Мы вызвали Национальную гвардию, ввели военное положение и комендантский час.
Лицо мэра побагровело, но он усилием воли взял себя в руки.
— Штрауда нам рекомендовали Леонард и Вишневски, и, несмотря на то, что некоторые из нас могли читать или слышать о докторе Штрауде, он сейчас для нас единственная надежда. Ракетный залп по кораблю не поможет нам подавить эпидемию и рассудок девяти сотням или уже тысяче людей, пострадавших от этой напасти, не вернет.
— Значит, вы принимаете мои предложения, сэр? — обрадовался Натан. — Предоставим доктору Штрауду полную свободу действий?
— До определенного предела, Натан… и вы, Штрауд… до определенного предела… Нам нужны результаты, и быстро. Мы должны продемонстрировать общественности, что не сидим сложа руки, а энергично боремся с этой… штукой. В этом вам, доктор Штрауд, всю посильную помощь окажет доктор Клайн.
— Что?! — переспросила застигнутая врасплох Кендра Клайн. — Послушайте, мэр Лими! Я ведь не состою на службе у Нью-Йорка… И к тому же нужна в больнице Святого Стефана. Меня там ждут пациенты, результаты анализов, опыты, наконец…
— Доктор Уоллес уже направил вам на смену двух ваших коллег, — твердо заявил мэр Билл Лими. — Мы должны действовать наступательно и по всем возможным направлениям, доктор Клайн. Поэтому попрошу, во-первых, наблюдать за состоянием доктора Вишневски и, во-вторых, оказывать всяческое содействие Штрауду. Вы меня поняли?
Кендра согласно кивнула, но внутри у нее, понял Штрауд, все так и кипело от возмущения.
— Сделаю все, что в моих силах, но за последствия не отвечаю, — упрямо проговорила Кендра.
— Ну, ладно… вот и хорошо. — Лими с облегчением перевел дыхание. — Виш мой старый и близкий друг. Думаю, вам, Натан, и вам, Штрауд, пора навестить его.
Охваченный все растущим и растущим отчаянием, Артур Вишневски без устали бился головой в мягкую обшивку двери узилища, куда его ввергли проклятые демоны. Его обуревал страх перед их возвращением, страх перед тем, что они с ним сделают, когда вернутся, страх, что они пожрут его тело… так ужасен и зловещ был вид этих крабоподобных тварей… а во что превратился Штрауд — нечто такое отталкивающее, что нестерпимое омерзение стиснуло сердце Вишневски и заставило его схватить кирку, чтобы искромсать в куски это чудовище, Штрауда… Как только Штрауд попадется ему на глаза, Вишневски непременно его убьет.
Теперь он знал, что такое на самом деле Штрауд, известно стало и его настоящее имя — Эшруад, а Эшруад должен быть уничтожен. Вишневски не знал, что означает имя Эшруад, но для него оно олицетворяло врожденное зло. Прежде он никогда не слышал этого имени, но что-то в его мозгу вдруг вспыхнуло непримиримой ненавистью к тому, что скрывалось под маской Штрауда.
Он неумолчно вопил, требуя привести к нему Штрауда. Даже со связанными руками он найдет способ убить его, как обещал… обещал себе? Нет, не себе, кому-то еще, но кому же… нет, никак не вспомнить…
Вишневски не переставал таранить дверь с той самой минуты, как его бросили в этот застенок. Он почти не помнил пыток, которым подвергали его эти отвратительные и гнусные твари, боли от истязаний он не чувствовал, одно лишь омерзение и ненависть к ним — к ним ко всем, — но особенно к Штрауду. Штрауд был главный колдун, их предводитель.
«Плюй в Эшруада», — требовал без умолку звучавший у него в голове голос.
Но что может сделать его слюна такому кишащему паразитами чудовищу, как Штрауд, с его силищей, с его торчащими, как у дикого кабана, клыками?!
«Плюй!» — приказал голос.
