновичу. Только не раненых, а чтобы проверить…
– Беременны ли они?
Доктор Булатович задумчиво посмотрел на меня:
– Бывало и такое. Но чаще военных интересовало их собственное здоровье. Доктор Стоянович лечил и венерические заболевания… Она что, действительно ничего не помнит, ваша женщина?
– Помнит, как к ней в палату приходил польский солдат. В вашу клинику доступ был свободный?
– Не сказал бы, – покачал головой доктор. – Кажется, я помню этого поляка. – Он подумал и добавил: – И девушку… Минно-взрывная травма, глубокий шок, да к тому же сильное физическое истощение. Она была вся в грязи и бредила…
– Кто ее привез.
– Да вроде бы военные… Да-да! Три солдата.
– С ними не было офицера?
Доктор развел руками.
– Вы не разговаривали с ними?
– Ну как же! – оживился доктор Булатович. – Офицеры, как правило, владеют английским, а трое двух слов связать не могли. И по-сербски они не говорили… Я вспомнил! Старшим у них был сержант. А тот, который приходил к пациентке, кажется, был капралом.
– И часто он бывал у нее?
– Помилосердствуйте, столько времени прошло!.. Да, ходил. Медсестры судачили о нем… О тех двух девушках тоже. Их ведь было двое, молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– На Главу?
– Я не местная, не знаю, как она называется. Там была деревня, которую сожгли, кажется, Дубовцы или что-то вроде. Эмина там встречалась с Вуком.
– С Вуком Спаховичем, с лесником?
– Да-да!.. Эмина говорила, что он по лесу ходит, охотится. И сам не мужик, а зверь. У него в эту штуку серебряная трубочка была вшита. Так бабы рассказывали. У него баб было без счета. Эмина к нему ходила в ту деревню через фронт. А еще у него была невеста. Правда-правда! Он однажды сказал Эмине: «Ты у меня для тела, а она для детей». А еще раз весь в крови в дом ввалился, исцарапанный. «Сегодня, – говорит, – неудачный день. Всего две бабы и один серб». И, не раздеваясь, полез на Эмину. Она после Вука дня три отлеживалась. Но платил он хорошо, не то что некоторые. Вот она к нему и ходила. Недич уже гору блокировал, а она все ходила в эти Дубовки, или как там их.
– Эта деревня сразу за перевалом?
– Не знаю, я там не была. Я мин боюсь. Эмина тоже не любила об этом рассказывать, разве когда выпьет. Она выпивала. Ее ведь сербы изнасиловали, чуть ли ни целый взвод. На глазах у родни… Вот она и ушла из дома к Аише. Так у нас многие здесь…
Глаза у Сандры повлажнели.
– А та невеста? Он что, действительно хотел на ней жениться?
Она пожала плечами:
– Откуда мне знать? Я только слышала, что его подруга хорошо стреляла. Вук пугал Эмину: «Будь поосторожней, дура! Моя кысочка ревнивая, узнает про тебя, убьет из винтовки. Она у меня снайпер». Только Эмина не из пугливых… Вон она какая здоровая! – И Сандра, поднявшись, вынула засунутую за рамку зеркала фотографию.
На снимке крупная, коротко остриженная женщина с волосами соломенного цвета стояла в обнимку с Сандрой на берегу какой-то речки.
– Это ее Вук обкорнал, – пояснила Сандра. – Эмина сказала Вуку: на кой черт, мол, тебе такая, как я, шмара за деньги, когда у тебя есть красавица на халяву? А он взял машинку и постриг ее наголо. «Это, – говорит, – чтобы я, Вук Спахович, разницу чувствовал!» У той его невесты были длинные черные волосы… Я-то не видела, но так говорят.
Мост мы переехали молча, и лишь когда выехали за город, я отважился взглянуть на Йованку:
– Извини. Мне разговор тоже не доставил удовольствия.
