..
Сева внимательно рассматривал меня, высоко вздернув белесые брови.
– А знаешь, Рик, – произнес он, – я теперь понял, почему ты так усиленно отвергаешь причастность Бога, инопланетян и потусторонних сил к Воздействию… Ты отталкиваешь эту мысль, как говорится, всеми фибрами своей души, и именно для того, чтобы я тебя опроверг и успокоил, ты забрасывал вчера удочку, признайся!.. Ты дрейфишь, Рик, что эта бредовая идея может оказаться… ну, если не истиной, то хотя бы ее аналогом. Ведь ты посвятил всю свою жизнь борьбе с Воздействием, а в этом случае у тебя не останется никакой надежды на победу. Ведь с богами невозможно сражаться простым смертным, Рик.
– Ты не прав, брат Всеволод, – возразил я. – С богами трудно сражаться, но не невозможно… Не далее, как прошлой ночью я, например, весьма успешно съездил пару раз по физии одному божеству! Правда, самозванному, но ведь и все боги – самозванцы, не так ли?
– Да? – скептически скривился Сева. – И кому же это ты набил морду?
– Демиургу, – ответил я.
– А вот и он, – сказала секретарша.
Из коридора донесся приближающийся топот и шум голосов.
Я поднялся с кресла, и тут же в приемную ввалилась целая толпа людей. Впереди, словно флагман, шествовал Авер Гунибский. Глядя на него, я в который раз констатировал, что Авер сильно изменился с тех пор, как сменил стойку бара на кресло мэра. На нем был дорогой костюм в полоску, воротник рубашки с начальственной небрежностью был расстегнут, а узел галстука ослаблен. Бороды давным-давно не было и в помине – увы, неизбежная дань имиджу чиновника и отца города в одном лице. Лицо Авера, кстати, изображало значительность и неустанную заботу о городских делах.
За Гунибским неотступно следовали какие-то люди, старательно соблюдающие дистанцию. Складывалось впечатление, что все вместе они поддерживали невидимый длинный шлейф, который влачился за Гунибским. В этой ораве были люди с портфелями и без оных, с папками под мышками и с какими-то свертками, вертлявые и услужливые, просительно полусогнутые и чинно выпрямленные.
Авер не обращал на них абсолютно никакого внимания.
Увидев меня, он широко осклабился, подошел, похлопал по плечу, заботливо осведомился: «Давно ждешь меня?» – и, не дожидаясь ответа, повернулся к секретарше:
–Почта есть?
Секретарша принялась судорожными движениями выдирать из пейпер-блока кипу каких-то бумаг, писем и газет.
– Что-нибудь срочное? – поинтересовался Авер, не обращая внимания на людей, набившихся в приемную.
Секретарша принялась что-то мямлить, но он, не слушая ее, выдернул наугад из кипы корреспонденции узкий длинный конверт и, прищурившись, вгляделся в него:
– На каком это языке? – вдруг громко осведомился он неизвестно у кого.
В толпе сзади произошло скрытое движение, несколько голов выдвинулись из-за плеча мэра, чтобы разглядеть конверт, но секретарша опередила всех:
– Это из французского атташата, Авер Харитонович, – неожиданно четким солдатским голосом отчеканила она. – Если хотите перевод…
– Зачем? – добродушно осведомился Авер. – Французский я и сам знаю. Много всяких слов: «Бордо», «Мартель», «Крюшон»… еще один коньяк есть, как его?.. "Шато ".
Присутствующие с готовностью засмеялись.
– Ладно, – сказал Авер, беря меня за плечи и увлекая за собой в кабинет. – Мы тут с господином полицмейстером немного посплетничаем о том, о сем, а вы все считайте, что я еще не пришел.
В кабинете он подтолкнул меня к нагромождению мягких кресел вокруг столика на низких ножках, напоминавшего своими размерами аэродром. Из-за того, что крышка столика была сделана из чистого горного хрусталя, казалось, будто «аэродром» покрыт коркой вечного льда, а посему непригоден для эксплуатации в летных целях.
