В руках капитана чувствовалась необычайная сила. Через какое-то мгновение офицер Флота понял, что уже скован своими собственными наручниками и совершенно беспомощен.
— И к тому же ты слишком много болтаешь, — добавил Маккензи, срывая пояс с накидки Вольного Стрелка. Он чуть помедлил, нащупав зашитый внутри корпус передатчика. На его лице мелькнула веселая озорная улыбка, затем, продолжая начатое цело, он методично свернул из пояса кляп и с профессиональной ловкостью отправил его по месту назначения. Дженсен пытался было сопротивляться, но ничего, кроме порезов на стянутых тонкими впивающимися в кожу металлическими наручниками, не добился. Капитан бесцеремонно швырнул его в ближайшее кресло и остановился, молчаливо и бесстрастно разглядывая пленника. Этот прямой и настойчивый взгляд действовал Дженсену на нервы сильнее, чем все неприятности, которые ему довелось пережить в своей жизни, вместе взятые.
— Вспомни-ка, много ли шансов ты оставил Эвансу? — голос Мака Джеймса прозвучал жестко. Можно было бы подумать, что в нем говорит горечь утраты, если бы не лицо капитана, не выражавшее абсолютно никаких чувств. Его изуродованные пальцы снова пришли в движение, и Дженсен, мучительно сознавая, что сейчас решается его судьба, понял, что движение капитанских рук — не просто привычка. Именно такими упражнениями этот человек и восстановил когда-то подвижность парализованных пальцев. То неизъяснимое упорство, которое составляло основную черту характера Маккензи Джеймса, повергло вдруг Дженсена в ужас.
Дженсен закрыл глаза, а когда вновь открыл их, капитан по-прежнему продолжал смотреть прямо на него. Все честолюбие, толкавшее молодого офицера во что бы то ни стало арестовать этого человека, теперь улетучилось, уступив место неуверенности и сомнению. Кляп наполнял рот отвратительным вкусом пота, застоявшейся слюны и песка. Спазмы в животе становились все сильнее и сильнее. Дженсен почувствовал, что сейчас ему станет дурно.
Видя, что пленник окончательно теряет самообладание, Маккензи Джеймс рывком поднял его на ноги и перевернул лицом к выходу.
— Эванс никогда не любил убивать, — с презрением произнес он. — И в память о нем ты покинешь «Мэрити» живым.
Но на уме у Маккензи Джеймса, видимо, было отнюдь не помилование, поскольку он потащил пленника вниз по трапу. Дженсену стоило невероятных усилий уберечь лицо от ударов о переборки корабля: капитан волок его сквозь невесомость, как мешок ненужного тряпья, вынуждая пленника извиваться самым позорным образом. Раздался щелчок замка люка грузового трюма, и по коже Дженсена пробежала струя холодного воздуха. Продолжая беспомощно барахтаться в невесомости, он не видел своего врага, но раздававшаяся эхом в пустоте суета шагов и какой-то металлический звон меньше всего могли рассеять мрачные предчувствия. Потом сильная рука бесцеремонно ухватила его за ноги, и поле обзора пленника переместилось в горизонтальную плоскость. Стараясь подавить головокружение, Дженсен успел разглядеть таможенные штампы и марки, распахнутую крышку грузовой капсулы. Маккензи принялся безжалостно запихивать его тело внутрь. Дженсен ударился в панику.
Он пытался сопротивляться и получил за это в награду удар по голове. Мак Джеймс затолкал наконец в капсулу руки и голову пленника. Искореженные шрамами пальцы потянулись к замку.
Дженсен неистово дернулся, и тут ему удалось почти выплюнуть кляп.
— Подожди! — задыхаясь, прокричал он. В порыве отчаяния, позабыв все былые амбиции, офицер пытался схватиться за последнюю соломинку, и, испытывая самые идиотские надежды, перешел к мольбам: — Я мог бы заменить тебе Эванса!
