– Это я один такой уникальный, или все сыновья – посредники между родителями?
– Он говорит, я пристрастна. Конгрегация его оценивает не так, как я.
– Они думают, что найдут более опытного раввина за такие деньги? Они что, с ума сошли?
– Не знаю, милый. Но, по-моему, он тебя послушает.
– Меня? Он меня врагом считает.
– Вовсе нет. Он тобой гордится. Ты бы слышал, как он курлыкал над статьей в газете.
– Вы читали?
– Моррис читал. Пришел на той неделе в синагогу – только чтобы нам показать. Что ж ты не говорил?
– Я вам газету оставил, – соврал я. – Вообще-то, знаешь, там все прямиком из пресс-релиза. Ну то есть – ерунда.
– Никакая не ерунда. Вся конгрегация об этом говорит.
– Конгрегация, которая пытается от него избавиться.
– Ну вот ты понимаешь, милый. Поэтому ты ему нужен. Он тебя послушает.
Моя мама умная, только немного чересчур аналитического склада. Она в колледже психологию изучала, так что я понимал, к чему она клонит. Конгрегация обижает лично папу. Может, он с ней помирится, если помирится со мной. Большая натяжка, однако.
– Папа слишком для них хорош, – сказал я.
– Он им нужен, Йосси. Нам всем.
То есть мне. Из ее фрейдистского плана я, видимо, не ускользнул.
– Слушай, я в эти выходные не могу. Я прямо сейчас уезжаю. Но я приеду на следующей неделе. И на Пасху.
– Еще бы ты не приехал на Пасху. – Можно подумать, присутствовать – моя обязанность, а не любезность. – Кого-нибудь особенного приведешь? – Может, мне еще и внуков ей забацать?
– Особенных сейчас нету, мам. Но я, может, кого и приведу. Посмотрим.
– Как квартира? – Мама сменила тему.
– Слушай, мне бы уже собираться.
– Может, поговоришь минутку с Мириам? Она любит твой голос.
– Конечно, только минутку…
Мама уже отошла. Я слышал, как она зовет мою сестру. Взяли вторую трубку.
– Алле? – в пустоту спросила Мириам.
– Привет, Мириам.
– Привет, – сказала она.
– Я поеду смотреть ковбоев. – Я несколько идеализировал поездку.
– Настоящих ковбоев или понарошку?
– Настоящих, детка. С лошадями и всем таким прочим.
– По телику? – спросила она.
– Нет, Мириам. По-правдашнему.
– Грузовик с сеном? – Мы с ней как-то в детстве ездили на озеро Джордж на сенокос.
– Точно. – Я вспомнил впервые за много лет. – Классно было, да?
– Я тебе кашпо закончила, – ответила она о другом.
– Спасибо, Мириам. Замечательно. Приеду – посмотрю.
– Ты сейчас приедешь?
– Нет, Мириам. Скоро.
Из другой трубки вмешался материн голос:
– Детка, Джейми пора идти.
– Но его тут нет, – сказала Мириам, не умея испытать подлинное единение через телекоммуникации.
– Ему надо от телефона отойти, – объяснила Софи. – Попрощайся.
– Пока, Джейми, – сказала Мириам. – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже. – И под такой финал я повесил трубку, решив отдельно с матерью не прощаться.
В органайзере я записал: позвонить из Монтаны домой. Да нет, я не забуду, но так мне легче уезжать, когда я нужен семье.
Следующий час я вбивал в презентацию Тесланета в «PowerPoint» дополнительные слайды. Стибрил пару графиков и таблиц с веб-сайтов «Уайред» и «Апсайд», в графическом редакторе поменял названия на «Исследовательский отдел „МиЛ“». Все так делают.
Едва золотое сияние заката превратило картинки у меня на мониторе в нечитабельные тени, в дверях появился Алек: в руках чемоданы, на голове ковбойская шляпа.
– Ну шта, готофф? – спросил он, надвинув шляпу на лоб.
– А то. – Я вынул диск и сунул в карман. – Пошли.
Алеково ребячество оказалось заразительно. Мы шествовали к кабинету Тобиаса, и я чувствовал себя могущественным младотурком, каковым и был. Мы шагали по коридорам и громко беседовали, от чего вздергивались головы младших менеджеров и секретарей в загончиках.
