- Естественно, - сказал первый. - В Хагсгейте все имена чужеземные. Ну, мистер Дрик, - он переместил меч туда, где сходились ключицы Шмендрика, - мы будем рады, если вы и миссис Дрик будете любезны сообщить нам, что заставляет вас бродяжничать в наших краях... Шмендрик наконец обрел голос. - Я почти не знаю эту женщину! - закричал он. - Мое имя Шмендрик Маг, я устал, я голоден, и я не в духе. Уберите-ка эти штучки, пока не получили по скорпиону в штаны. Все четверо переглянулись.
- Волшебник, - сказал первый. - Теперь понятно.
Двое других закивали, а тот, что пытался поймать единорога, проворчал:
- В наше время всякий может объявить себя волшебником. Старые мерки отвергнуты, старые оценки забыты. Кстати, у настоящего волшебника должна быть борода.
- Ну, а если он не волшебник, - не задумываясь, сказал первый, - то скоро об этом пожалеет. - Он вложил меч в ножны и поклонился Шмендрику и Молли. - Меня зовут Дринн, - представился он. - Позвольте пригласить вас в Хагсгейт. Кажется, вы говорили, что голодны. Это легко поправить, а потом вы, может быть, продемонстрируете нам свое искусство. Пойдемте со мной.
Внезапно став вежливым и извиняющимся, он вел их к освещенной гостинице, остальные трое следовали вплотную за ними. Из домов, оставив недоеденный обед и дымящийся чай, выбегали горожане, и к тому времени, когда Молли и Шмендрика усадили за стол, длинные скамьи в гостинице были забиты народом, горожане толпились в дверях, заслонили окна. Она, как обычно, осталась неузнанной - белая кобыла со странными глазами.
Человек по имени Дринн сидел за одним столом со Шмендриком и Молли, он развлекал их во время еды беседой и подливал им черное бархатистое вино. Молли Отрава пила немного. Она спокойно рассматривала окружающих: моложе Дринна не было никого, некоторые казались много старше. Все жители Хагсгейта чем-то походили друг на друга, но чем, она понять не могла.
- А теперь, - сказал Дринн, когда с едой было покончено, - теперь позвольте объяснить вам, почему мы так невежливо вас встретили.
- Чепуха, - хихикнул Шмендрик. Вино сделало его смешливым и легкомысленным, а глаза из зеленых стали золотыми. - Мне хочется знать, почему, по слухам, Хагсгейт полон упырей и оборотней. Это самая большая нелепица их всех, что я слышал. Коренастый Дринн улыбнулся, обнажив крепкие беззубые челюсти черепахи.
- Вот именно, - ответил он, - Дело в том, что город Хагсгсйт проклят.
Все в комнате сразу притихли, и в пивных отблесках очага лица горожан стали бледными и твердыми, как сыр. Шмендрик опять рассмеялся.
- Благословен, ты хочешь сказать. В костлявом королевстве Хаггарда вы словно другая страна, словно родник, оазис. Я согласен, здесь не без колдовства, но я пью за такое колдовство. Когда он поднял стакан, Дринн остановил его: - Не надо пить за это, мой друг. Не надо пить за горе, которому пятьдесят лет. Да, столько времени назад обрушилась на нас печаль, когда Король Хаггард построил свой замок у моря.
- Вернее, когда ведьма построила его, - погрозил пальцем Шмендрик. - Отдадим ей должное.
- А, так ты знаешь эту историю, - сказал Дринн. - Тогда ты должен знать и то, что, когда работа была закончена, Хаггард отказался заплатить ведьме. Волшебник кивнул.
- Да, и она прокляла его за жадность, то есть прокляла замок, я хотел сказать. Но какое отношение это имеет к Хагсгейту? Город ведь не причинил ведьме зла?
- Нет, - ответил Дринн. -Но он не сделал ей ничего хорошего. Она не могла разрушить замок или не хотела, так как считала себя художественной натурой и хвастала, что ее работа на много лет опережает свое время. Так или иначе, она пришла к старейшинам Хагсгейта и потребовала, чтобы они заставили Хаггарда заплатить ей, что причитается. «Посмотрите на меня и представьте себя на моем месте, - скрипела она. - Это же проверка и города и короля. Господин, надувающий старую уродливую ведьму, будет надувать и свой народ. Остановите же его, пока вы можете, пока вы еще не привыкли к нему». Дринн отхлебнул вина и задумчиво наполнил стакан Шмендрика еще раз. - Хаггард не уделил ей денег, - продолжал он, - а Хагсгейт, увы, не уделил ей внимания. Ее вежливо направили к соответствующим должностным лицам, после чего она впала в ярость и завизжала, что, желая совсем не иметь врагов, мы сразу приобрели двух. - Он остановился, прикрыв глаза тонкими веками, такими тонкими, что Молли подумала, что он, должно быть, видит сквозь них как птица. С закрытыми глазами он произнес: - Вот тогда-то она и прокляла замок Хаггарда, а заодно и наш город. Так его жадность погубила всех нас.