Он ведь по своей квалификации вполне для этого годился, за исключением разве что навыков пилота: и при этом он никогда не нарушит свой долг. Надо только войти к Маккензи в доверие, а там уж удастся как-нибудь предупредить командование Флота.
Но ответом на это предложение стало лишь молчание. Игнорируя яростные протесты, капитан запихал его в капсулу. Дженсен, придя в отчаяние от перспективы оказаться запертым в подобном карцере, позабыл последние остатки гордости:
— Будь ты проклят, да я же сын депутата Конгресса Альянса! Ты мог бы потребовать за меня хороший выкуп!
Но ни единая искорка алчности не мелькнула в холодных глазах Маккензи Джеймса. Проворно, умело и целеустремленно он захлопнул над головой пленника крышку капсулы. Дженсен начал было биться внутри, отказываясь верить в реальность происходящего, и умудрился в кровь ободрать оба колена. Кляп, от которого не удалось вполне освободиться, теперь еще сильнее затруднял дыхание. Перекрывая раздающиеся из горла неровные судорожные хрипы, раздался вдруг леденящий душу щелкающий звук захлопнувшихся замков контейнера — этот неумолимый, не оставляющий ни единой надежды звук, который ни с чем невозможно спутать. Он же просто задохнется или умрет от переохлаждения в неотапливаемом грузовом трюме «Мэрити»! Нет, Мак Джеймс, конечно, скоро поймет, что к чему, свяжется с его отцом и обменяет на хороший денежный куш.
Дженсен почувствовал, как, глухо обо что-то ударившись, капсула поднялась в воздух; сквозь ее корпус он ясно слышал знакомый свист открывающегося внешнего люка. Крик нескрываемого ужаса вырвался из груди пленника, но ничто уже не могло предотвратить падения капсулы в невесомое и бесконечно холодное пространство открытого космоса. Причудливо вращаясь, она вылетела за борт. Дженсен свернулся калачиком и, дрожа всем телом, понял, что у него не осталось ни капли надежды. Маккензи Джеймс вышвырнул его живьем в межзвездную пустоту.
Герметичная крышка грузовой капсулы удерживала атмосферу. Какое-то время ее пористая внутренняя обшивка сохранит и тепло человеческого тела, но здесь нет никакой вентиляции, и Дженсена все равно ожидает один конец — умрет ли он, задохнувшись, или все-таки медленно замерзнет в глубинах открытого космоса, или, наоборот, сгорит дотла, если капсула, привлеченная притяжением звезды, будет приближаться к пылающему солнцу Кастелтонского Мира. В самом лучшем случае его поднимет на борт какой-нибудь дозорно-разведывательный корабль халиан. Но самое обидное — это то, что Маккензи Джеймсу удалось уйти, как ни в чем не бывало, целым и невредимым.
Дженсен завыл от досады. Перед глазами по-прежнему стояли эти изуродованные электрическими ожогами пальцы, продолжая методично сгибаться, разгибаться и поворачиваться во всех суставах, будто им не писаны никакие законы природы. Эх, если б только представился шанс, один-единственный шанс, пристрелить своего заклятого врага, пусть даже так, как он пристрелил Эванса, сзади в затылок, не имея возможности увидеть последний предсмертный взгляд этих холодных стальных глаз. Да, просто убить его, быстро и одним махом! Даже если это пришлось бы сделать не очень-то достойным способом.
