- Он довольно хихикнул: - Она издевается надо мной с того самого дня, как я стал у нее работать, но ей и самой достается от меня.
Она почти не слышала его. Она крутилась и вертелась в своей тюрьме, и тело ее сжималось от одной мысли о прикосновении окружавших ее железных прутьев. Ни одно из населяющих ночь существ не любит железа, и хотя Она могла терпеть его присутствие, убийственный запах железа, казалось, превращал ее кости в песок, а кровь в дождевую воду. Прутья ее клетки, должно быть, были заколдованы - они все время переговаривались друг с другом бессмысленными когтистыми голосами. Тяжелый замок хихикал и скулил, как сумасшедшая обезьяна.
- Кто это там? - повторил волшебник слова Мамаши Фортуны. - Кто это там, в клетках? Скажите мне, что вы видите.
Железный голос Ракха звенел под нависшим низким небом:
- Привратник преисподней. Как видите - три головы и плотная шуба из гадюк. В последний раз на земле был во времена Геркулеса, вытащившего его на свет божий под мышкой. Мы выманили его сюда деньгами. Цербер. Посмотрите-ка в эти шесть красных жуликоватых глаз. Настанет день - и вы, должно быть, вновь увидите их. А теперь - к Змее Мидгарда. Сюда.
Сквозь прутья Она смотрела на животное в клетке и не верила глазам.
- Ведь это всего лишь собака, - прошептала она, - голодная несчастная собака с одной головой и облезлой шерсткой. Как же они могут принять ее за Цербера? Может, они слепы?
- Глядите внимательнее, - сказал волшебник. - А сатир, - продолжала Она. - Сатир - это обезьяна, старая хромая горилла. Дракон же - просто крокодил, который скорее будет поглощать рыбу, чем извергать огонь. А великий мантикор - это лев, очень славный лев, но не более чудовищный, чем все остальные звери. Я ничего не понимаю.
И словно ее глаза привыкли к темноте, она стала замечать еще по фигуре в каждой клетке. Гигантами возвышались они над узниками «полночного карнавала», из которых они вырастали как кошмарное видение из породившего его зерна истины. Мантнкор с голодными глазами и слюнявым ртом изгибал хвост с ядовитой колючкой, пока она не оказалась у него над ухом, но был в клетке и лев, удивительно малый рядом с мантикором. И все же оба они составляли единое целое. От удивления она топнула ногой.
То же было и в других клетках. Тень дракона открывала рот и, шипя, выбрасывала безвредный огонь, заставляя зевак задыхаться и ежиться от страха; опушенный змеями сторожевой пес Ада выл в три голоса, призывая разорение и погибель на головы тех, кто его предал: хромой сатир подозрительно близко подбирался к решетке, лукаво обещая молодым девушкам невероятное наслаждение, сейчас же, здесь, на людях. Крокодил же, обезьяна и печальная собака таяли рядом с призраками и становились смутными тенями даже в неподдающихся обману глазах единорога.
- Какое странное колдовство, - мягко промолвила Она. - В нем больше сходства, чем магии.
Волшебник рассмеялся с удовольствием и явным облегчением.
- Хорошо, действительно, хорошо сказано. Я знал, что старое пугало не обманет вас своими грошовыми чарами. - Его голос стал твердым и таинственным. - Теперь она сделала свою третью ошибку, - сказал он, - и это по крайней мере на две ошибки больше, чем может позволить себе старая фокусница. Время близится.
- Близится время, - будто подслушав, говорил толпе Ракх, - Рагнарок. В этот день падут боги, и Змея Мидгарда извергнет море яда на великого Тора, и падет он как отравленная муха. А пока змея ждет судного дня и грезит о будущем. Не знаю, может, все будет и по-другому, порождения ночи - пред ваши очи.
Клетку заполняла змея. Не было ни головы, ни хвоста, лишь волна черноты катилась от одного края клетки к другому, не оставляя места ничему другому, кроме своего чудовищного колыхания. И только еди­норог видел свернувшегося в середине клетки мрач­ного боа, быть может, лелеявшего мысль о собствен­ном судном дне над «Полночным карнавалом». Но в тени змеи очертания его были призрачны и неясны.
Некто весьма деревенского вида воздел руку и по­требовал у Ракха ответа:
- Если эта большая змея в самом деле обвивает мир, то как же вы можете уместить ее часть в этой клетке? И если, вытянувшись, она расплещет моря, то почему она не разорвет ваш «карнавал» как нитку бус?
Раздался одобрительный ропот, самые осторожные попятились от клетки.
