— В то время я не был уверен в этом.
— Вы сообщили генералу Аль-Хассану о своей неуверенности?
— Нет, не сообщил.
— Вы что, не доверяли ему?
— Я не знал его. Мы встречались впервые. Перед этим… — Аль-Обайди пожалел о сорвавшихся словах.
— Что вы хотели сказать? — тут же спросил прокурор.
— Ничего.
— Понятно. Итак, перейдём к следующему дню, когда вы нанесли визит — а не наоборот — заместителю министра иностранных дел. — Это вызвало улыбки у некоторых из сидевших за столом, но Аль-Обайди не видел этого.
— Да, обычный визит, чтобы обсудить моё назначение в Париж. Он ведь бывший посол.
— Тут вы правы. А он разве не ваш непосредственный начальник?
— Начальник, — сказал Аль-Обайди.
— И вы доложили ему о своих подозрениях?
— Я не был уверен, что мне есть что доложить.
— Вы рассказали ему о своих подозрениях? — повысил голос прокурор.
— Нет.
— Вы ему тоже не доверяли? Или недостаточно знали его?
— Я не был уверен. Мне нужны были дополнительные доказательства.
— Понятно. Вам нужны были дополнительные доказательства. И что вы предприняли дальше?
— Отправился в Париж, — сказал Аль-Обайди.
— На следующий день? — спросил прокурор.
— Нет, — заколебался Аль-Обайди.
— Может быть, через день? Или через два?
— Может быть.
— А тем временем сейф находился на пути в Багдад. Правильно?
— Да, но…
— А вы все ещё никому не доложили? Это тоже правильно?
Аль-Обайди не ответил.
— Это тоже правильно? — крикнул Фаррар.
— Но ещё было достаточно времени…
— Достаточно для чего? — спросил прокурор.
Голова Аль-Обайди вновь поникла.
— Для того чтобы добраться до нашего посольства в Париже?
— Нет, — сказал Аль-Обайди. — Я направлялся в…
— Да? — сказал Фаррар. — Куда вы направлялись?
Аль-Обайди понял, что попал в ловушку.
— Может быть, в Швецию?
— Да, — ответил Аль-Обайди. — Но только потому, что…
— Хотели убедиться, что сейф уже в пути? Или, как вы сказали министру иностранных дел, просто едете в отпуск?
— Нет, но…
— «Да, но; нет, но». Вы были в отпуске в Швеции? Или представляли государство?
— Я представлял государство.
— Тогда почему вы летели в эконом-классе и не обратились за возмещением понесённых расходов?
Аль-Обайди не ответил. Прокурор подался вперёд:
— Может быть, потому, что вы не хотели, чтобы кто-нибудь знал о том, что вы были в Швеции, тогда как ваши начальники думали, что вы были в Париже?
— Да, но в своё время…
— Когда было бы слишком поздно. Вы это хотели сказать нам?
— Нет. Я не говорил этого.
— Тогда почему вы не сняли трубку и не позвонили нашему послу в Женеве? Он бы мог избавить вас от расходов и хлопот. Или он тоже не вызывал у вас доверия? А может быть, это вы не вызывали у него доверия?
— Ни то, ни другое! — закричал Аль-Обайди, вскакивая на ноги, но охранники схватили его за плечи и с силой усадили обратно на стул.
— Теперь, после вашей истерики, давайте продолжим дальше. Вы отправились в Швецию, а точнее в Кальмар, чтобы встретиться с господином Петерссоном, которому вы, однако, пожелали позвонить. — Прокурор вновь заглянул в свои бумаги. — И какова была цель вашего визита, раз вы признались, что не собирались проводить там отпуск?
— Попытаться выяснить, кто похитил сейф.
— Или убедиться, что сейф уже находится в пути, который вы наметили ему?
— Нет, конечно, — сказал Аль-Обайди срывающимся голосом. — Ведь это я обнаружил, что под фамилией Риффат скрывается моссадовский агент Крац.
— Вы знали, что Риффат является агентом МОССАДа? — с притворным недоверием поинтересовался прокурор.
— Да, я выяснил это, когда был в Кальмаре, — сказал Аль-Обайди.
— Но вы заявили Петерссону, что господин Риффат основательный человек, которому можно доверять, — сказал прокурор, заглядывая в бумаги. — Я прав? Наконец мы нашли того, кому вы доверяете.
— Это было сказано просто потому, что я не хотел, чтобы Петерссон узнал о моем открытии.
— Я думаю, вы не хотели, чтобы об этом знал кто-либо вообще, что я и собираюсь продемонстрировать дальше. Каким был ваш следующий шаг?
— Я прилетел назад в Париж.
— И провели ночь в посольстве?