Виш повиновался, заляпав мягкую обивку двери бурой тягучей жижей, от которой потянулось облачко дыма. Дым собирался в палате сизыми слоями, горящие ткань и перья обивки пыхнули черным плотным облаком, и Вишневски зашелся в кашле… В уши ему ворвался оглушительный трезвон колоколов — сработала противопожарная сигнализация. Дверь распахнулась, и в палату ворвались два чудовища, мотая кабаньими головами, они схватили Вишневски своими противными щупальцами.
— Где Штрауд? Приведите Штрауда! — закричал Вишневски, тщетно пытаясь освободиться от мертвой хватки мучителей, тащивших его сквозь удушливый дым прочь из палаты.
«Плюй! Плюй в них!» — потребовал голос. Но тут в его тело вонзилась игла шприца, и через секунду Вишневски, ничего уже не соображая, бессильно упал на колени. Последнее, что он ощутил, — это омерзительные прикосновения щупалец, обхвативших его поперек спеленатого смирительной рубашкой тела и поднявших с пола, в голове вдруг стал нарастать звон колоколов противопожарной сигнализации, заглушивший отдававший ему приказания голос.
Вишневски очнулся в стерильно белой пустой и обшитой мягкой обивкой палате. Неподалеку от него на полу подрагивал огромный шар изрыгнутой им бурой тягучей жидкости. Он чувствовал страшную слабость, голова кружилась, как от дурмана, мысли пришли в полное замешательство и смятение. Вишневски силился вспомнить, кто он, где находится, что с ним случилось, почему опутан смирительной рубашкой…
Но в голове царила абсолютная пустота, и когда он поднял глаза на толстое армированное стекло в двери, то обнаружил стоявших за нею людей, которые глазели на него так, словно он был сумасшедшим.
Он изо всех сил напрягал свою память, но ответов в ней не находил. Кто он? Где находится? Кто его тюремщики?
Вишневски будто наяву ощущал разверзшуюся где-то внутри него бездонную пропасть, и там, в этой пустоте, таилось его сознание и память о событиях, которые привели его в эту палату.
— Где я? — прокричал он уставившимся на него через стекло глазам. Он вскочил и устремился к двери. — Я требую, чтобы вы ответили, кто вы такие и где я нахожусь! Кто здесь у вас главный? Позовите его сюда, я должен с ним поговорить!
Но собравшиеся за дверью продолжали внимательно смотреть на него так, словно наблюдали за каким-то насекомым, забавляясь его бессмысленными суетливыми прыжками, прежде чем раздавить одним движением пальца.
В ярости и отчаянии Вишневски ударился всем своим тщедушным тельцем в дверь, еще и еще, еще и еще, тщетно взывая о помощи… Но никто на его мольбы не откликнулся.
Глава 7
В «Бельвю» царил невообразимый хаос. Даже холлы были забиты пострадавшими, которым не хватало коек. Медицинским персоналом начинало овладевать раздражение, естественная жалость ко всем этим зомби вокруг них вытеснялась отвращением, страхом и ненавистью. Врачи и сестры работали день и ночь без передышки и еле держались на ногах. При виде всех этих страданий доктор Клайн ощутила острый приступ гнева, она была убеждена, что должна находиться в своей лаборатории и что с каждой уходящей секундой они теряют все больше и больше шансов помочь несчастным людям. Находиться в компании Натана и Штрауда она считала бессмысленным.
Они стояли у палаты для буйных, где содержался доктор Вишневски.
— Странный он какой-то, — заметил санитар, могучий детина, который, судя по его виду, мог сломать Вишневски пополам и даже не заметить.
— Как он там? — поинтересовался Штрауд.
— Обыкновенно, буйствует… В дверь колотит… кричит, чтобы его выпустили.
— Откройте, — попросил Штрауд.
Санитар отказался, сославшись на то, что у него нет разрешения. Натан ткнул ему под нос полицейский жетон.
— С вашим начальством мы все уладили. Открывайте, мистер Гиллием.
— Мне-то что, как скажете. Пеняйте потом на себя.
— Давайте, давайте, — поторопил его Штрауд, прижимая к груди открытую коробку, в которой он принес кости из котлована, и обратился к своим спутникам:
— А вы все ждите здесь.
