Заступничество Павла было не только кстати, но и очень приятно. Может, он и не насмехался над ней никогда, даже в Московье? Или это общение с Ритой так на него подействовало?
— Эй, красивая! — донесся до нее голос брюнета. — Как звать?
Оля скорчила презрительную рожицу и молча отвернулась. За нее ответил Павел:
— Много будешь знать… некоторые от этого старятся, а ты — так сразу помрешь.
Дежурные засмеялись.
— Смелый? — уточнил брюнет. — А если я выйду?
Оля обернулась, испугавшись за Павла, потому что брюнет был выше него, в два раза шире в плечах и старше. Однако тут неожиданно вступился беловолосый вахтер:
— Утихни, — негромко посоветовал он брюнету. — Отстань от них, они молодые и твоих шуток не понимают.
Оля удивилась: по ее разумению, вахтер должен был скорей нападать на нее, а не защищать. Брюнет попытался что-то сказать, но вахтер очень странно на него смотрел. И брюнет стушевался, отошел назад, почему-то зримо уменьшившись в размерах.
Оля повернулась и вышла на улицу, на ходу влезая в рукава куртки. Снаружи дождалась остальных. Второй пары у группы не было, решили пообедать в кафе при спорткомплексе, пока там мало народу, а потом — на третью пару.
Павел держался рядом, Оля воспользовалась моментом:
— Паш, слушай, мне нужен твой телефон.
Сказала — и испугалась. А вдруг он ее сейчас пошлет? Или еще чего скажет… Но он без всякого удивления назвал восемь цифр своего личного номера. Оля благодарно кивнула и тут же отдрейфовала к Рите. Шепотом сказала, что телефон взяла и все нормально.
А вечером ей опять позвонил вчерашний тип. На этот раз спросил, что задано по русской литературе, а потом позвал в кино. Оля сказала, что не ходит по кино с незнакомыми, он засмеялся — в зале все равно темно, так какая разница? Оля бросила трубку.
* * *
25 ноября 2082 года, среда
Селенград
Ночью Оле приснился кошмар. Будто она в Московье, с родителями, но учится с Павлом в одной группе, как в Селенграде. А мама решила, что Оля должна уехать из Московья. И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.
После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.
— Да зачем тебе это?
Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:
— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.
— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.
— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?
Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.
И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:
“Пацанчик, я твой навеки! Я тебя люблю! Это я тебе звоню.
Твой милый П.К.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если боишься одна, приходи с подругой.”
Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:
— По-моему, все так, как ты хотела.
— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.
— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.
— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.
Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.
* * *
25 ноября 2082 года, среда
Селенград
Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:
“Котляков, я твоя навеки! Я тебя люблю!
Твоя милая О.П.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если стесняешься один, приходи с другом”.
Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.
— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.
— А если девчонка?
Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.
— Девчонка, — уверенно сказал Сашка. — Сам стиль не для парня. Слишком манерный. Парень никогда не предложит прийти на свидание с другом. Вообще, такое могло прийти в голову только девчонке. Причем писала она не сегодня. И это не ручное письмо. Художественная печать на малом принтере.
— Трахну и брошу, — пообещал Павел. — Еще и ославлю на всю Академию.
— Кого? — уточнил Сашка. — Печать или принтер?
— Ту стерву, которая это написала.
— Тебе не приходит в голову, что это могла сделать и Оля?
— Исключено. Вот это, — Павел глазами показал на записку, — дешевка. Оля никогда так не напишет. И еще. Она прекрасно пишет от руки. И если пишет по бумаге, то не пользуется принтером. Я это знаю.
— Тогда нам остается только одно — пойти туда и посмотреть, кто придет.
— Ага, и будем сидеть, как два идиота, а все наши бабы будут следить издалека и ржать!
— Брось. Там есть кабинетики за стеклом с односторонней прозрачностью. Правда, обслуживание только по частным картам…
Павел молча кивнул. Для наиболее надежного исполнения плана постарались обогнать всех — особенно девчонок. И заняли самый удобный кабинет, из которого просматривался весь общий зал.
