За дверью он сменит один Вавилон на другой. Стены дадут ему
некоторую защиту от внешних облаков спертой мрачной обиды, но внутри было
нечто, что нравилось ему даже меньше. И все-таки он знал, что не может
уйти, не повидав Люси и ребенка.
Он открыл дверь. Гостиная с широким, удобным, зеленым, как мох,
диваном-полкой вдоль трех стен, казавшимся почти черным под полками с
катушками книг, с разбросанными цветными подушками, неяркими
светильниками, выглядела достаточно ярко. За витой готической решеткой,
напоминая освещенный изнутри маленький храм, горел электрический камин.
Через широкое окно в оставшейся стене он видел отражение на улице огней
соседней гостиной Ральфа, а через дорогу - Джун и Хью Бартонов в их
гостиной, пьющих предобеденный коктейль перед электрическим камином. Это
выглядело приятно.
Но здесь все ясные цвета и сияние были приглушены глубокими
всплесками отчаяния, окрашивающими все дни жены Джеффа Коуди, и увы -
сколько же это тянулось? Ребенку было три месяца.
Он позвал:
- Люси?
Ответа не было. Но более сильная волна несчастья прошла по квартире,
и через мгновение он услышал скрип кровати в соседней комнате. Он услышал
вздох. Голос Люси, немного глухой, сказал:
- Джефф.
Наступило мгновенное молчание, и он уже повернул к кухне, когда вновь
услышал ее голос.
- Сходи на кухню и принеси мне еще немного виски, ладно?
- Сейчас, - ответил он. "Виски ей особо не повредит", - думал он.
Все, что могло помочь ей пережить еще несколько месяцев, было к лучшему.
Следующие несколько?.. Нет, конец наступит много раньше.
Недовольный голос Люси:
- Джефф?
Он принес виски в спальню. Она лежала лицом вверх на постели,
разметав рыжеватые локоны, прислонившись ногами в одних чулках к стене.
Высохшие дорожки слез тянулись через ее щеки к ушам, но сейчас ее ресницы
не были мокрыми. В углу в маленьком коконе своих бессвязных полуживотных
мыслей спал ребенок. Ему снилось тепло и огромная всепоглощающая мягкость,
которая слабо шевелилась, сон без формы, структуры и темперамента.
Светло-рыжие волосы были не более чем пухом на его хорошей формы голове.
Коуди взглянул на Люси.
- Как ты себя чувствуешь? - услышал он свой бессмысленный вопрос.
Не шевельнув ни одним мускулом, она позволила глазам скатиться вбок,
и теперь смотрела на него из-под полуопущенных век тяжелым, страдающим,
ненавидящим взглядом. Пустой бокал стоял на прикроватном столике в
пределах досягаемости ее слабой руки. Коуди шагнул вперед, откупорил
бутылку и направил густую янтарную струю в бокал. Два дюйма, три. Она не
собиралась останавливать его. Он остановился на трех и убрал бутылку.
- Тебе не нужно спрашивать, кто и как себя чувствует, - сказала Люси
унылым голосом.
- Я не читаю твои мысли, Люси.
Она повела плечами в постели.
- Рассказывай...
Снова взглянув на спящего ребенка, Коуди промолчал. Но Люси
неожиданно села, заставив кровать застонать, удивив Коуди своим спонтанным
движением, которое он не смог предугадать в ее мыслях.
- Он не твой. Он мой. Совсем мой, моего рода, моей расы. Не... - она
продолжила мысль. - Никаких примесей в его крови нет. Не урод, не Болди.
Прекрасный, нормальный, совершенно здоровый ребенок... - Она не сказала
этого вслух, но ей это и не требовалась. Она специально придержала мысль,
а потом отпустила ее, зная, что с тем же успехом могла сказать это вслух.
Затем добавила ровным голосом:
- И я полагаю, что ты не читал этих мыслей.
Он молча протянул ей бокал с виски.
Прошло пять лет с тех пор, как была сброшена бомба на Секвойю. Пять
лет назад пещерная колония последний раз видела дневной свет, который им
дано было увидеть. И люди, согнанные в пещеры из Секвойи, безрадостно
обитали здесь, обиженные или покорные в зависимости от темперамента. Под
землей они имели всевозможный комфорт, которым их могли обеспечить
тюремщики. Они были настолько довольны, насколько это могли обеспечить
грамотные психологи, которые могли заглядывать в их сознание и читать их
желания прежде, чем эти желания успевали окончательно сформироваться. Но
они были пленниками.