В наступившем молчании голос Молли Отравы ударил, как молот по наковальне, - будто она снова ставила на место бедного Капитана Калли.
- Вина Хаггарда меньше вашей, - дразнила она народ Хагсгейта. - Он воровал один, а вы вместе. Вы нажили беду собственной алчностью, а не жадностью Короля.
Дринн открыл глаза и сердито посмотрел на нес. - Мы ничего не заработали, - запротестовал он. - Ведьма просила о помощи наших родителей и дедов, и, уверен, по-своему, они, как и Хаггард, были правы. Мы бы решили совсем иначе.
Все, кто был помоложе, недовольно уставились на более старших. Один из них хрипло и мяукающе произнес:
- Вы решили бы все точно так же. Тогда был урожай, который надо было собрать, и хозяйство, за которым надо было следить... Как и сейчас... Был Хаггард, с которым надо было жить, как надо и сейчас. Мы прекрасно знаем, как поступили бы вы, - ведь вы наши дети.
Дринн взглядом заставил его сесть на место, в толпе негодующе заворчали, но волшебник утихомирил всех одним вопросом:
- В чем же заключалось проклятие? Имело ли оно какое-нибудь отношение к Красному Быку?
Как только имя Быка холодно прозвенело в освещенной комнате, Молли вдруг захлестнуло чувство одиночества. Не задумываясь, она задала вопрос, не имевший никакого отношения к делу: - А видал ли кто-нибудь из вас единорога? Вот тогда-то она поняла две вещи: разницу между молчанием и полным молчанием и то, что она правильно сделала, задав этот вопрос. Хагсгейцы пытались сохранить бесстрастное выражение лица. Дринн осторожно сказал: - Мы никогда не видим Быка и не говорим о нем. Все, что имеет к .нему отношение, нас не касается. А вот единорогов - нет. И никогда не было. - Он опять налил вина. - Я повторю вам слова проклятья, - сказал он и, сложив руки перед собой, начал нараспев:
Разделите вы, Хаггарда рабы,
Взлет и паденье его судьбы,
Вы будете богаты вам на горе,
Покуда башни не обрушит море.
Замок будет сокрушен Тем,
кто в Хагсгейте рожден.
Несколько голосов присоединились к голосу Дринна, повторяя слова старинного проклятья. Они были печальны и доносились откуда-то издалека, словно раздавались не в комнате, а вились где-то над трубой гостиницы, беспомощные, как сухие листья.
«Что это на их лицах? - думала Молли. - Кажется, я знаю». Волшебник молча сидел возле нее, его длинные пальцы играли бокалом.
- Когда эти слова были произнесены впервые, - продолжал Дринн, - Хаггарда еще не было в стране, и все вокруг было свежим и цвело, все, кроме Хагсгейта. Хагсгейт был тогда таким, какой стала теперь вся эта страна: нищим, голым городом, в котором люди клали на крышу большие камни, .чтобы ветер не сдувал солому. - Он горько улыбнулся, посмотрев на пожилых. - Урожай... хозяйство! Растили капусту, брюкву, мелкую картошку, и во всем Хагсгейте была всего одна усталая корова. Странники считали, что город прокляла какая-то мстительная ведьма.
Молли чувствовала, как Она ходит по улице, то удаляется, то возвращается, беспокойная, как колеблющиеся тени факелов на стене. Молли хотела выбежать к ней, но вместо того спокойно спросила: - Ну, а потом, когда проклятие свершилось? Дринн ответил:
- С этого момента мы не видали ничего, кроме щедрости. Наша суровая земля стала такой доброй, что сады и огороды вырастали на ней сами по себе - их не надо было ни сажать, ни поливать. Наши стада множились; наши ремесленники однажды проснулись мастерами; воздух, которым мы дышим, и вода, которую мы пьем, сохраняют нас от болезней. Все печали минуют нас - и это в то время, когда все вокруг стало пеплом в руках Хаггарда. Пятьдесят лет процветаем только мы и он. Как будто прокляты все остальные.
- «Взлет и паденье его судьбы», - пробормотал Шмендрик. - Так, так. - Он выпил еще стакан черного вина и рассмеялся. - А старый Хаггард все правит и будет править, пока море не хлынет на сушу. Вы и не знаете, что такое настоящее проклятье. Послушайте-ка мою историю. - Его глаза вдруг наполнились слезами. - Начнем с того, что моя мать не любила меня. Она притворялась, а я знал...