- Рад, что ты спросил меня об этом, друг, - не­медленно подхватил Ракх. - Понимаешь, Змея Мид-гарда обитает в ином пространстве, в другом изме­рении. Поэтому обычно она невидима, но если зата­щить ее в наш мир, как сделал когда-то Тор, она ста­нет видна как молния, которая тоже прилетает к нам неведомо откуда, где она выглядит совсем по-другому. Конечно, она могла бы разозлиться, если б узнала, что кусок ее пуза ежедневно и по воскресеньям выстав­лен на обозрение у Мамаши Фортуны в «Полночном карнавале». Но у нее есть заботы посерьезней, чем размышлять о своем пупочке, вот мы и пользуемся ее благоволением. - Он раскатал последнее слово, как кухарка тесто, и слушатели осторожно засмеялись.
- Магия сходства, - сказала Она, - старуха не может ничего сотворить...
- Пли изменить, - добавил волшебник. - Суть ее жалкого мастерства - умение выдавать одно за другое. И даже эти трюки не удались бы ей, если бы не верящие во что угодно глупцы и простаки. Она не сумеет превратить сливки в масло, но придаст льву внешность мантикора в глазах, желающих его видеть, в глазах, которые примут, настоящего мантикора за льва, дракона за ящера, а Змею Мидгарда за земле­трясение. И единорога - за белую кобылу.
Она прекратила свое отчаянное медленное кружение по клетке, вдруг осознав, что волшебник понимает ее речь. Он улыбнулся, и Она увидела, что его лицо, на котором не было следов ни времени, ни мудрости, ни горя, пугающе юно для взрослого мужчины. - Я знаю вас, - сказал он.
Разделявшие их прутья злобно перешептывались между собой. Ракх вел толпу к внутренним клеткам. Она спросила: - Кто ты?
- Меня зовут Шмендрик Маг, - ответил он. - Вы не слыхали обо мне?
Она хотела было сказать, что едва ли должна знать каждого волшебника, но что-то сильное и печальное в его голосе удержало се. Волшебник сказал:
- Я развлекаю собравшихся на представление. Немного магии, немного ловкости рук: цветы - во флажки, а флажки - в рыбок, да разная болтовня и намеки на те серьезные чудеса, которые могу творить, если пожелаю. Не очень-то трудная работа. Было и хуже, будет и лучше. Еще не конец.
Но от звука его голоса ей показалось, что Она заточена навеки, и Она вновь засновала по клетке, стараясь не поддаваться ужасу заточения. Ракх стоял перед клеткой, в которой не было ничего, кроме маленького коричневого паучка, прявшего меж прутьями свою скромную паутину.
- Арахна Лидийская, - сообщил он толпе. - Даю гарантию, лучшая ткачиха в мире, судьба ее тому подтверждение. Она имела несчастье победить в состязании ткачих саму богиню Афину. Афина очень обиделась, и теперь Арахна в обличье паука по особому договору творит лишь для «Полночного карнавала Мамаши Фортуны». Уток из огня, из снега основа, ну, а узор неизменно новый. Арахна.
Висящая на прутьях клетки паутина была очень проста и почти бесцветна, лишь изредка она радужно отсвечивала, когда паук пошевеливал ее, прокладывая нить. Но он сновал туда-сюда, притягивая взоры зрителей - и единорога тоже - все больше и больше, пока не начинало казаться, что они смотрят в глубочайшие пропасти мира, мрачные, безжалостные расщелины, и лишь паутинка Арахны удерживает мир в целости. Вздохнув, Она освободилась от чар и увидела настоящую паутину которая была очень проста и почти бесцветна.
- Тут не так, как в других клетках,- сказала Она.
- Не так, - недовольно согласился Шмендрик. - Но Мамаша Фортуна здесь ни при чем. Дело в том, что паучиха верит. Она видит все эти хитросплетения и принимает их за свою работу. Эта вера-то и создает здесь все отличие от обычной магии Мамаши Фортуны. Перестань эта кучка остряков удивляться, и от всего ее колдовства остался бы только паучий плач. А его-то никто не услышит.
Она не хотела вновь смотреть в паутину. А глянув мельком на ближнюю к ней клетку, вдруг почувствовала, как окаменело ее сердце. Там на дубовом насесте восседало существо с телом большой бронзовой птицы и лицом ведьмы, таким же напряженным и смертоносным, как и стискивающие дерево когти. У нее были лохматые медвежьи уши, а по чешуйчатым плечам, цепляясь за светлые клинки перьев, ниспадали похожие на лунный свет волосы, густые и молодые, они обрамляли омерзительное человеческое лицо. Она сверкала, но при взгляде на нее казалось, что, сияя, она поглощает нисходящий с неба свет. Тогда Она тихо сказала:
- Вот она - настоящая. Это гарпия Келено. Шмендрик побледнел как овсяная мука. - Старуха поймала ее случайно, - зашептал он, - во сне, как и вас. Но это к несчастью, и обе они это знают. Искусства Мамаши Фортуны едва хватает, чтобы держать чудовище в заточении, но одно ее присутствие так ослабляет все чары Мамаши Фортуны, что скоро у нее не останется сил даже испечь яйцо. Не следовало бы ей связываться с настоящей гарпией и настоящим единорогом. Правда ослабляет ее колдовство, но Мамаша Фортуна все пытается заставить ее служить себе. Однако на этот раз...