Когда мы уселись, Авер поинтересовался:
– Что будешь пить, Рик?
Я усмехнулся. Нет, все-таки от прежнего хозяина «Ходячего анекдота» кое-какие черточки в Гунибском еще оставались. Во всяком случае, на уровне тех фраз и интонаций, к которым он привык.
– Ничего, – сказал я, – а не то заставишь свеженький анекдот рассказывать.
– Не бойся, – сказал Авер, окончательно освобождаясь от галстука, – анекдоты меня давно перестали интересовать. К тому же, свежих анекдотов не существует, поверь мне на слово. Все так называемые свежие анекдоты – хорошо забытые анекдоты «с бородой»…
Он откинул крышку пульта сервировки, нажал одну из кнопок , и из недр столика на хрустальную поверхность всплыли бутылка шампанского в ведерке со льдом и два изящных фужера высотой почти с эту бутылку.
– Может быть, ты и прав, Авер, – сказал я, – но зато новости уж точно бывают свежими.
Он свирепо покосился на меня, наполняя фужеры светло-розовой пузырчатой жидкостью.
– Опять какое-нибудь ЧП? – брюзгливо спросил он. – Что-нибудь стало известно о том маньяке, который вот уже полгода будоражит город? Или твои ребята накрыли молодчиков, которые готовят Бойню в городе?
– Ну, зачем ты сразу о хорошем? – шутливо сказал я, хотя мне было совсем не до шуток. – Свежие новости – не обязательно хорошие новости.
Он залпом отхлебнул почти полфужера и мрачно посмотрел на меня:
– Так я и думал, – сообщил он. – Разве от тебя чего-нибудь хорошего дождешься? Ну давай, садист, режь меня без ножа!
Я рассказал ему все, начиная от своего ночного поединка с Демиургом (не выдавая того, что маньяк стал за мной охотиться) и кончая открытием Севы Башарина относительно Сети-2. Авер слушал меня хмуро, по давней привычке поглаживая вместо бороды подбородок, а когда я умолк, спросил:
– Так ты поэтому, значит, запретил своим подчиненным носить на службе всякие побрякушки?
Я утвердительно кивнул.
Авер откинулся на спинку кресла.
– А этот твой лаборант не может ошибаться? – сердито поинтересовался он. – Все-таки диссертацию он так и не защитил… какой-то недоделанный ученый, понимаешь…
– Я ему верю, Авер.
– И что же ты предлагаешь?
– Ты сам догадываешься, господин мэр, – ехидно сказал я. – Раскинь-ка своими мозгами, как можно избавиться от Воздействия, если вся эта зараза льется в город потоком через стереовизоры, приемники и прочие аппараты?
– Нет, – быстро сказал Авер, – ты сошел с ума! Да ты представляешь, что начнется, если мы лишим людей почти всех благ цивилизации?! И под каким соусом мы это преподнесем им? Что какой-то вшивый судебный эксперт обнаружил в электронных микросхемах невесть что?!.. Да если мы на это пойдем, через два дня ни меня, ни тебя в этих креслах не будет!
– Авер, я тебя понимаю, старина, но что для нас с тобой лучше : удержаться в креслах или сделать людей по-настоящему свободными?
– Вижу, ты вбил себе в голову, что лучше второе. Но, послушай, Рик, разве та цена, которую ты предлагаешь за свободу для всех и каждого, не превышает ценность этой свободы? Ведь, по сути, ты отбрасываешь город чуть ли не в средние века! Представь: Интервиль окажется отрезанным от всего мира, потому что в первую очередь придется ликвидировать все средства связи. Затем дойдет очередь до стереовизоров, приемников, затем – до кухонных комбайнов, автоматических прачечных, кафе самоообслуживания и так далее… Согласятся ли наши граждане влачить такую жизнь – без как следует обустроенного быта, без развлечений и без информации?.. Веками человек приучался требовать от жизни две вещи: грубо говоря, хлеба и зрелищ. Это въелось в нашу плоть и душу так, что не вытравить! А теперь ты предлагаешь людям жить и без хлеба и без зрелищ! И ты полагаешь, они поймут и поддержат нас с тобой?!..