– Ты на таких тусовках раньше бывал? – спросил я.
– Первый год. Он обычно Морта берет или какого-нибудь фондового менеджера.
– Видимо, я теперь тоже фондовый менеджер.
– Не тех фондов, – осадил меня Алек. – Многомиллиардных. Платинового или инвестиционной группы.
– И зачем, по-твоему, он нас берет?
– Наверстать упущенное, – объяснил Алек, заворачивая за угол. – Бычьи Бега за десять лет изменились. Раньше – сплошная валюта, политика, процентные ставки, а теперь – интернет-вечеринка. У папика репутация тотального тяжеловеса, да еще противника НАСДАКа. Старая школа. Он теперь в разговорах фишку совсем не рубит.
– Он что, не понимает – там никто ни хуя не рубит. Все только выделываются.
– Поэтому, друг, у нас прекрасно получится. – Мы пришли к дверям Тобиасовой приемной.
– Он через минуту появится, – сказал Брэд, не заметив, что Тобиас с чемоданами уже выходит. Брэд подскочил забрать чемоданы; Морхаус на секунду замялся, потом уступил багаж – мол, я и сам могу, без проблем, но какого рожна?
Брэд с чемоданами возглавил колонну и направился к лифтам. Тобиас за ним – такой крупный, что нам с Алеком, груженным собственной поклажей, пришлось поотстать. Однако смотрелась наша процессия будь здоров. Денщик, генерал и два юных крепких лейтенанта. Перед нами расступались, девушки жались спинами к стене и стискивали папки у груди, пропуская конвой. Маршируя за Тобиасом, я чувствовал себя могущественным по ассоциации. Я вхожу в узкий круг, я – ключевой игрок в корпоративном завоевании новых территорий.
Мы вошли в поместительный лифт, и Брэд нажал кнопку «Вниз». В лифт набивались люди. Нас, призванных офицеров, невозможно не заметить. Я знал, что на меня пялятся. Взгляды меня ободряли – возбуждали даже.
Мы остановились на двенадцатом этаже. Курьер-велосипедист, примерно мой ровесник, вошел и невозмутимо облокотился на поручень. Судя по виду, из нацменьшинств – смуглый итальянец, а может, марокканец, с болтающимися каштановыми дредами. На боку – синяя брезентовая сумка, в руке – велосипедное колесо. В драной красной футболке, бедра, накаченные круглосуточным верчением педалей, обтянуты лайкрой. Загорелая кожа блестит от пота – от беспрерывных гонок по нью-йоркским улицам. Вид у него был такой, будто ему на все плевать.
Не я один его разглядывал. На юношу уставились все женщины в лифте. Их взгляды гладили изгиб его шеи, поясницу, выпяченный таз молодого распутника, гениталии, проступающие под велосипедками. И вот я уже задыхался в костюме, сумки тянули к полу. У меня в кармане презентация, которая стоит миллионы, а то и миллиарды долларов. Но спросить этих женщин – я просто очередной квадратный. Вот курьер ни на кого не похож. Беззастенчивый тунеядец. Свободный.
Мне хотелось заорать. Чтоб они поняли – тут стою ненастоящий я. В колледже я был спортсменом, притом неплохим. Грудь у меня достойная и руки сильные – не слабее, чем у велосипедиста. Может, я бы выиграл, подерись мы не на жизнь, а на смерть. Но сейчас мне, корпоративному придурку с ног до головы в «Армани», казалось, что хрен у меня крохотный и привстать-то не сможет. Хрень.
Да нет же! Этот лодырь – настоящий лузер, хотя женщины только о нем и мечтают. В конечном-то итоге он всего-навсего курьер, семью не прокормит, детей в школу отправить не в состоянии. Хотя – кто знает? Может, у него рок-группа, в выходные играют по клубам, рывок не за горами. Или, может, он многообещающий молодой художник, не сегодня-завтра – выставка в «Уитни». Он держался так, будто живет настоящей жизнью. Живет.