— Да, но это была лишь остановка на пути в Иорданию.
— Я перейду к вашей поездке в Иорданию чуть позже, с вашего позволения. А сейчас мне бы хотелось знать, почему вы сразу же не позвонили нашему послу в Женеву и не проинформировали его о своём открытии? Он не только был в своей резиденции, но и говорил по телефону с другим сотрудником представительства, когда вы легли спать.
Теперь Аль-Обайди сообразил, откуда Фаррару было все известно, и попытался собраться с мыслями.
— Я был заинтересован только в том, чтобы вернуться в Багдад и сообщить министру иностранных дел об опасности, которая могла угрожать нашему вождю.
— Об опасности американского удара по штаб-квартире Мухбарат? — подсказал прокурор.
— Я не мог знать, что планировали американцы! — закричал Аль-Обайди.
— Понятно, — сказал прокурор. — Это просто счастливое совпадение, что вы спокойно спали в Париже в то время, как на Багдад сыпались «томагавки».
— Но я тут же вернулся в Багдад, как только узнал о бомбардировке, — настаивал Аль-Обайди.
— Вы бы, наверное, так не торопились с возвращением, если бы американцам удалась их попытка убить нашего лидера.
— Но мой отчёт доказал бы…
— И где этот отчёт?
— Я собирался написать его во время поездки из Иордании до Багдада.
— Удобная позиция. Это вы посоветовали своему другу Риффату позвонить в министерство промышленности, чтобы узнать, ждут ли его с сейфом?
— Нет, — сказал Аль-Обайди. — Если бы хоть что-то из этого было правдой, — добавил он, — зачем мне нужно было так много работать, чтобы наш лидер получил Декларацию?
— Я рад, что вы заговорили о Декларации, — вкрадчивым голосом произнёс прокурор, — потому что я и тут озадачен той ролью, которую вы сыграли в этом деле. Но вначале позвольте спросить вас: вы доверяли нашему послу в Женеве, когда передавали ему Декларацию для того, чтобы он переправил её в Багдад?
— Да, доверял.
— И она дошла до Багдада в полной сохранности? — прокурор посмотрел на потрёпанный пергамент, прибитый гвоздями к стене за спиной у Саддама.
— Да, дошла.
— Тогда почему не рассказали тому же самому человеку про сейф, зная, что он отвечает за него?
— Здесь все было по-другому.
— Это уж точно, и я сейчас продемонстрирую совету, в чем тут разница. Как было заплачено за Декларацию?
— Я не понимаю, — сказал Аль-Обайди.
— Тогда я поставлю вопрос по-другому. Как производилась каждая оплата?
— Десять миллионов долларов было предусмотрено выплатить при подписании контракта и следующие сорок миллионов — при передаче Декларации.
— И сколько из этих денег — государственных денег — вы прикарманили лично?
— Ни цента.
— Что ж, давайте посмотрим, так ли это. Где производились передачи этих огромных сумм?
— Первая выплата была сделана в банке в Нью-Джерси, а вторая — в «Дюмо и К°», одном из наших банков в Швейцарии.
— И первая выплата в десять миллионов долларов, если я правильно вас понимаю, по вашему настоянию была произведена наличными?
— Неправильно, — сказал Аль-Обайди. — На этом настаивала другая сторона.
— Удобная позиция. А вот посол в Нью-Йорке заявил, что это вы настояли, чтобы первая выплата была сделана наличными. Наверное, он тоже неправильно понял вас. Но давайте перейдём ко второй выплате, и поправьте меня, если я опять пойму вас неправильно. — Он сделал паузу. — Эти деньги были перечислены непосредственно банку «Франчард и К°»?
— Правильно, — последовал ответ Аль-Обайди.
— И вы получили вознаграждение после этих выплат?
— Нет, определённо.
— Определённо то, что поскольку первая выплата была наличными, то тут трудно доказать обратное. А вот что касается второй выплаты… — Прокурор помолчал, подчёркивая важность этих слов.
— Я не знаю, о чем вы говорите! — выпалил Аль-Обайди.
— Значит, у вас ещё один провал в памяти, потому что во время вашего отсутствия, когда вы спешили из Парижа, чтобы предупредить президента о грозившей ему опасности, вам пришло уведомление из банка «Франчард и К°». Поскольку письмо было адресовано послу в Париже, оно оказалось у заместителя министра иностранных дел.
— Я не поддерживаю связь с «Франчард и К°».
— А я не утверждаю этого. — Прокурор почти вплотную подошёл к Аль-Обайди. — Я утверждаю, что на связь с вами вышли они и прислали вам выписку из счета на имя Хамида Аль-Обайди от 25 июня 1993 года, показывающую, что 18 февраля 1993 года на ваш счёт поступил один миллион долларов.
