Она дважды в неделю посещала плавательный бассейн на бульваре Ланне, что было для Ханны гораздо важнее. После некоторых уговоров посол согласился, что новая секретарша будет посещать бассейн вместе с его женой.
Скотт прибыл в Париж в воскресенье. Ему дали ключ от маленькой квартирки на авеню де Мессине и открыли для него счёт в банке «Сосьете женераль» на имя Симона Розенталя.
Он должен был позвонить или отправить факсимильное сообщение в Лэнгли только после того, как найдёт агента МОССАДа. О существовании самого Скотта не знал ни один оперативник, и самому ему было запрещено вступать в контакты с любыми из действующих агентов, с которыми он работал в прошлом и которые теперь находились в Европе.
Скотт потратил первые два дня на то, чтобы отыскать девять точек, из которых он мог бы наблюдать за входом в посольство Иордании, оставаясь при этом скрытым от глаз тех, кто находился в здании.
К концу первой недели он впервые понял, что на самом деле означает выражение «часы одиночества», которое он часто слышал от агентов. Ему даже стало недоставать некоторых из его студентов.
Пришлось выработать распорядок дня и строго придерживаться его. Каждое утро перед завтраком он пробегал пять миль в парке Монсо, а затем отправлялся на свою утреннюю смену. Два вечерних часа ежедневно проводил в спортзале на улице де Берн, а потом, приготовив что-нибудь из еды, ужинал один в своей квартире.
Скотт стал терять надежду на то, что агент МОССАДа покинет когда-нибудь пределы посольства, и все чаще задавался вопросом, а находится ли она там вообще. Было похоже, что только жена посла могла уходить и приходить, когда ей захочется.
Вдруг, во второй вторник его бдения, вместе с женой посла из здания неожиданно вышел кто-то ещё. Была ли это Ханна Копек? Он успел лишь мельком взглянуть на неё, прежде чем дипломатическая машина сорвалась с места.
Скотт следовал за «мерседесом», держась на расстоянии, чтобы шофёр посла не мог заметить его в зеркале заднего вида. «Мерседес» затормозил возле плавательного бассейна на бульваре Ланне, и когда женщины выходили из него, Скотту удалось разглядеть спутницу жены посла. На фотографиях, которые показывали ему в Лэнгли, у Ханны Копек были длинные чёрные волосы. Теперь волосы были обрезаны, но все равно напоминали те, что он видел на фотографиях.
Скотт проехал вперёд ещё сотню метров, повернул направо и припарковал машину. Он вернулся, назад, вошёл в здание бассейна и, купив за два франка входной билет для зрителей, поднялся на балкон. К тому времени как он незаметно устроился на галерее, агент МОССАДа уже стремительно носилась по водной дорожке. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, в какой прекрасной физической форме она находится, хотя иракский вариант её купальника был не столь соблазнителен. Она явно сбросила темп, когда на краю бассейна появилась жена посла, и больше уже не осмеливалась ни на что, кроме редких неуклюжих заплывов из одного конца бассейна к другому.
Минут через сорок, когда утомившаяся жена посла покинула бассейн, Копек немедленно взвинтила свой темп и, пройдя десяток дистанций меньше чем за минуту каждая, вышла из воды и скрылась в раздевалке.
Скотт вернулся к своей машине и, когда женщины вышли из бассейна, дал их «мерседесу» уйти вперёд и только тогда последовал за ним к посольству.
Позднее вечером Декстеру Хатчинзу был направлен факс с сообщением, что он видел её и будет теперь пытаться войти с ней в контакт.
На следующее утро Скотт приобрёл пару плавок.
Ханна заметила его в четверг. Он плыл стабильным кролем, проходя дистанцию примерно за сорок секунд, и был похож на неплохого в прошлом спортсмена. Она попробовала удержаться за ним, но уже после пяти поворотов оказалась далеко позади. Сделав ещё с десяток заплывов, он вышел из воды и направился к мужской раздевалке.
В понедельник на следующей неделе жена посла сообщила Ханне, что не сможет завтра отправиться, как обычно, в бассейн, поскольку будет сопровождать мужа во время визита к двоюродному брату Саддама Хусейна в Женеве. Ханна ещё раньше узнала об этом визите от главного администратора, который, похоже, был посвящён во все, что происходило в представительстве.
— Не могу представить себе, почему посол не взял также и тебя с собой, — сказала повар в тот вечер. Главный администратор дождался, когда Муна уйдёт из кухни, и поведал им нечто такое, что обеспокоило Ханну.