– Еще бы! – прошипела моя спутница. – Представляю, как ты, бедный, измучился. Трудно – лгать и при этом не краснеть.
– Лгать?!
– Ловко же ты изобразил из себя благородного идальго. – Йованка покрылась пятнами. – Романтик! Ему, видите ли, все равно, кем я была раньше!.. А та и развесила уши. Поди, впервые в жизни увидела живьем законченного идиота. Безумно влюбленного и без гроша в кармане. Тьфу, стыдуха!..
– А мне стыдиться нечего, – сухо возразил я. – Никого я не обманывал. И в то, что есть любовь, я действительно верю. Такой уж уродился, холера.
Я ударил кулаком по клаксону. Бежавший по дороге пес испуганно метнулся в сторону.
Я видел в зеркальце, как Йованка морщила лоб, думая о чем-то.
– Ладно, проехали, – сказала наконец она. – Блядская версия не подтвердилась.
– Пани Бигосяк, что за выражения?! Откуда?
– Да все оттуда же. И мы с тобой крутимся вокруг одного и того же места с нехорошим названием. Женского.
– Ничего удивительного, – сказал я. – Вся история человечества вокруг него крутится. Власть, деньги, войны, жизнь, смерть – все порождено им…
– И все вы, мужики, помешаны на нем. Как Вук Спахович.
– А стало быть, всему виной вовсе не люди, а физиология, значит, Он! – Я ткнул пальцем в обивку крыши. – И любовь – Его рук дело. Представляешь, встретит какой-нибудь американский полковник Аишу и влюбится в нее без памяти. И поедут они в Северную Дакоту, и нарожает она ему детей… Разве такого не может быть?
– Ну почему же, – вяло согласилась Йованка. – В жизни чего только не бывает… Не удивлюсь, если выяснится, что я была вовсе не такой пай-девочкой, как тебе сейчас кажется. Шлюхой, может быть, и не была, а вот… Знаешь, временами я ловлю себя на том, что не очень хочу знать, кем я была. Если б не Оля…
Она осеклась, часто заморгала.
– Только не расклеиваться! – скомандовал я. – И выше голову, дорогая!.. Слушай, Недич тебе показывал фотографию, ты и вправду не встречала этого человека?
– Никогда, – мотнула головой Йованка. – А куда мы едем?
– К соотечественникам. Хочу пообщаться с одной красоткой в короткой юбке.
– Вот-вот, – вздохнула несостоявшаяся сотрудница Мамы Хагедушич, – вы, мужики, только об одном и думаете…
С Доротой Ковалек увидеться не удалось. На пропускном пункте полбата выяснилось, что майор Ольшевский объявил меня персоной нон грата и запретил своим подчиненным всяческие контакты со мной. Этот вариант я, увы, не просчитал.
– Придется ждать, – сообщил я Йованке, разворачивая малолитражку. – Дорота может быть источником…
– Наслаждения? – ядовито вставила моя сообщница.
– Информации! – гневно закончил я. – А если ты такая умная, скажи, что теперь делать.
– Нам надо бы вернуться в клинику.
– В ту, которая сгорела?
– В другую, где много врачей. Женщина на улице назвала мне одно имя…
– И ты мне только сейчас об этом говоришь?!
– Извини, из головы вылетело.
Я готов был убить ее. На худой конец, изнасиловать.
– Ну прости, пожалуйста, Марчин! Это из-за тех воришек. Я тогда чуть с ума не сошла… И потом, не переживай попусту: тот, о ком я узнала, – врач. Он может сослаться на врачебную тайну, а денег на взятку у нас с тобой нет… Ой! – вскрикнула вдруг она, оглядываясь. – Марчин, ты видел джип?
– Джип?
– Ну, зелененький такой, кажется военный…
– О Йезус! Да тут каждая вторая машина военная…
Меня словно бы пронзило той самой моей цыганской иголкой сквозь сиденье! Я чуть не сломал тормозную педаль!
