– Иди ко мне, Мэгги, – прошептал Дэвид.
Он без устали ласкал мою грудь. Я погружалась в прекрасный чувственный мир, где были только Дэвид и я. Дэвид, близко-близко склонясь к моему уху, шептал мне ласковые слова, его дыхание нежно касалось моей кожи, возбуждая меня все сильнее и сильнее.
Мое тело напряглось, неудержимая страсть рвалась из меня, требуя удовлетворения.
– Ты моя , Мэгги, – выдохнул Дэвид, входя в меня. Как всегда, этот момент потряс меня. Волны страсти скользили по животу, вздымаясь все выше. Где-то вдали я услышала странный звук, напоминавший голос какой-то неведомой мне птицы; я не сразу поняла, что это мои собственные стоны.
Мы жадно ласкали друг друга, и мое тело ныло сладкой дурманящей болью; неповторимые слова любви волшебной музыкой звучали в моих ушах.
Я видела, как светится в полумраке его влажное от пота тело; казалось, что этому безумию не будет конца...
Некоторое время я неподвижно лежала в его объятиях, потом медленно открыла глаза. Мягкий свет падал мне на лицо, легко проходя сквозь завесу шелковистых волос, волшебным ореолом окружавших прекрасное лицо Дэвида. Этот свет, хотя и очень слабый, почти ослеплял меня... впрочем, виной всему была, конечно, красота мужчины, лежавшего рядом со мной. Но не настолько я была ослеплена, чтобы не заметить характерного блеска в его глазах. Этот взгляд был подобен взгляду волка, еще не остывшего после удачной охоты. Этот голодный взгляд сказал мне, что скоро мой любимый вновь воспрянет, полный сил, готовый снова и снова дарить мне наслаждение. Впрочем, я не слишком опытна в делах любви...
– Хорошо тебе, дорогой? – спросила я неуверенно: на мгновение мне показалось, что он недоволен чем-то.
– С тобой? Всегда. – Его голос звучал так искренне, что я разозлилась на себя за свои сомнения.
Он страстно поцеловал меня в губы, его бедра снова заскользили по моим, наполняя меня любовной силой. Дэвид незаурядный мужчина, я не устаю повторять это!
– А ведь мы, кажется, собирались уезжать сегодня. – Дэвид мазал маслом аппетитную сдобную булочку. На мгновение прервав это приятное занятие, он наклонился над белой льняной скатертью, покрывавшей стол, и остановил на мне взгляд своих ясных голубых глаз. Венецианская комната «Арлингтона» – смесь розового, лилового и зеленого – проигрывала очарованию этих глаз, хотя и была оформлена с большим вкусом. – Напряжение вчерашнего дня утомило тебя. Ты можешь храбриться, делать вид, что полна сил, но я-то вижу, что это не так.
После ночи, первая половина которой прошла в беспокойных метаниях по постели, а вторая – в объятиях Дэвида, я была готова согласиться с ним. Но вместе с тем я чувствовала, что не могу до конца поверить рассказам тети Джозефины о причинах исчезновения моего отца: связанная прожитыми годами и узами родства, она не могла быть объективной и беспристрастной.
Не более беспристрастной, чем я сама, я хорошо понимала это. Получив шанс разрешить наконец-то загадку моего прошлого, я не хотела терять его.
– Я не успокоюсь, пока не выясню все до конца. Смотри на это так: то, что я знаю сейчас об отце, ужасно, хуже, кажется, и представить себе нельзя. Но именно поэтому все, что мне удастся узнать о нем дополнительно, может быть только лучше.
Прежде чем ответить, Дэвид поднес к губам изящную китайскую чашку; его мизинец при этом изогнулся не менее изящно: мой муж пил свой утренний чай. В такие мгновения он напоминал мне дирижера, вдохновенно сжимающего свою палочку; рука неподвижно замерла в воздухе, выдерживая особенно длинную фермату (Пауза или длинный проигрыш в музыкальном произведении.). Познакомившись с остальными Вестшайрами все они были благовоспитанны, держались строго, и все как один со слегка изогнутыми мизинцами, – я поняла, что это их фамильный признак. У меня был мой нос, у Дэвида – его мизинец.
Он поставил чашку, его великолепный подбородок упрямо выдвинулся вперед.
– Зря мы приехали сюда в июле здесь сейчас слишком жарко для того, чтобы цивилизованные люди рисковали надолго покидать свой дом. – Его рука опустилась на стол прямо передо мной в вежливом, но решительном жесте. – Даже зверье, которого тут тьма-тьмущая, ведет в это время преимущественно ночной образ жизни. Ну, опоссумы, броненосцы, ты знаешь...