К полному изумлению Павла, через полчаса явились… Оля и Рита. На секунду он даже поверил, что эту дурацкую писульку составила действительно Оля, но быстро понял, что ошибался. Когда Оля вытряхнула из своей сумочки точно так же сложенный листок бумаги. Видел он и ее реакцию — побледнела, разозлилась, выбросила записку и тут же покинула кафе. Рита отправилась за ней.
А когда они скрылись, Сашка невозмутимо вытащил из мусорного бачка комочек бумаги и принес его Павлу. Тот расправил бумажку, уже зная, что там увидит.
Так он и думал — тот же шрифт, и содержание почти дословно скопировано. Разница в именах, да еще упоминание о каких-то телефонных звонках. Посмотрел на Сашку:
— Рита. Больше некому.
— Выходит, так. Зачем?
— Не знаю. Если б написала мне одному — понятно, кадрит. Но она ж и ее привела!
— Женская логика.
— Оля обиделась…
— Слушай, а че ты будешь делать, если она завтра подойдет и спросит: на фига ты написал эту записку?
— Не знаю. Скорей всего, скажу, что да, написал я, потому что не мог вот так подойти и сказать. Думал при встрече все объяснить.
— Не проще выйдет, если скажешь, что знать ничего не знаешь?
Павел покачал головой:
— Обида будет страшная. Тогда она поймет, что над ней кто-то посмеялся.
— Смотри. Тебе видней.
* * *
05 декабря 2082 года, суббота
Селенград
К обычному месту встречи в метро Оля опоздала на три минуты против обычного. Но Рита — верный человек, ждала. Поднялись наверх, болтая ни о чем. Вдруг Рита сказала:
— Слушай, Котляков-то на два поезда позже меня приехал.
Оля, несколько ошарашенная, удивилась:
— Ну и что?
— Так он только что из-за угла выглянул.
— Ну и наплевать…
Хотела договорить, на кого наплевать, но в этот момент они как раз повернули за угол. И впрямь стоят — Павел и Сашка Черненко. Сначала Оля подумала, других ребят ждут, но, только они с Ритой отошли метров на двадцать, как ребята строевым шагом устремились за девушками. Но не догоняли. Почему-то Оля решила, что они ждали Риту. Ну, а кого еще? Не Олю же.
Три пары пролетели почти незаметно. А после занятий отправились с Ритой побродить по городу. Как обычно, пошли по проспекту Алтуфьева от центра к окраине — они всегда проходили почти до конца, до “Айвазовской”, и там прощались.
— Я звонила Котлякову, — обронила Рита.
— Да? Он что-нибудь сказал про ту записку? — с жадным, болезненным любопытством спросила Оля.
— Сказал, — неохотно призналась Рита.
— Так это он ее написал?!
— Конечно. Он хотел разыграть…
Олю чуть удар не хватил. Кровь отлила от головы, ноги стали ватными. Так и есть, она была права, и за всем этим стояло его желание высмеять наивную Пацанчик. Как хорошо, что она не поддалась на его уловки!
— Да не тебя, не волнуйся. Тебе эта записка попала по ошибке, — уточнила Рита.
Оля перевела дух, гордо вздернула подбородок:
— Ничего я не волнуюсь. Мне вообще на Котлякова наплевать абсолютно.
Некоторое время шли молча. Потом Рита тихо, задушевно сказала:
— Оль, заведи себе парня. Только Котлякова не трогай.
— Почему? — удивилась Оля, хотя по одному лишь тону Риты было ясно: ничего хорошего от ответа на этот вопрос ей ждать не стоит.