У подъезда небоскреба нас ждал лимузин. Я уже опытный: поставил сумки на тротуар – Брэд с шофером погрузят. Но я не мог целиком доверить им свой лаптоп, так что притворился, будто открываю дверцу Алеку с Тобиасом, а сам следил, чтобы сумки поставили аккуратно. Я не привык, что мои вещи таскают за меня, и в глубине души сомневался, что о них должным образом позаботятся.
Как это богачи так доверяют слугам? И что будет, если те ошибутся? Нырнув в багажник, Брэд с шофером обсуждали, как сэкономить пространство, а куча дорогущего багажа стояла себе на тротуаре без присмотра! Они просекут, если кто-нибудь решит сумку уволочь? Они вообще смотрят? Или бродяги такого не крадут? Может, живы еще рудименты соглашений шестнадцатого века между уличными селянами и дворянскими слугами?
В багажнике места все равно не хватило, так что пришлось мне с ручной кладью садиться спиной к водителю. От Алека с Тобиасом меня отделяла громадная бесполезная лимузиновая пустота.
– Как насчет выпить? – Тобиас указал подбородком.
Только тут я заметил бар в полированной деревянной панели.
– Вы что будете? – Я встал на колени перед шеренгой бутылок и бокалов. – Есть скотч и, кажется, водка.
– Скотч со льдом, – сказал Тобиас.
– Мне тоже, – сказал Алек.
Цепляясь за покрытый ковром выступ на полу, я смешал три. Один поставил на бар, затем с бокалами пополз к Морхаусам.
– Свой тоже принеси, – сказал Тобиас.
Я подчинился. Похоже, Тобиас желает излить на нас свою мудрость. Сидеть на полу у его ног – небольшая цена за подобное приближение к главе «МиЛ».
Но Морхаус попивал скотч и разглядывал в окно сцепившиеся бамперами машины, что тащились к тоннелю Холланд.
– Наверное, надо было нам по мосту, – сказал я, пытаясь завязать разговор. Если Тобиас не отреагирует на сигнал, вернусь на свое место. Морхаус не ответил. Я молча размышлял, как бы смыться, не показывая, что не оценил чести, и тут Алекова голова откинулась, а челюсть отпала.
Тобиас посмотрел на сына и с невероятной нежностью передвинул его так, чтобы тело удобнее привалилось в угол. Подложил ему под шею свернутый пиджак и укрыл плащом.
– Славный пацан, – сказал Тобиас. – Тем более – столько перенес.
– Ага, – я попытался изобразить сочувствие. Что такого перенес этот привилегированный ребенок?
– Бирнбаум, знаешь ли, нашему семейству сильно жизнь усложнил, – сообщил Тобиас.
– Да? А как?
– Алек тебе не рассказывал?
Я покачал головой.
– На него похоже, – Тобиас улыбнулся спящему сыну. – Все нипочем. Даже несчастный случай.
Я так понял, Тобиас имеет в виду принстонскую неприятность.
– Да ничего особенного и не было, – сказал я, пытаясь умалить собственный героизм. – Темно. Заплутал слегка. Со всеми бывает.
– Не в этом дело. Он же левую руку не может выше плеча поднять, знаешь.
– Не знал. Понятия не имел.
– Его в Андовере из-за этого дразнили. Он правда тебе не говорил?
– Нет. А как это вышло? – Вряд ли такая уж гениальная идея – обсуждать Алека, пока он сном праведника спит.
– Забавно, как все повернулось.
Я не въезжал, о чем он толкует. Даже не знал, как спросить. Морхаус прекратил мои мучительные раздумья.
– Мы с Эзрой дружили еще с «Манхэттенских сбережений и ссуд», – начал он. – У «МиЛ» даже места на бирже не было, а Бирнбаум проверял бизнес-ссуды в банке. По субботам прямо из синагоги приходил к нам домой, на угол Лекса и Восемьдесят третьей. Помню, он стаскивал с головы ермолку, аккуратно складывал пополам и совал в задний карман. Потом мы смотрели игру. Ну трепались за парой пива. Обсуждали, как завоюем финансовый рынок.
– Я не знал, что вы так давно знакомы.
– Давно, да, – сказал Тобиас, подставляя мне стакан. Надо смазки подлить. – Бирнбаум тогда был настоящим психом. Полнейшим невротиком. К психоаналитику ходил.