Он разозлил меня своими напоминаниями о броненосцах.
– Только два дня, – умоляюще произнесла я. У меня есть отец, он жив! Это не тот человек, о котором я мечтала все эти годы, но, быть может, не стоит винить его в этом, ведь он родился и вырос совсем в другую эпоху. Как мне хотелось лучше узнать erol Узнать, понять, простить... Возможно, боль без конца и без края, терзающая меня, наконец-то отступит. Я коснулась холеной руки Дэвида, и его пальцы мгновенно сплелись с моими. – Прошу только два дня, Дэвид!
Качнув тяжелыми ресницами, он внимательно посмотрел на меня – слегка прищурившись, будто оценивая котировки акций на фондовой бирже, потом улыбнулся: мои бумаги, кажется, пошли в гору.
– Хорошо, два дня, – сказал он, дружелюбно, как бы подбивая общий итог. – Но не обнадеживай себя слишком: тем ужасней будет разочарование. – Его пальцы еще плотнее оплели мою руку и притянули к тонким губам – для поцелуя. Аристократу приличествует сдержанность, и Дэвид прекрасно умел скрывать свои чувства; но я слишком хорошо его знала и читала сейчас в его глазах как в открытой книге. Последовавшие за этим слова не стали для меня откровением.
– Я думаю, ты все еще лелеешь надежду, что твой загадочный папаша помнит о тебе.Если бы это было так, он давно бы сам нашел тебя. – Дэвид ободряюще сжал мою руку.
– Но Джозефина сказала, что это мать моя во всем виновата.
– Да, хорошая мина при плохой игре. Только слабый человек винит в своих неудачах других – жену в особенности. – Дэвид поднес к глазам стакан с компотом и подмигнул мне сквозь полупрозрачную жидкость. – Лично я собираюсь в бассейн. Лучше присоединяйся ко мне: поплаваем, позагораем... ты, я и пара стаканов джулепа – такая миленькая теплая компания!
Я покачала головой. Вряд ли в Арканзасе знают что-нибудь о джулепах, и я этому несказанно рада: при одном упоминании об этом напитке руки мои начинали чесаться, и кончик носа тоже.
– Я присоединюсь позже: все еще чувствую себя не в своей тарелке; мне жаль тебе отказывать...
Дэвид насмешливо и выразительно посмотрел на мои обожженные солнцем щеки.
– Я просто, как дурак, старался заполнить свободное время.
– И ради этого занимался увлекательным делом. – Вспомнив, чем мы занимались менее часа назад, я заулыбалась; мои щеки покраснели еще больше.
– Ну раз так, я вернусь к ленчу около двенадцати тридцати. Я буду в маленьком кафе, что на Центральной. Не выношу встреч с одинокими алкашами. – Он щелкнул меня по носу. – И надень шляпу. Мы должны охранять твою главную ценность.
Я наклонилась и чмокнула его в ухо.
– А я всегда думала, что это ты моя главная ценность.
Не было еще и полудня, а от желтого фасада «Арлингтона», струясь и вибрируя, уже поднимались горячие струи. Из-за этого очертания гостиницы размывались, и здание казалось огромным призрачным замком. Я знала, что мне нужно беречься от солнца, но вместо того, чтобы воспользоваться нашим автомобилем или трамваем, я, бодро сбежав по гостиничной лестнице, устремилась в некогда шумный городок Бэтхауз-роуд.
Во времена своего расцвета эти изящные, тщательно оштукатуренные особняки взрастили под своими красными черепичными крышами не одно поколение кинозвезд, акул шоу-бизнеса и гангстеров. До изобретения пенициллина целебные воды привлекали сюда богачей больных и здоровых, – а азартные игры, духовой оркестр и легкомысленные женщины «Арлингтона» не давали толстосумам скучать во время лечения.
Ныне только Фордайс и Бакстаф принимали отдыхающих, другие же курорты, придя в упадок, благоухали плесенью гниющих от сырости неухоженных домов, хранящих воспоминания о канувшем в лету золотом веке. Я вдыхала эти запахи и рисовала себе картины того, что здесь творилось до появления на свет мощных лекарств – конкурентов целебных вод.
Миновав ряд старинных павильонов, сооружейных когда-то над минеральными источниками, я пошла быстрее, бросая мимолетные взгляды на витрины магазинов. В одной из витрин мое внимание привлек графин с изумрудной жидкостью. Любуясь красивым старинным сосудом и находившимся в нем эликсиром, я пыталась представить себе, как бы все это смотрелось в витрине моего парфюмерного магазина, и не сразу сообразила, что уже достигла цели своего путешествия аптеки Оачиты. Табличка у двери гласила, что теперь здесь находится музей.