Смешанные браки начались через несколько месяцев после заточения. Это
был один из широкомасштабных экспериментов, который мог быть проведен
только в пещерах в столь управляемых условиях. Частично он должен был
продемонстрировать доброе отношение к пленникам, чтобы они не чувствовали
себя полностью изолированными.
Ни один Болди в действительности не может желать брака с обыкновенным
человеком. Среди обыкновенных людей был тот же процент желаемых партнеров,
что и среди Болди, но для телепата обыкновенный человек был личностью
ущербной. Словно прекрасная молодая девушка, имеющая все желаемые черты
разума и тела, но оказавшаяся при этом глухой, немой и слепой. Она может
объясняться на пальцах, но барьер остается непреодолимым. Было и еще
кое-что: вокруг каждого человека, начинающего жизнь с прекрасной
наследственностью и окружением, неизбежно, медленно, но неумолимо
смыкаются призрачные стены нерешенных им (он даже часто не подозревал об
этом) жизненных проблем. Но Болди это неведомо. Всегда есть готовые помочь
друзья, всегда есть мысли, на которые можно положиться в беде и сомнении.
Существует постоянная проверка и равновесие, и в результате ни один Болди
не страдает от тех внутренних затруднений, которые лишь частично
распознанными облаками смятения и замешательства омрачают жизнь любого
человеческого существа. В сознании телепата сравнительно немного
нерасчищенных углов, заполненных старыми сомнениями и страхами. Это
придает личности ясность, которой ни один обыкновенный человек не
достигает вполне.
Конечно, телепат не застрахован от психического расстройства, но
только под воздействием такого стресса, и при таком длительном напряжении,
которое обыкновенный человек может выносить без срыва только очень
короткое время. (В этом отношении телепаты-параноики принадлежали к
другому классу; большую роль здесь играла наследственность).
Так что брак между Болди и обыкновенным человеком был в лучшем случае
браком между проворным, восприимчивым, полностью сознательным существом и
другим - мрачным и смятенным, ущербным в общении и всегда хранящим
какую-то скрытую обиду.
Но сейчас практически каждый достигший брачного возраста обыкновенный
человек в пещерах был тщательно обольщен и приведен к браку с Болди.
Конечно, тем самым они неизбежно вступали в брак со шпионом, добровольным,
но не всегда принимаемом психоаналитиком, и, что наиболее важно, с
потенциальным родителем других Болди.
Ген был доминантным, что означало почти обязательное появление
детей-телепатов. Только если у супруга-Болди был как доминантный
телепатический, так и обыкновенный рецессивный ген, было возможно рождение
обыкновенного ребенка.
Что и произошло у Люси и Джеффа Коуди...
Ни один человек больше не должен покинуть пещеры. Ни один Болди, не
носивший шлем Немых, не должен был знать о пленных, ведь стоило миру
узнать об этом захвате, долгожданный погром начался бы немедленно. Ребенок
обыкновенных людей мог вырваться на свободу лишь в младенческом возрасте,
слишком маленьким, чтобы рассказать или вспомнить свою историю. Но
ребенок-телепат сразу после своего рождения становился в ряды захватчиков.
Все надеялись на то, что за пару поколений пленники сами собой сольются с
Болди, или же покинут пещеру в младенческом возрасте, так что колония
должна была снова вернуться к исходному состоянию с населением, состоящим
только из телепатов.
Таков был первоначальный план, но лавина затруднений уже делала его
устаревшим.
Люси вытерла губы тыльной стороной слегка загорелой руки и протянула
опустевший бокал Коуди. Она немного подождала, пока виски прожгло себе
дорогу и растеклось по стенкам ее желудка.
- Выпей немного, - сказал она. - Это помогает.
Коуди этого совершенно не хотелось, но он плеснул в бокал на полдюйма
и покорно выпил. Через некоторое время Люси коротко вздохнула и села на
постели, скрестив ноги, отбрасывая волосы назад.
- Извини, - сказала она. - Это было неразумно.
Она положила руку ладонью вверх на покрывало, и Коуди накрыл ее руку
своей, грустно улыбаясь ей.
- Я получил работу снаружи, - сказал он. - Я должен буду уйти через
несколько минут, Люси.
Ее дикий неосторожный взгляд метнулся в угол, к колыбели. Словно
знамя, развернулась прежде мутная, проясненная действием алкоголя, мысль.