– Зелененькая? – вскричал я. – Ты хочешь сказать, светло-зеленая, с брезентовым верхом?
– Ты что, сдурел? – испуганно отпрянула Йованка. – Ну да, светло-зеленая…
Минуты три я сидел, глядя неподвижным взором на приборную доску перед собой.
– Это что, так важно? – осторожно спросила Йованка и вдруг еще раз ойкнула. – Ну и дура же я! Слушай, а я ведь видела эту машину раньше…
– Мы оба ее видели, – мрачно подтвердил я. – Там, на перевале…
– И на перевале, – растерянно кивнула она. – И на пограничном переходе в Венгрии.
Я медленно тронулся.
– Ты не помнишь, кто в ней сидел? Сколько их было?
– А черт его знает! Ты думаешь, за нами следят?
– Не знаю… Холера!.. Слушай, и я тебе кое-что не рассказал. Я вчера звонил Славеку Доляте. Так вот, он сказал мне, что неподалеку от дома Куровского видели похожую автомашину. Заведено дело об убийстве, полиция зашевелилась, ну вот и нашли паренька, который подходил к стоявшему на улице светло-зеленому автомобилю с брезентовым верхом. Он даже спросил у водителя, какая марка, а тот его послал… ну, сама знаешь куда. Паренек обиделся. Теперь он у Хыдзика ценный свидетель…
– Боже! – Йованка сплела пальцы рук на шее и задумалась. Очнулась она только в Добое: – Марчин, поищи почту.
– Хочешь послать открытку Ромеку?
– Хочу попросить телефонную книгу. Нам нужно узнать адрес доктора Булатовича.
Проклиная все на свете, я с трудом развернулся на узенькой городской улочке. Зато у почты – она находилась на центральной площади Добоя – никакой тесноты не наблюдалось. В предобеденный час площадь была пуста.
Адрес доктора Булатовича оказался только в старой, еще довоенной телефонной книге.
– Ну вот! – Йованка ткнула пальцем в страницу. – Он живет в Маглае. Я даже помню ту улицу, мы проезжали по ней.
– Ты же ничего не помнишь, – не сдержался я, с тоской представив себе обратную дорогу.
– Сегодняшнее утро хорошо помню.
Через полчаса мы снова были в Маглае. Доктор Булатович жил в небольшой вилле, окруженной старым садом. И дом, и сад выглядели запущенными. О небритом старичке, открывшем нам двери, можно было сказать то же самое. Свитер на нем был заношенный, брюки в застарелых пятнах.
– Это он, – жарко шепнула мне Йованка после короткого разговора с доктором. – Ну, с Богом, Малкош!
Я начал с того, что предъявил удостоверение. Доктор даже не заглянул в него. Мы прошли в большую прихожую, такую же запущенную, как ее хозяин. Все в ней было старое – и мебель, и обои, и кот, дремавший в ободранном кресле. Этот негодяй, изодравший когтями всю мягкую мебель в холле, возможно, видел во сне другие времена и совсем другую жизнь.
– Я частный детектив, – сообщил я доктору. – Я ищу тех, кто помнит одну женщину. Она лечилась в вашей клинике, доктор, весной девяносто шестого.
– В моей? А вы ничего не путаете?… Это у доктора Стояновича была частная клиника. Я в ней действительно подрабатывал, но лучше бы вам обратиться к господину Стояновичу, я уже старый, я мало что помню…
– А где его можно найти?
– После того как клинику сожгли, он уехал, кажется, в Хорватию.
– Но пожар, как мне показалось, случился недавно, а в девяносто шестом клиника еще работала…
– Еще как работала! – согласился доктор. – У нас было много раненых. Мины, грабежи, знаете… А я хирург. Пока воевали, Стоянович и его клиника были нужны всем. А после войны люди пошли молиться, одни в мечети, другие в церкви. Богу не нужны гинекологи, молодой человек. Клинику сожгли…
– Я спрошу его об окнах, – тихо сказала Йованка.
