- Сдвиг на дне, открывший расщелину
или туннель под "стеной". Кратковременное короткое замыкание в одном из
генераторов, которое не было замечено - или, что тоже может быть, короткое
замыкание в системе контроля и управления. И вообще, частоты, используемые
для создания "стены", как предполагалось, вызывают полное расстройство у
многих видов морских обитателей, но не обязательно смертельны для них.
Акула, обычно старающаяся избегать "стены", могла попасть в сильное
течение, которое протащило ее через "стену". Животное при этом, конечно,
будет измучено, а затем обнаружит, что очутилось в ловушке.
- Это мысль, - сказал я. - Да. Спасибо. И вы не разочаровали меня.
- А я подумала, что разочарую.
- Почему?
- Все, что я делала - это пыталась оправдать дельфинов и доказать
возможность того, что внутри ограждения была акула. Вы же сказали, что
хотели услышать нечто, что позволит укрепиться в мысли о безопасности
своей работы.
Я снова ощутил неловкость. У меня внезапно возникло иррациональное
ощущение, что она как будто все знает обо мне и просто играет со мной.
- Вы сказали, что вам близки мои работы, - неожиданно сказала она. -
Включая и две книги снимков дельфинов?
- Да. Но я наслаждался и текстом.
- Там не слишком много текста, - заметила она, - и тому минуло
несколько лет. Возможно, это было слишком уж затейливо. И прошло уже
слишком много времени с той поры, когда я смотрела на мир так, как писала
там.
- Я думаю, вы достигли восхитительного соответствия текста темам
снимков: маленькие афоризмы под каждой фотографией.
- Возможно, что-нибудь вспомнится?
- Да, - сказал я, и один из отрывков внезапно пришел мне на память. -
Я помню снимок дельфина в прыжке, когда вы поймали его тень над водой,
подписанный: "В отсутствии отражения, что боги..."
Она хихикнула:
- Долгое время я думала, что эта подпись чересчур уж остроумна.
Однако, позднее, когда я получше узнала моих дельфинов, я решила, что это
не так.
- Я часто задумывался над тем, какого сорта религией или религиозными
чувствами они могут обладать, - сказал я. - Религиозное чувство было общим
элементом для всех человеческих племен. И казалось бы, что нечто подобное
обязательно должно было бы появиться, когда достигается определенный
уровень разумности, в целях установления взаимоотношений с тем, что
по-прежнему находится за пределами досягаемости разума. И хотя меня
ставило в тупик, какие именно формы приняло бы это среди дельфинов, само
по себе замечание это заинтриговало. Вы сказали, что у вас есть какие-то
соображения на этот счет?
- Я много размышляла, наблюдая за ними, - ответила она, - я пыталась
анализировать их характеры, исходя из их поведения и физиологии. Вы
знакомы с тем, что писал Йоганн Хьюзинга?
- Слабо, - признался я. - Прошло немало лет с тех пор, как я прочел
"Хомо Людус" и книга поразила меня - грубый набросок того, что ему никогда
не завершить полностью. Но я помню основную его посылку: свое бытие
культура начинает как разновидность сублимированного игрового инстинкта,
элементы священнодействия и праздничных состязаний, продолжавшихся
одновременно с развитием институтов, и, возможно, остающихся навечно
присутствовать на каком-то уровне - хотя на анализе современного мира он
остановился совсем коротко.
- Да, - сказала она, - инстинкт игры. Наблюдая за их развлечениями, я
не раз думала, что они настолько хорошо приспособились к своему образу
жизни, что у дельфинов никогда не возникало нужды развивать комплекс
общественных институтов, так что они находятся на тех уровнях, что гораздо
ближе к ранним ситуациям, учитываемым Хьюзингой - условия жизни их явно
благоприятствуют дельфиньим вариантам праздничных спектаклей и состязаний.
- Религия-игра?
- Это не совсем точно, хотя я думаю, это часть истины. Проблема здесь
заключается в языке. У Хьюзинги была причина использовать латинское слово
"людус". В отличие от греческого языка, который имеет различные термины
для праздности, состязаний, различного времяпрепровождения, латинское же
слово обозначало основное единство всего этого и сводило к единой
концепции, обозначающейся словом "людус". Различие между игровым и
серьезным у дельфинов наверняка отличается от наших представлений так же,
как наше - от представления греков. Наш разум, тем не менее, способен
представить себе значение слова "людус", и мы можем объединить примеры
деятельности всего широкого спектра образов поведения, рассматривая их как
формы игры - и тогда мы имеем наилучшую позицию для предположений так же,
как и для интерпретаций.