– Поймут, – сказал я, стараясь быть спокойным, хотя в душе моей нарастал вязкий страх. Я уже понял, что Авер не согласится с моими предложениями. – Если людям объяснить вс?, ничего не скрывая, они поймут…
– Эх ты, наивная душа! Да что ты им объяснишь, что? Что свобода – это самое дорогое, что есть у каждого, и что ради нее можно и нужно пожертвовать благосостоянием?.. Да они засмеются, не дослушав, плюнут тебе в глаза и пойдут своей дорогой. И, в общем-то, они будут правы, Рик! Потому что люди уже не видят никакой прелести в независимости! Они успели привыкнуть, что ими руководят и управляют другие – иначе у нас давно бы воцарилось бы подлинное народовластие. Или анархия…
– Тем более, – упрямо сказал я. – Значит, людей надо учить быть свободными, а для этого им надо создать условия… И потом, что ты заладил про какую-то средневековую жизнь? Да, первое время людям придется пожить без фильмов и радиопередач, а там придумаем, как наладить у себя в городе выпуск принципиально новых аппаратов, безопасных в психогенном отношении… У нас же есть свои предприятия, на которых мы могли бы организовать сборку нужных приборов!
– Ничего ты не знаешь, Рик, – с горечью сказал Авер. – Ведь наши заводы осуществляют только сборку электроники из готовых блоков и деталей, которые поступают к нам со всего мира. Не будешь же проверять электронным микроскопом… или чем там еще?.. каждую детальку!
– А почему бы и нет? – неуверенно сказал я. – Если понадобится, организуем такую проверку… Ты пойми, Авер, в любом случае у нас нет другого выхода. Вот ты хочешь избавиться от преступности, да? Ты хочешь, чтобы в городе больше не было садистов, убивающих людей ни за что, ни про что, и чтобы не горожане не устраивали массовую резню?.. А ведь все это – звенья одной цепи, Авер, и если мы не остановим Воздействие, то одного маньяка будет сменять другой, каждый будет воевать против всех остальных, и в один прекрасный день город превратится в руины!
– Для этого есть ты и твои парни, Рик, чтобы Интервиль не стал развалинами. Поэтому давай забудем наш разговор и вернемся к исполнению своих прямых обязанностей… меня, между прочим, в приемной люди ждут…
– Нет, Авер, подожди, я так просто от тебя не отстану!
– Ну ладно, допустим, что ты убедишь меня. Но как мы сумеем запретить горожанам пользоваться всей электроникой – а люди, между прочим, за нее в свое время деньги платили, и немалые! Как?.. Издать соответствующий декрет? Что, мол, с завтрашнего дня запрещается смотреть стереовизоры и слушать радиоприемники, звонить по визору и пользоваться компьютерами?.. А потом что? Ходить по домам с обыском и отбирать всю электронику у тех, кто не подчинился нашим требованиям? А как же быть с правами человека на собственность и на информацию? Или переписать все законы, чтобы подогнать их под наши потребности?.. Нет уж, лично я этого постараюсь никогда не допустить!
Собственно, на этом можно было ставить точку, но я решил испытать последний аргумент.
– Послушай, Авер, ты же сам в свое время стал жертвой Воздействия, – сказал я, глядя ему в глаза. – Ты что, забыл, как геймеры вытянули у тебя деньги, скопленные на лечение жены? И ты хочешь, чтобы в будущем такие же вот сволочи творили подобное и по отношению к другим?! Чтобы они развлекались, наживались и исполняли любые свои желания чужими руками?!..
Он отвел глаза, но упрямо повторил:
– Я не хочу этого, Рик. Но то, что ты предлагаешь, – это безумие! А я безумных идей на дух не переношу, я в своем нынешнем положении должен охлаждать такие вот раскалившиеся мозги, как у тебя!.. И я это буду делать, чего бы мне это ни стоило.
– Значит, я тебя не убедил? – спросил я. – Значит, ты мне не веришь, Авер?