— Штрауд, на нем, конечно, смирительная рубашка, но не забывайте, что зубы-то" у него еще остались, — запротестовал Натан и протянул ему свой пистолет. — Вот возьмите-ка.
— Он мне не потребуется, — отказался Штрауд. Перкинс, в свою очередь, отважно предложил сопровождать его в палату.
— Нет, я войду один.
Кендра Клайн на все это сказала:
— Может, это не он, а вы сошли с ума, Штрауд.
— Может, и так, — не стал спорить он. Штрауд протиснулся в узкую щель приоткрытой двери и осторожно прикрыл ее за собой, остальные столпились у окна. Почувствовав присутствие постороннего, Вишневски проворно перекатился с одного бока на другой и сел на стопке матрасов, заменявшей ему кровать. Штрауд обратил внимание, что в палате почти нет металлических предметов, а те, без которых обойтись оказалось невозможным, были обтянуты пухлой мягкой обивкой. Завидев Штрауда, Вишневски склонил голову к плечу и подозрительно прищурился.
— Это я, доктор Вишневски, — обратился он к сумасшедшему.
— Эшруад, — выдохнул Вишневски. — Ты… Ты жив? Штрауд был изумлен и поражен тем фактом, что Виш говорил спокойно и внятно, как любой нормальный человек, но тем не менее назвал его тем же именем, что и до него употреблял демон.
— Да нет же, меня зовут…
— Штрауд… да, Э-эйб… Эйб Штрауд.
— А вас, сэр?
— Вишневски… Но все называют меня Виш.
— Вы помните, что с вами произошло, доктор Вишневски?
— Нет… Проснулся вот здесь… А эти мерзавцы обращаются со мной как со слабоумным. Придушить бы их всех! — Он вскочил на ноги и бросился к двери, за стеклом которой маячили лица наблюдавших за ними людей. — Мне до смерти надоело, что со мной обращаются как с мухой в банке, слышите, вы там!
Не дождавшись ответа, Вишневски с неожиданной силой пнул дверь и презрительно бросил:
— Просто негодяи!
— А это помните? — спросил Штрауд. Вишневски, туго спеленутый смирительной рубашкой, неуклюже опустился на колени и заглянул в коробку с костями, где лежал также свиток пергамента, вынесенный с корабля Леонардом.
— О, Господи!.. Ну, да, конечно… мы… мы были на корабле!
— Правильно, — подбодрил его Штрауд. — А дальше?
— А когда вернулись… Вышли на поверхность… Шел дождь… Вокруг нас стал подниматься зловонный туман…
— А еще что-нибудь помните?
— Больше ничего… кроме… кроме дезинфекции…
— А после нее?
— Леонарда унесли на носилках.
— Еще что?
— Вы… Вы упали.
— Точно.
— Больше ничего не помню.
— А кирку?
— Какую кирку?
— Вы подобрали кирку… Вишневски покачал головой.
— Нет, этого я не помню.
— Занесли ее надо мной…
— Да что вы, Эйб! Ничего такого не помню. Штрауд попробовал зайти с другой стороны.
— Доктор Вишневски!
— Слушаю вас.
— Почему вы назвали меня Эшруадом? Вишневски смотрел на Штрауда непонимающими глазами.
— Неужели? Эшруадом, вы говорите?
— Что означает это имя, вы знаете?
— Я… Мне нужно посмотреть… в книгах… Пойдемте ко мне в лабораторию, Штрауд… Вы… вы можете вывести меня отсюда?
Штрауд начал развязывать на нем смирительную рубаху. За дверью поднялся встревоженный шум и суета. Штрауд же опасался, что Вишневски — или сидевший в нем демон — попытается убить своего освободителя, и тогда собравшиеся за дверью ворвутся в палату и впопыхах убьют Вишневски. Штрауд даже поежился от мысли, что жизнь этого человека сейчас у него в руках. Он ломал голову, как избавить Вишневски от заклятья дьявольского корабля.