- И таким образом вы выводили заключение об их религии?
- Нет, конечно. Я только сделала несколько предположений. Вы
говорите, что у вас ничего подобного не было?
- Ну, если я и строил предположения, то только нахватав чего попало с
потолка. Я бы счел это какой-то формой пантеизма - возможно, нечто
родственное менее созерцательным формам буддизма.
- Почему - менее созерцательным? - поинтересовалась она.
- Из-за активности, - пояснил я. - Да они ведь даже не спят
по-настоящему, ведь так. Они регулярно поднимаются наверх, чтобы дышать.
Они всегда в движении. Как бы им дрейфовать под каким-нибудь коралловым
эквивалентом храма в продолжении какого-либо времени, а?
- А как вы думаете, на что был бы похож ваш мозг, если бы вы никогда
не спали?
- По-моему, это трудно представить. Думаю, что это мне показалось бы
крайне утомительным со временем, если не...
- Если не что?
- Если бы я не получал отдыха в виде периодической дневной дремоты, я
полагаю.
- Я думаю, что тоже самое может быть и у дельфинов, хотя с
умственными способностями, которыми они обладают, я не нуждалась бы в
периодичности.
- Я не совсем вас понял.
- Мне кажется, они достаточно одарены, чтобы одновременно и дремать,
и обдумывать что-нибудь сквозь дремоту, а не рвать процесс мышления на
кусочки.
- Вы имеете в виду, что они постоянно слегка подремывают? Они
отдыхают душой, мечтают, отстраняясь на время от мира?
- Да, мы делаем то же самое - только в гораздо меньшей степени. Это
нечто вроде постоянных размышлений на заднем плане, на уровне подсознания:
слабый шум, продолжающийся, пока мы заняты каким-либо важным делом, и
более давящий на сознание. Мы учимся подавлять его - это то, что мы
называем "учиться сосредотачиваться". Сосредоточиться - в какой-то степени
означает "удержать себя от дремоты".
- И вы считаете, что дельфины одновременно могут и спать, и вести
нормальную умственную деятельность?
- Да, нечто вроде этого. Но в то же время я представляю себе этот сон
как некий особый процесс.
- Что значит "особый"?
- Наши сны в значительной степени визуальны по своей природе, ибо во
время бодрствования мы ориентированы в основном на видеоряд. Дельфины же,
со своей стороны...
- Ориентированы на звукоряд. Да. Если допустить этот эффект
постоянного сна и наложить его на нейрофизиологическую структуру, которой
они обладают, то похоже, что они могут плескаться, наслаждаться своими
собственными звуковыми снами.
- В какой-то мере - да. А не может ли подобное поведение быть
подведено под термин: "людус"?
- Я даже не знаю.
- Одна из форм его, которую греки, конечно, рассматривали как особый
вид деятельности, дав ей название "диагоги", лучше всего переводимое как
"умственное развлечение", "досуг для ума". В эту категорию входила музыка,
и Аристотель, размышляя в своей "Политике", какую пользу можно извлекать
из нее, допуская, в конце концов, что музыка могла приносить пользу, делая
тело здоровым, способствуя определенному этосу и давая нам возможность
наслаждаться вещами в собственном виде - что бы это ни означало. Но,
принимая во внимание акустический "дневной сон" в этом свете как
музыкальную разновидность "людуса" - хотела бы я знать, не может ли это
действительно соответствовать определенному этосу и благоприятствовать
особому способу наслаждения?
- Возможно, если они владеют опытом.
- Мы по-прежнему даже близко не понимаем значения иных звуков.
Полагаете, они озвучивают какую-то часть этих опытов?
- Возможно. Но если бы у вас были другие предпосылки?
- Тогда это все, что я могу вам сказать, - ответила она. - Мой выбор
- увидеть религиозное значение в спонтанном выражении "диагоги". Ваш выбор
может быть другим.
