Что поменять на Ярне правительство — важная задача, но далеко еще не все, что нужно.
Мы должны убедить все народы Ярны и правительства в том, что их вели сагоны, и сагоны — их враги. Мы должны настроить их так, чтобы инвазия больше никогда не повторилась. Лучше всего, если они согласятся потом на сотрудничество с Квирином.
Исходя из этой основной задачи, когда выгоднее всего начинать военные действия?
Дэцин прищурился.
Ильгет пожала плечами.
— Когда сагоны окончательно превратят планету в свой отстойник, нам действовать легче всего — люди откровенно страдают, никто уже не питает иллюзий, мы их освобождаем, эммендаров убиваем, все рады и счастливы. Но тогда, Ильгет, спасать уже будет нечего. Сагоны понимают, что им трудно сейчас выдержать прямое военное противостояние с нами, и они будут стремиться долго балансировать, сохраняя Систему для людей. И когда они решатся на последнее — уничтожение цивилизации — спасать там будет уже некого и нечего. Ярна погибнет как целое.
Начать действовать год назад? Для всего населения Ярны мы были бы объектом ненависти, и не совсем необоснованной, информационную войну мы бы проиграли, еще не начав. Чего мы добились бы — ну уничтожить всю сагонскую инфраструктуру, а сагоны начнут заново работать с воодушевленным населением.
Начать действовать годом позже, когда вся Ярна войдет в Систему, все будут жить хорошо и работать на сагонов? То же самое — нас все будут дружно ненавидеть, еще больше, чем раньше.
Сейчас наступит идеальный момент — лонгинцы полностью во власти иллюзий, но во всех остальных странах население сильно страдает, и мы будем работать именно с другими странами, играя на их ненависти к Лонгину. Тебя это не смущает? Ты лонгинка.
Ильгет опустила глаза и сказала негромко.
— Я уже делала это. Я убивала.
Дэцин кивнул.
— Убивать мы будем по минимуму. Это один из элементов информационной войны — мы не хотим зла ярнийцам. Они это поймут. Но и ты пойми. В Лонгине нам придется просто... одержать военную победу, полную, разбить их. И потом на правах победителей доказывать свою правоту. Это будет выглядеть некрасиво, я сразу тебе об этом говорю. У нас просто нет другого выхода.
Ильгет помолчала и сказала.
— Дэцин, вы извините... я не хочу ничего сказать, но... почему нет выхода? У меня почему нет, понятно, я лонгинка. Я не хочу, чтобы моя планета была уничтожена сагонами. Но у вас-то? Ведь это не ваш мир.
Гэсс шумно втянул воздух носом. Мира ткнула его в бок.
— Мы не можем оставить это так, — спокойно сказал Дэцин, — или они доберутся до Квирина. Это их цель. Если они доберутся, после этого, Ильгет... по большому счету защищаться будет некому.
— Неужели Господь допустит такое? — Ильгет прямо и требовательно смотрела на командира.
— Не допустит. Он подарит нам победу, — Дэцин ответил таким же прямым взглядом, и еще какая-то сумасшедшая непробиваемая уверенность блеснула в его глазах, Ильгет даже страшно стало, но похоже, Дэцин был твердо убежден, что защита от сагонов — его миссия, вложенная свыше в его собственные руки.

Льющийся сверху золотой свет...
Золотой свет...
Пение — на три голоса, на четыре, пели старинный эдолийский церковный гимн, Ильгет уже выучила его и подтягивала в сопрано.
— Радуйся, радуйся, Мария, Господь с тобою...
Юная дева, послушная воле Божьей,
Грех праматери Евы преодолела... Бога моли о нас, Царица Небесная!
Золотой свет, и если поднять глаза выше — крест, Распятие под полупрозрачным сияющим конусом, центр всего храма. Ильгет не поднимала глаз. Отец Маркус начал молитву.
Прямо перед Ильгет — Данг и Лири, светлые волосы Лири уложены в узел, она вся словно светится, подумала Ильгет. Она так счастлива. Чуть кольнуло в сердце... прости, Господи, сказала Ильгет про себя, до каких же пор чужое счастье будет вызывать мою зависть. Чувство, что я так одиноко и печально стою у края дороги, а они идут мимо, счастливые. Но это действительно, так оно и есть, просто это мой крест, а у них свой какой-то крест, мне неведомый. Да впрочем, что долго искать — ведь вот сейчас Лири особенно привязана к Дангу, она без него жить не может, а он уходит весной, и может быть, не вернется, какое уж тут счастье. Горькое, тяжелое, и может, так и лучше, что я одинока, и обо мне некому жалеть...
Стыдно, упрекнула себя Ильгет. Молитва идет, а о чем ты думаешь?
— О путешествующих в пространстве, терпящих лишения и бедствия...