И точно. Рита вдруг сказала, что у Павла есть девушка. Настоящая. Не подружка на час, не мимолетное увлечение в Академии. Оказалось, Ритин брат Славка еще два года назад познакомил Павла с девушкой, дальней родственницей его, Славкиной, жены. Девушку зовут Алена, живет она в Челябинске, и Павел приезжает к ней на все каникулы. И очень ее любит.
Оля шла, не чуя, где она, и что происходит вокруг, задыхаясь от боли. Твердила себе, что это самовнушение, истерика, что никак нельзя чувствовать боль просто от слов, это реакция на разочарование — но не могла притупить это сверлящее острие, рвавшее нервы в солнечном сплетении. Только и сумела выдавить:
— Почему ты мне раньше ничего не сказала?!
— Я не могла, — с достоинством ответила Рита. — Ты же должна понимать, что это не моя тайна. Просто когда я последний раз говорила с Котляковым по телефону, он попросил меня как-то утихомирить тебя. Он хорошо к тебе относится, но, просто… Ты же бегаешь за ним, как хвостик. Проходу не даешь. Все смеются.
Оля слушала ее, обмирая от стыда. Стыдно было настолько, что она даже не краснела. Вот и произошло то, чего она больше всего боялась. Небо обрушилось, и воздуха не осталось. И если она сейчас задохнется, то это хорошо, потому что после всех новостей жить не хотелось.
Рита обняла ее, вместе они присели на заснеженную скамейку. Оля даже плакать не могла, только смотрела перед собой. И очень боялась, что Рита вспомнит о том, что ей пора домой. Потому что никто, кроме нее, Оле не поможет.
Сейчас она вдруг увидела себя такой, какой видели все — несдержанной, совершенно не имеющей гордости, навязчивой и глупой. Господи, вся группа видит, что она бегает за Котляковым… Рита сказала, что Павел на самом деле молодец, потому что, когда над ним стали смеяться, он осадил шутников. И над Олей смеяться не разрешил.
Конечно, Рита права. Во всем права. Оля вообще ни о чем не думает, только о мальчиках, и учебу совсем запустила. Средний балл с четырех целых восьми десятых съехал на четыре и четыре. А впереди — сессия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Эй, красивая! — донесся до нее голос брюнета. — Как звать?
Оля скорчила презрительную рожицу и молча отвернулась. За нее ответил Павел:
— Много будешь знать… некоторые от этого старятся, а ты — так сразу помрешь.
Дежурные засмеялись.
— Смелый? — уточнил брюнет. — А если я выйду?
Оля обернулась, испугавшись за Павла, потому что брюнет был выше него, в два раза шире в плечах и старше. Однако тут неожиданно вступился беловолосый вахтер:
— Утихни, — негромко посоветовал он брюнету. — Отстань от них, они молодые и твоих шуток не понимают.
Оля удивилась: по ее разумению, вахтер должен был скорей нападать на нее, а не защищать. Брюнет попытался что-то сказать, но вахтер очень странно на него смотрел. И брюнет стушевался, отошел назад, почему-то зримо уменьшившись в размерах.
Оля повернулась и вышла на улицу, на ходу влезая в рукава куртки. Снаружи дождалась остальных. Второй пары у группы не было, решили пообедать в кафе при спорткомплексе, пока там мало народу, а потом — на третью пару.
Павел держался рядом, Оля воспользовалась моментом:
— Паш, слушай, мне нужен твой телефон.
Сказала — и испугалась. А вдруг он ее сейчас пошлет? Или еще чего скажет… Но он без всякого удивления назвал восемь цифр своего личного номера. Оля благодарно кивнула и тут же отдрейфовала к Рите. Шепотом сказала, что телефон взяла и все нормально.
А вечером ей опять позвонил вчерашний тип. На этот раз спросил, что задано по русской литературе, а потом позвал в кино. Оля сказала, что не ходит по кино с незнакомыми, он засмеялся — в зале все равно темно, так какая разница? Оля бросила трубку.