- Да. Я принимаю это как психологическую или физиологическую
необходимость, даже рассматривая это так, как предлагаете вы - как форму
игры или "людус". Но я не вижу способа выяснить, действительно ли такая
музыкальная деятельность есть нечто религиозное. В этом пункте мы не
способны полностью понять их этос или их собственный способ мироощущения.
Концепция настолько чуждая нам и извращенная, насколько, вы понимаете,
отсутствует возможность общения - даже если бы языковый барьер был бы куда
слабее, чем сейчас. Короче, кроме действительного поиска способа влезать в
их шкуру и, отсюда, принять их точку зрения, я не вижу способа вычислить
религиозные чувства здесь, даже при условии, что все остальные ваши
предположения верны.
- Вы, конечно, правы, - согласилась она, - выводы не научны, если они
не имеют доказательств. Я не могу доказать этого, ибо это только ощущения,
впечатления, интуиция - и я предложила их вам только в этом качестве. Но
иногда, наблюдая за тем, как они играют, слыша издаваемые ими звуки, вы
можете согласиться со мной. Подумайте над этим. Попробуйте это
почувствовать.
Я продолжал глядеть на воду и небо... Я уже услышал все, за чем я
сюда шел, а остальное было не так уж важно для меня, но подобное
удовольствие на десерт я имел далеко не каждый день. И я понял затем, что
девушка понравилась мне даже больше, чем я думал, и очарование это росло в
то время, когда я сидел и слушал - и не только из-за предмета беседы. Так,
отчасти продолжая разговор, а отчасти из-за своего удивления, я сказал:
- Продолжайте. Рассказывайте дальше, об остальном. Пожалуйста!
- Об остальном?
- Вы определили религию или нечто в этом роде. Скажите же мне, как
по-вашему, на что это может быть похоже?
Она пожала плечами.
- Не знаю, - сказала она затем. - Если убрать хоть одно
предположение, сама догадка начинает выглядеть глупо. Давайте остановимся
на этом.
Но такой вариант оставлял мне совсем немногое: сказать "спасибо" и
"доброй ночи". И я принялся усиленно размышлять над тем, что она мне
рассказала, и единственное, что пришло мне на ум, было мнение Бартелми об
обычной распределенной кривой относительно дельфинов.
- Если, как вы предполагаете, - начал я, - они постоянно размышляют и
истолковывают сами себя, их вселенная нечто вроде изумительной снопесни,
то они, возможно, подчиняются ей по необходимости - одни несравненно
лучше, чем другие. Как много Моцартов может существовать в племени
музыкантов, чем чемпионов в племени атлетов? Если все они участвуют в
религиозной "диагоги", из этого может следовать, что некоторые из них -
самые лучшие игроки? Могут ли они быть жрецами или пророками? То ли
бардами? Священными песнопевцами? Могут ли районы, в которых они живут,
быть святыми местами, храмами? Дельфиньими Ватиканами или Мекками?
Она рассмеялась:
- Теперь увлеклись вы, мистер... Мэдисон.
Я посмотрел на нее, пытаясь разглядеть нечто за очевидно насмешливым
выражением, с которым она разглядывала меня.
- Вы посоветовали мне подумать над этим, - сказал я, - попытаться
прочувствовать это.
- Было бы странно, если бы вы оказались правы. Верно?
Я кивнул.
- И, возможно, существует также паломничество, - сказал я, вставая, -
если только я правильно истолковываю это... Я благодарен вам за те минуты,
что отнял у вас, и за все остальное, что вы дали мне. Вы не сочтете
ужасным нахальством, если я когда-нибудь снова загляну к вам в гости?
- Боюсь, я буду весьма занята, - сказала она.
- Я понимаю. Я очень благодарен вам за сегодняшнюю беседу. Спокойной
ночи.
- Спокойной ночи.
Я отправился назад, к моторке, завел ее и, проплыв мимо волнолома,
направился в темнеющее море, оглянувшись лишь раз в надежде обнаружить
только то, что должно было быть - девушку, сидевшую на причале, и
задумчиво глядевшую на волны. Она похожа на Маленькую Русалочку, решил я.
Она не помахала мне вслед. Но, быть может, было темно, и она просто
не заметила.