Но ярость вызвала только резкую боль в запястьях от наручников. И очень скоро ненависть и ярость уступили место тупому отчаянию. По лицу Дженсена потекли слезы, намочив капюшон накидки Вольного Стрелка и холеные баки. Вслед за Маком Джеймсом в памяти всплыл образ собственного отца, ярого поборника порядка и законности, и вся накопившаяся досада переключилась на него. Ведь это он возвел в ранг закона дурацкий принцип, что его сын никогда и ни при каких условиях не должен получать никаких преимуществ, покуда сам их не заслужит. Преимущества семейных связей обратились против него. Авторитет и политическое влияние отца привели к тому, что ни один командир и ни одно офицерское собрание не решаются представить человека к повышению в звании, покуда он не проявил чудеса храбрости и отваги и не доказал свою незаменимость. Товарищи по службе один за другим обходили Дженсена, и вот оскорбленная гордость и протестующее самолюбие привели его сюда, в эту проклятую грузовую капсулу. И в результате он, связанный, как пучок соломы, болтается в безжизненном пространстве космоса, как ящик ненужного барахла после кораблекрушения. С горечью Дженсен задал себе запоздалый вопрос, почему же Маккензи Джеймс не обратил никакого внимания на обещанную сделку.
Воздух внутри капсулы очень быстро становился затхлым. Мысли Дженсена начинали путаться, и нарастающее головокружение постепенно окутало сознание темнотой. По телу то и дело пробегала судорога, потом все конечности окоченели; зашитый в пояс передатчик безжалостно вдавливался в шею, но даже от этой мелкой неприятности избавиться уже не было возможности, да и какое теперь все это имеет значение? Покорившись неизбежному, Дженсен использовал последние отголоски угасающего сознания на то, чтобы послать несколько лишних проклятий Маккензи Джеймсу; постепенно погружаясь в забытье, он все чаще и Чаще с ненавистью поминал имя отца…
Внезапно грузовая капсула ударилась обо что-то. Отброшенный в сторону и прижатый к боковой обшивке своей тюрьмы, Дженсен услышал скрежет скребущих по металлу багров. Грузовые клешни корабля обхватили капсулу. Волна страха заставила Дженсена очнуться. Смерть от удушья показалась ему вдруг милостью небес по сравнению с жестокостью халиан. Но у него не осталось уже сил ни на что, кроме как закрыть глаза, когда тот, кто выловил его из открытого космоса, щелкнул замками на крышке капсулы. Из-под замков полились струи свежего воздуха, и на лицо Дженсена упал ослепительно яркий свет.
— Понять не могу, как он отпустил тебя живым! — резко и злобно проговорил очень хорошо знакомый голос.
Дженсен вздрогнул, сделал судорожный вздох и резко отдернулся в глубину капсулы, пытаясь спрятать все еще мокрые от слез щеки.
— Господи, да как же ты узнала, где меня искать? — произнес наконец он.
Одетая как на парад, сверкая каждой пуговицей кителя, лейтенант Шилдз неприязненно ответила.
— На «Мэрити» была отключена защитная система, — произнесла она. — Этому-то ты и обязан своей жизнью.
Дженсен сделал неуклюжую попытку вытереть мокрые щеки о плечо и обнаружил, что со скованными руками даже этого сделать не может. Чувство неловкости вдруг переросло в нестерпимую обиду и негодование на самого себя. «Стоило бы сохранить хоть немного мозгов и способности здраво рассуждать, чтобы понять, что означают вскрытые панели управления» Мэрити «!»— с горечью подумал он. Когда Эванс программировал автопилот для маневра, защитные экраны не работали! А корабль Шилдз, хотя его и трудно отнести к последним моделям, напичканным самой умной электроникой, все-таки снабжен полным комплектом необходимого оборудования.
— Ты считала координаты нашего пункта назначения по подававшимся внутри «Мэрити» сигналам, — пробормотал Дженсен, со стыдом припоминая озорное лицо Мак Джеймса, оставившего на месте вшитый в пояс Вольного Стрелка передатчик. Так, значит, капитан прекрасно понимал, что его жертву обязательно спасут. Он, видно, считал Дженсена полным идиотом, до того безобидным в своей тупости, что его можно оставить в живых без всякого риска.
