Хотя он и надеялся, конечно, что набор обычных мер безопасности
поможет сохранить в тайне сам факт проведения операции, он все же
подготовил еще и довольно объемную подборку впечатляющих доказательств,
которая должна была послужить своеобразной опорой в том случае, если
где-то произойдет утечка информации. И вот теперь наступило время
обратиться за помощью к одному из таких средств; оно представляло собой
тщательно подготовленный набор сфабрикованных документов, которые со всей
очевидностью доказывали, что такой штуковины как Особая Операция "Л-2"
вообще не было в природе.
- Дело вот в чем, сенатор, - энергично закончил он. - Все ресурсы
Флота задействованы в программе перевооружения. У нас просто нет ни людей,
ни кораблей, которых можно было бы задействовать в так называемую вами
"Особую Операцию". Мы должны срочно построить флотилию боевых кораблей, и
эта задача не оставляет нам на что-либо иное ни времени, ни сил. Так что в
данный момент мы просто не смогли бы нарушить Правила Контакта, даже если
бы даже и желали этого. Но если вы не верите моим словам, сенатор, то вот
вам все материалы - можете взять их с собой и на досуге тщательно
ознакомиться. Там учтен каждый человек и каждая единица оборудования;
убедитесь в том, что у нас не осталось ровным счетом ничего, что можно
было бы использовать в осуществлении Особой Операции, о которой вы
говорите. Вас, очевидно, ввела в заблуждение какая-нибудь выглядящая
чрезвычайно правдоподобной утка, сенатор. Но в любом случае, нарушений
Правил Контакта нет.
В наступившей тишине сенатор внимательно изучил представленную ему
адмиралом подборку. Беллман изо всех сил старался выдавить из себя улыбку.
Было похоже, что старика удалось-таки убедить.
Наконец Эмсли Вэлш оторвался от бумаг и по-отечески ласково
улыбнулся:
- Ерунда, - сказал он в необычно мягкой для него манере. - Вот это, -
он потряс бумагами, - не более чем набор лжи. Не стану отрицать - очень
умный набор, но ум не делает его более правдивым.
Беллман пытался возразить:
- Но сенатор, помилуйте...
Сенатор поднял руку, требуя тишины, и возражения со стороны адмирала
повисли в воздухе.
- Партия Консерваторов имеет неопровержимые доказательства того, что
Флот вступил в контакт с недоразвитой и беспомощной цивилизацией. Источник
нашей информации никогда до этого не подводил нас, и у нас нет никаких
оснований полагать, что он ошибся на этот раз. Мы знаем о вашей Особой
Операции, знаем, кто именно вовлечен в ее исполнение и какая цель была
поставлена при ее осуществлении. Единственное, чего мы пока не знаем, -
это названия и места расположения планеты, которую ваша "Особая Операция"
намерена так резво уничтожить. Но мы скоро узнаем и это. Найдется
кто-нибудь, кто добровольно представит нам эту информацию. Но даже если
такого и не найдется, парламентское расследование всегда в состоянии
выбить информацию из всякого, кто ею располагает. В данном случае это
означает, что таким человеком будете вы.
Сенатор встал и направился к выходу.
- Полагаю, нет необходимости перечислять все нарушения закона,
которые совершил ты и твой отряд Особой Операции. Их вполне наберется на
целый список - от фальсификации официальных документов - я возьму с собой
эти бумаги в качестве доказательства - до преднамеренного ксеноцида. Все
это падет на твою голову, Беллман. Будь здоров. - С такими словами этот
удивительно проворный старик удалился.
Адмирал Беллман на протяжении целого получаса не мог выйти из шока;
он ощутил острый приступ язвы желудка, о которой до этого даже не
подозревал. В течение этого получаса адмирал позволил себе роскошь
полностью возненавидеть Особую Операцию "Л-2". Затем он вызвал старших
офицеров разведки флота и космической безопасности и принялся за
разработку плана по предотвращению угрозы, нависшей со стороны
консерваторов.

7
Задача по изобретению телеграфа легла, естественно, на плечи Пиндара
Смита. На это ему потребовалось пять недель.