Вернувшись на Станцию-Один, я почувствовал себя достаточно
вдохновленным, чтобы направиться в комплекс контора-музей-библиотека и
посмотреть, что мне пригодится во время знакомства с материалами,
касающимися дельфинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
или туннель под "стеной". Кратковременное короткое замыкание в одном из
генераторов, которое не было замечено - или, что тоже может быть, короткое
замыкание в системе контроля и управления. И вообще, частоты, используемые
для создания "стены", как предполагалось, вызывают полное расстройство у
многих видов морских обитателей, но не обязательно смертельны для них.
Акула, обычно старающаяся избегать "стены", могла попасть в сильное
течение, которое протащило ее через "стену". Животное при этом, конечно,
будет измучено, а затем обнаружит, что очутилось в ловушке.
- Это мысль, - сказал я. - Да. Спасибо. И вы не разочаровали меня.
- А я подумала, что разочарую.
- Почему?
- Все, что я делала - это пыталась оправдать дельфинов и доказать
возможность того, что внутри ограждения была акула. Вы же сказали, что
хотели услышать нечто, что позволит укрепиться в мысли о безопасности
своей работы.
Я снова ощутил неловкость. У меня внезапно возникло иррациональное
ощущение, что она как будто все знает обо мне и просто играет со мной.
- Вы сказали, что вам близки мои работы, - неожиданно сказала она. -
Включая и две книги снимков дельфинов?
- Да. Но я наслаждался и текстом.
- Там не слишком много текста, - заметила она, - и тому минуло
несколько лет. Возможно, это было слишком уж затейливо. И прошло уже
слишком много времени с той поры, когда я смотрела на мир так, как писала
там.
- Я думаю, вы достигли восхитительного соответствия текста темам
снимков: маленькие афоризмы под каждой фотографией.
- Возможно, что-нибудь вспомнится?
- Да, - сказал я, и один из отрывков внезапно пришел мне на память. -
Я помню снимок дельфина в прыжке, когда вы поймали его тень над водой,
подписанный: "В отсутствии отражения, что боги..."
Она хихикнула:
- Долгое время я думала, что эта подпись чересчур уж остроумна.
Однако, позднее, когда я получше узнала моих дельфинов, я решила, что это
не так.
- Я часто задумывался над тем, какого сорта религией или религиозными
чувствами они могут обладать, - сказал я. - Религиозное чувство было общим
элементом для всех человеческих племен. И казалось бы, что нечто подобное
обязательно должно было бы появиться, когда достигается определенный
уровень разумности, в целях установления взаимоотношений с тем, что
по-прежнему находится за пределами досягаемости разума. И хотя меня
ставило в тупик, какие именно формы приняло бы это среди дельфинов, само
по себе замечание это заинтриговало. Вы сказали, что у вас есть какие-то
соображения на этот счет?
- Я много размышляла, наблюдая за ними, - ответила она, - я пыталась
анализировать их характеры, исходя из их поведения и физиологии. Вы
знакомы с тем, что писал Йоганн Хьюзинга?
- Слабо, - признался я. - Прошло немало лет с тех пор, как я прочел
"Хомо Людус" и книга поразила меня - грубый набросок того, что ему никогда
не завершить полностью. Но я помню основную его посылку: свое бытие
культура начинает как разновидность сублимированного игрового инстинкта,
элементы священнодействия и праздничных состязаний, продолжавшихся
одновременно с развитием институтов, и, возможно, остающихся навечно
присутствовать на каком-то уровне - хотя на анализе современного мира он
остановился совсем коротко.
- Да, - сказала она, - инстинкт игры. Наблюдая за их развлечениями, я
не раз думала, что они настолько хорошо приспособились к своему образу
жизни, что у дельфинов никогда не возникало нужды развивать комплекс
общественных институтов, так что они находятся на тех уровнях, что гораздо
ближе к ранним ситуациям, учитываемым Хьюзингой - условия жизни их явно
благоприятствуют дельфиньим вариантам праздничных спектаклей и состязаний.
- Религия-игра?
- Это не совсем точно, хотя я думаю, это часть истины. Проблема здесь
заключается в языке. У Хьюзинги была причина использовать латинское слово
"людус". В отличие от греческого языка, который имеет различные термины
для праздности, состязаний, различного времяпрепровождения, латинское же
слово обозначало основное единство всего этого и сводило к единой
концепции, обозначающейся словом "людус". Различие между игровым и
серьезным у дельфинов наверняка отличается от наших представлений так же,
как наше - от представления греков. Наш разум, тем не менее, способен
представить себе значение слова "людус", и мы можем объединить примеры
деятельности всего широкого спектра образов поведения, рассматривая их как
формы игры - и тогда мы имеем наилучшую позицию для предположений так же,
как и для интерпретаций.