— В конце концов тебе, пожалуй, не так уж и повезло, — прервала Шилдз размышления Дженсена, вытаскивая из грузовой капсулы и унизительно вываливая его беспомощное тело на поверхность стыковочной платформы курьерского корабля. — Еще пожалеешь, что не отдал концы в открытом космосе, когда все это выйдет наружу. Что ж, получишь вполне по заслугам, если старик самолично вызовет тебя на ковер.
Дженсен перевернулся так, чтобы увидеть, наконец, ее глаза. Побуждаемый отнюдь не скромной покорностью судьбе, резко произнес:
— Веди себя поумнее, и мы оба получим повышение.
Шилдз отшатнулась. Ничем не прикрытая злость исказила ее лицо. Дженсен никогда не считал ее красавицей, но Шилдз была стройна и не лишена изящества движений, заставлявшего половину мужского персонала базы то и дело лишаться сна. Но если бы они ее видели сейчас…
— Ты с ума сошел, Дженсен. К повышению! За какие это заслуги? Ты всю жизнь был мелким ничтожеством с непомерно раздутыми амбициями, и теперь, наконец, это поймут даже высокие чины Флота.
Дженсен сделал яростную попытку сесть. Наручники снова врезались в запястья, принуждая прекратить все усилия. Он послал красноречивое проклятие ненавистным железкам и снова обратился к Шилдз.
— Да ты же пойдешь ко дну вместе со мной, — пригрозил Дженсен. — Ты мой командир, капитан курьерского корабля Военного Флота! За подобные дела тебя к суду привлекут, а не по головке будут гладить.
Он не мог уже на нее смотреть, и лишь услышал, как Шилдз глубоко вздохнула. В другой ситуации все эти угрозы, пожалуй, можно было бы высказать куда мягче и деликатнее, но теперь жестоко раненое самолюбие заставляло быть грубым и безжалостным:
— Не будь такой тупой сукой! — но закончить ему все-таки не удалось: по побелевшим от напряжения костяшкам сжатых кулаков Шилдз Дженсен понял, что не стоит напоминать о ее брате, который до сих пор тяжело болен и лежит в привилегированном госпитале Альянса — исключительно благодари усердной службе лейтенанта Шилдз во Флоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— И к тому же ты слишком много болтаешь, — добавил Маккензи, срывая пояс с накидки Вольного Стрелка. Он чуть помедлил, нащупав зашитый внутри корпус передатчика. На его лице мелькнула веселая озорная улыбка, затем, продолжая начатое цело, он методично свернул из пояса кляп и с профессиональной ловкостью отправил его по месту назначения. Дженсен пытался было сопротивляться, но ничего, кроме порезов на стянутых тонкими впивающимися в кожу металлическими наручниками, не добился. Капитан бесцеремонно швырнул его в ближайшее кресло и остановился, молчаливо и бесстрастно разглядывая пленника. Этот прямой и настойчивый взгляд действовал Дженсену на нервы сильнее, чем все неприятности, которые ему довелось пережить в своей жизни, вместе взятые.
— Вспомни-ка, много ли шансов ты оставил Эвансу? — голос Мака Джеймса прозвучал жестко. Можно было бы подумать, что в нем говорит горечь утраты, если бы не лицо капитана, не выражавшее абсолютно никаких чувств. Его изуродованные пальцы снова пришли в движение, и Дженсен, мучительно сознавая, что сейчас решается его судьба, понял, что движение капитанских рук — не просто привычка. Именно такими упражнениями этот человек и восстановил когда-то подвижность парализованных пальцев. То неизъяснимое упорство, которое составляло основную черту характера Маккензи Джеймса, повергло вдруг Дженсена в ужас.
Дженсен закрыл глаза, а когда вновь открыл их, капитан по-прежнему продолжал смотреть прямо на него. Все честолюбие, толкавшее молодого офицера во что бы то ни стало арестовать этого человека, теперь улетучилось, уступив место неуверенности и сомнению. Кляп наполнял рот отвратительным вкусом пота, застоявшейся слюны и песка. Спазмы в животе становились все сильнее и сильнее. Дженсен почувствовал, что сейчас ему станет дурно.