На следующий день Ханна получила разрешение отправиться в бассейн самостоятельно. Она была рада покинуть посольство, тем более что в отсутствие посла главным в представительстве оставался Канук. Он, естественно, забрал «мерседес» себе, поэтому она добиралась до бульвара Ланне на метро. Разочарованно отметив, что мужчины, который так хорошо плавал, нигде в бассейне не было видно, Ханна начала свой полуторакилометровый заплыв. Закончив дистанцию и ухватившись за бортик, чтобы перевести дыхание, она вдруг увидела, что он плывёт в её сторону по внешней дорожке. Мужчина коснулся стенки, плавно развернулся и отчётливо произнёс:
— Подождите, Ханна, я вернусь.
Ханна предположила, что он один из тех, кто знал её ещё в бытность фотомоделью, и немедленно решила сбежать, но почему-то продолжала плескаться у бортика и ждать возвращения незнакомца, втайне надеясь, что им окажется агент МОССАДа, о котором упоминал Крац.
Она смотрела, как он плывёт к ней, и с каждым взмахом его рук наполнялась каким-то предчувствием. Оказавшись у бортика, мужчина резко остановился и спросил:
— Вы одна?
— Да, — ответила она.
— Мне казалось, что я просто не вижу жену посла. Она обычно вытесняет огромное количество воды без заметного поступательного движения… Кстати, я Симон Розенталь. Полковник Крац дал мне указание вступить с вами в контакт. У меня есть для вас сообщение.
Ханна решила, что глупо пожимать руку мужчине в то время, как они оба бултыхаются у края бассейна.
— Вы знаете авеню Бюжо?
— Да, — сказала она.
— Хорошо. Увидимся в баре «Де ля Порте дофин» через пятнадцать минут.
Он одним рывком выбросил своё тело из воды и исчез, прежде чем она успела ответить, в направлении раздевалки.
Чуть больше чем через пятнадцать минут Ханна вошла в бар «Де ля Порте дофин» и, оглядев зал, едва не пропустила его, пристроившегося за высокой спинкой стула рядом с огромной и живописной росписью на стене.
Он встал, приветствуя её, и заказал ещё одну чашку кофе, заметив при этом, что они могут провести всего несколько минут, поскольку она не должна опаздывать с возвращением в посольство. Отхлёбывая свой первый за последние недели настоящий кофе, Ханна присмотрелась поближе к своему собеседнику, и к ней вернулось давно забытое ощущение, когда наслаждаешься напитком в интересном для тебя обществе. Его следующая фраза возвратила её на землю:
— Крац планирует отозвать вас из Парижа в ближайшем будущем.
— Есть что-нибудь конкретное? — спросила она.
— Определена дата багдадской операции.
— Слава Богу, — сказала Ханна.
— Почему вы так говорите? — спросил Скотт, рискнув задать свой первый вопрос.
— Посол рассчитывает вернуться в Багдад на новую должность и собирается пригласить меня с собой, — ответила Ханна. — Во всяком случае, главный администратор говорит об этом всем, кроме Муны.
— Я предупрежу Краца.
— Кстати, Симон, я тут раздобыла кое-какую информацию, которая могла бы пригодиться Крацу.
Он кивнул, и она принялась сообщать ему детали внутренней работы посольства, а также имена дипломатов и бизнесменов, которые на словах осуждали Саддама, а на деле пытались идти с ним на сделки. Через несколько минут он прервал её, сказав:
— Пора уходить, иначе они хватятся вас. Как только представится возможность, я попытаюсь устроить ещё одну встречу, — не удержался и добавил он.
Она улыбнулась, встала из-за стола и не оглядываясь покинула бар.
Позднее вечером Скотт отправил Декстеру Хатчинзу шифровку в Виргинию, где сообщил, что он вышел на контакт с Ханной Копек.
Через час к нему поступил факс, где ему давалось только одно указание.
Глава XIII
Солнце над Капитолием 25 мая 1993 года встало в самом начале шестого. Его лучи проползли по лужайке Белого дома и несколькими минутами позднее незаметно проникли в Овальный кабинет. В нескольких сотнях метров от него Кавалли похлопывал себя по бокам, чтобы согреться.
Предыдущий день Кавалли провёл в Вашингтоне, проверяя мельчайшие детали уже в сотый раз. Приходилось исходить из того, что любой сбой, без которого вряд ли удастся обойтись, автоматически станет его заботой.
Подошёл Джонни Скациаторе и вручил ему дымящуюся кружку кофе.
