.. Тебе быть здесь еще пять лет, и ей тоже. Она так молода. Не
кидайся на нее. Не сейчас, еще не сейчас..."
Он хорошо плавал, знал много стилей плавания. Этого здесь никто не
умел. Дно твердое, лишь кое-где встречалась на дне тина, а пена (они
швыряли ее друг в друга горстями и, покрытые пеной, застывали в притворно
скромных позах) оказалась очень липкой, хотя не мешала нырять. В конце
концов ее пришлось соскребать песком, и они оба выпачкались. К тому же от
насыщенной солью воды чесались царапины на теле.
- Ну, что ж, это была вступительная плата, - сказала Линдел, глядя,
как он очищается от пены. - Вы ведь не надеялись заняться тут со мной
любовью?
- В некотором смысле - надеялся, - ответил он.
- Это не очень приятно в таком виде... Позже, когда будем чистыми,
может быть... Как вам понравилось мое тело?
- Отличное тело. И станет еще лучше через несколько лет. Но и сейчас
оно прекрасно. Хотел бы я познакомиться с ним поближе. - Она кивнула,
выжимая свои выпачканные в пене волосы.
- Ваше тоже ничего. Надеюсь... Не надоест ли оно вам через год? Я
имею в виду свое тело.
- Конечно, нет. Через год? - Что хотела она этим сказать? Здесь
ничего не изменяется за год. Пульс Станции бьется с пятилетним интервалом.
Пятилетие, пятилетие... Что-то, как искра, промелькнуло в его мозгу. - Ох,
кто?
Губы ее задрожали, потом она заговорила:
- Мантосен. Мой любовник. он никогда на признавал меня. О, все знали.
Но он никогда не танцевал со мной первым, не оставался на ночь и на
позволял мне оставаться, не носил моего кольца и вообще... Уж слишком
близок был день Ку. Он боялся - так он сказал мне, что на него окажут
давление, заставят жениться на мне и взять с собой на Ку-корабль. Окажут
давление! Немного понадобилось давления... - она презрительно не закончила
фразу. - Я была всего лишь подстилкой. Ему понадобилась женщина, и я стала
ею. А я была такой податливой, такой мягкой. О, как я была уверена! Я ему
все упаковала. А он сказал в самую последнюю минуту, что его планы
изменились... - глаза ее блестели, дыхание прерывалось.
Но Мантосену мог и не говорить... Она и сама знала, давно знала.
- О! Я это чувствовала... я вся горела, а в следующую минуту
застывала. И строила планы. Напою его, найму нескольких токов, мы стащим
его, связанного, на Ласт Ридж и оставим там. И я буду сидеть в убежище, в
полной безопасности - вы узнаете потом, где это - и буду слушать, как
приближаются рорки, и как он кричит, кричит, _к_р_и_ч_и_т_...
Голос ее прервался коротким всхлипыванием. Она глядела на него с
презрением, относящимся ко всем мужчинам. Потом прокашлялась. Они были уже
достаточно сухими, чтобы одеться; молча оделись. Нет, конечно, конечно,
ничего похожего на Линдел нельзя встретить на Старой Земле. И может быть,
такие девушки встречаются на других малонаселенных колониальных
планетах...
В его комнате они вымылись под душем и вычистились. Ни следа печали
или ненависти не осталось на ее лице, она без зова пришла в его объятия.
Но совсем не нежеланная, о, нет, не нежеланная. Потом она лениво
перебирала пальцами влажные от пота волосы у него на груди и внизу живота,
она пела старые токские песни ясным, не совсем хорошо поставленным, но
крепким голосом. Они снова вымылись под душем; пока он одевался, она без
единого слова, не взглянув на него, ушла.
Второй офицер и командир Станции должны были узнать. Здесь быстро
распространялись сплетни - тем или другим путем известие дошло бы до них,
но Тан Карло Харб не делал никаких замечаний и не показывал виду, что
знает. Он хороший хозяин, с отличным столом и обильным баром. Его дом
полон интересных вещей, а беседа, переходя от третей песни "Галактиады" к
охотничьим путешествиям с дикими токами, легка и увлекательна. Но когда
они сидели за столом и разговаривали, у Ломара больше не было желания
повышать голос.
- Как вы думаете, почему за последние несколько лет так упал сбор
краснокрылки? - спросил он.