Дринн прервал его, и только тогда Молли поняла, что было странным в хагсгейтцах. Они были хорошо и тепло одеты, но их лица были лицами бедняков, промерзших до костей и слишком голодных, чтобы есть. Дринн произнес:
- «Замок будет сокрушен тем, кто в Хагсгейте рожден». Как мы можем наслаждаться своим богатством, если знаем, что оно окончится и причиной тому будет один из нас. С каждым днем мы все богаче и все ближе к гибели. Волшебник, пятьдесят лет мы жили, избегая привязанностей, порвали со всеми привычками... Мы готовились к приходу моря. Ни минуты радости не дало нам ни богатство, ни что-нибудь другое - ведь счастье - это тоже нечто, что можно потерять. Пожалейте Хагсгейт, путники, ведь во веем жалком мире нет города несчастнее.
- Погибли, погибли, погибли, - причитали горожане. - Горе, горе нам.
Молли Отрава молча взирала на них, а Шмендрик почтительно сказал:
- Вот это доброе проклятие, вот это профессиональная работа. Я всегда говорю: если тебе что-нибудь нужно, иди к профессионалу. В конце концов это опправдает себя.
Дринн нахмурился, и Молли толкнула Шмендрика в бок. Тот заморгал:
- Ой! Ну, что вы хотите! Должен предупредить, я не слишком искусный маг, однако если бы я мог, то с радостью снял бы с вас это проклятье.
-Я и не думаю, что ты большой чародей, - отвечал Дринн, - но и такой, как ты есть, ты поможешь не больше, чем самый искусный из вас. Оставим проклятье в покое. Если кто-нибудь его и снимет, может, мы и не станем бедней, но уж богатеть перестанем, а это столь же плохо. Нет, наше настоящее дело - не дать замку Хаггарда обрушиться в морс, а раз герой, который разрушит замок, должен быть родом из Хагсгейта, наша задача вполне выполнима. Поэтому-то мы и не позволяем селиться у нас чужеземцам. Мы отгоняем их, если нужно - силой, но чаще - обманом. Мрачные сказки про Хагсгейт, о которых ты говорил... выдумали мы сами и следим за тем, чтобы их знали повсюду и чтобы к нам никто не приходил. - Тут на его впалых щеках появилась гордая улыбка. Шмендрик, оперевшись подбородком о костяшки пальцев, с вялой улыбкой смотрел на Дринна.
- А как же ваши собственные дети? - спросил он. - Ведь кто-нибудь из них, когда вырастет, может выполнить проклятье? - Он посмотрел вокруг, сонно изучая уставившиеся на него морщинистые лица. - Надо подумать, есть ли в этом городе молодежь. Когда в Хагсгейте кладут детей спать?
Все молчали. Молли слышала, как стучит кровь в ушах хагсгейтцев, видела, как она затмевает их глаза, как волнами по коже пробегает дрожь. Потом Дринн сказал:
- У нас нет детей. Нет с того самого дня, когда на нас пало проклятье. - Он покашлял в кулак и добавил: - Наиболее очевидный способ одурачить ведьму.
Шмендрик откинул голову назад и беззвучно рассмеялся, так, что дрогнули огни факелов. Молли поняла - волшебник был совершенно пьян.
Рот Дринна исчез, а глаза стали потрескавшимся фарфором:
- Я не вижу в нашем положении никаких причин для смеха, - тихо сказал он. - Совершенно никаких. - Никаких, - пробулькал Шмендрик и, расплескивая вино, склонился над столом. - Никаких, простите, никаких, совершенно никаких. - Под злыми взглядами двух сотен глаз он попытался взять себя в руки и серьезно ответил Дринну: - Тогда может показаться, что у вас совсем нет забот. По крайней мере, серьезно тревожащих вас. - Легкий смешок вырвался из его рта, как пар из чайника.
- Да, так может показаться, - Дринн наклонился вперед и двумя пальцами тронул Шмендрика за запястье. - Но я еще не сказал всего. Двадцать один год назад в Хагсгейте родился ребенок. Чей он был, мы так и не узнали. Я сам нашел его как-то ночью на рыночной площади. Он молча лежал на колоде мясника. Шел снег, но его тесно окружили бродячие кошки, и ему было тепло и уютно. Кошки мурлыкали, и голоса их были полны знания. Я долго стоял у колыбели, размышляя, почему идет снег и, мурлыкая, пророчествуют кошки. - Он остановился, и Молли Отрава нетерпеливо сказала:
- Конечно, вы взяли ребенка домой и воспитали как своего собственного? Дринн положил руки ладонями кверху. - Я прогнал кошек, - ответил он, - и в одиночестве отправился домой. - Лицо Молли стало белым как туман. Дринн слегка поежился. - Я понимаю, когда рождается герой... - продолжал он. - Знамения, предзнаменования, змеи в детской... Если бы не кошки, я, наверно, попытался бы позаботиться о ребенке, но они сделали все таким ясным, как в мифах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27