* * *
25 ноября 2082 года, среда
Селенград
Ночью Оле приснился кошмар. Будто она в Московье, с родителями, но учится с Павлом в одной группе, как в Селенграде. А мама решила, что Оля должна уехать из Московья. И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.
После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.
— Да зачем тебе это?
Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:
— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.
— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.
— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?
Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.
И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:
“Пацанчик, я твой навеки! Я тебя люблю! Это я тебе звоню.
Твой милый П.К.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если боишься одна, приходи с подругой.”
Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:
— По-моему, все так, как ты хотела.
— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.
— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.
— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.
Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.
* * *
25 ноября 2082 года, среда
Селенград
Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:
“Котляков, я твоя навеки! Я тебя люблю!
Твоя милая О.П.
P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если стесняешься один, приходи с другом”.
Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.
— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.
— А если девчонка?
Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.
— Девчонка, — уверенно сказал Сашка. — Сам стиль не для парня. Слишком манерный. Парень никогда не предложит прийти на свидание с другом. Вообще, такое могло прийти в голову только девчонке. Причем писала она не сегодня. И это не ручное письмо. Художественная печать на малом принтере.
— Трахну и брошу, — пообещал Павел. — Еще и ославлю на всю Академию.
— Кого? — уточнил Сашка. — Печать или принтер?
— Ту стерву, которая это написала.
— Тебе не приходит в голову, что это могла сделать и Оля?
— Исключено. Вот это, — Павел глазами показал на записку, — дешевка. Оля никогда так не напишет. И еще. Она прекрасно пишет от руки. И если пишет по бумаге, то не пользуется принтером. Я это знаю.
— Тогда нам остается только одно — пойти туда и посмотреть, кто придет.
— Ага, и будем сидеть, как два идиота, а все наши бабы будут следить издалека и ржать!
— Брось. Там есть кабинетики за стеклом с односторонней прозрачностью. Правда, обслуживание только по частным картам…
Павел молча кивнул. Для наиболее надежного исполнения плана постарались обогнать всех — особенно девчонок. И заняли самый удобный кабинет, из которого просматривался весь общий зал.
К полному изумлению Павла, через полчаса явились… Оля и Рита. На секунду он даже поверил, что эту дурацкую писульку составила действительно Оля, но быстро понял, что ошибался. Когда Оля вытряхнула из своей сумочки точно так же сложенный листок бумаги. Видел он и ее реакцию — побледнела, разозлилась, выбросила записку и тут же покинула кафе. Рита отправилась за ней.
А когда они скрылись, Сашка невозмутимо вытащил из мусорного бачка комочек бумаги и принес его Павлу. Тот расправил бумажку, уже зная, что там увидит.
Так он и думал — тот же шрифт, и содержание почти дословно скопировано. Разница в именах, да еще упоминание о каких-то телефонных звонках. Посмотрел на Сашку:
— Рита. Больше некому.
— Выходит, так. Зачем?
— Не знаю. Если б написала мне одному — понятно, кадрит. Но она ж и ее привела!
— Женская логика.
— Оля обиделась…
— Слушай, а че ты будешь делать, если она завтра подойдет и спросит: на фига ты написал эту записку?
— Не знаю. Скорей всего, скажу, что да, написал я, потому что не мог вот так подойти и сказать. Думал при встрече все объяснить.
— Не проще выйдет, если скажешь, что знать ничего не знаешь?
Павел покачал головой:
— Обида будет страшная. Тогда она поймет, что над ней кто-то посмеялся.
— Смотри. Тебе видней.
* * *
05 декабря 2082 года, суббота
Селенград
К обычному месту встречи в метро Оля опоздала на три минуты против обычного. Но Рита — верный человек, ждала. Поднялись наверх, болтая ни о чем. Вдруг Рита сказала:
— Слушай, Котляков-то на два поезда позже меня приехал.
Оля, несколько ошарашенная, удивилась:
— Ну и что?
— Так он только что из-за угла выглянул.
