— Мы приготовим из этого сплава суспензию и попробуем небольшими дозами вводить в кровь.
— Кому? Начните с доктора Леонарда, — попросил Штрауд.
— Но эксперимент может оказаться опасным…
— Я обещал Леопарду еще до того, как это случилось. Если только будет хотя бы один шанс…
— Хорошо, согласна.
Впервые за все это время Штрауд увидел, как смягчилось выражение ее лица. У этой женщины, решил он про себя, сильный характер и острый ум. Нью-Йорку здорово повезло, что именно ее прислали сюда на помощь.
— А пока мы тем не менее хотели бы провести самое широкое обследование вашего организма, обратив особое внимание на состав крови и серозной жидкости, доктор Штрауд, — твердо стояла на своем Кендра Клайн.
— Но вы лишь зря потеряете время, — запротестовал он, — я совсем не тот человек, кто вам нужен.
— Доктор, каково бы ни было происхождение того, с чем мы столкнулись, оно передается от пострадавшего здоровому человеку весьма просто и быстро: через кожный покров, через поры — и распространяется по всему городу со стремительностью лесного пожара.
— Тогда пусть ваши лаборанты займутся этой бурой жидкостью, что изрыгнул Вайцель. Определите ее состав и свойства…
— И что, по-вашему, нам может дать исследование рвотной массы, доктор Штрауд?
— Но ведь не каждый же день вам приходится наблюдать, когда тело находящегося в коме пациента парит над койкой?
— Допускаю, здесь еще много непонятного. Однако когда имеешь дело с неизвестной болезнью… Возможно, когда мы выделим ее возбудитель, то сможем объяснить…
— Но вы видели, как тело поднялось в воздух?
— Да, — нерешительно призналась доктор Клайн.
— Спасибо, что хотя бы это подтверждаете.
— Пройдемте со мной, доктор Шграуд. — Кендра приглашающим жестом протянула ему обтянутую белой перчаткой руку. — Ну, пожалуйста.
— Только при одном условии.
— Слушаю.
— Распорядитесь, чтобы кто-нибудь немедленно сообщил комиссару Джеймсу Натану о моем… выздоровлении.
— Хорошо, — согласилась Кендра Клайн.
Штрауд терпеливо переносил одно исследование за другим: кровь, серозная жидкость, моча, кожный покров, рентгеноскопия тела и черепа — полный набор. И все это время он слышал внутри себя голос, уже ставший ему хорошо знакомым, голос его покойного деда. Поначалу он звучал едва различимо, где-то в самых далеких глубинах его мозга. Голос убеждал его, что нельзя терять ни минуты.
— Ну вот, все ваши исследования позади, но вам ведь не удалось обнаружить ни у меня в крови, ни в иммунной системе ничего необычного, что могло бы помочь вашим несчастным пациентам, — заявил он доктору Клайн, торопливо натягивая на себя рубашку.
Она дождалась, когда выйдет находившийся здесь же, в процедурном кабинете, ее коллега, и только тогда произнесла своим чудесным и звучным грудным голосом:
— К настоящему моменту, доктор Штрауд, мы не обнаружили никаких признаков того, что вы являетесь носителем какой-либо инфекции, правда, у нас пока нет результатов некоторых анализов.
— А что я вам говорил?
— Но мы же имеем дело с чем-то совершенно неизвестным, даже невероятным — инфекционная кома! — Ее блестящие серые глаза сузились, выдавая смятение и растерянность.
— Ну вот, наконец, — обрадованно усмехнулся Штрауд.
— Что наконец? — не поняла Кендра.
— Наконец мы хотя бы в чем-то достигли согласия.
Она молча кивнула, глядя на него так, будто видит впервые в жизни.
— А я ведь читала кое-что про вас, доктор Штрауд.
— Ничего хорошего, думаю.
— Напротив. Ладно, как бы то ни было, не задержитесь ли вы еще на некоторое время с тем, чтобы мы…
Штрауд решительно замотал головой еще до того, как она закончила фразу.
— Пусть ваши люди найдут себе другую подушечку для иголок, доктор Клайн, а с меня хватит.
— Но послушайте, Штрауд… Он осторожно обошел ее и решительно направился к двери.
— Здесь я свое дело сделал, как и обещал вам… Правда, мы только время потеряли… Мне надо разыскать доктора Вишневски.
Кендра остановила его уже на пороге.
— Пожалуйста, пойдемте ко мне в кабинет и поговорим, доктор Штрауд.
— О чем?
— Хотя бы о докторе Вишневски.