— Доктор Вишневски, — воззвал он, — вы должны собрать все силы, чтобы одолеть эту… штуку. Соберите все силы до последнего и боритесь, черт бы вас побрал!
— Что я и делал! Боже, как я боролся, Штрауд. Все это время здесь, в полном одиночестве, поговорить даже не с кем… Пустота, ничего, кроме звука собственного голоса! Если вы оставите меня здесь, я действительно сойду с ума, клянусь вам, Штрауд!
Штрауд распустил последнюю завязку на смирительной рубашке, и заломленные за спину руки Вишневски бессильно повисли вдоль тела. Вишневски не сводил глаз с коробки.
— И кроме того, Штрауд, у нас с вами столько работы, не будем терять времени!
— Вот теперь вы дело говорите, доктор, — одобрил его Штрауд.
— Леонард… Что с Леонардом?
— Боюсь, что нам придется обходиться без него, Виш.
Вишневски скорбно уронил голову и, помолчав, тихо проговорил:
— Славный был человек…
— Да нет, он просто в коме, доктор, — поправил его Штрауд.
— Все равно, что смерть для такого человека. По ведь вы… вы же вышли из комы, Штрауд! Может, еще есть надежда?
— Надежда умирает последней, сэр.
— Ладно, Штрауд… Выведите меня отсюда!
— Для того и пришел.
Былая улыбка тронула губы Вишневски, но сквозила в ней непривычная печаль и усталость.
— К тому же я чертовски проголодался, — признался Виш.
Штрауд внимательно посматривал на Вишневски, с головой ушедшего в работу. Каким бы сумасшедшим он ни казался медикам в «Бельвю», Штрауд находил его сдержанным и суховатым, несколько, правда, растерянным и сбитым с толку тем, что его то и дело покидает способность ясно и четко восстанавливать в памяти недавние события, из-за чего Виш обрушивал на Штрауда тысячи вопросов сразу… Но даже в состоянии такого «безумия» мозг Вишневски функционировал блестяще. Работали они в лаборатории Вишневски, помещавшейся в Музее древности, где ученого окружали предметы, знакомые ему на протяжении всей сознательной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Лицо мэра побагровело, но он усилием воли взял себя в руки.
— Штрауда нам рекомендовали Леонард и Вишневски, и, несмотря на то, что некоторые из нас могли читать или слышать о докторе Штрауде, он сейчас для нас единственная надежда. Ракетный залп по кораблю не поможет нам подавить эпидемию и рассудок девяти сотням или уже тысяче людей, пострадавших от этой напасти, не вернет.
— Значит, вы принимаете мои предложения, сэр? — обрадовался Натан. — Предоставим доктору Штрауду полную свободу действий?
— До определенного предела, Натан… и вы, Штрауд… до определенного предела… Нам нужны результаты, и быстро. Мы должны продемонстрировать общественности, что не сидим сложа руки, а энергично боремся с этой… штукой. В этом вам, доктор Штрауд, всю посильную помощь окажет доктор Клайн.
— Что?! — переспросила застигнутая врасплох Кендра Клайн. — Послушайте, мэр Лими! Я ведь не состою на службе у Нью-Йорка… И к тому же нужна в больнице Святого Стефана. Меня там ждут пациенты, результаты анализов, опыты, наконец…
— Доктор Уоллес уже направил вам на смену двух ваших коллег, — твердо заявил мэр Билл Лими. — Мы должны действовать наступательно и по всем возможным направлениям, доктор Клайн. Поэтому попрошу, во-первых, наблюдать за состоянием доктора Вишневски и, во-вторых, оказывать всяческое содействие Штрауду. Вы меня поняли?
Кендра согласно кивнула, но внутри у нее, понял Штрауд, все так и кипело от возмущения.
— Сделаю все, что в моих силах, но за последствия не отвечаю, — упрямо проговорила Кендра.
— Ну, ладно… вот и хорошо. — Лими с облегчением перевел дыхание. — Виш мой старый и близкий друг. Думаю, вам, Натан, и вам, Штрауд, пора навестить его.