Видя, что пленник окончательно теряет самообладание, Маккензи Джеймс рывком поднял его на ноги и перевернул лицом к выходу.
— Эванс никогда не любил убивать, — с презрением произнес он. — И в память о нем ты покинешь «Мэрити» живым.
Но на уме у Маккензи Джеймса, видимо, было отнюдь не помилование, поскольку он потащил пленника вниз по трапу. Дженсену стоило невероятных усилий уберечь лицо от ударов о переборки корабля: капитан волок его сквозь невесомость, как мешок ненужного тряпья, вынуждая пленника извиваться самым позорным образом. Раздался щелчок замка люка грузового трюма, и по коже Дженсена пробежала струя холодного воздуха. Продолжая беспомощно барахтаться в невесомости, он не видел своего врага, но раздававшаяся эхом в пустоте суета шагов и какой-то металлический звон меньше всего могли рассеять мрачные предчувствия. Потом сильная рука бесцеремонно ухватила его за ноги, и поле обзора пленника переместилось в горизонтальную плоскость. Стараясь подавить головокружение, Дженсен успел разглядеть таможенные штампы и марки, распахнутую крышку грузовой капсулы. Маккензи принялся безжалостно запихивать его тело внутрь. Дженсен ударился в панику.
Он пытался сопротивляться и получил за это в награду удар по голове. Мак Джеймс затолкал наконец в капсулу руки и голову пленника. Искореженные шрамами пальцы потянулись к замку.
Дженсен неистово дернулся, и тут ему удалось почти выплюнуть кляп.
— Подожди! — задыхаясь, прокричал он. В порыве отчаяния, позабыв все былые амбиции, офицер пытался схватиться за последнюю соломинку, и, испытывая самые идиотские надежды, перешел к мольбам: — Я мог бы заменить тебе Эванса!
Он ведь по своей квалификации вполне для этого годился, за исключением разве что навыков пилота: и при этом он никогда не нарушит свой долг. Надо только войти к Маккензи в доверие, а там уж удастся как-нибудь предупредить командование Флота.
Но ответом на это предложение стало лишь молчание. Игнорируя яростные протесты, капитан запихал его в капсулу. Дженсен, придя в отчаяние от перспективы оказаться запертым в подобном карцере, позабыл последние остатки гордости:
— Будь ты проклят, да я же сын депутата Конгресса Альянса! Ты мог бы потребовать за меня хороший выкуп!
Но ни единая искорка алчности не мелькнула в холодных глазах Маккензи Джеймса. Проворно, умело и целеустремленно он захлопнул над головой пленника крышку капсулы. Дженсен начал было биться внутри, отказываясь верить в реальность происходящего, и умудрился в кровь ободрать оба колена. Кляп, от которого не удалось вполне освободиться, теперь еще сильнее затруднял дыхание. Перекрывая раздающиеся из горла неровные судорожные хрипы, раздался вдруг леденящий душу щелкающий звук захлопнувшихся замков контейнера — этот неумолимый, не оставляющий ни единой надежды звук, который ни с чем невозможно спутать. Он же просто задохнется или умрет от переохлаждения в неотапливаемом грузовом трюме «Мэрити»! Нет, Мак Джеймс, конечно, скоро поймет, что к чему, свяжется с его отцом и обменяет на хороший денежный куш.
Дженсен почувствовал, как, глухо обо что-то ударившись, капсула поднялась в воздух; сквозь ее корпус он ясно слышал знакомый свист открывающегося внешнего люка. Крик нескрываемого ужаса вырвался из груди пленника, но ничто уже не могло предотвратить падения капсулы в невесомое и бесконечно холодное пространство открытого космоса. Причудливо вращаясь, она вылетела за борт. Дженсен свернулся калачиком и, дрожа всем телом, понял, что у него не осталось ни капли надежды. Маккензи Джеймс вышвырнул его живьем в межзвездную пустоту.