- Если бы все, что мне нужно было сделать, заключалось только в
изобретении забытого Матерью телеграфа, то не о чем было бы говорить, -
сказал он. - Любой терранский школьник сделал бы это. Самым трудным делом
было изобрести именно лиффанский телеграф, то есть, такой вид телеграфа,
который мог бы изобрести местный житель. Позабытая Матерью штука должна
быть логическим продолжением состояния знаний на планете именно в данный
момент, в то время как нет никакого логически возможного продолжения
проклятых Матерью современных знаний.
Конечно, Смит преувеличивал. Его проблема заключалась вовсе не в том,
что не существовало никакой базовой технологии, а в том, что она
существовала в неожиданных формах. Например:
- Я пасую, - сказал он однажды Джону.
Джон воспринял это заявление с сочувствием:
- В чем проблема, сынок?
- В медном проводе, вот в чем. Никто в Лиффдарге не знает, как делать
медный провод, а я не знаю, как сделать телеграф без него. Прежде, чем
изобретать телеграф, я должен изобрести медный провод, а прежде, чем я это
сделаю, я должен изобрести какое-то не связанное с электричеством его
применение. А на это могут потребоваться целые годы.
- В нашем распоряжении нет годов, Пин. Ты уверен, что никто не знает,
как делать провод?
- Абсолютно. Я интересовался в Гильдии металлургов, в Гильдии
Производителей труб, и даже в проклятой Матерью Гильдии Ювелиров. Они все
знают, что такое медь, но никто из них никогда не слышал о медном проводе.
Я зашел в тупик.
- Извините меня, - вмешался Хард. - Что такое медный провод, за
которым вы так охотитесь?
Когда Джону Харлену и Пиндару Смиту вдвоем удалось растолковать
Харду, что такое медный провод, тот сказал:
- Если то, о чем вы говорите, является металлической нитью, сделанной
из меди, то Гильдия Производителей Парчи может изготовить его для вас, а
если нет, то по крайней мере подсказать, кто может это сделать.
- Парчовщики? - удивленно воскликнули в унисон Харлен и Смит.
- Конечно. Они используют золотые и серебряные нити для создания
узоров, разве не так? И тот, кто делает эти серебряные нити, сможет
сделать и медные.
После этого задача Смита намного упростилась. Он составил список
необходимых комплектующих и поставил перед Хардом задачу добыть их. Это
приводило к неединичным казусам, таким как, например, то обстоятельство,
что магниты можно было достать только В Гильдии Фокусников. Но никаких
задержек больше не было.

- Эй, Тчорнио, посостязаемся в скачках?
- Опять? Материнский нос, Гардниен, меня уже тошнит от этих скачек.
Мы только этим и занимаемся.
День выдался светлым и ветреным, и Тчорнио, недавно восстановленный
дома в сыновних правах после пяти тяжких недель презрения, чувствовал себя
лучше, чем после того ночного инцидента в переулке, когда были убиты два
его дружка. Материнский Глаз светил ярко, борода и волосы Тчорнио
прекрасно развевались на ветру, и самое худшее, что могло омрачить ему
сегодняшний день, были бы скачки на далберах.
- А, тебя тошнит от скачек только потому, что ты никогда не
побеждаешь.
Это было правдой, но Тчорнио тем не менее захотелось почему-то
возразить:
- О чем ты говоришь? Мой Бустрофедон в любой момент обгонит твоего
Галиматьяса.
Такое неосмотрительное заявление сделало скачки неотвратимыми.
- Ого! - радостно воскликнул Гардниен. - Тогда докажи это. Давай
сюда, становись к линии.
С глумливой помощью других молодых вельмож, которые были с ними на
пастбище далберов сразу за городскими воротами, Тчорнио и Гардниену
удалось выровнять своих непослушных далберов. Животные, как обычно, не
понимали того, что от них требовалось. Бустрофедон Тчорнио был особенно
нервозен и им можно было управлять только путем интенсивного использования
шпор и крепких слов, которые вызывали унижающий достоинство Тчорнио смех
зрителей. Скачки, еще не начавшись, уже испортили ему настроение на целый
день.
- Что ты ставишь? - улыбаясь спросил Гардниен.
Гордость требовала от Тчорнио проявления несуществующей у него
уверенности в исходе пари, а повышенная нервозность его далбера диктовала
необходимость сделать это как можно быстрее.
- Двадцать пять на Бустрофедона, - поспешно выдавил он из себя.