Коуди едва не вздрогнул от такого удара, но он, муж обыкновенной женщины,
умел владеть собой гораздо лучше, чем большинство Болди. Он даже не подал
виду. Сказал только:
- Нет. Это другое. Я не заберу его без твоего согласия.
Она внезапно испуганно посмотрела на него.
- Уже слишком поздно?
- Нет, - быстро ответил Коуди, - конечно нет. Он еще недостаточно
взрослый, чтобы запомнить это.
Люси с трудом пошевелилась.
- Я не хочу держать его здесь, внизу. Ты знаешь, что это так. Ведь и
мне плохо от сознания, что мой сын никогда... - Она оборвала мысль о
солнечном свете, голубом небе и далеком горизонте. - Но только не сейчас,
- сказала она, и перебросила ноги через край кровати. Слегка покачиваясь,
она встала. Невидящий взгляд скользнул по колыбели; она босиком пошла на
кухню, время от времени опираясь на стены. Коуди машинально заглянул в ее
мысли, отозвал свою мысль и поднялся, чтобы следовать за ней. Она стояла у
кухонной мойки, наливая в бокал воду. Потом, глядя в никуда, жадно выпила
ее.
- Я должен идти, - сказал Коуди. - Не волнуйся, Люси.
- Какая-нибудь женщина, - пробормотала Люси через край стакана. - У
тебя там есть... кто-то. Я знаю.
- Люси...
- Кто-то из вашего рода, - сказала Люси и уронила бокал в раковину.
Тот покатился по блестящей дуге, разбрызгивая воду.
Ему оставалось только беспомощно смотреть на нее. Сказать он ничего
не мог. Он не мог сказать ей, что отправляется убивать Джаспера Хорна. Не
мог сказать ей об Операции "Апокалипсис" или Индукторе, о должности с
пугающей ответственностью, которую он занимал. Не мог сказать: "Люси, если
мы успеем создать Индуктор, и ты, и твой ребенок будете свободны", - или
же: "Возможно, мне придется убить тебя... тебя и твоего ребенка вместе со
всеми обыкновенными людьми на Земле - с помощью Операции "Апокалипсис".
Нет, он не мог сказать ничего.
Она провела мокрой рукой по лицу, отбрасывая волосы, мутным взглядом
посмотрела на него, нетвердо ступая босыми ногами, пересекла кухню,
уткнулась щекой в его плечо и, просунув руки у него под мышками, обняла
его.
- Прости, - сказала она. - Я ненормальная. Тебе ведь тоже тяжело,
Джефф.
- Да.
- Мы отошлем ребенка на следующей неделе, - пообещала она. - Тогда я
снова буду разумной. Я... я ненавижу виски. Это все оно...
- Я знаю.
Он пригладил ей волосы, отведя их с мокрого лица, пытаясь отыскать
слова для сложных волн любви, сожаления, раскаяния, страха и боли, которые
всегда заполняли его сознание, когда он думал о ней, с тех пор, как она
стала его женой. Любопытно, что у телепатов обычно не хватало слов, чтобы
словами выразить свои чувства. Ведь среди себе подобных слова им не
требовались.
- Наберись со мной терпения, Люси, - сказал он наконец. - Близится
беда. Времени мало, и я могу потерпеть неудачу. Я... я вернусь сразу, как
только смогу.
- Я знаю, дорогой. Я сама бы что-нибудь сделала для этого.
- Я принесу тебе что-нибудь, что тебе понравится, - сказал он. -
Сюрприз. Пока не знаю, что, но что-нибудь прелестное. И еще, Люси,
потом... на следующей неделе... мы можем переехать, если хочешь. Найди
новую квартиру в Седьмой Пещере. Можешь заказать новую мебель, и мы... -
он почти не понимал, что говорит. Иллюзия и реальность совершенно
перемешались.
- Мы что-нибудь придумаем, дорогой, - сказала она. - Все будет
хорошо.
- Что ж, я пошел, - сказал он.
Она кивнула.
- Я буду скучать по тебе. Возвращайся скорее.
Коуди закрыл за собой решетку лифта и прижался к стальной стенке
головой, устало ссутулившись и формируя в сознании кодовый сигнал для
запуска механизмов. Чей-то занятый разум откликнулся другой частью шифра,
а третий (кто-то шел мимо, опаздывая на обед) подбросил недостающие
символы. Для управления лифтом требовалось одновременное проецирование
трех мысленных образов. Такова была мера предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
некоторую защиту от внешних облаков спертой мрачной обиды, но внутри было
нечто, что нравилось ему даже меньше. И все-таки он знал, что не может
уйти, не повидав Люси и ребенка.