– А что с ним было? – спросил я, осторожно вручая Тобиасу стакан, до краев наполненный языкоразвязывателем «Джонни Уокер Блэк».
– Ему казалось, людям что-то на головы рушится, – засмеялся Тобиас. – Или вот-вот рухнет. Коктейля не бывало, чтоб он не предупредил кого-нибудь – мол, вроде вон та люстра сейчас сорвется с потолка им прямо на головы. Или, скажем, на улице всегда стройки обходил – боялся, что леса обвалятся или кран упадет. Помнишь, как на «Панам» вертолет грохнулся?
Я отупело поморгал.
– А, ну да, – пожал плечами Тобиас. – Ты слишком молод. Небоскреб «Метлайф». Там наверху была посадочная площадка. Вертолет как-то не рассчитал и вмазался прямо в верхний этаж. На улицу мусор посыпался, погибла женщина.
– А Бирнбаум это предсказал?
– Нет. Но посчитал доказательством того, что такие вещи случаются. Вырезал из газет все заметки, носил в портфеле. Куда бы ни ехал, все время их перечитывал.
– И психиатр его вылечил?
– Конечно, – сказал Тобиас. – Вылечил. Загипнотизировал и дал ему такую маленькую – как сказать? – мантру короткую, говорить всякий раз, если кажется, будто с кем-то случится несчастье. Что-то вроде: «Все вне опасности, ничего страшного, все в безопасности, все будет хорошо».
– Простенько так.
– И действовало, уж ты мне поверь. Как-то он приехал в субботу. «Нью-Йоркские Ракеты» играли. Алеку не было года. Еще на четвереньках ползал.
– Трудно представить, как вы двое сидите на диване, пивко попиваете, и Алек под ногами ползает. – Я с наслаждением вообразил Тобиаса каким-то мелким буржуа.
– Хуже того, – хмыкнул Тобиас. – Мы сидели в раскладных креслах – я их купил, хотя мать Алека была против. Не в ее вкусе. Господи, она их терпеть не могла. Ну вот, мы накачались «Микелобом», смотрели «Ракет», а Мэри на кухне жарила гамбургеры или курицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Он говорит, я пристрастна. Конгрегация его оценивает не так, как я.
– Они думают, что найдут более опытного раввина за такие деньги? Они что, с ума сошли?
– Не знаю, милый. Но, по-моему, он тебя послушает.
– Меня? Он меня врагом считает.
– Вовсе нет. Он тобой гордится. Ты бы слышал, как он курлыкал над статьей в газете.
– Вы читали?
– Моррис читал. Пришел на той неделе в синагогу – только чтобы нам показать. Что ж ты не говорил?
– Я вам газету оставил, – соврал я. – Вообще-то, знаешь, там все прямиком из пресс-релиза. Ну то есть – ерунда.
– Никакая не ерунда. Вся конгрегация об этом говорит.
– Конгрегация, которая пытается от него избавиться.
– Ну вот ты понимаешь, милый. Поэтому ты ему нужен. Он тебя послушает.
Моя мама умная, только немного чересчур аналитического склада. Она в колледже психологию изучала, так что я понимал, к чему она клонит. Конгрегация обижает лично папу. Может, он с ней помирится, если помирится со мной. Большая натяжка, однако.
– Папа слишком для них хорош, – сказал я.
– Он им нужен, Йосси. Нам всем.
То есть мне. Из ее фрейдистского плана я, видимо, не ускользнул.
– Слушай, я в эти выходные не могу. Я прямо сейчас уезжаю. Но я приеду на следующей неделе. И на Пасху.
– Еще бы ты не приехал на Пасху. – Можно подумать, присутствовать – моя обязанность, а не любезность. – Кого-нибудь особенного приведешь? – Может, мне еще и внуков ей забацать?
– Особенных сейчас нету, мам. Но я, может, кого и приведу. Посмотрим.
– Как квартира? – Мама сменила тему.
– Слушай, мне бы уже собираться.
– Может, поговоришь минутку с Мириам? Она любит твой голос.
– Конечно, только минутку…
Мама уже отошла. Я слышал, как она зовет мою сестру. Взяли вторую трубку.
– Алле? – в пустоту спросила Мириам.