— Господи, помилуй!
— О страдающих на всех мирах, о погибающих и терпящих голод, болезни, лишения...
— Господи, помилуй!
— О сражающихся и отдающих свою жизнь за имя Твое, и за благо людей Твоих...
— Господи, помилуй! — эхом отозвалась община.
— О тех, Господи, кто не знает Тебя и не повинуется воле Твоей...
Еще дальше на один ряд стояли Арнис, его мать и сестра с мужем. Арнис жил отдельно от матери, но в церкви всегда стоял рядом с ней. Белла как-то раньше умудрялась всегда выловить Ильгет еще до службы и привести ее тоже к себе, чтобы Ильгет не стояла одна, не чувствовала себя одинокой. И тогда все время службы она ощущала родное, ласковое тепло Арниса, чувствовала его рядом с собой. Но в последнее время Белла перестала звать Ильгет, хотя и подходила к ней сама после службы, разговаривала, расспрашивала о делах.
Началась собственно литургия. Арнис опустился на колени, Ильгет нечувствительно сделала то же самое, и видела коротко стриженный светлый затылок впереди, плечи, вроде бы и не такие широкие, но очень крепкие, она знала это, мощные, под белой тканью скеты — в церковь было принято мужчинам надевать белую рубашку-скету, женщинам — простое однотонное платье. В последнее время Арнис как-то реже стал общаться с Ильгет, хотя занимались они так же часто, как раньше.
Отец Маркус уже разламывал хлеб. Наступала самая волнующая секунда Претворения.
Раздался тихий хрустальный звон.
Эстарги потянулись к Причастию. Ильгет вдруг вспомнила слова Иволги... что, если это правда? Но это же грязь. Не может Арнис быть таким. Не может. Господи, что за стыд, о чем она сейчас думает? Ильгет застыла. Почему она не сказала на исповеди о своих сомнениях — забыла просто? Господи, как стыдно-то! Чья-то рука легла на плечо, Ильгет обернулась. Мира смотрела на нее ласково.
— Иль, ты что? Ты не идешь? Тебе плохо?
И так это было тихо сказано, ласково, заботливо, что Ильгет не выдержала.
— Все хорошо, Мира, спасибо... Иду.
И у алтаря она вместе с другими опустилась на колени и закрыв глаза, ощутила на языке частицу Бога.

Арнис обедал в зале Общины вместе с Иостом. Как обычно. С ним было хорошо молчать. Просто сидеть рядом и есть сосиски. И потом Иост тихонько расскажет о том, как опять, уже в который раз, ходил на хребет Дали, к старому монастырю вместе с орденом святого Петроса. Навигатор все собирался вступить в этот орден мирянином, была у них такая возможность, как бы и монах, но можешь выполнять свою обычную светскую работу. Идеально для эстарга. Возвращаешься из Космоса — и пожалуйста, твоя привычная комната в монастыре, распорядок, молитвы, строгое духовное руководство. Пока Иост присматривался, на присматривание в ордене давали 3 года. В последнее время все темы разговоров с ним плавно съезжали на орден святого Петроса, на историю ордена и христианства вообще, на Эдоли, на литургику...
Арнис любил Иоста. Давно уже. Иост был один из лучших навигаторов Коринты. В ДС вступил не так давно. Белобрысый, маленький, плотный, и среди других совершенно незаметен. Он ничем не выделялся, голос у него был тихий. Зато если кому-то надо срочно заменить зарядный блок или одолжить скарт, Иост всегда оказывался рядом. Любую технику мог починить. А главное — брался за это. И без него уже оказывалось как-то пусто, плохо.
Арнис тоже не любил шума и лишних разговоров. С Иостом ему было легко.
— Хочешь, приходи как-нибудь, у нас вечером всегда Маттис играет на мессе, очень красиво, — сказал Иост. Арнис кивнул.
— Зайду на днях. Маттис, вроде, был известен до того, как ушел в орден? Именно как композитор? Или исполнитель?
— Да, как исполнитель на синтаре, он дважды был в десятке в рейтинге, — сказал Иост, — и композитор он неплохой. Но ты его в церкви послушай!
Арнис ощутил чье-то присутствие справа. Попробовал угадать, не глядя. Не утерпел, скосил глаза. К столику подошла Ильгет. Счастье толчком плеснулось в сердце. Ильгет в золотистом облачке, немного растерянная.
— Привет, Иль, садись с нами, — Арнис подвинул ей стул. Ильгет неуверенно села. Иост радушно заулыбался.
— Хочешь сосисок?
— Нет, — отказалась Ильгет, — я бы стаканчик кринка.