Герметичная крышка грузовой капсулы удерживала атмосферу. Какое-то время ее пористая внутренняя обшивка сохранит и тепло человеческого тела, но здесь нет никакой вентиляции, и Дженсена все равно ожидает один конец — умрет ли он, задохнувшись, или все-таки медленно замерзнет в глубинах открытого космоса, или, наоборот, сгорит дотла, если капсула, привлеченная притяжением звезды, будет приближаться к пылающему солнцу Кастелтонского Мира. В самом лучшем случае его поднимет на борт какой-нибудь дозорно-разведывательный корабль халиан. Но самое обидное — это то, что Маккензи Джеймсу удалось уйти, как ни в чем не бывало, целым и невредимым.
Дженсен завыл от досады. Перед глазами по-прежнему стояли эти изуродованные электрическими ожогами пальцы, продолжая методично сгибаться, разгибаться и поворачиваться во всех суставах, будто им не писаны никакие законы природы. Эх, если б только представился шанс, один-единственный шанс, пристрелить своего заклятого врага, пусть даже так, как он пристрелил Эванса, сзади в затылок, не имея возможности увидеть последний предсмертный взгляд этих холодных стальных глаз. Да, просто убить его, быстро и одним махом! Даже если это пришлось бы сделать не очень-то достойным способом.
Но ярость вызвала только резкую боль в запястьях от наручников. И очень скоро ненависть и ярость уступили место тупому отчаянию. По лицу Дженсена потекли слезы, намочив капюшон накидки Вольного Стрелка и холеные баки. Вслед за Маком Джеймсом в памяти всплыл образ собственного отца, ярого поборника порядка и законности, и вся накопившаяся досада переключилась на него. Ведь это он возвел в ранг закона дурацкий принцип, что его сын никогда и ни при каких условиях не должен получать никаких преимуществ, покуда сам их не заслужит. Преимущества семейных связей обратились против него. Авторитет и политическое влияние отца привели к тому, что ни один командир и ни одно офицерское собрание не решаются представить человека к повышению в звании, покуда он не проявил чудеса храбрости и отваги и не доказал свою незаменимость. Товарищи по службе один за другим обходили Дженсена, и вот оскорбленная гордость и протестующее самолюбие привели его сюда, в эту проклятую грузовую капсулу. И в результате он, связанный, как пучок соломы, болтается в безжизненном пространстве космоса, как ящик ненужного барахла после кораблекрушения. С горечью Дженсен задал себе запоздалый вопрос, почему же Маккензи Джеймс не обратил никакого внимания на обещанную сделку.
Воздух внутри капсулы очень быстро становился затхлым. Мысли Дженсена начинали путаться, и нарастающее головокружение постепенно окутало сознание темнотой. По телу то и дело пробегала судорога, потом все конечности окоченели; зашитый в пояс передатчик безжалостно вдавливался в шею, но даже от этой мелкой неприятности избавиться уже не было возможности, да и какое теперь все это имеет значение? Покорившись неизбежному, Дженсен использовал последние отголоски угасающего сознания на то, чтобы послать несколько лишних проклятий Маккензи Джеймсу; постепенно погружаясь в забытье, он все чаще и Чаще с ненавистью поминал имя отца…
Внезапно грузовая капсула ударилась обо что-то. Отброшенный в сторону и прижатый к боковой обшивке своей тюрьмы, Дженсен услышал скрежет скребущих по металлу багров. Грузовые клешни корабля обхватили капсулу. Волна страха заставила Дженсена очнуться. Смерть от удушья показалась ему вдруг милостью небес по сравнению с жестокостью халиан. Но у него не осталось уже сил ни на что, кроме как закрыть глаза, когда тот, кто выловил его из открытого космоса, щелкнул замками на крышке капсулы. Из-под замков полились струи свежего воздуха, и на лицо Дженсена упал ослепительно яркий свет.
