Большую часть второго
дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и
нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне
не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше,
чем собирался.
Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и
царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том,
чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих
мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а
потом снова вернулся к своим записям.
Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и
начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство,
поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем
занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на
пленке - впрочем, возможно, на том, другом и третьем - я числился
туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут
делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения -
процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная
волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать
то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится
прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность
оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как
звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех
отношениях парень.
Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я
пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй,
лучше всего будет что-нибудь наврать.
Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были
похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и
местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин
был примерно одного со мной роста - то есть немного меньше шести футов,
довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и
глаза, легкий загар. И пот - ручьями. Его приятель, который был на
несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь
непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в
прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не
подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую
жару показалось мне несколько странным.
- Фред Кассиди? - спросил первый мужчина, остановившись в нескольких
шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и
траншею, которую я выкопал.
- Да, - ответил я. - Собственной персоной.
Он достал удививший меня своей изящностью тонкий носовой платок и
вытер им лицо.
- Нашел то, что искал?
- А я ничего особенного не искал, - сообщил я ему.
- Такое впечатление, что ты тут неплохо потрудился, - хихикнув,
заявил мне толстяк, - чтобы найти это "ничего".
- Это исследовательская траншея, - объяснил я.
- А что ты тут исследуешь?
- Может, скажете мне, кто вы такие и почему задаете вопросы? -
поинтересовался я.
Ноль внимания.
Толстяк направился к моей траншее, прошел вдоль нее, несколько раз
остановился, чтобы заглянуть внутрь. Пока он этим занимался, его приятель
подошел к моей палатке, потянулся к рюкзаку, и я что-то крикнул ему, но он
все равно открыл рюкзак и высыпал содержимое на землю.
Я добрался до него как раз в тот момент, когда он разглядывал мои
бритвенные принадлежности. Он скинул мою руку, а когда я снова попытался
схватить его, сильно толкнул меня. Я споткнулся. И, еще не успев упасть,
сообразил, что они не полицейские.
Не поднимаясь на ноги, я сильно врезал ему по голени каблуком сапога.
Результат получился не таким впечатляющим, как в тот раз, когда я ударил
Пола Байлера в пах, но для моих целей этого было вполне достаточно.
Вскочив на ноги, я нанес парню прицельный удар в челюсть. Он упал и
остался неподвижно лежать. Совсем неплохо для одного удара. Если бы я смог
это сделать, не держа в руке камень, то представлял бы опасность для
окружающих.
Мой триумф длился всего несколько секунд. А потом мне на спину
обрушился целый мешок пушечных ядер - такое, во всяком случае, у меня
возникло ощущение.
На меня напали сзади и швырнули на землю, что было совсем
неспортивно. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по
его внешности, и когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за
волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на
тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным
брюшным прессом атлета.
- Ну ладно, Фред. Кажется, пришло время поговорить, - сказал он.
Звездный танец...
Я лежал на земле и ничего не понимал: я был избит, оглушен, наполнен
болью и думал о том, что профессор Мерими оказался очень близок к
неподвижному, холодному центру всего сущего, где обитают определения.
Абсурд - мертвец протягивает мне руку помощи.
Я лежал и беззвучно ругал себя, вспоминая свои действия, пока краем
глаза не заметил, как по южной границе моего тела двигается маленькое
темное пушистое существо. Оно остановилось, посмотрело на меня и снова
устремилось вперед. Я ни секунды не сомневался, что это какой-то хищник.
После отчаянных попыток унять дрожь мне удалось сделать вид, что я пожимаю
плечами. Звать на помощь не было никакого смысла. Абсолютно никакого.
Покинув этот мир таким способом, я смогу одержать верх над своими врагами.
Некоторое утешение.
Так что я попытался развить в себе стоицизм, одновременно стараясь
получше рассмотреть зверя. Он дотронулся до моей правой ноги, и я
конвульсивно дернулся, хотя и не почувствовал никакой боли. Прошло
некоторое время, и зверь перебрался к левому боку. Может, он съел мою
онемевшую ногу? Интересно, понравилась она ему?
Спустя еще несколько секунд существо вновь повернулось и двинулось
наверх, вдоль моего левого бока, а я, наконец, сумел его рассмотреть - это
был маленький сумчатый зверек, довольно глупый на вид, в котором я узнал
вомбата [сумчатое травоядное животное, обитает в Австралии] - безобидного,
любопытного и совершенно не собирающегося употреблять в пищу мои
конечности.