– Привет, Мириам.
– Привет, – сказала она.
– Я поеду смотреть ковбоев. – Я несколько идеализировал поездку.
– Настоящих ковбоев или понарошку?
– Настоящих, детка. С лошадями и всем таким прочим.
– По телику? – спросила она.
– Нет, Мириам. По-правдашнему.
– Грузовик с сеном? – Мы с ней как-то в детстве ездили на озеро Джордж на сенокос.
– Точно. – Я вспомнил впервые за много лет. – Классно было, да?
– Я тебе кашпо закончила, – ответила она о другом.
– Спасибо, Мириам. Замечательно. Приеду – посмотрю.
– Ты сейчас приедешь?
– Нет, Мириам. Скоро.
Из другой трубки вмешался материн голос:
– Детка, Джейми пора идти.
– Но его тут нет, – сказала Мириам, не умея испытать подлинное единение через телекоммуникации.
– Ему надо от телефона отойти, – объяснила Софи. – Попрощайся.
– Пока, Джейми, – сказала Мириам. – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже. – И под такой финал я повесил трубку, решив отдельно с матерью не прощаться.
В органайзере я записал: позвонить из Монтаны домой. Да нет, я не забуду, но так мне легче уезжать, когда я нужен семье.
Следующий час я вбивал в презентацию Тесланета в «PowerPoint» дополнительные слайды. Стибрил пару графиков и таблиц с веб-сайтов «Уайред» и «Апсайд», в графическом редакторе поменял названия на «Исследовательский отдел „МиЛ“». Все так делают.
Едва золотое сияние заката превратило картинки у меня на мониторе в нечитабельные тени, в дверях появился Алек: в руках чемоданы, на голове ковбойская шляпа.
– Ну шта, готофф? – спросил он, надвинув шляпу на лоб.
– А то. – Я вынул диск и сунул в карман. – Пошли.
Алеково ребячество оказалось заразительно. Мы шествовали к кабинету Тобиаса, и я чувствовал себя могущественным младотурком, каковым и был. Мы шагали по коридорам и громко беседовали, от чего вздергивались головы младших менеджеров и секретарей в загончиках.
– Ты на таких тусовках раньше бывал? – спросил я.
– Первый год. Он обычно Морта берет или какого-нибудь фондового менеджера.
– Видимо, я теперь тоже фондовый менеджер.
– Не тех фондов, – осадил меня Алек. – Многомиллиардных. Платинового или инвестиционной группы.
– И зачем, по-твоему, он нас берет?
– Наверстать упущенное, – объяснил Алек, заворачивая за угол. – Бычьи Бега за десять лет изменились. Раньше – сплошная валюта, политика, процентные ставки, а теперь – интернет-вечеринка. У папика репутация тотального тяжеловеса, да еще противника НАСДАКа. Старая школа. Он теперь в разговорах фишку совсем не рубит.
– Он что, не понимает – там никто ни хуя не рубит. Все только выделываются.
– Поэтому, друг, у нас прекрасно получится. – Мы пришли к дверям Тобиасовой приемной.
– Он через минуту появится, – сказал Брэд, не заметив, что Тобиас с чемоданами уже выходит. Брэд подскочил забрать чемоданы; Морхаус на секунду замялся, потом уступил багаж – мол, я и сам могу, без проблем, но какого рожна?
Брэд с чемоданами возглавил колонну и направился к лифтам. Тобиас за ним – такой крупный, что нам с Алеком, груженным собственной поклажей, пришлось поотстать. Однако смотрелась наша процессия будь здоров. Денщик, генерал и два юных крепких лейтенанта. Перед нами расступались, девушки жались спинами к стене и стискивали папки у груди, пропуская конвой. Маршируя за Тобиасом, я чувствовал себя могущественным по ассоциации. Я вхожу в узкий круг, я – ключевой игрок в корпоративном завоевании новых территорий.
Мы вошли в поместительный лифт, и Брэд нажал кнопку «Вниз». В лифт набивались люди. Нас, призванных офицеров, невозможно не заметить. Я знал, что на меня пялятся. Взгляды меня ободряли – возбуждали даже.