- Верите или нет, сестра радуги, - раздался неприятный голос Ракха, обращенный к потрясенным посетителям. - Ее имя значит «темная», та, чьи крылья затмевают небосвод перед бурей. Она и две ее милые сестрички заморили голодом короля Финея - перехватывали его пищу и гадили в нее. Однако сыны Борея заставили их прекратить это, не так-ли, моя красотка? - Гарпия не издала ни звука, а Ракх усмехнулся, как усмехнулась бы сама клетка.- Она сопротивлялась сильнее всех остальных, вместе взятых. Это было все равно, что пытаться связать одним волоском весь ад, но у Мамаши Фортуны хватает сил даже для этого. Порождения ночи - пред ваши очи. Полли, хочешь крекер?
В толпе раздались сдавленные смешки. Когти гарпии стиснули насест, и дерево скрипнуло.
- Вам надо быть на свободе, прежде чем она вырвется из клетки, - сказал волшебник единорогу. - Она не должна застать вас здесь.
- Я не осмеливаюсь прикоснуться к железу, - ответила Она. - Я могла бы открыть замок рогом, но чтобы дотянуться... Нет, сама я не выберусь из клетки. - Она дрожала от ужаса перед гарпией, но голос ее был вполне спокоен.
Маг Шмендрик стал на несколько дюймов выше, чем это казалось возможным.
- Не бойтесь ничего, - величественно начал он. - Несмотря на мое ремесло у меня чувствительное сердце...
Его прервал приход Ракха и его спутников, уже не хихикавших, как возле мантикора. Волшебник пустился прочь, нашептывая: «Не бойтесь, Шмендрик с вами. Ничего не делайте без меня!» Его голос доносился до единорога так тихо и так одиноко, что Она даже не была уверена, слышала ли Она его или почувствовала слабое прикосновение.
Темнело. Толпа стояла перед ее клеткой, глядя на нее со странной застенчивостью. Ракх сказал: - Единорог, - и отступил в сторону. Она слышала, как стучат сердца, замирает дыхание, видела, как слезы наполняют глаза, но никто не произнес ни слова. По печали, растерянности и нежности на их лицах Она поняла - они узнали ее, и принимала поклонение как должное. Она вспомнила прабабушку охотника и попробовала представить себе, каково это - быть старым и плакать.
- Большинство представлений, - через некоторое время сказал Ракх, - на этом бы и закончилось: что еще можно показать после настоящего единорога? Но в «Полночном карнавале Мамаши Фортуны» есть еще одна тайна - демон, что разрушительнее дракона, чудовищнее мантикора, ужаснее гарпии и, вне сомнения, понятнее единорога. - Он взмахнул рукой в сторону последнего фургона, и черный занавес заколыхался и стал раздвигаться, хотя никто не касался его.
- Воззрите на нее! - крикнул Ракх. - Воззрите на последнее диво, самое последнее! Воззрите на Элли!
Внутри клетки было темнее, чем снаружи, и, казалось, сам холод как живой шевелится за прутьями. Что-то дрогнуло, и Она увидела Элли, старую, худую оборванную женщину, скрючившуюся в клетке у огня которого не было. Она казалась настолько хрупкой. что вес темноты сокрушил бы это изможденное тело, и такой беспомощной и одинокой, что посетителям следовало бы рвануться на помощь и освободить ее. Вместо этого они молчаливо попятились, словно Элли подбиралась к ним. Но она даже не смотрела на них. Она сидела в темноте и наскрипывала под нос песню, подобно тому, как скрипит пила, впиваясь в дерево, и как скрипит дерево, готовящееся упасть:
То что украли - вернется домой,
Сжатая вырастет рожь,
Мертвый - в другом, по-иному - живой,
Прошлого не вернешь.
- Ну как, не очень-то сильна на вид? - спросил Ракх. - Но ни один герой не может противостоять ей, ни один бог не поборет ее, и никакое волшебство не оградит от нее, ведь она не пленница. Мы показываем ее, а она тем временем ходит среди вас и берет свое. Элли - это старость.
Холод клетки тянулся к единорогу, и там, где он прикасался к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27