"
Если и должны быть слезы, подумал я, то они появятся
сейчас.
"Да, - ответила она с завидным самообладанием. В ее
глазах не было и намека на слезы. - Я догадывалась".
Возникла небольшая пауза.
"Когда я должна родить?" - спросила она почти беззвучно.
"Это будет рождественский ребенок, - сказал я. -
Примерный срок - десятое декабря, плюс минус две недели".
"Хорошо. - Она поколебалась немного, а потом решилась,
- вы будете принимать роды? Даже если я не замужем?"
"Да, - сказал я. - При одном условии".
Она нахмурилась, и в этот момент ее лицо стало еще
больше походить на лицо Гарриет Уайт. Трудно поверить, что
хмурое выражение лица молодой женщины двадцати трех,
вероятно, лет может быть настолько грозным. Но именно таким
оно и было. Она уде была готова уйти, и даже мысль о том,
что ей придется начинать все сначала с другим врачом, не
смогла бы ее удержать.
"И каким будет условие?" - спросила она подчеркнуто
холодно.
Теперь уже я почувствовал желание отвести свои глаза от
ее лица, но я выдержал ее взгляд. "Я настаиваю на том,
чтобы знать ваше настоящее имя. Мы можем продолжать наши
финансовые отношения при помощи наличных денег, если вас это
больше устраивает, и миссис Дэвидсон по-прежнему будет
выдавать вам рецепты на имя Джейн Смит. Но если мы
собираемся отправиться вместе в это путешествие в течение
следующих семи месяцев, я хотел бы иметь возможность
обращаться к вам по имени, на которое вы отзывались всю вашу
жизнь".
Я закончил свою миленькую, наигранную строгую речь,
ожидая, пока она обдумает мои слова. Я был почти уверен, что
она поднимется, поблагодарит меня и исчезнет навсегда. Я
испытал бы растерянность, если бы это произошло. Она
нравилась мне. Более того, мне нравилась прямота и
решимость, с коими она бралась за проблему, в то время как
девяноста из ста женщин на ее месте запутались бы в
собственной лжи и от страха и стыда перед такой ситуацией
оказались бы неспособными ее преодолеть.
Я полагаю, что многие нынешним молодым людям такая
ситуация показалась бы нелепой и даже невообразимой. Все
стремятся сейчас продемонстрировать широту взглядов в
отношении того, что беременная женщина без обручального
кольца должна быть окружена большим внимание и заботой, чем
любая другая. Но джентльмены хорошо знают, что в те времена
все было по-другому. Бытующие тогда нравственные нормы и
лицемерие ставили незамужнюю беременную женщину в крайне
затруднительное положение. В те годы замужняя беременная
женщина чувствовала себя счастливой и гордой тем, что
собиралась выполнить предназначение, данной ей Богом.
Незамужняя же выглядела проституткой в глазах окружающих, да
и сама была склонна считать себя таковою. Она была,
используя выражение Элла Дэвидсон, "легкой" женщиной, а в те
времена о "легкости" забывали не скоро. Такие женщины
уезжали рожать и жить в другие города. Некоторые из них
глотали таблетки или выбрасывались из окон. Другие шли к
подпольным акушеркам-мясникам с грязными руками или пытались
сделать все сами. За мою хирургическую практику четыре
женщины умерли у меня на глазах от потери крови из-за
тяжелых ранений матки. Помню один случай, когда ранение было
нанесено зазубренным горлышком бутылки, привязанным к
венику. Сейчас трудно в это поверить, но подобные вещи
происходили, джентльмены. В общем, такая ситуация была для
здоровой молодой женщины худшей из всех, какие только можно
вообразить.
"Я согласна, - сказала она, наконец. - Это справедливо.
Меня зовут Сандра Стенсфилд". Она протянула мне руку. С
удивлением я пожал ее. Я был рад, что Элла Дэвидсон не
видела, как я сделал это. Она бы ничего не сказала, но целую
неделю кофе был бы горше, чем обычно.
Она улыбнулась в ответ на мое замешательство - я думаю
- и посмотрела на меня открыто. "Я надеюсь, мы будем
друзьями, доктор Маккэррон. Сейчас мне нужен друг. Я немного
напугана".