— Сейчас закажем, — Иост убежал. Здесь не было роботов, бегать приходилось самим. Маленькая, тонкая рука Ильгет лежала на столе, и пальчики казались совершенно детскими. До смешного. Арнису захотелось накрыть эту руку ладонью, спрятать ее в горсти. Он сдержался. Вот этими пальчиками можно держать приклад «Молнии»? Бред какой-то.
— Мне кажется, что тебе грустно, Иль? Нет?
— Да нет... не знаю, Арнис. Как-то все гнусно.
Вернулся Иост, поставил перед Ильгет высокий бокал с ванильным кринком. Ильгет взглядом поблагодарила его. Иост просиял.
— Что гнусно? — спросил Арнис.
— Да война вся эта... Не знаю.
— Конечно, гнусно, — сказал Иост, — ты бы, Иль, не ходила туда лучше. Оставалась бы на Квирине. Тебе и так досталось, на всю жизнь вперед хватит.
— При чем здесь это, — Ильгет отхлебнула кринк, — какая разница, ну останусь я. Я буду чистенькая и хорошая, а кто-то будет убивать. За меня. Я буду об этом знать. Грязь это все, вот что. Как вспомню, тошнит просто. Может, эти люди, которых я там убивала, может, они и не виноваты вовсе. Да если и виноваты, они ведь живые. Понимаете , живые люди. А я...
Арнис накрыл ее руку ладонью.
— Да, Иль, — сказал он, — все это правда. Но нам надо защитить Квирин. Сагоны все время пытаются к нему подобраться.
— Я знаю это, — Ильгет посмотрела на него, — но подумай, как это выглядит! Мы приходим на чужие планеты. То есть это вы на чужие, а я еще хуже, я предатель, который воюет против собственного народа.
— Да, поэтому деятельность ДС и держится, насколько это возможно, в тайне, — сказал Иост.
— Насколько возможно, — пробормотал Арнис, — к нам в Галактике потому плохо и относятся.
— А какая альтернатива... — сказал Иост, — сагоны все равно хуже.
Они помолчали. Все это было понятно. Но от этого не менее гнусно.
— Хватит, ребята, сопли разводить, — сказал Арнис, — ведь ясно, что этого хочет Бог. Чтобы мы убивали сагонов. Сагоны прокляты. Война есть война. В конце концов, нас... наших... тоже убивают.
— Правильно, — кивнул Иост. Ильгет посмотрела на него. Потом на Арниса.
— Вот послушаешь вас, и вроде тоже думаешь — все правильно. А потом...
— Лучше приходи к нам, — сказал Иост поспешно, — вот с Арнисом приходи вечером на службу. Послушаешь, как Маттис играет.
— Неужели бывает красивее, чем в Квиринусе? — Ильгет улыбнулась, — приду, конечно.

Иволга решила остаться у Ильгет на все выходные. У детей все равно был школьный поход, а с мужем Иволга обычно как-то не стремилась остаться. Так или иначе, Ильгет очень обрадовалась, когда после учений Иволга заявила, что не прочь провести выходные у лучшей подруги.
В пятницу они сразу завалились спать — весь день бегали по полигону, проводя совместные учения с армией, потом — «разбор полетов», Дэцин ужасно возмущался отвратительным согласованием действий, потом последовала длительная дискуссия... Женщины добрались до дома уже без задних ног.
В субботу после завтрака Ильгет села заниматься по программе эмигрантского минимума, а Иволга полезла в Сеть, в свой клуб терранских переводчиков, что-то там делала, с кем-то общалась, потом завалилась с микропленкой и демонстратором на диван. Потом у Ильгет по плану следовали занятия психотренингом и тренировка в Космоцентре — невесомость, центрифуга и симулятор боевого ландера. Ильгет, в отличие от большинства квиринцев, не могла позволить себе роскошь отдыхать два дня в неделю.
Таким образом, всю субботу Иволга и Ильгет практически не сталкивались. Только к шести вечера Ильгет освободилась.
— Значит так, — решила Иволга, — я хочу посмотреть на Коринту. А то сидишь на этой Алорке... конечно, дом, дети, но я-то привыкла к городу. Надоело. Пойдем пошляемся?
Она свистнула своего пса, черного Карлсона, закинула за плечо гитару.
— А вдруг пригодится?
Дом Ильгет находился не так уж близко к центру, но все же подруги решили идти пешком. Около часа они шли неторопливо, весело болтая, по тенистой, полого сбегающей к морю наискосок Серебряной аллее. В Коринте и улиц почти нет — одни аллеи. Сейчас, к вечеру, народа вокруг стало побольше, то и дело попадались парочки, компании, одиночки, бредущие по Серебряной, скартеры и всадники на породистых лошадях обгоняли прохожих, собаки, как и везде в Коринте, бегающие без поводков, подходили обнюхаться с Карлсоном. Иволга рассказывала о Терре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76