— Этого не может быть, — решительно заявил Аль-Обайди.
— Этого не может быть? — Прокурор сунул ему под нос копию выписки.
— Это легко объяснить. Семья Кавалли пытается отомстить за то, что мы не заплатили сто миллионов, как было обещано.
— Отомстить, вы считаете. А разве это не реальные деньги? Их что, не существует? Это просто клочок бумаги? Плод нашего воображения?
— Да, — согласился Аль-Обайди. — Такое возможно.
— Тогда, может быть, вы объясните, почему на следующий день после вашего посещения «Франчард и К°» с этого счета было снято сто тысяч долларов?
— Это невозможно.
— Опять «невозможно»? Ещё один плод воображения? И вы не видели распоряжения о снятии со счета ста тысяч долларов, которое переслал вам банк несколькими днями позднее? Подпись на нем удивительно похожа на ту, которая стоит под отчётом о санкциях и которую вы ранее признали, как подлинную.
Прокурор держал обе бумаги так, что они касались кончика носа Аль-Обайди. Он посмотрел на подписи и понял, что месть Кавалли удалась. Прокурор продолжил свою обвинительную речь, не дав Аль-Обайди сказать даже слова в своё оправдание.
— Теперь вы, конечно, будете просить совет поверить, что Кавалли также подделал ваши подписи.
За столом послышались смешки, и Аль-Обайди заподозрил, что прокурору была известна правда.
— С меня достаточно, — сказал единственный, кто мог прервать прокурора в этом зале.
Аль-Обайди поднял взгляд в последней попытке привлечь внимание президента, но все, кроме прокурора, уже смотрели на него и согласно кивали головами.
— У совета есть дела поважнее. — Хусейн взмахнул рукой, словно прибивал надоевшую муху.
Двое гвардейцев шагнули вперёд и убрали Аль-Обайди с его глаз.
— Это оказалось намного проще, чем я представлял, — сказал Кохен, когда они проехали иракский контрольный пункт.
— Может быть, даже слишком просто, — проговорил Крац.
— Приятно сознавать, что в этой поездке у нас есть один оптимист и один пессимист, — заметил Скотт.
Выехав на шоссе, Кохен старался вести машину со скоростью не выше пятидесяти миль в час. У встречных грузовиков, направлявшихся в Иорданию, редко работало больше двух фар из четырех. Из-за этого вдали они были похожи на мотоциклы, поэтому обгон становился опасным. Но больше всего внимания требовали те, что катили впереди: один задний сигнальный фонарь у них считался роскошью.
Крац был убеждён, что трехсотмильный участок пути от границы до Багдада слишком тяжёл, чтобы преодолеть его без остановки, поэтому решил, что в сорока милях от Багдада следует сделать привал. Скотт поинтересовался у Кохена, когда, по его расчётам, они могут оказаться в этом пункте.
— Если допустить, что я не налечу на брошенный посреди дороги грузовик или не провалюсь в бездонную выбоину, то где-то около четырех, самое позднее в пять часов.
— Мне не нравится эта военная техника на дороге. Как ты думаешь, что происходит? — спросил Крац, не смыкавший глаз после пересечения границы.
— Батальон на марше, я бы сказал, сэр. Мне это не кажется таким уж необычным, и я думаю, нам не стоит беспокоиться, пока они движутся в другую сторону.
— Может быть, ты прав, — сказал Крац.
— Ты бы не стал придавать им такого значения, если бы пересёк границу на законных основаниях, — заметил Скотт.
— Возможно. Тем не менее, сержант, — сказал Крац, вновь обращаясь к Кохену, — дай мне знать, как только заметишь что-нибудь необычное на твой взгляд.
— Вроде симпатичной женщины?
Крац ничего не сказал и повернулся к Скотту, чтобы спросить его о чем-то, но, обнаружив, что тот опять задремал, позавидовал его способности засыпать в любом месте и в любые моменты, особенно такие напряжённые, как этот.
Сержант Кохен вёл машину в ночи, время от времени объезжая то сгоревший танк, то большую воронку, оставшиеся после войны. Они ехали и ехали, проезжая небольшие города и казавшиеся безжизненными спящие деревни, пока в начале пятого Кохен не свернул с шоссе на просёлочную дорогу, двигаться по которой можно было только в одну сторону. Проехав ещё минут двадцать, он наконец остановился, когда дорога упёрлась в нависший выступ.
— Даже стервятник не найдёт нас здесь, — сказал Кохен, выключая двигатель. — Разрешите перекурить и прикорнуть, полковник?
Получив согласие, он выпрыгнул из кабины, протянул сигарету Азизу и поспешно скрылся за пальмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55