— Понять не могу, как он отпустил тебя живым! — резко и злобно проговорил очень хорошо знакомый голос.
Дженсен вздрогнул, сделал судорожный вздох и резко отдернулся в глубину капсулы, пытаясь спрятать все еще мокрые от слез щеки.
— Господи, да как же ты узнала, где меня искать? — произнес наконец он.
Одетая как на парад, сверкая каждой пуговицей кителя, лейтенант Шилдз неприязненно ответила.
— На «Мэрити» была отключена защитная система, — произнесла она. — Этому-то ты и обязан своей жизнью.
Дженсен сделал неуклюжую попытку вытереть мокрые щеки о плечо и обнаружил, что со скованными руками даже этого сделать не может. Чувство неловкости вдруг переросло в нестерпимую обиду и негодование на самого себя. «Стоило бы сохранить хоть немного мозгов и способности здраво рассуждать, чтобы понять, что означают вскрытые панели управления» Мэрити «!»— с горечью подумал он. Когда Эванс программировал автопилот для маневра, защитные экраны не работали! А корабль Шилдз, хотя его и трудно отнести к последним моделям, напичканным самой умной электроникой, все-таки снабжен полным комплектом необходимого оборудования.
— Ты считала координаты нашего пункта назначения по подававшимся внутри «Мэрити» сигналам, — пробормотал Дженсен, со стыдом припоминая озорное лицо Мак Джеймса, оставившего на месте вшитый в пояс Вольного Стрелка передатчик. Так, значит, капитан прекрасно понимал, что его жертву обязательно спасут. Он, видно, считал Дженсена полным идиотом, до того безобидным в своей тупости, что его можно оставить в живых без всякого риска.
— В конце концов тебе, пожалуй, не так уж и повезло, — прервала Шилдз размышления Дженсена, вытаскивая из грузовой капсулы и унизительно вываливая его беспомощное тело на поверхность стыковочной платформы курьерского корабля. — Еще пожалеешь, что не отдал концы в открытом космосе, когда все это выйдет наружу. Что ж, получишь вполне по заслугам, если старик самолично вызовет тебя на ковер.
Дженсен перевернулся так, чтобы увидеть, наконец, ее глаза. Побуждаемый отнюдь не скромной покорностью судьбе, резко произнес:
— Веди себя поумнее, и мы оба получим повышение.
Шилдз отшатнулась. Ничем не прикрытая злость исказила ее лицо. Дженсен никогда не считал ее красавицей, но Шилдз была стройна и не лишена изящества движений, заставлявшего половину мужского персонала базы то и дело лишаться сна. Но если бы они ее видели сейчас…
— Ты с ума сошел, Дженсен. К повышению! За какие это заслуги? Ты всю жизнь был мелким ничтожеством с непомерно раздутыми амбициями, и теперь, наконец, это поймут даже высокие чины Флота.
Дженсен сделал яростную попытку сесть. Наручники снова врезались в запястья, принуждая прекратить все усилия. Он послал красноречивое проклятие ненавистным железкам и снова обратился к Шилдз.
— Да ты же пойдешь ко дну вместе со мной, — пригрозил Дженсен. — Ты мой командир, капитан курьерского корабля Военного Флота! За подобные дела тебя к суду привлекут, а не по головке будут гладить.
Он не мог уже на нее смотреть, и лишь услышал, как Шилдз глубоко вздохнула. В другой ситуации все эти угрозы, пожалуй, можно было бы высказать куда мягче и деликатнее, но теперь жестоко раненое самолюбие заставляло быть грубым и безжалостным:
— Не будь такой тупой сукой! — но закончить ему все-таки не удалось: по побелевшим от напряжения костяшкам сжатых кулаков Шилдз Дженсен понял, что не стоит напоминать о ее брате, который до сих пор тяжело болен и лежит в привилегированном госпитале Альянса — исключительно благодари усердной службе лейтенанта Шилдз во Флоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50