— Ну и наплевать…
Хотела договорить, на кого наплевать, но в этот момент они как раз повернули за угол. И впрямь стоят — Павел и Сашка Черненко. Сначала Оля подумала, других ребят ждут, но, только они с Ритой отошли метров на двадцать, как ребята строевым шагом устремились за девушками. Но не догоняли. Почему-то Оля решила, что они ждали Риту. Ну, а кого еще? Не Олю же.
Три пары пролетели почти незаметно. А после занятий отправились с Ритой побродить по городу. Как обычно, пошли по проспекту Алтуфьева от центра к окраине — они всегда проходили почти до конца, до “Айвазовской”, и там прощались.
— Я звонила Котлякову, — обронила Рита.
— Да? Он что-нибудь сказал про ту записку? — с жадным, болезненным любопытством спросила Оля.
— Сказал, — неохотно призналась Рита.
— Так это он ее написал?!
— Конечно. Он хотел разыграть…
Олю чуть удар не хватил. Кровь отлила от головы, ноги стали ватными. Так и есть, она была права, и за всем этим стояло его желание высмеять наивную Пацанчик. Как хорошо, что она не поддалась на его уловки!
— Да не тебя, не волнуйся. Тебе эта записка попала по ошибке, — уточнила Рита.
Оля перевела дух, гордо вздернула подбородок:
— Ничего я не волнуюсь. Мне вообще на Котлякова наплевать абсолютно.
Некоторое время шли молча. Потом Рита тихо, задушевно сказала:
— Оль, заведи себе парня. Только Котлякова не трогай.
— Почему? — удивилась Оля, хотя по одному лишь тону Риты было ясно: ничего хорошего от ответа на этот вопрос ей ждать не стоит.
И точно. Рита вдруг сказала, что у Павла есть девушка. Настоящая. Не подружка на час, не мимолетное увлечение в Академии. Оказалось, Ритин брат Славка еще два года назад познакомил Павла с девушкой, дальней родственницей его, Славкиной, жены. Девушку зовут Алена, живет она в Челябинске, и Павел приезжает к ней на все каникулы. И очень ее любит.
Оля шла, не чуя, где она, и что происходит вокруг, задыхаясь от боли. Твердила себе, что это самовнушение, истерика, что никак нельзя чувствовать боль просто от слов, это реакция на разочарование — но не могла притупить это сверлящее острие, рвавшее нервы в солнечном сплетении. Только и сумела выдавить:
— Почему ты мне раньше ничего не сказала?!
— Я не могла, — с достоинством ответила Рита. — Ты же должна понимать, что это не моя тайна. Просто когда я последний раз говорила с Котляковым по телефону, он попросил меня как-то утихомирить тебя. Он хорошо к тебе относится, но, просто… Ты же бегаешь за ним, как хвостик. Проходу не даешь. Все смеются.
Оля слушала ее, обмирая от стыда. Стыдно было настолько, что она даже не краснела. Вот и произошло то, чего она больше всего боялась. Небо обрушилось, и воздуха не осталось. И если она сейчас задохнется, то это хорошо, потому что после всех новостей жить не хотелось.
Рита обняла ее, вместе они присели на заснеженную скамейку. Оля даже плакать не могла, только смотрела перед собой. И очень боялась, что Рита вспомнит о том, что ей пора домой. Потому что никто, кроме нее, Оле не поможет.
Сейчас она вдруг увидела себя такой, какой видели все — несдержанной, совершенно не имеющей гордости, навязчивой и глупой. Господи, вся группа видит, что она бегает за Котляковым… Рита сказала, что Павел на самом деле молодец, потому что, когда над ним стали смеяться, он осадил шутников. И над Олей смеяться не разрешил.
Конечно, Рита права. Во всем права. Оля вообще ни о чем не думает, только о мальчиках, и учебу совсем запустила. Средний балл с четырех целых восьми десятых съехал на четыре и четыре. А впереди — сессия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71