Я вздохнул и немного расслабился. Он мог нюхать меня, сколько ему
заблагорассудится. Когда вы собираетесь умирать, даже вомбат покажется вам
приятной компанией. Я вспомнил о повисшей у меня на спине тяжести и о том,
как здоровенный подонок, не обращая внимания на своего лежащего на земле
приятеля, заломил мне руку и, усевшись на меня верхом, сказал:
- Единственное, что мне от тебя нужно, это камень. Где он?
- Камень? - произнес я с вопросительной интонацией.
Давление на мою руку усилилось.
- Камень Байлера. Ты знаешь, о чем я говорю.
- Да, знаю! - согласился я. - Только не надо так сильно давить на мою
руку, ладно? Тут нет никакого секрета. Я все расскажу.
- Давай, - лениво отозвался здоровяк, чуть-чуть ослабив хватку.
Тогда я рассказал ему все, что мне было известно о нашем пресс-папье
и о том, как оно к нам попало. Я выложил ему все, что знал об этой
проклятой штуке.
Как я и опасался, он не поверил ни единому моему слову. Более того,
его партнер оклемался, пока я говорил, тоже пришел к выводу, что я лгу, и
с видимым удовольствием проголосовал за продолжение допроса.
Чем они и занялись незамедлительно и с большим энтузиазмом, а когда
прошло несколько весьма запоминающихся красных, электрических минут и они
остановились перевести дух и помассировать костяшки пальцев, высокий
сказал тяжелому:
- Очень похоже на то, что нам рассказывал Байлер.
- Похоже на то, что Байлер говорил, что этот тип рассказывал ему, -
поправил его другой.
- Если вы уже встречались с Полом, - вмешался я, - то вряд ли я смогу
сообщить вам что-нибудь новое. Как мне показалось, Пол Байлер имел
некоторое представление о том, что происходит, - чего не могу сказать о
себе, - а я доложил ему все, что мне было известно о камне: то же самое я
только что рассказал вам.
- О да, мы поговорили с Полом Байлером, - доверительно сообщил
высокий, - а он с нами. Можно даже сказать, что он открылся нам... в
буквальном смысле слова.
- Однако тогда мы не были уверены, являются ли его слова правдой, -
со вздохом проворчал толстяк. - Теперь же я и вовсе сомневаюсь в том, что
нам наплел твой дружок. Что ты сделал, как только Байлер отбросил копыта?
Направился туда, где он провел не один год и начал копаться в земле. Вот
как я все это понимаю: вы были с самого начала заодно и заранее
договорились, что рассказывать. Я думаю, камень спрятан где-нибудь
поблизости. У меня нет ни малейшего сомнения, что ты только и ждешь
подходящего случая наложить на него руки. Так что ты нам все выложишь,
приятель. Можешь сделать это сразу или после некоторых мучений. Выбирай.
- Я уже говорил вам...
- Как угодно, - заявил он.
Последовавший за этими словами промежуток времени не принес
удовлетворения ни одной из заинтересованных сторон. Мои мучители не
получили ничего из того, на что рассчитывали, - впрочем, я тоже. В тот
момент я больше всего боялся какого-нибудь увечья. От любых побоев я со
временем оправлюсь. А вот если кто-нибудь захочет отрезать мне пальцы или
выколоть глаз, вопрос о жизни и смерти встанет куда более остро.
Но когда подобное дело начато, остановиться уже невозможно. До тех
пор, пока жертва продолжает сопротивляться, допрашивающий должен
придумывать что-нибудь новенькое; и тогда, рано или поздно, наступает
момент, когда смерть становится более привлекательной, чем жизнь. Когда
допрос подходит к этой грани, между сторонами начинается соревнование;
одна стремится к смерти, а другая пытается получить необходимую
информацию.
Конечно, очень важным фактором здесь является уверенность в том, что
допрашивающая сторона готова идти до конца. В данном случае я не
сомневался, что они на это способны - ведь мне было известно о судьбе
Байлера. Толстяка, совершенно очевидно, не устраивала история,
рассказанная Байлером. Если я достигну той самой поворотной точки, а потом
выиграю соревнование, он опять останется ни с чем. Так же толстяк не желал
поверить в то, что я и в самом деле ничего не знаю, он, должно быть,
пришел к выводу, что у меня есть некий запас стойкости. Именно поэтому он
и решил действовать осторожно, что, впрочем, никак не могло изменить
окончательного результата.