Он открыл дверь. Гостиная с широким, удобным, зеленым, как мох,
диваном-полкой вдоль трех стен, казавшимся почти черным под полками с
катушками книг, с разбросанными цветными подушками, неяркими
светильниками, выглядела достаточно ярко. За витой готической решеткой,
напоминая освещенный изнутри маленький храм, горел электрический камин.
Через широкое окно в оставшейся стене он видел отражение на улице огней
соседней гостиной Ральфа, а через дорогу - Джун и Хью Бартонов в их
гостиной, пьющих предобеденный коктейль перед электрическим камином. Это
выглядело приятно.
Но здесь все ясные цвета и сияние были приглушены глубокими
всплесками отчаяния, окрашивающими все дни жены Джеффа Коуди, и увы -
сколько же это тянулось? Ребенку было три месяца.
Он позвал:
- Люси?
Ответа не было. Но более сильная волна несчастья прошла по квартире,
и через мгновение он услышал скрип кровати в соседней комнате. Он услышал
вздох. Голос Люси, немного глухой, сказал:
- Джефф.
Наступило мгновенное молчание, и он уже повернул к кухне, когда вновь
услышал ее голос.
- Сходи на кухню и принеси мне еще немного виски, ладно?
- Сейчас, - ответил он. "Виски ей особо не повредит", - думал он.
Все, что могло помочь ей пережить еще несколько месяцев, было к лучшему.
Следующие несколько?.. Нет, конец наступит много раньше.
Недовольный голос Люси:
- Джефф?
Он принес виски в спальню. Она лежала лицом вверх на постели,
разметав рыжеватые локоны, прислонившись ногами в одних чулках к стене.
Высохшие дорожки слез тянулись через ее щеки к ушам, но сейчас ее ресницы
не были мокрыми. В углу в маленьком коконе своих бессвязных полуживотных
мыслей спал ребенок. Ему снилось тепло и огромная всепоглощающая мягкость,
которая слабо шевелилась, сон без формы, структуры и темперамента.
Светло-рыжие волосы были не более чем пухом на его хорошей формы голове.
Коуди взглянул на Люси.
- Как ты себя чувствуешь? - услышал он свой бессмысленный вопрос.
Не шевельнув ни одним мускулом, она позволила глазам скатиться вбок,
и теперь смотрела на него из-под полуопущенных век тяжелым, страдающим,
ненавидящим взглядом. Пустой бокал стоял на прикроватном столике в
пределах досягаемости ее слабой руки. Коуди шагнул вперед, откупорил
бутылку и направил густую янтарную струю в бокал. Два дюйма, три. Она не
собиралась останавливать его. Он остановился на трех и убрал бутылку.
- Тебе не нужно спрашивать, кто и как себя чувствует, - сказала Люси
унылым голосом.
- Я не читаю твои мысли, Люси.
Она повела плечами в постели.
- Рассказывай...
Снова взглянув на спящего ребенка, Коуди промолчал. Но Люси
неожиданно села, заставив кровать застонать, удивив Коуди своим спонтанным
движением, которое он не смог предугадать в ее мыслях.
- Он не твой. Он мой. Совсем мой, моего рода, моей расы. Не... - она
продолжила мысль. - Никаких примесей в его крови нет. Не урод, не Болди.
Прекрасный, нормальный, совершенно здоровый ребенок... - Она не сказала
этого вслух, но ей это и не требовалась. Она специально придержала мысль,
а потом отпустила ее, зная, что с тем же успехом могла сказать это вслух.
Затем добавила ровным голосом:
- И я полагаю, что ты не читал этих мыслей.
Он молча протянул ей бокал с виски.
Прошло пять лет с тех пор, как была сброшена бомба на Секвойю. Пять
лет назад пещерная колония последний раз видела дневной свет, который им
дано было увидеть. И люди, согнанные в пещеры из Секвойи, безрадостно
обитали здесь, обиженные или покорные в зависимости от темперамента. Под
землей они имели всевозможный комфорт, которым их могли обеспечить
тюремщики. Они были настолько довольны, насколько это могли обеспечить
грамотные психологи, которые могли заглядывать в их сознание и читать их
желания прежде, чем эти желания успевали окончательно сформироваться. Но
они были пленниками.