Мы остановились на двенадцатом этаже. Курьер-велосипедист, примерно мой ровесник, вошел и невозмутимо облокотился на поручень. Судя по виду, из нацменьшинств – смуглый итальянец, а может, марокканец, с болтающимися каштановыми дредами. На боку – синяя брезентовая сумка, в руке – велосипедное колесо. В драной красной футболке, бедра, накаченные круглосуточным верчением педалей, обтянуты лайкрой. Загорелая кожа блестит от пота – от беспрерывных гонок по нью-йоркским улицам. Вид у него был такой, будто ему на все плевать.
Не я один его разглядывал. На юношу уставились все женщины в лифте. Их взгляды гладили изгиб его шеи, поясницу, выпяченный таз молодого распутника, гениталии, проступающие под велосипедками. И вот я уже задыхался в костюме, сумки тянули к полу. У меня в кармане презентация, которая стоит миллионы, а то и миллиарды долларов. Но спросить этих женщин – я просто очередной квадратный. Вот курьер ни на кого не похож. Беззастенчивый тунеядец. Свободный.
Мне хотелось заорать. Чтоб они поняли – тут стою ненастоящий я. В колледже я был спортсменом, притом неплохим. Грудь у меня достойная и руки сильные – не слабее, чем у велосипедиста. Может, я бы выиграл, подерись мы не на жизнь, а на смерть. Но сейчас мне, корпоративному придурку с ног до головы в «Армани», казалось, что хрен у меня крохотный и привстать-то не сможет. Хрень.
Да нет же! Этот лодырь – настоящий лузер, хотя женщины только о нем и мечтают. В конечном-то итоге он всего-навсего курьер, семью не прокормит, детей в школу отправить не в состоянии. Хотя – кто знает? Может, у него рок-группа, в выходные играют по клубам, рывок не за горами. Или, может, он многообещающий молодой художник, не сегодня-завтра – выставка в «Уитни». Он держался так, будто живет настоящей жизнью. Живет.
У подъезда небоскреба нас ждал лимузин. Я уже опытный: поставил сумки на тротуар – Брэд с шофером погрузят. Но я не мог целиком доверить им свой лаптоп, так что притворился, будто открываю дверцу Алеку с Тобиасом, а сам следил, чтобы сумки поставили аккуратно. Я не привык, что мои вещи таскают за меня, и в глубине души сомневался, что о них должным образом позаботятся.
Как это богачи так доверяют слугам? И что будет, если те ошибутся? Нырнув в багажник, Брэд с шофером обсуждали, как сэкономить пространство, а куча дорогущего багажа стояла себе на тротуаре без присмотра! Они просекут, если кто-нибудь решит сумку уволочь? Они вообще смотрят? Или бродяги такого не крадут? Может, живы еще рудименты соглашений шестнадцатого века между уличными селянами и дворянскими слугами?
В багажнике места все равно не хватило, так что пришлось мне с ручной кладью садиться спиной к водителю. От Алека с Тобиасом меня отделяла громадная бесполезная лимузиновая пустота.
– Как насчет выпить? – Тобиас указал подбородком.
Только тут я заметил бар в полированной деревянной панели.
– Вы что будете? – Я встал на колени перед шеренгой бутылок и бокалов. – Есть скотч и, кажется, водка.
– Скотч со льдом, – сказал Тобиас.
– Мне тоже, – сказал Алек.
Цепляясь за покрытый ковром выступ на полу, я смешал три. Один поставил на бар, затем с бокалами пополз к Морхаусам.
– Свой тоже принеси, – сказал Тобиас.
Я подчинился. Похоже, Тобиас желает излить на нас свою мудрость. Сидеть на полу у его ног – небольшая цена за подобное приближение к главе «МиЛ».
Но Морхаус попивал скотч и разглядывал в окно сцепившиеся бамперами машины, что тащились к тоннелю Холланд.
– Наверное, надо было нам по мосту, – сказал я, пытаясь завязать разговор. Если Тобиас не отреагирует на сигнал, вернусь на свое место. Морхаус не ответил. Я молча размышлял, как бы смыться, не показывая, что не оценил чести, и тут Алекова голова откинулась, а челюсть отпала.