- И таким образом вы выводили заключение об их религии?
- Нет, конечно. Я только сделала несколько предположений. Вы
говорите, что у вас ничего подобного не было?
- Ну, если я и строил предположения, то только нахватав чего попало с
потолка. Я бы счел это какой-то формой пантеизма - возможно, нечто
родственное менее созерцательным формам буддизма.
- Почему - менее созерцательным? - поинтересовалась она.
- Из-за активности, - пояснил я. - Да они ведь даже не спят
по-настоящему, ведь так. Они регулярно поднимаются наверх, чтобы дышать.
Они всегда в движении. Как бы им дрейфовать под каким-нибудь коралловым
эквивалентом храма в продолжении какого-либо времени, а?
- А как вы думаете, на что был бы похож ваш мозг, если бы вы никогда
не спали?
- По-моему, это трудно представить. Думаю, что это мне показалось бы
крайне утомительным со временем, если не...
- Если не что?
- Если бы я не получал отдыха в виде периодической дневной дремоты, я
полагаю.
- Я думаю, что тоже самое может быть и у дельфинов, хотя с
умственными способностями, которыми они обладают, я не нуждалась бы в
периодичности.
- Я не совсем вас понял.
- Мне кажется, они достаточно одарены, чтобы одновременно и дремать,
и обдумывать что-нибудь сквозь дремоту, а не рвать процесс мышления на
кусочки.
- Вы имеете в виду, что они постоянно слегка подремывают? Они
отдыхают душой, мечтают, отстраняясь на время от мира?
- Да, мы делаем то же самое - только в гораздо меньшей степени. Это
нечто вроде постоянных размышлений на заднем плане, на уровне подсознания:
слабый шум, продолжающийся, пока мы заняты каким-либо важным делом, и
более давящий на сознание. Мы учимся подавлять его - это то, что мы
называем "учиться сосредотачиваться". Сосредоточиться - в какой-то степени
означает "удержать себя от дремоты".
- И вы считаете, что дельфины одновременно могут и спать, и вести
нормальную умственную деятельность?
- Да, нечто вроде этого. Но в то же время я представляю себе этот сон
как некий особый процесс.
- Что значит "особый"?
- Наши сны в значительной степени визуальны по своей природе, ибо во
время бодрствования мы ориентированы в основном на видеоряд. Дельфины же,
со своей стороны...
- Ориентированы на звукоряд. Да. Если допустить этот эффект
постоянного сна и наложить его на нейрофизиологическую структуру, которой
они обладают, то похоже, что они могут плескаться, наслаждаться своими
собственными звуковыми снами.
- В какой-то мере - да. А не может ли подобное поведение быть
подведено под термин: "людус"?
- Я даже не знаю.
- Одна из форм его, которую греки, конечно, рассматривали как особый
вид деятельности, дав ей название "диагоги", лучше всего переводимое как
"умственное развлечение", "досуг для ума". В эту категорию входила музыка,
и Аристотель, размышляя в своей "Политике", какую пользу можно извлекать
из нее, допуская, в конце концов, что музыка могла приносить пользу, делая
тело здоровым, способствуя определенному этосу и давая нам возможность
наслаждаться вещами в собственном виде - что бы это ни означало. Но,
принимая во внимание акустический "дневной сон" в этом свете как
музыкальную разновидность "людуса" - хотела бы я знать, не может ли это
действительно соответствовать определенному этосу и благоприятствовать
особому способу наслаждения?
- Возможно, если они владеют опытом.
- Мы по-прежнему даже близко не понимаем значения иных звуков.
Полагаете, они озвучивают какую-то часть этих опытов?
- Возможно. Но если бы у вас были другие предпосылки?
- Тогда это все, что я могу вам сказать, - ответила она. - Мой выбор
- увидеть религиозное значение в спонтанном выражении "диагоги". Ваш выбор
может быть другим.