"Я вас понимаю и постараюсь стать вашим другом, если
смогу, мисс Стенсфилд, Я что-нибудь могу для вас сделать в
настоящий момент?"
Она открыла сумочку и достала блокнот и ручку. Раскрыв
блокнот, она посмотрела на меня. В какой-то момент я с
ужасом подумал, что она спросит у меня имя и адрес акушерки.
Затем она сказала: "Я хотела бы знать, что мне лучше есть.
Для ребенка, конечно".
Я громко рассмеялся. Она взглянула на меня с удивлением.
"Извините. Просто у вас такой деловой вид".
"Ну уж наверное. Этот ребенок теперь часть моих дел,
разве не так?"
"Да, естественно. У меня есть брошюра, которую я даю
всем моим беременным пациенткам. Здесь говорится о диете,
весе, питье, курении и многом другом. Пожалуйста, не
смейтесь, когда будете читать. Это затронет мои чувства,
потому что я сам писал текст".
Хотя это был скорее памфлет, а не брошюра, однако это
не помешало ему стать впоследствии книгой: "Практическое
руководство по беременности и родам". В то время я серьезно
увлекался акушерством и гинекологией и, начав довольно
поздно из-за войны, не собирался терять время. Меня
подбадривала мысль о том, что я увижу множество счастливых
женщин в ожидании ребенка и приму много детей за мою
практику. Так и случилось: по последним подсчетам я
участвовал в появлении на свет около двух тысяч младенцев -
достаточно, чтобы заполнить пятьдесят классных комнат.
Я читал много литературы о беременности и родах и
более разумно применял свои знания по этому вопросу, чем в
других областях медицинской практики. Поскольку я был
энтузиазмом и у меня сложились собственные представления о
предмете, то предпочел написать собственную брошюру, чем
следовать избитым предписаниям, которыми в избытке потчевали
беременных женщин. Я не буду излагать полный набор этих
предписаний - для этого не хватило бы и ночи, - но приведу
лишь два примера.
От будущих матерей требовали как можно меньше
находиться на ногах и тем более не совершать длительных
прогулок из-за опасности выкидыша и других "нежелательных
для родов" последствий. Но роды как таковые - это в первую
очередь, что сказать футболисту, готовящемуся к важной
встрече, чтобы он как можно больше проводил время сидя и
сохранял силы для предстоящей игры! Другой столь же "мудрый
совет", часто даваемый многими докторами упитанным женщинам,
- начать курить! Курить! Эти рекомендации отражены в имевшем
хождение лозунге тех дней: "Возьми сигарету Lucky вместо
конфеты". Те, кто думает, что, вступив в двадцатый век, мы
вошли в эпоху просвещенной медицины, не представляет, какие
безумные идеи иногда приживаются и в наши дни.
Я дал мисс Стенсфилд мою брошюру, и она внимательно
изучала ее в течении минут пяти. Когда я спросил у нее
разрешения закурить трубку, она кивнула мне, не отрываясь от
чтения. Потом она подняла глаза и улыбнулась: "Вы радикал,
доктор?"
"Почему вы это говорите? Не потому ли, что я советую
ожидающим ребенка женщинам ходить пешком, а не ездить в
прокуренных и трясущихся поездах подземки?"
"Витамины... всякого рода... плавание и дыхательные
упражнения! Какие дыхательные упражнения?"
"Об этом вы узнаете позже, но я не радикал. Далеко не
радикал. Я тот, кто задерживает на пять минут моего
следующего пациента".
"О, прошу прощения". Она быстро встала, запихивая
толстую брошюру в сумочку.
"Ничего".
Она набросила на себя легкое пальто, смотря на меня
своими карими глазами. "Нет, - сказала она. - Вы совсем не
радикал. Ну а теперь вы себя чувствуете более...
умиротворенно? Я правильно подобрала слово?"
"Вполне подходяще, - сказал я. - Это слово мне
нравится. Скажите миссис Дэвидсон, чтобы она выписала талон
на следующее посещение. Я хочу вас видеть в начале
следующего месяца".
"Ваша миссис Дэвидсон меня не одобряет".
"Я уверен, что это не так. - Но я никогда не умел
врать, и теплота, возникшая между нами, сразу же
испарилась. Я не провожал ее до двери моего кабинета. - Мисс
Стенсфилд?"
Она обернулась и застыла в ожидании вопроса.