Тут Гунибский вдруг стукнул кулаком по хрустальной столешнице так, что фужеры со звоном покатились на пол, а бутылка подпрыгнула в ведерке со льдом, и стал орать, что дело вовсе не в доверии, черт возьми, а в том, что нельзя переступать за грань своих убеждений и принципов, а его принципом всегда была и есть работа на благо людей, и сделано им за время пребывания на посту мэра немало, ты же сам видишь, черт возьми, Рик, что люди наконец зажили более-менее, как подобает цивилизованным личностям, и осталось-то совсем немного – всем миром навалиться и вымести из города последний мусор, который еще мешает людям жить спокойно, а ты вдруг предлагаешь все это взять и перечеркнуть, все плоды мнолетних усилий, а главное – ради чего?..
– Ради того, чтобы люди не просто жили цивилизованно, но и были действительно людьми, а не «игрушками», – остановил его свирепую тираду я. – Ладно. Считай, что это мое прошение об отставке с поста начальника полиции.
Я достал из кармана полицмейстерский жетон и подтолкнул его через стол к Аверу. Жетон звякнул о ведерко с шампанским и рикошетом улетел на пол.
Авер опустил голову.
– Зря ты так, Рик, – глухо сказал он, сразу обмякнув всем телом. – Ты же этим меня без ножа режешь. Ты прекрасно знаешь, что тебя некем будет заменить!..
– Свято место пусто не бывает, – сказал я, поднимаясь из кресла. – Прощай.
У двери я остановился и оглянулся. Авер сидел, почти уткнувшись носом в столик и что-то чертил пальцем по его прозрачно-ледяной крышке.
– А анекдот я тебе все-таки расскажу на прощание, старина, – сказал я нарочито бодрым голосом. – Хочешь послушать?.. Про то, как власть превратила одного хорошего, умного и честного человека в черствого, глупого и лукавого чиновника, думающего не о людях, а о человеке – о себе самом…
– Смешно, – проронил Гунибский упавшим голосом совсем как тогда, когда нас с ним разделяла стойка, и у меня невольно защемило сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Сева внимательно рассматривал меня, высоко вздернув белесые брови.
– А знаешь, Рик, – произнес он, – я теперь понял, почему ты так усиленно отвергаешь причастность Бога, инопланетян и потусторонних сил к Воздействию… Ты отталкиваешь эту мысль, как говорится, всеми фибрами своей души, и именно для того, чтобы я тебя опроверг и успокоил, ты забрасывал вчера удочку, признайся!.. Ты дрейфишь, Рик, что эта бредовая идея может оказаться… ну, если не истиной, то хотя бы ее аналогом. Ведь ты посвятил всю свою жизнь борьбе с Воздействием, а в этом случае у тебя не останется никакой надежды на победу. Ведь с богами невозможно сражаться простым смертным, Рик.
– Ты не прав, брат Всеволод, – возразил я. – С богами трудно сражаться, но не невозможно… Не далее, как прошлой ночью я, например, весьма успешно съездил пару раз по физии одному божеству! Правда, самозванному, но ведь и все боги – самозванцы, не так ли?
– Да? – скептически скривился Сева. – И кому же это ты набил морду?
– Демиургу, – ответил я.
– А вот и он, – сказала секретарша.
Из коридора донесся приближающийся топот и шум голосов.
Я поднялся с кресла, и тут же в приемную ввалилась целая толпа людей. Впереди, словно флагман, шествовал Авер Гунибский. Глядя на него, я в который раз констатировал, что Авер сильно изменился с тех пор, как сменил стойку бара на кресло мэра. На нем был дорогой костюм в полоску, воротник рубашки с начальственной небрежностью был расстегнут, а узел галстука ослаблен. Бороды давным-давно не было и в помине – увы, неизбежная дань имиджу чиновника и отца города в одном лице. Лицо Авера, кстати, изображало значительность и неустанную заботу о городских делах.
За Гунибским неотступно следовали какие-то люди, старательно соблюдающие дистанцию. Складывалось впечатление, что все вместе они поддерживали невидимый длинный шлейф, который влачился за Гунибским. В этой ораве были люди с портфелями и без оных, с папками под мышками и с какими-то свертками, вертлявые и услужливые, просительно полусогнутые и чинно выпрямленные.