Охваченный все растущим и растущим отчаянием, Артур Вишневски без устали бился головой в мягкую обшивку двери узилища, куда его ввергли проклятые демоны. Его обуревал страх перед их возвращением, страх перед тем, что они с ним сделают, когда вернутся, страх, что они пожрут его тело… так ужасен и зловещ был вид этих крабоподобных тварей… а во что превратился Штрауд — нечто такое отталкивающее, что нестерпимое омерзение стиснуло сердце Вишневски и заставило его схватить кирку, чтобы искромсать в куски это чудовище, Штрауда… Как только Штрауд попадется ему на глаза, Вишневски непременно его убьет.
Теперь он знал, что такое на самом деле Штрауд, известно стало и его настоящее имя — Эшруад, а Эшруад должен быть уничтожен. Вишневски не знал, что означает имя Эшруад, но для него оно олицетворяло врожденное зло. Прежде он никогда не слышал этого имени, но что-то в его мозгу вдруг вспыхнуло непримиримой ненавистью к тому, что скрывалось под маской Штрауда.
Он неумолчно вопил, требуя привести к нему Штрауда. Даже со связанными руками он найдет способ убить его, как обещал… обещал себе? Нет, не себе, кому-то еще, но кому же… нет, никак не вспомнить…
Вишневски не переставал таранить дверь с той самой минуты, как его бросили в этот застенок. Он почти не помнил пыток, которым подвергали его эти отвратительные и гнусные твари, боли от истязаний он не чувствовал, одно лишь омерзение и ненависть к ним — к ним ко всем, — но особенно к Штрауду. Штрауд был главный колдун, их предводитель.
«Плюй в Эшруада», — требовал без умолку звучавший у него в голове голос.
Но что может сделать его слюна такому кишащему паразитами чудовищу, как Штрауд, с его силищей, с его торчащими, как у дикого кабана, клыками?!
«Плюй!» — приказал голос.
Виш повиновался, заляпав мягкую обивку двери бурой тягучей жижей, от которой потянулось облачко дыма. Дым собирался в палате сизыми слоями, горящие ткань и перья обивки пыхнули черным плотным облаком, и Вишневски зашелся в кашле… В уши ему ворвался оглушительный трезвон колоколов — сработала противопожарная сигнализация. Дверь распахнулась, и в палату ворвались два чудовища, мотая кабаньими головами, они схватили Вишневски своими противными щупальцами.
— Где Штрауд? Приведите Штрауда! — закричал Вишневски, тщетно пытаясь освободиться от мертвой хватки мучителей, тащивших его сквозь удушливый дым прочь из палаты.
«Плюй! Плюй в них!» — потребовал голос. Но тут в его тело вонзилась игла шприца, и через секунду Вишневски, ничего уже не соображая, бессильно упал на колени. Последнее, что он ощутил, — это омерзительные прикосновения щупалец, обхвативших его поперек спеленатого смирительной рубашкой тела и поднявших с пола, в голове вдруг стал нарастать звон колоколов противопожарной сигнализации, заглушивший отдававший ему приказания голос.
Вишневски очнулся в стерильно белой пустой и обшитой мягкой обивкой палате. Неподалеку от него на полу подрагивал огромный шар изрыгнутой им бурой тягучей жидкости. Он чувствовал страшную слабость, голова кружилась, как от дурмана, мысли пришли в полное замешательство и смятение. Вишневски силился вспомнить, кто он, где находится, что с ним случилось, почему опутан смирительной рубашкой…
Но в голове царила абсолютная пустота, и когда он поднял глаза на толстое армированное стекло в двери, то обнаружил стоявших за нею людей, которые глазели на него так, словно он был сумасшедшим.
Он изо всех сил напрягал свою память, но ответов в ней не находил. Кто он? Где находится? Кто его тюремщики?
Вишневски будто наяву ощущал разверзшуюся где-то внутри него бездонную пропасть, и там, в этой пустоте, таилось его сознание и память о событиях, которые привели его в эту палату.
— Где я? — прокричал он уставившимся на него через стекло глазам. Он вскочил и устремился к двери. — Я требую, чтобы вы ответили, кто вы такие и где я нахожусь! Кто здесь у вас главный? Позовите его сюда, я должен с ним поговорить!