Смешанные браки начались через несколько месяцев после заточения. Это
был один из широкомасштабных экспериментов, который мог быть проведен
только в пещерах в столь управляемых условиях. Частично он должен был
продемонстрировать доброе отношение к пленникам, чтобы они не чувствовали
себя полностью изолированными.
Ни один Болди в действительности не может желать брака с обыкновенным
человеком. Среди обыкновенных людей был тот же процент желаемых партнеров,
что и среди Болди, но для телепата обыкновенный человек был личностью
ущербной. Словно прекрасная молодая девушка, имеющая все желаемые черты
разума и тела, но оказавшаяся при этом глухой, немой и слепой. Она может
объясняться на пальцах, но барьер остается непреодолимым. Было и еще
кое-что: вокруг каждого человека, начинающего жизнь с прекрасной
наследственностью и окружением, неизбежно, медленно, но неумолимо
смыкаются призрачные стены нерешенных им (он даже часто не подозревал об
этом) жизненных проблем. Но Болди это неведомо. Всегда есть готовые помочь
друзья, всегда есть мысли, на которые можно положиться в беде и сомнении.
Существует постоянная проверка и равновесие, и в результате ни один Болди
не страдает от тех внутренних затруднений, которые лишь частично
распознанными облаками смятения и замешательства омрачают жизнь любого
человеческого существа. В сознании телепата сравнительно немного
нерасчищенных углов, заполненных старыми сомнениями и страхами. Это
придает личности ясность, которой ни один обыкновенный человек не
достигает вполне.
Конечно, телепат не застрахован от психического расстройства, но
только под воздействием такого стресса, и при таком длительном напряжении,
которое обыкновенный человек может выносить без срыва только очень
короткое время. (В этом отношении телепаты-параноики принадлежали к
другому классу; большую роль здесь играла наследственность).
Так что брак между Болди и обыкновенным человеком был в лучшем случае
браком между проворным, восприимчивым, полностью сознательным существом и
другим - мрачным и смятенным, ущербным в общении и всегда хранящим
какую-то скрытую обиду.
Но сейчас практически каждый достигший брачного возраста обыкновенный
человек в пещерах был тщательно обольщен и приведен к браку с Болди.
Конечно, тем самым они неизбежно вступали в брак со шпионом, добровольным,
но не всегда принимаемом психоаналитиком, и, что наиболее важно, с
потенциальным родителем других Болди.
Ген был доминантным, что означало почти обязательное появление
детей-телепатов. Только если у супруга-Болди был как доминантный
телепатический, так и обыкновенный рецессивный ген, было возможно рождение
обыкновенного ребенка.
Что и произошло у Люси и Джеффа Коуди...
Ни один человек больше не должен покинуть пещеры. Ни один Болди, не
носивший шлем Немых, не должен был знать о пленных, ведь стоило миру
узнать об этом захвате, долгожданный погром начался бы немедленно. Ребенок
обыкновенных людей мог вырваться на свободу лишь в младенческом возрасте,
слишком маленьким, чтобы рассказать или вспомнить свою историю. Но
ребенок-телепат сразу после своего рождения становился в ряды захватчиков.
Все надеялись на то, что за пару поколений пленники сами собой сольются с
Болди, или же покинут пещеру в младенческом возрасте, так что колония
должна была снова вернуться к исходному состоянию с населением, состоящим
только из телепатов.
Таков был первоначальный план, но лавина затруднений уже делала его
устаревшим.
Люси вытерла губы тыльной стороной слегка загорелой руки и протянула
опустевший бокал Коуди. Она немного подождала, пока виски прожгло себе
дорогу и растеклось по стенкам ее желудка.
- Выпей немного, - сказал она. - Это помогает.
Коуди этого совершенно не хотелось, но он плеснул в бокал на полдюйма
и покорно выпил. Через некоторое время Люси коротко вздохнула и села на
постели, скрестив ноги, отбрасывая волосы назад.
- Извини, - сказала она. - Это было неразумно.
Она положила руку ладонью вверх на покрывало, и Коуди накрыл ее руку
своей, грустно улыбаясь ей.
- Я получил работу снаружи, - сказал он. - Я должен буду уйти через
несколько минут, Люси.
Ее дикий неосторожный взгляд метнулся в угол, к колыбели. Словно
знамя, развернулась прежде мутная, проясненная действием алкоголя, мысль.