Авер не обращал на них абсолютно никакого внимания.
Увидев меня, он широко осклабился, подошел, похлопал по плечу, заботливо осведомился: «Давно ждешь меня?» – и, не дожидаясь ответа, повернулся к секретарше:
–Почта есть?
Секретарша принялась судорожными движениями выдирать из пейпер-блока кипу каких-то бумаг, писем и газет.
– Что-нибудь срочное? – поинтересовался Авер, не обращая внимания на людей, набившихся в приемную.
Секретарша принялась что-то мямлить, но он, не слушая ее, выдернул наугад из кипы корреспонденции узкий длинный конверт и, прищурившись, вгляделся в него:
– На каком это языке? – вдруг громко осведомился он неизвестно у кого.
В толпе сзади произошло скрытое движение, несколько голов выдвинулись из-за плеча мэра, чтобы разглядеть конверт, но секретарша опередила всех:
– Это из французского атташата, Авер Харитонович, – неожиданно четким солдатским голосом отчеканила она. – Если хотите перевод…
– Зачем? – добродушно осведомился Авер. – Французский я и сам знаю. Много всяких слов: «Бордо», «Мартель», «Крюшон»… еще один коньяк есть, как его?.. "Шато ".
Присутствующие с готовностью засмеялись.
– Ладно, – сказал Авер, беря меня за плечи и увлекая за собой в кабинет. – Мы тут с господином полицмейстером немного посплетничаем о том, о сем, а вы все считайте, что я еще не пришел.
В кабинете он подтолкнул меня к нагромождению мягких кресел вокруг столика на низких ножках, напоминавшего своими размерами аэродром. Из-за того, что крышка столика была сделана из чистого горного хрусталя, казалось, будто «аэродром» покрыт коркой вечного льда, а посему непригоден для эксплуатации в летных целях.
Когда мы уселись, Авер поинтересовался:
– Что будешь пить, Рик?
Я усмехнулся. Нет, все-таки от прежнего хозяина «Ходячего анекдота» кое-какие черточки в Гунибском еще оставались. Во всяком случае, на уровне тех фраз и интонаций, к которым он привык.
– Ничего, – сказал я, – а не то заставишь свеженький анекдот рассказывать.
– Не бойся, – сказал Авер, окончательно освобождаясь от галстука, – анекдоты меня давно перестали интересовать. К тому же, свежих анекдотов не существует, поверь мне на слово. Все так называемые свежие анекдоты – хорошо забытые анекдоты «с бородой»…
Он откинул крышку пульта сервировки, нажал одну из кнопок , и из недр столика на хрустальную поверхность всплыли бутылка шампанского в ведерке со льдом и два изящных фужера высотой почти с эту бутылку.
– Может быть, ты и прав, Авер, – сказал я, – но зато новости уж точно бывают свежими.
Он свирепо покосился на меня, наполняя фужеры светло-розовой пузырчатой жидкостью.
– Опять какое-нибудь ЧП? – брюзгливо спросил он. – Что-нибудь стало известно о том маньяке, который вот уже полгода будоражит город? Или твои ребята накрыли молодчиков, которые готовят Бойню в городе?
– Ну, зачем ты сразу о хорошем? – шутливо сказал я, хотя мне было совсем не до шуток. – Свежие новости – не обязательно хорошие новости.
Он залпом отхлебнул почти полфужера и мрачно посмотрел на меня:
– Так я и думал, – сообщил он. – Разве от тебя чего-нибудь хорошего дождешься? Ну давай, садист, режь меня без ножа!
Я рассказал ему все, начиная от своего ночного поединка с Демиургом (не выдавая того, что маньяк стал за мной охотиться) и кончая открытием Севы Башарина относительно Сети-2. Авер слушал меня хмуро, по давней привычке поглаживая вместо бороды подбородок, а когда я умолк, спросил:
– Так ты поэтому, значит, запретил своим подчиненным носить на службе всякие побрякушки?