Она взяла лежавший на столе карандаш и газету, на полях которой начала рисовать. И чем дольше это продолжалось, тем удивленней становилось лицо доктора.
– Вы тоже лежали в нашей клинике? Такая решетка была на окнах первого этажа, где палаты «люкс»… Да, и окна там были вот такие, как в старинных замках. Стоянович обожал все изысканное… А что у нее было, у той, кого вы разыскиваете?
– Осколочное ранение головы и, возможно, воспаление легких.
– А как она к нам попала и почему именно к нам?
Мне показалось, доктор Булатович мог и не задавать этих вопросов. Судя по всему, старческим маразмом он не страдал.
– Ее привезли польские солдаты. А почему… Это я и хочу узнать.
– Не проще ли спросить у поляков?
– Я уже спрашивал, – уклончиво ответил я. – Вы помните ту женщину?
Старик ненадолго задумался. Может быть, над тем, не стоит ли ему все-таки сослаться на слабеющую с годами память. Он смотрел на Йованку и, похоже, действительно не узнавал ее. Или делал вид, что не узнает.
– Была такая, – решился наконец доктор. – Но ею занимался сам шеф. Я только консультировал. Голова, знаете ли, – усмехнулся он, – не совсем по профилю клиники. У Стояновича занимались другими органами. А что касается той девушки, то ей скорее нужен был невропатолог.
– Вы не могли бы рассказать о ней поподробней. Для меня очень важно.
Доктор Булатович глянул на меня исподлобья:
– Догадываюсь. Раз уж вы приехали сюда из Польши… А собственно, почему она вас так интересует?
– Да расскажи ты ему, – дернула меня за рукав Йованка.
И я рассказал доктору Булатовичу об амнезии Йованки, о ее больном ребенке и неизвестном отце, который был единственным шансом спасения Оли. Переводившая меня Йованка держалась молодцом. Ее волнение выдавал только легкий румянец на щеках.
– А почему вам не помогают ваши соотечественники? Дело-то, по-моему, благое и совершенно ясное.
– И тем ни менее. Раненая попадает не в городской госпиталь, а в частную клинику. Почему?
Весной девяносто шестого больницы в Боснии уже не были переполнены. Война кончилась. В чем дело, доктор?
Старик пожал плечами:
– Ну… видимо, они не понимали, что делают. Я говорю о миротворцах. – Он усмехнулся и продолжил: – Или как раз наоборот…
– Что вы имеете в виду?
– Ваши военные иногда привозили своих девушек к доктору Стояновичу. Только не раненых, а чтобы проверить…
– Беременны ли они?
Доктор Булатович задумчиво посмотрел на меня:
– Бывало и такое. Но чаще военных интересовало их собственное здоровье. Доктор Стоянович лечил и венерические заболевания… Она что, действительно ничего не помнит, ваша женщина?
– Помнит, как к ней в палату приходил польский солдат. В вашу клинику доступ был свободный?
– Не сказал бы, – покачал головой доктор. – Кажется, я помню этого поляка. – Он подумал и добавил: – И девушку… Минно-взрывная травма, глубокий шок, да к тому же сильное физическое истощение. Она была вся в грязи и бредила…
– Кто ее привез.
– Да вроде бы военные… Да-да! Три солдата.
– С ними не было офицера?
Доктор развел руками.
– Вы не разговаривали с ними?
– Ну как же! – оживился доктор Булатович. – Офицеры, как правило, владеют английским, а трое двух слов связать не могли. И по-сербски они не говорили… Я вспомнил! Старшим у них был сержант. А тот, который приходил к пациентке, кажется, был капралом.
– И часто он бывал у нее?
– Помилосердствуйте, столько времени прошло!.. Да, ходил. Медсестры судачили о нем… О тех двух девушках тоже. Их ведь было двое, молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48