Харб выпятил губы, поднял брови, бросил в напиток шарик, следя, как
он растворяется, - он изготовлялся из лишайника, растущего на деревьях
острова Л-Вонг на одной планете в созвездии П-Вонг, - принюхался, выпил и
облизал губы.
- Это все токи, мой мальчик. Почему токи? Ах... Они никогда не
меняются, уже сотни лет, это правда... ох... потом с ними что-то
случилось. Все вам скажут: "Токи стали еще ленивее". Это точно. Но почему
так?
Токи больше не заботятся. Они так глубоко опустились, что не могут
подняться больше. Моральное, психическое и эмоциональное вырождение. Оно
увеличивается самопроизвольно. Не едят как следует. Живут только на
токироте. Так жить нельзя. Это я знаю. Но знают ли они? Если и знают, то
это их не заботит. Результат, мой мальчик? Каков же результат? Склонность
к разным болезням. Или, может, это все одна болезнь - я не знаю...
"токская лихорадка" - так называют ее здесь. Отсутствие у них гордости,
отсутствие энергии, - он откинулся в своем кресле и принялся смотреть на
стенную фреску, изображавшую обнаженных мальчиков. - Отвратительное
кровосмешение, тоже. Хотел бы я иметь достаточно власти, чтобы отменить
обязательный для гильдсменов прием противозачаточных таблеток - пусть бы
они влили немного свежей крови в этих токов...
Но такой власти у него нет. Политика остается политикой. Ставший
привычкой прием таблеток, как чистка зубов, как завтрак. Политика,
которая, возможно, имела смысл - возможно, имела - сотни лет назад и
которая не изменилась, хотя давно уже исчезла опасность перенаселения.
Нет. Не следует нарушать устоявшееся. Но все же можно сказать об этом,
просто намекнуть...
- В моем докладе. Не в следующем. В последнем. Перед выходом на
пенсию. Хотите жареных квирков?
И он подвинул к Ломару поднос. Название и незнакомый, но приятный
вкус морского животного напомнили Ломару утреннее происшествие.
- Это нам на обед, - сказала она. Странная девушка... Свежая, новая и
отличная в постели... вероятно, опасная... тут должны быть и другие. Надо
бы осмотреться, прежде чем увлечься одной... Да..
Проходили дни. Долгие, долгие дни Пиа-2. Сегодня воздух тяжел и
пропитан запахом сохнущей краснокрылки, завтра он свеж и пахнет морем, а
на третий день холоден и спокоен и пахнет лозами. Ломар так и не
предпринял задуманное им разведочное путешествие, хотя и думал о нем. Не
то чтобы он был занят: у него вообще не было работы. И никакие другие
обязанности не были возложены на него. И вся станционная жизнь
раскрывалась перед ним: двести человек делали вид, что выполняют работу, с
которой вполне справился бы десяток.
Он проводил много времени, разрабатывая планы, касающиеся
краснокрылки, и гораздо меньше времени тратил на размышления о том, почему
эти планы не действуют; но главная и яростная работа ждала его, когда он
был с Линдел...
...если любовь была (вероятно, она не была) подходящим словом для тех
схваток тел, в которые они безумно погружались, когда, казалось, не
существует времени, а потом наступал удивительный мир, бормочущий,
бормочущий удивительный мир...
Однажды, когда он не хотел или она не могла (забыв свое намерение не
слишком связываться, свое желание посмотреть на других девушек, женщин,
может быть, даже токских девушек), раздраженный собственной неспособностью
добиться понимания и заинтересованности своим поручением; разъяренный
глупостью и неподвижностью станционных чиновников - все, что их
интересовало: "Сколько стоит это на Старой Земле?" - в таком настроении и
действуя по внезапному импульсу, он предпринял короткую разведывательную
поездку - сокращенный вариант путешествия, которое он пообещал себе.
Он надел полевую одежду, взял проводника - тока, подготовил запас
продовольствия на несколько дней, получил у несговорчивого оружейника
оружие и обнаружил, что находится за пределами станции. Теперь он понял,
почему токи ходят с ногами, обернутыми в тряпки: жесткая трава со свистом
разрезала его башмаки. И вот он стоит перед брешью, перед трещиной.
Разделяющий знак.
Рэнго, проводник, поворачивая в одной руке палку, а в другой мотыгу,
сказал, когда они приблизились к первому холму в южном направлении:
- Хорошо, что у вас ружье.
Ломар хмыкнул. Глубоко всадил свою палку в землю.