- Да. Я принимаю это как психологическую или физиологическую
необходимость, даже рассматривая это так, как предлагаете вы - как форму
игры или "людус". Но я не вижу способа выяснить, действительно ли такая
музыкальная деятельность есть нечто религиозное. В этом пункте мы не
способны полностью понять их этос или их собственный способ мироощущения.
Концепция настолько чуждая нам и извращенная, насколько, вы понимаете,
отсутствует возможность общения - даже если бы языковый барьер был бы куда
слабее, чем сейчас. Короче, кроме действительного поиска способа влезать в
их шкуру и, отсюда, принять их точку зрения, я не вижу способа вычислить
религиозные чувства здесь, даже при условии, что все остальные ваши
предположения верны.
- Вы, конечно, правы, - согласилась она, - выводы не научны, если они
не имеют доказательств. Я не могу доказать этого, ибо это только ощущения,
впечатления, интуиция - и я предложила их вам только в этом качестве. Но
иногда, наблюдая за тем, как они играют, слыша издаваемые ими звуки, вы
можете согласиться со мной. Подумайте над этим. Попробуйте это
почувствовать.
Я продолжал глядеть на воду и небо... Я уже услышал все, за чем я
сюда шел, а остальное было не так уж важно для меня, но подобное
удовольствие на десерт я имел далеко не каждый день. И я понял затем, что
девушка понравилась мне даже больше, чем я думал, и очарование это росло в
то время, когда я сидел и слушал - и не только из-за предмета беседы. Так,
отчасти продолжая разговор, а отчасти из-за своего удивления, я сказал:
- Продолжайте. Рассказывайте дальше, об остальном. Пожалуйста!
- Об остальном?
- Вы определили религию или нечто в этом роде. Скажите же мне, как
по-вашему, на что это может быть похоже?
Она пожала плечами.
- Не знаю, - сказала она затем. - Если убрать хоть одно
предположение, сама догадка начинает выглядеть глупо. Давайте остановимся
на этом.
Но такой вариант оставлял мне совсем немногое: сказать "спасибо" и
"доброй ночи". И я принялся усиленно размышлять над тем, что она мне
рассказала, и единственное, что пришло мне на ум, было мнение Бартелми об
обычной распределенной кривой относительно дельфинов.
- Если, как вы предполагаете, - начал я, - они постоянно размышляют и
истолковывают сами себя, их вселенная нечто вроде изумительной снопесни,
то они, возможно, подчиняются ей по необходимости - одни несравненно
лучше, чем другие. Как много Моцартов может существовать в племени
музыкантов, чем чемпионов в племени атлетов? Если все они участвуют в
религиозной "диагоги", из этого может следовать, что некоторые из них -
самые лучшие игроки? Могут ли они быть жрецами или пророками? То ли
бардами? Священными песнопевцами? Могут ли районы, в которых они живут,
быть святыми местами, храмами? Дельфиньими Ватиканами или Мекками?
Она рассмеялась:
- Теперь увлеклись вы, мистер... Мэдисон.
Я посмотрел на нее, пытаясь разглядеть нечто за очевидно насмешливым
выражением, с которым она разглядывала меня.
- Вы посоветовали мне подумать над этим, - сказал я, - попытаться
прочувствовать это.
- Было бы странно, если бы вы оказались правы. Верно?
Я кивнул.
- И, возможно, существует также паломничество, - сказал я, вставая, -
если только я правильно истолковываю это... Я благодарен вам за те минуты,
что отнял у вас, и за все остальное, что вы дали мне. Вы не сочтете
ужасным нахальством, если я когда-нибудь снова загляну к вам в гости?
- Боюсь, я буду весьма занята, - сказала она.
- Я понимаю. Я очень благодарен вам за сегодняшнюю беседу. Спокойной
ночи.
- Спокойной ночи.
Я отправился назад, к моторке, завел ее и, проплыв мимо волнолома,
направился в темнеющее море, оглянувшись лишь раз в надежде обнаружить
только то, что должно было быть - девушку, сидевшую на причале, и
задумчиво глядевшую на волны. Она похожа на Маленькую Русалочку, решил я.
Она не помахала мне вслед. Но, быть может, было темно, и она просто
не заметила.
Вернувшись на Станцию-Один, я почувствовал себя достаточно
вдохновленным, чтобы направиться в комплекс контора-музей-библиотека и
посмотреть, что мне пригодится во время знакомства с материалами,
касающимися дельфинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31