Но собравшиеся за дверью продолжали внимательно смотреть на него так, словно наблюдали за каким-то насекомым, забавляясь его бессмысленными суетливыми прыжками, прежде чем раздавить одним движением пальца.
В ярости и отчаянии Вишневски ударился всем своим тщедушным тельцем в дверь, еще и еще, еще и еще, тщетно взывая о помощи… Но никто на его мольбы не откликнулся.
Глава 7
В «Бельвю» царил невообразимый хаос. Даже холлы были забиты пострадавшими, которым не хватало коек. Медицинским персоналом начинало овладевать раздражение, естественная жалость ко всем этим зомби вокруг них вытеснялась отвращением, страхом и ненавистью. Врачи и сестры работали день и ночь без передышки и еле держались на ногах. При виде всех этих страданий доктор Клайн ощутила острый приступ гнева, она была убеждена, что должна находиться в своей лаборатории и что с каждой уходящей секундой они теряют все больше и больше шансов помочь несчастным людям. Находиться в компании Натана и Штрауда она считала бессмысленным.
Они стояли у палаты для буйных, где содержался доктор Вишневски.
— Странный он какой-то, — заметил санитар, могучий детина, который, судя по его виду, мог сломать Вишневски пополам и даже не заметить.
— Как он там? — поинтересовался Штрауд.
— Обыкновенно, буйствует… В дверь колотит… кричит, чтобы его выпустили.
— Откройте, — попросил Штрауд.
Санитар отказался, сославшись на то, что у него нет разрешения. Натан ткнул ему под нос полицейский жетон.
— С вашим начальством мы все уладили. Открывайте, мистер Гиллием.
— Мне-то что, как скажете. Пеняйте потом на себя.
— Давайте, давайте, — поторопил его Штрауд, прижимая к груди открытую коробку, в которой он принес кости из котлована, и обратился к своим спутникам:
— А вы все ждите здесь.
— Штрауд, на нем, конечно, смирительная рубашка, но не забывайте, что зубы-то" у него еще остались, — запротестовал Натан и протянул ему свой пистолет. — Вот возьмите-ка.
— Он мне не потребуется, — отказался Штрауд. Перкинс, в свою очередь, отважно предложил сопровождать его в палату.
— Нет, я войду один.
Кендра Клайн на все это сказала:
— Может, это не он, а вы сошли с ума, Штрауд.
— Может, и так, — не стал спорить он. Штрауд протиснулся в узкую щель приоткрытой двери и осторожно прикрыл ее за собой, остальные столпились у окна. Почувствовав присутствие постороннего, Вишневски проворно перекатился с одного бока на другой и сел на стопке матрасов, заменявшей ему кровать. Штрауд обратил внимание, что в палате почти нет металлических предметов, а те, без которых обойтись оказалось невозможным, были обтянуты пухлой мягкой обивкой. Завидев Штрауда, Вишневски склонил голову к плечу и подозрительно прищурился.
— Это я, доктор Вишневски, — обратился он к сумасшедшему.
— Эшруад, — выдохнул Вишневски. — Ты… Ты жив? Штрауд был изумлен и поражен тем фактом, что Виш говорил спокойно и внятно, как любой нормальный человек, но тем не менее назвал его тем же именем, что и до него употреблял демон.
— Да нет же, меня зовут…
— Штрауд… да, Э-эйб… Эйб Штрауд.
— А вас, сэр?
— Вишневски… Но все называют меня Виш.
— Вы помните, что с вами произошло, доктор Вишневски?
— Нет… Проснулся вот здесь… А эти мерзавцы обращаются со мной как со слабоумным. Придушить бы их всех! — Он вскочил на ноги и бросился к двери, за стеклом которой маячили лица наблюдавших за ними людей. — Мне до смерти надоело, что со мной обращаются как с мухой в банке, слышите, вы там!
Не дождавшись ответа, Вишневски с неожиданной силой пнул дверь и презрительно бросил:
— Просто негодяи!