"Вы собираетесь оставить ребенка?"
Она окинула меня взглядом, потом улыбнулась той
загадочной улыбкой, секрет которой знаю только беременные
женщины. "О, да", - услышал я в ответ, и она ушла.
До конца этого дня я занимался похожими друг на друга
случаями пищевого отравления, ожогов кипятком, вытаскивал
кусок металла из глаза и дал направление на госпитализацию
моему старому пациенту, у которого, я уверен, была раковая
опухоль. Я совершенно позабыл о Сандре Стенсфилд. Элла
Дэвидсон напомнила мне о ней, заметив:
"Возможно, она вовсе и не потаскушка".
Я оторвал взгляд от карточки моего последнего пациента.
Я изучал ее, ощущая раздражение, которое чувствует
большинство врачей, оказавшихся не в силах помочь больному.
Мне пришла в голову мысль, что вместо всех этих колонок
"Сумма к оплате", "Оплачено полностью" или "Пациент
переведен", я должен был бы написать "Ордер на смерть".
Наверное, с черепом и костями вверху, как на бутылках с
ядом.
"Простите?"
"Я о вашей мисс Джейн Смит. Она сделала удивительную
вещь сегодня утром после того, как записалась на прием.
Поза миссис Дэвидсон давала недвусмысленно понять, что эту
вещь она одобряла.
"И что же она сделала?"
"Когда я дала ей талон на посещение, она попросила
подсчитать ее расходы, все до единого. Включая роды и
пребывание в больнице".
Это действительно вызывало удивление. Не забывайте, что
речь идет о 1935 годе, а мисс Стенсфилд, похоже, была
предоставлена самой себе. Жила ли она в достатке?
Сомневаюсь. Ее платье, туфли и перчатки были красивыми, но
она не носила ювелирных украшений, и к тому же, ее шляпка
явно уже вышла из моды.
"И вы сделали, что она просила?:
Мисс Дэвидсон посмотрела на меня так, словно я лишился
чувств.
"Конечно же, я сделала это! И она заплатила всю сумму.
Наличными".
Это обстоятельство, по-видимому, больше всего поразило
миссис Дэвидсон (самым приятным образом, несомненно), но
только не меня. Единственное, чего не смогут делать все
Джейн Смит этого мира, так это выписывать чеки. "Она
вытащила из сумки бумажник, открыла его и отсчитала деньги
прямо на моем столе, - продолжала миссис Дэвидсон. - Затем
убрала рецепт туда, где лежали деньги, положила бумажник в
сумочку и попрощалась. Совсем неплохо, если подумать о том,
как иногда мы вынуждены бегать за их так называемыми
"респектабельными" милостями, чтобы она заплатили по счету!"
По непонятной причине я почувствовал себя огорченным. Я
не был доволен тем, что Сандра Стенсфилд сделала это,
вызвав такую радость у миссис Дэвидсон, как и не был доволен
самим собой. Сам не знаю, почему. Что-то во всем этом
заставляло меня почувствовать собственную неполноценность.
"Но не могла же она заплатить за пребывание в больнице,
ведь так?" - спросил я. В конечном счете, это не имело
никакого значения, но мне нужно за что-нибудь зацепиться,
чтобы дать выход охватившему меня чувству огорчения. "Разве
можно сказать заранее, сколько времени ей придется
пролежать в больнице. Или вы читаете будущее, Элла?"
"Я ей говорила то же самое, но она спросила, сколько
времени в среднем находятся в больнице женщины при
отсутствии каких-либо осложнений. Я сказала, что шесть дней,
разве нет?"
Я был вынужден признать, что это так.
"Она сказала, что заплатит за шесть дней, а если ей
придется пролежать дольше, то она внесет дополнительную
плату. Но если..."
"Если меньше, то мы можем возместить ей лишние
расходы", - утомленно закончил я. Я подумал: "Черт бы
побрал этих женщин". И тут же рассмеялся. У нее есть голова
на плечах. Невозможно это отрицать. И неплохая голова.
Миссис Дэвидсон позволила себе улыбнуться... и если я в
какой-то момент, особенно сейчас, когда нахожусь в
старческом маразме, начинаю верить, что знаю все о людях,
которые меня окружают, то пытаюсь вспомнить эту улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11