Тобиас посмотрел на сына и с невероятной нежностью передвинул его так, чтобы тело удобнее привалилось в угол. Подложил ему под шею свернутый пиджак и укрыл плащом.
– Славный пацан, – сказал Тобиас. – Тем более – столько перенес.
– Ага, – я попытался изобразить сочувствие. Что такого перенес этот привилегированный ребенок?
– Бирнбаум, знаешь ли, нашему семейству сильно жизнь усложнил, – сообщил Тобиас.
– Да? А как?
– Алек тебе не рассказывал?
Я покачал головой.
– На него похоже, – Тобиас улыбнулся спящему сыну. – Все нипочем. Даже несчастный случай.
Я так понял, Тобиас имеет в виду принстонскую неприятность.
– Да ничего особенного и не было, – сказал я, пытаясь умалить собственный героизм. – Темно. Заплутал слегка. Со всеми бывает.
– Не в этом дело. Он же левую руку не может выше плеча поднять, знаешь.
– Не знал. Понятия не имел.
– Его в Андовере из-за этого дразнили. Он правда тебе не говорил?
– Нет. А как это вышло? – Вряд ли такая уж гениальная идея – обсуждать Алека, пока он сном праведника спит.
– Забавно, как все повернулось.
Я не въезжал, о чем он толкует. Даже не знал, как спросить. Морхаус прекратил мои мучительные раздумья.
– Мы с Эзрой дружили еще с «Манхэттенских сбережений и ссуд», – начал он. – У «МиЛ» даже места на бирже не было, а Бирнбаум проверял бизнес-ссуды в банке. По субботам прямо из синагоги приходил к нам домой, на угол Лекса и Восемьдесят третьей. Помню, он стаскивал с головы ермолку, аккуратно складывал пополам и совал в задний карман. Потом мы смотрели игру. Ну трепались за парой пива. Обсуждали, как завоюем финансовый рынок.
– Я не знал, что вы так давно знакомы.
– Давно, да, – сказал Тобиас, подставляя мне стакан. Надо смазки подлить. – Бирнбаум тогда был настоящим психом. Полнейшим невротиком. К психоаналитику ходил.
– А что с ним было? – спросил я, осторожно вручая Тобиасу стакан, до краев наполненный языкоразвязывателем «Джонни Уокер Блэк».
– Ему казалось, людям что-то на головы рушится, – засмеялся Тобиас. – Или вот-вот рухнет. Коктейля не бывало, чтоб он не предупредил кого-нибудь – мол, вроде вон та люстра сейчас сорвется с потолка им прямо на головы. Или, скажем, на улице всегда стройки обходил – боялся, что леса обвалятся или кран упадет. Помнишь, как на «Панам» вертолет грохнулся?
Я отупело поморгал.
– А, ну да, – пожал плечами Тобиас. – Ты слишком молод. Небоскреб «Метлайф». Там наверху была посадочная площадка. Вертолет как-то не рассчитал и вмазался прямо в верхний этаж. На улицу мусор посыпался, погибла женщина.
– А Бирнбаум это предсказал?
– Нет. Но посчитал доказательством того, что такие вещи случаются. Вырезал из газет все заметки, носил в портфеле. Куда бы ни ехал, все время их перечитывал.
– И психиатр его вылечил?
– Конечно, – сказал Тобиас. – Вылечил. Загипнотизировал и дал ему такую маленькую – как сказать? – мантру короткую, говорить всякий раз, если кажется, будто с кем-то случится несчастье. Что-то вроде: «Все вне опасности, ничего страшного, все в безопасности, все будет хорошо».
– Простенько так.
– И действовало, уж ты мне поверь. Как-то он приехал в субботу. «Нью-Йоркские Ракеты» играли. Алеку не было года. Еще на четвереньках ползал.
– Трудно представить, как вы двое сидите на диване, пивко попиваете, и Алек под ногами ползает. – Я с наслаждением вообразил Тобиаса каким-то мелким буржуа.
– Хуже того, – хмыкнул Тобиас. – Мы сидели в раскладных креслах – я их купил, хотя мать Алека была против. Не в ее вкусе. Господи, она их терпеть не могла. Ну вот, мы накачались «Микелобом», смотрели «Ракет», а Мэри на кухне жарила гамбургеры или курицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39