Действительно, этот день был для него неудачным.
- Двадцать пять? Это что, игра для малышей? Ставлю пятьдесят на
Галиматьяса. Будешь поднимать?
- О... нет. Встретимся в конце скачек.
Тот факт, что никого из зрителей нельзя было заставить поставить на
Бустрофедона, не прибавило ему присутствия духа.
И вот, наконец, кто-то произносит ритуальные предстартовые
заклинания: "Во имя твоей матери, во имя твоего отца, во имя Короля -
и-и-и - СТАРТ!"
При этом выкрике Галиматьяс сорвался как испуганный птеродактилоид и
помчался на предельной скорости вдоль овальной дорожки с таким рвением,
что от Гардниена требовалось единственное - только удержаться. Что же
касается Бустрофедона, то стартовая команда только усугубила его
растерянность. Далбер как будто вмерз в землю, и ничего из того, что
Тчорнио кричал или делал, чтобы сдвинуть вредное животное с места, не
помогало. В то время как Гардниен, подбадриваемый приветственными
выкриками из толпы, легко скакал на Галиматьясе вдоль дорожки, Тчорнио все
больше краснел как от попыток привести своего далбера в действие, так и от
чувства унижения, которое все усугублялось. Прекрасный день, как почти
всегда теперь, превращался в жуткий кошмар. Тчорнио не переносил скачек.
Однако прибытие Галиматьяса на стартовую позицию разморозило,
наконец, Бустрофедона, и под улюлюканье толпы проклятый далбер проскакал с
Тчорнио полдистанции, после чего снова остановился как вкопанный. Тчорнио
вынужден был спешиться и вести его к стартовой позиции, получая при этом
удары со стороны тупого животного. Унижение Тчорнио было настолько
доведено до предела, что его даже мало расстроили как необходимость
выплатить сумму ставки, так и беззаботная болтовня Гардниена. Он был, если
оперировать эмоциональными категориями, законченным неудачником.
Направляясь к стойлам далберов, Тчорнио вел себя необычно тихо. В
постоянной битве за престиж среди своих приятелей он растратил все свои
очки. Сознавая неприятную истину, что его престиж упал до рекордно низкой
точки, он мучительно думал о том, что должен сотворить хоть что-то ради
восстановления былого положения.
- Не стоит так расстраиваться, - дружелюбно сказал ему во время обеда
один из приятелей. - Ведь это всего лишь скачки на далберах.
- Нет, не совсем так, - ответил ему Тчорнио, и это было правдой; дело
было не столько в этом, сколько в непрерывной цепи неудач на протяжении
последнего времени. - Это заговор. - Выпалив это, он сам удивился удачному
экспромту, во-время пришедшему ему в голову.
- Заговор? - его приятель мгновенно весь превратился во внимание.
- У меня есть данные, - Тчорнио осторожно выбирал слова, - что здесь
в Лиффдарге существует заговор против граждан благородного происхождения.
- Сказав это, он с удовлетворением отметил, что у него появилось еще
несколько внимательных слушателей.
- Ты имеешь в иду еще одно крестьянское восстание, как триста лет
назад? - спросил один из них.
Еще один стал размахивать ногой кабнона как шпагой:
- Мы побьем их всех, - прокричал он. - Мы даже не оставим их в живых
для Материнского Проклятия.
Тчорнио стал понадежнее закреплять с таким трудом завоеванные
позиции:
- Нет, в данном случае это не крестьяне, - таинственно пояснил он. -
По данным, которыми я располагаю, в это вовлечены более могущественные
силы. - К нему снова возвратилось приятное чувство собственной значимости.
Это, пожалуй, было игрой, которую, хвала Матери, он мог бы успешно играть.
- К сожалению, сейчас я не могу сказать вам больше того, что уже сказал, -
подытожил он.
- А, он имеет в виду тех двух забытых Матерью мужланов, которые убили
месяц назад Гарлина и Дребнио, а он позорно убежал, - фыркнул Гардниен.
Тчорнио с презрением посмотрел в сторону своего друга, но отказался
принять оскорбление. Вместо этого он попытался обратить эту угрозу для
своего престижа в свою пользу:
- Это было только начало.
- Ты имеешь в виду что-то другое? - поинтересовался один из друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24