Я вошла в прохладное, пахнущее плесенью помещение. Вместо одетого в белый халат любезного аптекаря прямо перед собой я увидела склянку, подобную той, что была в витрине; эту склянку я уже не хотела использовать у себя в магазине: она была заполнена водой, и в ней кишели черные извивающиеся создания. На ярлыке было написано: «Медицинские пиявки». Я начала дрожать от влажного холодного воздуха, который наполнял помещение, и пожалела, что у моей блузки такие короткие рукава.
Над банкой с пиявками висело объявление: «Гид вернется через десять минут. Пожалуйста, подождите».
Я могла подождать, но только подальше от этой баночки с мерзкими копошащимися тварями. Я отошла в сторону, темные неровные доски слегка скрипнули под моими ногами. В тусклом свете, падавшем из окна, я разглядывала текст вывешенного разрешения на торговлю листьями коки в течение года; на последнем стояла дата: 1933. Одна из стен была сплошь увешана объявлениями о продаже лекарств на жидкой основе, об услугах врачей любых специальностей, о проведении различных курсов лечения; внизу этого коллажа лежала открытая книга, косноязычно исписанная благодарными клиентами. Около сотни кармашков, пришитых на кусок муслина; крошечная сложенная бумажка была вложена в каждый кармашек. Под стеклом красовался рецепт, датированный 19 октября 1921 года; написанный витиеватым, но легко читаемым почерком, он напоминал средство, которым когда-то пичкал меня мой врач. Пульсатилла , 12- икс . Судя по аннотации, это было гомеопатическое средство, предвосхитившее новейшие наркотики.
В призрачной темноте меня снова охватил озноб: я неожиданно для самой себя почувствовала радость оттого, что живу именно сейчас, а не в те давние времена. Дэвид часто обвинял меня в идеализме, но лечение по современной науке импонировало мне гораздо больше, чем глотание чеснока для продления жизни или, что еще хуже, необходимость постоянно носить его при себе в качестве защитного средства.
Все еще надеясь обнаружить приметы разумной жизни, я продолжала прогуливаться среди полок, в беспорядке заполненных всевозможными склянками; преобладали бутылки, заткнутые пробками из непонятного материала. Некоторые склянки были заполнены чем-то ярко-синим, другие содержали гранулы янтарного цвета. Одна из склянок, по форме напоминавшая конус, привлекла мое внимание: я почувствовала непреодолимое желание выяснить, что за снадобье в ней находится.
Не открывая крышки, я взяла эту бутылочку и принюхалась. Белый порошок, содержавшийся там, издавал тонкий аромат, доселе мне неизвестный. Я внимательно изучила запись, сделанную от руки на золотистом ярлыке. К сожалению, эти названия тоже мне ничего не говорили. Как парфюмер я могла различить более двадцати вариаций запахов розового масла, знала множество терминов, но теперь не могла припомнить ничего подобного.
Я, конечно, знала, что открывать хранящиеся в музее старинные экспонаты категорически запрещено, поэтому лишь осторожно попыталась пошевелить пробку. Скорее всего, эта бутылочка была запечатана не одно десятилетие назад. Следовало, конечно, поставить ее на место и терпеливо дожидаться гида, но я не могла справиться с искушением немедленно откупорить ее. Стоит мне один раз как следует вдохнуть этот запах, и я, несомненно, определю все его компоненты, удовлетворив тем самым свое профессиональное любопытство.
Оглянувшись, чтобы убедиться, что за мной не следят, я, забыв на мгновение о законопослушании, посильнее надавила на пробку и открыла бутылочку. Поднеся ее к носу, я вдохнула.
Но, к своему изумлению, не смогла определить состав порошка.
Пытаясь идентифицировать аромат, чтобы в дальнейшем использовать его в своем парфюмерном магазине, я сделала глубокий вдох и случайно втянула в себя немного порошка, походившего более на пыль. Мне вдруг стало трудно дышать, легкий сквознячок гуляющий по аптеке, распылил порошок, наполнив воздух неведомым мне ароматом. Голова моя закружилась, ноги стали ватными. Я ухватилась за прилавок, но земля упорно уходила из-под ног; я не удержалась и рухнула на пол.
Происходило что-то странное и ужасное. Комната как бы исчезла. Единственное, что я ощущала в окутавшей меня темноте, это прохладу досок под кончиками своих пальцев и необыкновенный запах порошка, смешанный с запахом натертого воском пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42