Все это я сообщил ему в качестве преамбулы к его заявлению: "Давай-ка
положим этого типа на солнце и понаблюдаем, как он превратится в большую
сладкую изюмину". В предвкушении моей реакции он принялся тщательно
вытирать лоб своим шелковым платочком. Однако их ждало очередное
разочарование. Тогда они оставили меня на солнышке подсыхать, видимо,
дожидаясь, пока я нальюсь сахаром и потемнею, а сами решили наведаться в
холодильник своего аэробиля. Потом они удобно устроились в тени моей
палатки, время от времени проводя для меня персональную рекламу холодного
пива.
Так прошел день. Позднее они решили, что ночь на ветру под звездами
среди песка просто необходима для моего быстрейшего обращения в изюм.
Достав из аэробиля спальные мешки, мои гости плотно поужинали и стали
устраиваться на ночь. Если они думали, что от запаха пищи мне захочется
есть, они ошибались. Меня от всего этого просто тошнило.
Я внимательно наблюдал за тем, как день перемещался на запад.
Не знаю, как долго я был без сознания. Со стороны лагеря не
доносилось никаких звуков, там было совсем темно. Вомбат отполз вправо и
издавал оттуда негромкие ритмичные звуки. Он слегка касался моей руки, и я
чувствовал, как он двигается и дышит.
Мне до сих пор не были известны имена моих обидчиков, к тому же мне
не удалось узнать ни одного нового факта, касающегося предмета их
расследования - звездного камня. Правда, особого значения это не имело,
разве что в академическом смысле. Во всяком случае, на данном этапе
звездный камень меня не очень занимал. Я не сомневался, что жить мне
осталось совсем не долго. Ночь оказалась холодной, зубы у меня стучали не
переставая, а если со мной не покончит холод, это сделают мои мучители.
Из курса физиологической психологии я помнил, что восприятие зависит
прежде всего не от того, в каком состоянии находятся органы чувств, а от
скорости происходящих с ними изменений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и
нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне
не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше,
чем собирался.
Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и
царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том,
чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих
мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а
потом снова вернулся к своим записям.
Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и
начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство,
поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем
занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на
пленке - впрочем, возможно, на том, другом и третьем - я числился
туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут
делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения -
процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная
волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать
то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится
прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность
оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как
звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех
отношениях парень.
Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я
пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй,
лучше всего будет что-нибудь наврать.
Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были
похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и
местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин
был примерно одного со мной роста - то есть немного меньше шести футов,
довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и
глаза, легкий загар. И пот - ручьями. Его приятель, который был на
несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь
непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в
прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не
подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую
жару показалось мне несколько странным.
- Фред Кассиди? - спросил первый мужчина, остановившись в нескольких
шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и
траншею, которую я выкопал.
- Да, - ответил я. - Собственной персоной.
Он достал удививший меня своей изящностью тонкий носовой платок и
вытер им лицо.
- Нашел то, что искал?
- А я ничего особенного не искал, - сообщил я ему.
- Такое впечатление, что ты тут неплохо потрудился, - хихикнув,
заявил мне толстяк, - чтобы найти это "ничего".
- Это исследовательская траншея, - объяснил я.
- А что ты тут исследуешь?
- Может, скажете мне, кто вы такие и почему задаете вопросы? -
поинтересовался я.
Ноль внимания.
Толстяк направился к моей траншее, прошел вдоль нее, несколько раз
остановился, чтобы заглянуть внутрь. Пока он этим занимался, его приятель
подошел к моей палатке, потянулся к рюкзаку, и я что-то крикнул ему, но он
все равно открыл рюкзак и высыпал содержимое на землю.
Я добрался до него как раз в тот момент, когда он разглядывал мои
бритвенные принадлежности. Он скинул мою руку, а когда я снова попытался
схватить его, сильно толкнул меня. Я споткнулся. И, еще не успев упасть,
сообразил, что они не полицейские.
Не поднимаясь на ноги, я сильно врезал ему по голени каблуком сапога.
Результат получился не таким впечатляющим, как в тот раз, когда я ударил
Пола Байлера в пах, но для моих целей этого было вполне достаточно.