Он прошел вслед за Кендрой через просторный холл в кабинет, предоставленный ей на время работы в больнице. Она пригласила Штрауда сесть. Он отказался, оставшись стоять. Кендра устроилась за своим столом, дыхание ее было неровным и затрудненным, а весь внешний вид выдавал крайнюю усталость.
— Темпы распространения эпидемии не падают, Штрауд, — начала она.
— Знаю, доктор.
— Нам нужна ваша помощь, Штрауд. Если только стальная пластинка помогла вам не впасть в кому на столь же длительное время, как остальным, то, возможно, нам удастся узнать что-либо в результате…
— Но вы же не можете вшить стальную пластинку каждому вашему пациенту. После того, как умер Вайцель, их ведь осталось человек двадцать пять…
— Их сотни, доктор Штрауд.
— Сотни?
— В каждой больнице, по всему городу.
— Действительно, настоящая эпидемия…
— Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Теперь, может быть, прислушаетесь к моим доводам?
— Не уговаривайте. То есть… Поймите, мне надо найти доктора Вишневски. Вдруг я что-нибудь могу для него сделать.
— Доктору Вишневски вы ничем не поможете, а здесь еще есть вероятность, что вы…
— Вы только даром тратите драгоценное время на обследование моего организма. Я отнюдь не противоядие против этой… штуки! Как вы не понимаете? А что касается доктора Вишневски, сама мысль, что он мог напасть на человека… Совершенно немыслимо, на него это просто не похоже!
— Да, но тем не менее это произошло. А вы не допускаете, что в его случае болезнь проявила себя в абсолютно иной форме? Он ведь, в отличие от вас и Леонарда, ни секунды не находился в коматозном состоянии.
— Ну, я-то просто-напросто потерял сознание, только и всего.
— А раньше с вами такое случалось?
— Да, после войны.
— Понятно. Значит, просто какое-то совпадение, и мы по ошибке поместили вас в изолятор вместе с остальными.
Штрауд помолчал, меряя шагами небольшой кабинет.
— Так, значит, одной стороной этой… этого… является безумие, наводимое из котлована, — что проявилось в странном поведении Виша. В моем случае что-то… нечто дьявольское говорило со мной через Вайцеля, а…
— А вы упрямец, Штрауд. Так и цепляетесь за свою версию. Неужели вы действительно верите, что здесь действует какая-то сверхъестественная сила? Что в злой участи наших несчастных пациенюв повинна какая-то сверхъестественная энергия…
— Да кто знает? Вы собственными глазами видели, как тело парило над койкой. Но вы просто еще не сталкивались со сверхъестественными явлениями, и такого опыта, как у меня, у вас не г. А я видел и сражался с вампирами, доктор Клайн, и с оборотнями тоже. Да, с оборотнями! А теперь еще и это…
— И вы хотите, чтобы я вам поверила?
— Это уж как вам угодно. — Он задумался и продолжал, как бы говоря сам с собой:
— Это нечто каким-то образом овладело рассудком Вишневски.
— Он пытался убить вас киркой, Штрауд, а вы еще строите теории типа «черт попутал», чтобы его защитить?
— Вишневски просто не может убить человека.
— Но все же пытался — и на глазах у множества свидетелей.
— Значит, в него вселилась какая-то злая сила, что-то овладело его рассудком…
— Что бы это ни было, оно поражает мозг и напрочь его блокирует. Просто ужас.
— Да, для такого человека, как Леонард, например, это означает смерть.
— Кстати, я очень внимательно следила за его состоянием по показаниям приборов, Штрауд. И время от времени отмечала проявление некоторых колебаний и отклонений, похожих на ваш случай.
— Правда? И что они означают?
— Во всяком случае, их можно истолковать как своего рода внутреннюю борьбу, словно доктор Леонард не сдается болезни так же легко, как остальные.
— Так это же Леонард! На вид он, может быть, и не так силен, но что касается его ума и рассудка… Тут уж с ним никому не сравниться.
— Отклонения в электрокардиограмме регистрируются с момента его поступления в больницу. Мы собираемся попробовать суспензию из этого вашего сплава, прямую инъекцию в кровеносную систему… под тщательным наблюдением, конечно. Знаете, из-за этого я чувствую себя механиком каким-то, ремонтирующим робота… Но все наши пациенты… что ж, судя по их состоянию, они ничем не лучше роботов.
— Удалось что-нибудь выяснить из анализа субстанции, что ваши люди собрали с пола у койки Вайцеля?
— Странная комбинация минеральных веществ, щелочей, серы, метана. По результатам анализов крови пациентов мы установили, что все они страдают респираторным алкалозисом…
— Это еще что такое?