Я утвердительно кивнул.
Авер откинулся на спинку кресла.
– А этот твой лаборант не может ошибаться? – сердито поинтересовался он. – Все-таки диссертацию он так и не защитил… какой-то недоделанный ученый, понимаешь…
– Я ему верю, Авер.
– И что же ты предлагаешь?
– Ты сам догадываешься, господин мэр, – ехидно сказал я. – Раскинь-ка своими мозгами, как можно избавиться от Воздействия, если вся эта зараза льется в город потоком через стереовизоры, приемники и прочие аппараты?
– Нет, – быстро сказал Авер, – ты сошел с ума! Да ты представляешь, что начнется, если мы лишим людей почти всех благ цивилизации?! И под каким соусом мы это преподнесем им? Что какой-то вшивый судебный эксперт обнаружил в электронных микросхемах невесть что?!.. Да если мы на это пойдем, через два дня ни меня, ни тебя в этих креслах не будет!
– Авер, я тебя понимаю, старина, но что для нас с тобой лучше : удержаться в креслах или сделать людей по-настоящему свободными?
– Вижу, ты вбил себе в голову, что лучше второе. Но, послушай, Рик, разве та цена, которую ты предлагаешь за свободу для всех и каждого, не превышает ценность этой свободы? Ведь, по сути, ты отбрасываешь город чуть ли не в средние века! Представь: Интервиль окажется отрезанным от всего мира, потому что в первую очередь придется ликвидировать все средства связи. Затем дойдет очередь до стереовизоров, приемников, затем – до кухонных комбайнов, автоматических прачечных, кафе самоообслуживания и так далее… Согласятся ли наши граждане влачить такую жизнь – без как следует обустроенного быта, без развлечений и без информации?.. Веками человек приучался требовать от жизни две вещи: грубо говоря, хлеба и зрелищ. Это въелось в нашу плоть и душу так, что не вытравить! А теперь ты предлагаешь людям жить и без хлеба и без зрелищ! И ты полагаешь, они поймут и поддержат нас с тобой?!..
– Поймут, – сказал я, стараясь быть спокойным, хотя в душе моей нарастал вязкий страх. Я уже понял, что Авер не согласится с моими предложениями. – Если людям объяснить вс?, ничего не скрывая, они поймут…
– Эх ты, наивная душа! Да что ты им объяснишь, что? Что свобода – это самое дорогое, что есть у каждого, и что ради нее можно и нужно пожертвовать благосостоянием?.. Да они засмеются, не дослушав, плюнут тебе в глаза и пойдут своей дорогой. И, в общем-то, они будут правы, Рик! Потому что люди уже не видят никакой прелести в независимости! Они успели привыкнуть, что ими руководят и управляют другие – иначе у нас давно бы воцарилось бы подлинное народовластие. Или анархия…
– Тем более, – упрямо сказал я. – Значит, людей надо учить быть свободными, а для этого им надо создать условия… И потом, что ты заладил про какую-то средневековую жизнь? Да, первое время людям придется пожить без фильмов и радиопередач, а там придумаем, как наладить у себя в городе выпуск принципиально новых аппаратов, безопасных в психогенном отношении… У нас же есть свои предприятия, на которых мы могли бы организовать сборку нужных приборов!
– Ничего ты не знаешь, Рик, – с горечью сказал Авер. – Ведь наши заводы осуществляют только сборку электроники из готовых блоков и деталей, которые поступают к нам со всего мира. Не будешь же проверять электронным микроскопом… или чем там еще?.. каждую детальку!
– А почему бы и нет? – неуверенно сказал я. – Если понадобится, организуем такую проверку… Ты пойми, Авер, в любом случае у нас нет другого выхода. Вот ты хочешь избавиться от преступности, да? Ты хочешь, чтобы в городе больше не было садистов, убивающих людей ни за что, ни про что, и чтобы не горожане не устраивали массовую резню?.. А ведь все это – звенья одной цепи, Авер, и если мы не остановим Воздействие, то одного маньяка будет сменять другой, каждый будет воевать против всех остальных, и в один прекрасный день город превратится в руины!