Вскочив на ноги, я нанес парню прицельный удар в челюсть. Он упал и
остался неподвижно лежать. Совсем неплохо для одного удара. Если бы я смог
это сделать, не держа в руке камень, то представлял бы опасность для
окружающих.
Мой триумф длился всего несколько секунд. А потом мне на спину
обрушился целый мешок пушечных ядер - такое, во всяком случае, у меня
возникло ощущение.
На меня напали сзади и швырнули на землю, что было совсем
неспортивно. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по
его внешности, и когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за
волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на
тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным
брюшным прессом атлета.
- Ну ладно, Фред. Кажется, пришло время поговорить, - сказал он.
Звездный танец...
Я лежал на земле и ничего не понимал: я был избит, оглушен, наполнен
болью и думал о том, что профессор Мерими оказался очень близок к
неподвижному, холодному центру всего сущего, где обитают определения.
Абсурд - мертвец протягивает мне руку помощи.
Я лежал и беззвучно ругал себя, вспоминая свои действия, пока краем
глаза не заметил, как по южной границе моего тела двигается маленькое
темное пушистое существо. Оно остановилось, посмотрело на меня и снова
устремилось вперед. Я ни секунды не сомневался, что это какой-то хищник.
После отчаянных попыток унять дрожь мне удалось сделать вид, что я пожимаю
плечами. Звать на помощь не было никакого смысла. Абсолютно никакого.
Покинув этот мир таким способом, я смогу одержать верх над своими врагами.
Некоторое утешение.
Так что я попытался развить в себе стоицизм, одновременно стараясь
получше рассмотреть зверя. Он дотронулся до моей правой ноги, и я
конвульсивно дернулся, хотя и не почувствовал никакой боли. Прошло
некоторое время, и зверь перебрался к левому боку. Может, он съел мою
онемевшую ногу? Интересно, понравилась она ему?
Спустя еще несколько секунд существо вновь повернулось и двинулось
наверх, вдоль моего левого бока, а я, наконец, сумел его рассмотреть - это
был маленький сумчатый зверек, довольно глупый на вид, в котором я узнал
вомбата [сумчатое травоядное животное, обитает в Австралии] - безобидного,
любопытного и совершенно не собирающегося употреблять в пищу мои
конечности.
Я вздохнул и немного расслабился. Он мог нюхать меня, сколько ему
заблагорассудится. Когда вы собираетесь умирать, даже вомбат покажется вам
приятной компанией. Я вспомнил о повисшей у меня на спине тяжести и о том,
как здоровенный подонок, не обращая внимания на своего лежащего на земле
приятеля, заломил мне руку и, усевшись на меня верхом, сказал:
- Единственное, что мне от тебя нужно, это камень. Где он?
- Камень? - произнес я с вопросительной интонацией.
Давление на мою руку усилилось.
- Камень Байлера. Ты знаешь, о чем я говорю.
- Да, знаю! - согласился я. - Только не надо так сильно давить на мою
руку, ладно? Тут нет никакого секрета. Я все расскажу.
- Давай, - лениво отозвался здоровяк, чуть-чуть ослабив хватку.
Тогда я рассказал ему все, что мне было известно о нашем пресс-папье
и о том, как оно к нам попало. Я выложил ему все, что знал об этой
проклятой штуке.
Как я и опасался, он не поверил ни единому моему слову. Более того,
его партнер оклемался, пока я говорил, тоже пришел к выводу, что я лгу, и
с видимым удовольствием проголосовал за продолжение допроса.
Чем они и занялись незамедлительно и с большим энтузиазмом, а когда
прошло несколько весьма запоминающихся красных, электрических минут и они
остановились перевести дух и помассировать костяшки пальцев, высокий
сказал тяжелому:
- Очень похоже на то, что нам рассказывал Байлер.
- Похоже на то, что Байлер говорил, что этот тип рассказывал ему, -
поправил его другой.
- Если вы уже встречались с Полом, - вмешался я, - то вряд ли я смогу
сообщить вам что-нибудь новое. Как мне показалось, Пол Байлер имел
некоторое представление о том, что происходит, - чего не могу сказать о
себе, - а я доложил ему все, что мне было известно о камне: то же самое я
только что рассказал вам.