— Я не представлял, что в Вашингтоне может быть так холодно, — сказал Кавалли, с завистью поглядывая на его меховую куртку.
— В такую рань везде холодно, — ответил Джонни. — Спроси любого кинорежиссёра.
— И тебе действительно нужно шесть часов готовиться, чтобы снять трехминутный фильм? — недоверчиво спросил Кавалли.
— Два часа подготовки на минуту съёмки — это стандартное правило. И не забывай, что нам придётся прогонять эту сцену дважды в несколько необычных условиях.
Кавалли стоял на углу 13-й улицы и Пенсильвания-авеню, наблюдая за полусотней людей, прибывших под руководством Джонни. Одни прокладывали вдоль мостовой рельсы, по которым поедет камера вслед за шестью автомобилями, когда они медленно проследуют по Пенсильвания-авеню. Другие на семисотметровом отрезке пути устанавливали мощные инфракрасные прожекторы, работающие от 200-киловаттного генератора, доставленного в сердце столицы в четыре часа утра. Проверялась звукозаписывающая аппаратура, способная воспринимать любые шумы: шаги по мостовой, хлопанье автомобильных дверей, громыхание поездов метро, даже бой часов на старом почтамте.
— Неужели все эти расходы действительно необходимы? — спросил Кавалли.
— Если хочешь, чтобы все, кроме нас, верили, что они участвуют в съёмках фильма, нельзя ничего урезать. Фильм должен сниматься так, чтобы любой, кто наблюдает за нами, будь то профессионал или любитель, мог считать, что однажды увидит его в кинотеатре. Я даже статистам плачу полную ставку.
— Слава Богу, что мои люди не состоят в профсоюзе, — заметил Кавалли. Солнце теперь уже вовсю светило ему в лицо, обласкав двадцать одну минуту назад президента за завтраком в Белом доме.
Кавалли заглянул в свои записи. Все двенадцать машин Ала Калабрезе уже стояли на месте у обочины, и их водители, сбившись в кучку у стены Фридом-плаза, укрываясь от ветра, пили кофе. Уборщики, покидавшие офисы, и первые прохожие, спешившие на работу в этот ранний утренний час, замедляли свой шаг, чтобы поглазеть на шестёрку лимузинов, сверкавших под лучами восходящего солнца. Художник заканчивал выписывать президентскую эмблему на третьем из них, в то время как девушка разворачивала флаг на его правом крыле.
Обернувшись, Кавалли увидел полицейский грузовик с откинутым задним бортом, стоявший перед зданием окружной администрации. На мостовую из него выгружались заграждения, чтобы ничего не подозревающие прохожие не забрели на площадку в те решающие три минуты, когда будет происходить киносъёмка.
Ллойд Адамс провёл предыдущий день, в последний раз заучивая свои слова и штудируя очередную книгу по истории Декларации независимости. Накануне вечером, сидя в кровати, он вновь и вновь гонял видеозапись Билла Клинтона на прогулке по Джорджия-авеню, подмечая наклон его головы, акцент грузчика и то, как он непроизвольно покусывает нижнюю губу. В прошлое воскресенье Адамс, недолго думая, приобрёл в универмаге «Диллард» костюм, ничем не отличавшийся от того, в котором Клинтон встречал в феврале британского премьер-министра. К нему он выбрал красно-бело-синий галстук, такой же, как у Клинтона на обложке мартовского номера «Ярмарки тщеславия», и присовокупил к своему гардеробу недорогие часы «Таймекс айронмен». За последнюю неделю был изготовлен второй парик, на этот раз несколько светлее, в котором Адамс чувствовал себя увереннее. Режиссёр и Кавалли устроили ему генеральную репетицию прошлым вечером. Она прошла идеально, хотя Джонни заметил, что в последней сцене с обмороком он явно переиграл. Кавалли считал, что архивист будет слишком взволнован, чтобы заметить это.
Кавалли попросил, чтобы Ал Калабрезе ещё раз доложил, как он распределил обязанности среди своего персонала. Ал, который уже трижды делал это на последних заседаниях, старался не выказывать своего раздражения:
— Двенадцать шофёров, шесть мотоциклистов, — пробубнил он. — Четверо из них бывшие копы или военные полицейские, и все они уже работали со мной раньше. Но поскольку никому из них не надо входить в Национальный архив, им сказано лишь, что они участвуют в съёмке фильма. Только те, кто работает непосредственно с Джино Сартори, посвящены в наш истинный замысел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55