— Низкое содержание углекислоты и очень повышенная щелочность крови.
— Щелочи… сера… метан… Слушайте, доктор, но разве возможно, чтобы они обусловливали инфекционный характер заболевания?
— Насколько я знаю, нет.
— И все же Вайцель изрыгнул эту дрянь.
— Мы пытались применить лечение кислотными препаратами, чтобы восстановить баланс между кислотами и щелочами в организме, но оно не помогло. Возможно, в сочетании с металлом…
— Обычные способы лечения не помогут, — убежденно заявил Штрауд. Он поднял термос и налил чашку кофе, жестом предложив и Кендре, но та отказалась. Штрауд наконец тоже сел и принялся с наслаждением прихлебывать горячий ароматный напиток.
— Мы должны испробовать все возможности, — ответила Кендра Клайн.
— Это верно, — кивнул в знак согласия Штрауд. — Вы ведь не первый раз сталкиваетесь с эпидемией?
— Да что вы! Довелось поработать в развивающихся странах, где рахит и полиомиелит остаются ужасной проблемой. В эпидемиологическом центре я недавно.
— Но надолго.
— Я бы не стала так уверенно утверждать. По крайней мере, сейчас.
— А еще что-нибудь необычное обнаружили в той дряни, которой Вайцель в меня плевал?
Доктор Кендра Клайн укоризненно покачала головой.
— Это могли быть судороги, доктор Штрауд, непроизвольное сокращение мышц, но плевать Вайцель был не в состоянии. Ни в вас, ни в кого-либо другого.
— Можно подумать, что я сам подложил эту мерзость, доктор Клайн.
— Уверена, что вы ничего подобного не делали.
— Итак, еще что-нибудь обнаружили?
— Трехокись серы.
— Ничего мне не говорит.
— Дымит на воздухе и бурно реагирует при соприкосновении с водой.
Штрауд сразу вспомнил странный туман, исходивший от их тел, когда они поднялись из котлована на открытый воздух под моросящий дождь. Доктор Клайн тем временем продолжала рассказывать, произнеся какое-то слово, которое он не совсем понял и не был уверен, что сможет повторить. Он не без усилия заставил себя выговорить громоздкий набор звуков:
— А что представляет из себя этот сульфонетилметан?
— Наркотик. Очень сильного действия, особенно в такой концентрации. Одного его достаточно, чтобы превратить человека в зомби.
— Однако анализы крови не установили его присутствия?
— В том-то и дело, что нет… Просто удивительно… если он действительно появился из организма Вайцеля. Тогда остается лишь предположить, что он находился там как гормон, в особом вырабатывающем его органе.
На долгую минуту взгляды их скрестились, но оба не произнесли ни слова.
Кендра наконец отвела глаза и продолжала:
— Мы также обнаружили повышенное содержание янтарной кислоты, холина и…
— Договаривайте.
— Мефитис, зловонный газ.
— И что это нам дает?
— Крайне мало… За исключением того, что упомянутый газ не должен был бы присутствовать в больничной палате… или в организме пациентов.
— А что такое холин и эта… как там ее… кислота?
— В человеческом организме они входят в сукцинихолин, обычное химическое вещество. Распадается на составные части после смерти.
— Похоже, что вам под микроскоп попала какая-то гадость из могилы, доктор.
— А вы не спешите с выводами. Подобный препарат в тщательно выверенных дозах применяется для расслабления мышечной ткани при хирургических операциях в брюшной полости. Так что его присутствие в больничной палате ничем уж особенным не примечательно.
— Даже при данных конкретных обстоятельствах? Когда его обнаруживают в жидкости, исторгнутой пациентом, предположительно находящимся в коме?
Доктор Клайн опустила глаза.
— Неужели вы рассчитываете, что я и мои коллеги поверим, что здесь мы столкнулись с проявлением какой-то демонической одержимости?
— Да нет, от вас, медиков, такого ждать не приходится. А теперь, если позволите, я пошел.
— Доктор Штрауд! Пожалуйста, скажите мне вот еще что. Вы помните какие-либо ваши ощущения, пока вы находились без сознания?
— Со временем, может быть, и вспомню, но сейчас… Извините. Иногда у меня бывает полная потеря сознания, абсолютное беспамятство, когда я не могу буквально ничего припомнить. Иногда потом приходят какие-то обрывочные воспоминания…
— Больше ничего не можете мне рассказать?
— Очень сожалею.
— А как насчет гипноза? Может быть, согласитесь на один сеанс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36