- О да, мы поговорили с Полом Байлером, - доверительно сообщил
высокий, - а он с нами. Можно даже сказать, что он открылся нам... в
буквальном смысле слова.
- Однако тогда мы не были уверены, являются ли его слова правдой, -
со вздохом проворчал толстяк. - Теперь же я и вовсе сомневаюсь в том, что
нам наплел твой дружок. Что ты сделал, как только Байлер отбросил копыта?
Направился туда, где он провел не один год и начал копаться в земле. Вот
как я все это понимаю: вы были с самого начала заодно и заранее
договорились, что рассказывать. Я думаю, камень спрятан где-нибудь
поблизости. У меня нет ни малейшего сомнения, что ты только и ждешь
подходящего случая наложить на него руки. Так что ты нам все выложишь,
приятель. Можешь сделать это сразу или после некоторых мучений. Выбирай.
- Я уже говорил вам...
- Как угодно, - заявил он.
Последовавший за этими словами промежуток времени не принес
удовлетворения ни одной из заинтересованных сторон. Мои мучители не
получили ничего из того, на что рассчитывали, - впрочем, я тоже. В тот
момент я больше всего боялся какого-нибудь увечья. От любых побоев я со
временем оправлюсь. А вот если кто-нибудь захочет отрезать мне пальцы или
выколоть глаз, вопрос о жизни и смерти встанет куда более остро.
Но когда подобное дело начато, остановиться уже невозможно. До тех
пор, пока жертва продолжает сопротивляться, допрашивающий должен
придумывать что-нибудь новенькое; и тогда, рано или поздно, наступает
момент, когда смерть становится более привлекательной, чем жизнь. Когда
допрос подходит к этой грани, между сторонами начинается соревнование;
одна стремится к смерти, а другая пытается получить необходимую
информацию.
Конечно, очень важным фактором здесь является уверенность в том, что
допрашивающая сторона готова идти до конца. В данном случае я не
сомневался, что они на это способны - ведь мне было известно о судьбе
Байлера. Толстяка, совершенно очевидно, не устраивала история,
рассказанная Байлером. Если я достигну той самой поворотной точки, а потом
выиграю соревнование, он опять останется ни с чем. Так же толстяк не желал
поверить в то, что я и в самом деле ничего не знаю, он, должно быть,
пришел к выводу, что у меня есть некий запас стойкости. Именно поэтому он
и решил действовать осторожно, что, впрочем, никак не могло изменить
окончательного результата.
Все это я сообщил ему в качестве преамбулы к его заявлению: "Давай-ка
положим этого типа на солнце и понаблюдаем, как он превратится в большую
сладкую изюмину". В предвкушении моей реакции он принялся тщательно
вытирать лоб своим шелковым платочком. Однако их ждало очередное
разочарование. Тогда они оставили меня на солнышке подсыхать, видимо,
дожидаясь, пока я нальюсь сахаром и потемнею, а сами решили наведаться в
холодильник своего аэробиля. Потом они удобно устроились в тени моей
палатки, время от времени проводя для меня персональную рекламу холодного
пива.
Так прошел день. Позднее они решили, что ночь на ветру под звездами
среди песка просто необходима для моего быстрейшего обращения в изюм.
Достав из аэробиля спальные мешки, мои гости плотно поужинали и стали
устраиваться на ночь. Если они думали, что от запаха пищи мне захочется
есть, они ошибались. Меня от всего этого просто тошнило.
Я внимательно наблюдал за тем, как день перемещался на запад.
Не знаю, как долго я был без сознания. Со стороны лагеря не
доносилось никаких звуков, там было совсем темно. Вомбат отполз вправо и
издавал оттуда негромкие ритмичные звуки. Он слегка касался моей руки, и я
чувствовал, как он двигается и дышит.
Мне до сих пор не были известны имена моих обидчиков, к тому же мне
не удалось узнать ни одного нового факта, касающегося предмета их
расследования - звездного камня. Правда, особого значения это не имело,
разве что в академическом смысле. Во всяком случае, на данном этапе
звездный камень меня не очень занимал. Я не сомневался, что жить мне
осталось совсем не долго. Ночь оказалась холодной, зубы у меня стучали не
переставая, а если со мной не покончит холод, это сделают мои мучители.
Из курса физиологической психологии я помнил, что восприятие зависит
прежде всего не от того, в каком состоянии находятся органы чувств, а от
скорости происходящих с ними изменений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30