- Хорошо для вас. Мне не нужно. У меня амулет. - Он кивнул, гордо
ударил себя в грудь, где кожаный ремешок исчезал под изорванной одеждой. -
Да. Мы увидим паука, - ток сплюнул три раза и растоптал, - вы сможете
застрелить его. У вас нет амулета, но ружье стреляет быстро-быстро. Я
схвачусь за амулет, он подействует. Паук не сможет тронуть меня. Нет, нет.
Я получил амулет две - три недели назад. Получил у знахарки. Стоил он мне
много краснокрылки, много расписок из склада. - Дух предпринимательства,
по-видимому, не был свойством Рэнго. Почти год он делал чрезвычайные
усилия, отказываясь от выпивки и отдавая знахарке большую часть расписок
за собранную им краснокрылку.
В Ломаре пробудился слабый интерес. Если желание получить амулет
против рорков так подействовало на Рэнго, то, может, оно подействует и на
других токов. Но интерес тут же угас. Не подействует. Ничего здесь не
подействует.
С вершины холма, скрытый цветущими растениями, он бросил последний
взгляд на Станцию. Этот крошечный рисунок - все, что на этой заброшенной
планете представляет знание, науку, цивилизацию. Рядом находилась
беспорядочная куча строений Токитауна. Что случится - еще одна
искорка-мысль промелькнула в его мозгу - что случится, если больше ни один
Ку-корабль не прилетит сюда?
На мгновение он даже захотел, чтобы так и произошло. Пусть погибнет
весь этот сгусток глупости и тупоумия! Пусть они трудятся, и ждут, и
надеются, и впадают в отчаяние, смерть, безумие, вглядываясь в небо, пока
мир вокруг них рушится. Но его тут не будет. Будь проклята Станция, будь
проклята краснокрылка, рутина, узколобые чиновники и все вообще! В его
мозгу рождались полуосознанные авантюрные планы. Он разыщет старые карты,
построит лодку, найдет другой континент или остров... Линдел с ним... и
несколько лучших токов.
Не подействует. Здесь ничего не подействует.
Допустим, только допустим, - рассуждал он, - что мы будем больше
платить токам за краснокрылку. Тогда, может быть, они будут заинтересованы
в том, чтобы собирать ее больше.
Тупые взгляды. Неповоротливые мозги.
Не подействует. Не подействует. Проклятая глупая глупость. Ничего не
подействует. Дай токам больше, известно, что будут работать меньше. Дай
току немного пищи, и они не будут работать, будут лежать, есть, голодать,
но не работать.
Ломар и Рэнго, погружая посохи в землю, спускались по склону холма.
На желто-зеленом склоне появились алые всплески краснокрылки. Тут и там
прыгун, похожий на бурундука, быстро перебегал от одной груды земли к
другой. Станция и Токитаун исчезли из виду. Тут и там еще виднелись лачуги
из коры и ветвей - "дома" токов, - мелькали изредка грязные лица в
обрамлении спутанных волос...
"Дать токам больше? Больше чего? Все, что им дают, происходит из
складов станции".
Допустим, им дают вдвое больше, чем раньше, в надежде, что они
соберут вдвое больше краснокрылки. Что тогда? Или им дать вдвое меньше -
пусть работают больше.
"Нет, это не подействует, глупые выродки умрут с голоду, прежде чем
поймут, что произошло. Нет. Нет. Ничего не подействует на этих тупиц".
Тут и там они проходили мимо собирателей - иногда индивидуальных,
чаще (по мере того, как они удалялись то Станции) - большими и маленькими
группами, выдергивающих стебель краснокрылки, делающих связки и
оттаскивающих их назад, поющих свои меланхоличные песни. Но их было в
целом немного, и Ломару показалось, что тут нет изобилия краснокрылки. Все
ли дело в ленивости и неспособности токов? Если Северный Токленд беден
краснокрылкой, почему ж тогда запах ее постоянно усиливается?
Они остановились поесть и помыться в ручейке наполовину в солнечном
свете, а наполовину в тени. Рэнго хихикал, как от остроумной шутки,
испытывая непривычные прикосновения мыльной пены. Умытый и причесанный, но
еще не одетый в свои лохмотья, Рэнго, когда след серьезной мысли проходил
по всегда улыбающемуся лицу тока, где угодно сошел бы за человека, а вовсе
не за автохтона.
Очевидно, ему тоже пришло в голову нечто подобное, так как он,
повернувшись к Ломару, сказал:
- Вы настоящий человек, да.
- Как это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22