Коуди едва не вздрогнул от такого удара, но он, муж обыкновенной женщины,
умел владеть собой гораздо лучше, чем большинство Болди. Он даже не подал
виду. Сказал только:
- Нет. Это другое. Я не заберу его без твоего согласия.
Она внезапно испуганно посмотрела на него.
- Уже слишком поздно?
- Нет, - быстро ответил Коуди, - конечно нет. Он еще недостаточно
взрослый, чтобы запомнить это.
Люси с трудом пошевелилась.
- Я не хочу держать его здесь, внизу. Ты знаешь, что это так. Ведь и
мне плохо от сознания, что мой сын никогда... - Она оборвала мысль о
солнечном свете, голубом небе и далеком горизонте. - Но только не сейчас,
- сказала она, и перебросила ноги через край кровати. Слегка покачиваясь,
она встала. Невидящий взгляд скользнул по колыбели; она босиком пошла на
кухню, время от времени опираясь на стены. Коуди машинально заглянул в ее
мысли, отозвал свою мысль и поднялся, чтобы следовать за ней. Она стояла у
кухонной мойки, наливая в бокал воду. Потом, глядя в никуда, жадно выпила
ее.
- Я должен идти, - сказал Коуди. - Не волнуйся, Люси.
- Какая-нибудь женщина, - пробормотала Люси через край стакана. - У
тебя там есть... кто-то. Я знаю.
- Люси...
- Кто-то из вашего рода, - сказала Люси и уронила бокал в раковину.
Тот покатился по блестящей дуге, разбрызгивая воду.
Ему оставалось только беспомощно смотреть на нее. Сказать он ничего
не мог. Он не мог сказать ей, что отправляется убивать Джаспера Хорна. Не
мог сказать ей об Операции "Апокалипсис" или Индукторе, о должности с
пугающей ответственностью, которую он занимал. Не мог сказать: "Люси, если
мы успеем создать Индуктор, и ты, и твой ребенок будете свободны", - или
же: "Возможно, мне придется убить тебя... тебя и твоего ребенка вместе со
всеми обыкновенными людьми на Земле - с помощью Операции "Апокалипсис".
Нет, он не мог сказать ничего.
Она провела мокрой рукой по лицу, отбрасывая волосы, мутным взглядом
посмотрела на него, нетвердо ступая босыми ногами, пересекла кухню,
уткнулась щекой в его плечо и, просунув руки у него под мышками, обняла
его.
- Прости, - сказала она. - Я ненормальная. Тебе ведь тоже тяжело,
Джефф.
- Да.
- Мы отошлем ребенка на следующей неделе, - пообещала она. - Тогда я
снова буду разумной. Я... я ненавижу виски. Это все оно...
- Я знаю.
Он пригладил ей волосы, отведя их с мокрого лица, пытаясь отыскать
слова для сложных волн любви, сожаления, раскаяния, страха и боли, которые
всегда заполняли его сознание, когда он думал о ней, с тех пор, как она
стала его женой. Любопытно, что у телепатов обычно не хватало слов, чтобы
словами выразить свои чувства. Ведь среди себе подобных слова им не
требовались.
- Наберись со мной терпения, Люси, - сказал он наконец. - Близится
беда. Времени мало, и я могу потерпеть неудачу. Я... я вернусь сразу, как
только смогу.
- Я знаю, дорогой. Я сама бы что-нибудь сделала для этого.
- Я принесу тебе что-нибудь, что тебе понравится, - сказал он. -
Сюрприз. Пока не знаю, что, но что-нибудь прелестное. И еще, Люси,
потом... на следующей неделе... мы можем переехать, если хочешь. Найди
новую квартиру в Седьмой Пещере. Можешь заказать новую мебель, и мы... -
он почти не понимал, что говорит. Иллюзия и реальность совершенно
перемешались.
- Мы что-нибудь придумаем, дорогой, - сказала она. - Все будет
хорошо.
- Что ж, я пошел, - сказал он.
Она кивнула.
- Я буду скучать по тебе. Возвращайся скорее.
Коуди закрыл за собой решетку лифта и прижался к стальной стенке
головой, устало ссутулившись и формируя в сознании кодовый сигнал для
запуска механизмов. Чей-то занятый разум откликнулся другой частью шифра,
а третий (кто-то шел мимо, опаздывая на обед) подбросил недостающие
символы. Для управления лифтом требовалось одновременное проецирование
трех мысленных образов. Такова была мера предосторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35