– Для этого есть ты и твои парни, Рик, чтобы Интервиль не стал развалинами. Поэтому давай забудем наш разговор и вернемся к исполнению своих прямых обязанностей… меня, между прочим, в приемной люди ждут…
– Нет, Авер, подожди, я так просто от тебя не отстану!
– Ну ладно, допустим, что ты убедишь меня. Но как мы сумеем запретить горожанам пользоваться всей электроникой – а люди, между прочим, за нее в свое время деньги платили, и немалые! Как?.. Издать соответствующий декрет? Что, мол, с завтрашнего дня запрещается смотреть стереовизоры и слушать радиоприемники, звонить по визору и пользоваться компьютерами?.. А потом что? Ходить по домам с обыском и отбирать всю электронику у тех, кто не подчинился нашим требованиям? А как же быть с правами человека на собственность и на информацию? Или переписать все законы, чтобы подогнать их под наши потребности?.. Нет уж, лично я этого постараюсь никогда не допустить!
Собственно, на этом можно было ставить точку, но я решил испытать последний аргумент.
– Послушай, Авер, ты же сам в свое время стал жертвой Воздействия, – сказал я, глядя ему в глаза. – Ты что, забыл, как геймеры вытянули у тебя деньги, скопленные на лечение жены? И ты хочешь, чтобы в будущем такие же вот сволочи творили подобное и по отношению к другим?! Чтобы они развлекались, наживались и исполняли любые свои желания чужими руками?!..
Он отвел глаза, но упрямо повторил:
– Я не хочу этого, Рик. Но то, что ты предлагаешь, – это безумие! А я безумных идей на дух не переношу, я в своем нынешнем положении должен охлаждать такие вот раскалившиеся мозги, как у тебя!.. И я это буду делать, чего бы мне это ни стоило.
– Значит, я тебя не убедил? – спросил я. – Значит, ты мне не веришь, Авер?
Тут Гунибский вдруг стукнул кулаком по хрустальной столешнице так, что фужеры со звоном покатились на пол, а бутылка подпрыгнула в ведерке со льдом, и стал орать, что дело вовсе не в доверии, черт возьми, а в том, что нельзя переступать за грань своих убеждений и принципов, а его принципом всегда была и есть работа на благо людей, и сделано им за время пребывания на посту мэра немало, ты же сам видишь, черт возьми, Рик, что люди наконец зажили более-менее, как подобает цивилизованным личностям, и осталось-то совсем немного – всем миром навалиться и вымести из города последний мусор, который еще мешает людям жить спокойно, а ты вдруг предлагаешь все это взять и перечеркнуть, все плоды мнолетних усилий, а главное – ради чего?..
– Ради того, чтобы люди не просто жили цивилизованно, но и были действительно людьми, а не «игрушками», – остановил его свирепую тираду я. – Ладно. Считай, что это мое прошение об отставке с поста начальника полиции.
Я достал из кармана полицмейстерский жетон и подтолкнул его через стол к Аверу. Жетон звякнул о ведерко с шампанским и рикошетом улетел на пол.
Авер опустил голову.
– Зря ты так, Рик, – глухо сказал он, сразу обмякнув всем телом. – Ты же этим меня без ножа режешь. Ты прекрасно знаешь, что тебя некем будет заменить!..
– Свято место пусто не бывает, – сказал я, поднимаясь из кресла. – Прощай.
У двери я остановился и оглянулся. Авер сидел, почти уткнувшись носом в столик и что-то чертил пальцем по его прозрачно-ледяной крышке.
– А анекдот я тебе все-таки расскажу на прощание, старина, – сказал я нарочито бодрым голосом. – Хочешь послушать?.. Про то, как власть превратила одного хорошего, умного и честного человека в черствого, глупого и лукавого чиновника, думающего не о людях, а о человеке – о себе самом…
– Смешно, – проронил Гунибский упавшим голосом совсем как тогда, когда нас с ним разделяла стойка, и у меня невольно защемило сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71