— А это помните? — спросил Штрауд. Вишневски, туго спеленутый смирительной рубашкой, неуклюже опустился на колени и заглянул в коробку с костями, где лежал также свиток пергамента, вынесенный с корабля Леонардом.
— О, Господи!.. Ну, да, конечно… мы… мы были на корабле!
— Правильно, — подбодрил его Штрауд. — А дальше?
— А когда вернулись… Вышли на поверхность… Шел дождь… Вокруг нас стал подниматься зловонный туман…
— А еще что-нибудь помните?
— Больше ничего… кроме… кроме дезинфекции…
— А после нее?
— Леонарда унесли на носилках.
— Еще что?
— Вы… Вы упали.
— Точно.
— Больше ничего не помню.
— А кирку?
— Какую кирку?
— Вы подобрали кирку… Вишневски покачал головой.
— Нет, этого я не помню.
— Занесли ее надо мной…
— Да что вы, Эйб! Ничего такого не помню. Штрауд попробовал зайти с другой стороны.
— Доктор Вишневски!
— Слушаю вас.
— Почему вы назвали меня Эшруадом? Вишневски смотрел на Штрауда непонимающими глазами.
— Неужели? Эшруадом, вы говорите?
— Что означает это имя, вы знаете?
— Я… Мне нужно посмотреть… в книгах… Пойдемте ко мне в лабораторию, Штрауд… Вы… вы можете вывести меня отсюда?
Штрауд начал развязывать на нем смирительную рубаху. За дверью поднялся встревоженный шум и суета. Штрауд же опасался, что Вишневски — или сидевший в нем демон — попытается убить своего освободителя, и тогда собравшиеся за дверью ворвутся в палату и впопыхах убьют Вишневски. Штрауд даже поежился от мысли, что жизнь этого человека сейчас у него в руках. Он ломал голову, как избавить Вишневски от заклятья дьявольского корабля.
— Доктор Вишневски, — воззвал он, — вы должны собрать все силы, чтобы одолеть эту… штуку. Соберите все силы до последнего и боритесь, черт бы вас побрал!
— Что я и делал! Боже, как я боролся, Штрауд. Все это время здесь, в полном одиночестве, поговорить даже не с кем… Пустота, ничего, кроме звука собственного голоса! Если вы оставите меня здесь, я действительно сойду с ума, клянусь вам, Штрауд!
Штрауд распустил последнюю завязку на смирительной рубашке, и заломленные за спину руки Вишневски бессильно повисли вдоль тела. Вишневски не сводил глаз с коробки.
— И кроме того, Штрауд, у нас с вами столько работы, не будем терять времени!
— Вот теперь вы дело говорите, доктор, — одобрил его Штрауд.
— Леонард… Что с Леонардом?
— Боюсь, что нам придется обходиться без него, Виш.
Вишневски скорбно уронил голову и, помолчав, тихо проговорил:
— Славный был человек…
— Да нет, он просто в коме, доктор, — поправил его Штрауд.
— Все равно, что смерть для такого человека. По ведь вы… вы же вышли из комы, Штрауд! Может, еще есть надежда?
— Надежда умирает последней, сэр.
— Ладно, Штрауд… Выведите меня отсюда!
— Для того и пришел.
Былая улыбка тронула губы Вишневски, но сквозила в ней непривычная печаль и усталость.
— К тому же я чертовски проголодался, — признался Виш.
Штрауд внимательно посматривал на Вишневски, с головой ушедшего в работу. Каким бы сумасшедшим он ни казался медикам в «Бельвю», Штрауд находил его сдержанным и суховатым, несколько, правда, растерянным и сбитым с толку тем, что его то и дело покидает способность ясно и четко восстанавливать в памяти недавние события, из-за чего Виш обрушивал на Штрауда тысячи вопросов сразу… Но даже в состоянии такого «безумия» мозг Вишневски функционировал блестяще. Работали они в лаборатории Вишневски, помещавшейся в Музее древности, где ученого окружали предметы, знакомые ему на протяжении всей сознательной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36