– Мы не выдаем замуж наших женщин без свадьбы, – объяснил Торквин. – Если, конечно, не случается какое-нибудь стихийное бедствие или война. Тогда может произойти что-нибудь непредвиденное, хотя мы и молим бога, чтобы он оберегал нас от подобных случаев. – Его взгляд встретился со взглядом Констанс. – Даже если молодые рыцари сватаются к нашим девушкам, у нас не принято торговаться. И наши дочери сами решают, принять им или отклонить сделанное предложение.
Пока он продолжал говорить, Констанс поняла, что рыцарь, не имеющий никакого другого имущества, кроме своего оружия, доспехов и коня, представляется общине процветающих ткачей не таким уж желанным, как можно было ожидать, женихом.
– И много желающих жениться на ваших девушках? – спросила она.
Он не ответил.
Констанс откинулась назад. Что можно сказать этим людям? Не запретишь же рыцарям посещать деревню. Если кто-нибудь из них и заговорит о женитьбе, то скорее всего это будет просто хитрая уловка, чтобы переспать с девушкой.
– Я скажу констеблю Лонспре, чтобы он запретил своим рыцарям разговаривать с вашими девушками, если они того не желают.
Прежде чем Торквин успел что-либо сказать, Констанс продолжила:
– Если, как вы говорите, у вас ничего не делается без согласия девушек, как они смогут удерживать рыцарей Морле на расстоянии?
– Миледи, нашим девушкам угрожают. Если рыцари заговаривают с ними, а они не отвечают, то…
И эту игру она тоже прекратит.
– Ни один рыцарь не посмеет угрожать вашим девушкам, или же он подвергнется суровому наказанию. Обещаю вам поговорить с Лонспре.
Это обещание, по-видимому, удовлетворило их. Они потянулись к двери. Как только зал опустел, управляющий повернулся к Констанс и сказал, что, если гарнизонных рыцарей подвергать строгим наказаниям из-за девушек, это может повлечь за собой открытые беспорядки.
– Боже правый, – вскинулась она, – уж не хотите ли вы, чтобы я выдала им лицензии на изнасилование? Ткачи, похоже, вполне могут постоять за себя. Не хватало еще, чтобы мы находили наших рыцарей утопленными или с переломанными шеями.
Когда Констанс направлялась к выходу, к ней присоединился Жюльен.
– У тебя могут быть неприятности из-за всего этого, – пробормотал он.
Сидя в углу зала, он стал свидетелем разбирательства.
Она сверкнула на него глазами:
– Гарнизонные рыцари не женятся: они бедны, как церковные мыши. Обещают жениться они, только чтобы совратить девушек.
Жюльен улыбнулся.
– Я имел в виду совсем не это. – Он оглянулся. – Где твой сторожевой пес?
– В конюшне, вместе с моими рыцарями. Они готовятся к завтрашней поездке.
Он обнял ее и поцеловал в лоб.
– Завтра я буду в Несклифе. Те из нас, что победней, должны работать, и мне следует принять какие-то меры для борьбы с этой проклятой засухой. Мои сельчане собираются вырыть пруд. – Он пожал плечами. – Вопрос только, чем его заполнить. Дожди как будто позабыли о нашей земле.
Констанс проводила его взглядом. Даже со спины ее сводный брат как две капли воды походил на отца. Такие же широкие плечи, такие же рыжеватые волосы, поблескивающие под поздним солнцем. Она не хотела спорить с Жюльеном. Он слышал ее торг с валлийцами, затем разбор иска, предъявленного ткачами. Вот что имел он в виду, когда говорил о грозящих неприятностях. Насколько она знала, никто не выражал недовольства по поводу того, как она управляет поместьями Морле, торгует скотом, проводит судебные разбирательства. Осуждали ее, особенно церковники, за то, что она имела несколько мужей. Даже и сейчас за ней продолжают ухаживать мужчины.
Она шла по сухой траве через двор. Вот уже больше месяца нет ни одного дождя. Констанс заметила, что фургон с пленниками был передвинут к двери кухни. Сутулясь под тяжестью цепей, высокий золотоволосый мужчина стоял на коленях.
Констанс направилась к фургону. При ее приближении рыцарь, в полных боевых доспехах сидевший на корточках возле фургона, вскочил и вытянулся. Пленник выглядел, пожалуй, еще хуже, чем тогда, когда она его видела. В его короткой бороде клинышком запеклись пятна крови, губы растрескались и распухли, в уголках застыли высохшие клочья пены. Кто-то связал ему руки за спиной, весь фургон был пропитан резким запахом мочи. Закутавшись с головой в шаль, валлийка пряталась в дальнем углу.
– Почему им не дают воду? – спросила Констанс, не в силах видеть это отвратительное зрелище, не зная, куда деваться от запаха. – И почему на посту только один часовой?
Молодой, с веснушчатым лицом рыцарь пробормотал, что его напарник, кажется, пошел за приказами к сэру Эверарду.
– Пленник отказывается пить воду, миледи, ничего не ест, – сказал молодой рыцарь. – Он на чем свет стоит поносит нас, поносит Эверарда. А чуть что, начинает драться как бешеный. Прежде чем нам удалось связать ему руки за спиной, он вышвырнул все, что мы ему дали. Бросив чашку в сэра Мило, он чуть было не перебил ему переносицу. – Он взглянул на гиганта. – Все говорят, что он одержим самим дьяволом. Правда ли это, миледи?
Пленник выглядел не таким свирепым, как еще недавно. Судя по его растрескавшимся губам и налитым кровью глазам, он страдал от сильной жажды. Как, вероятно, и женщина.
– Не подходите к колдунье, миледи. Она очень опасная женщина. Говорят, может околдовать вас одним взглядом…
– Принеси воды, – приказала Констанс. Уж о своих лошадях они позаботились бы, а ведь это живые люди. – И захвати то, чем вы их кормите.
Рыцарь отправился выполнять ее поручение. Она подошла ближе, вглядываясь в избитое лицо пленника. Не будь его лицо все в синяках и ссадинах, он, пожалуй, был бы красивее даже Роберта Фицджилберта. Она заметила в углу перевернутое ведро, предназначавшееся для нечистот. Интересно, как мог бы этот пленник пользоваться им, если его руки связаны за спиной.
– Подойди, – велела Констанс женщине. – Ты можешь мне помочь. – Она внимательно к ней пригляделась. – Уж за собой-то ты можешь присмотреть.
Вместо ответа черноволосая женщина повернулась и молча показала связанные за спиной руки. Констанс поняла, что пленники, видимо, бунтовали и их наказали за это. А может быть, стражники просто их побаиваются. Или налицо обе причины.
Молодой рыцарь вернулся с ведерком воды, большим ломтем овсяного хлеба и чашкой. Констанс хотела было велеть ему развязать руки пленника, но, заглянув в его глаза, передумала.
– Дай ему напиться, – сказала она.
Он встревоженно взглянул на нее.
– Господи Иисусе, да приложи ты чашку к его рту.
Рыцарь сунул руку в фургон и поднес край металлической чашки ко рту пленника. Он ждал, но пленник не шевелился. Стоя на коленях, закованный мужчина смотрел на нее ехидным взглядом. Стражник медленно наклонил чашку. По-прежнему не сводя с нее глаз, пленник осушил ее до дна. Затем поднял голову, раздвинул губы и изверг все содержимое чашки на Констанс.
Вода попала ей прямо в лицо. Какой-то миг она могла только моргать. Рыцарь с сердитым криком бросился за кнутом. Констанс была скорее удивлена, чем обозлена. Придя в себя, вытерла лицо зеленым шелковым рукавом, отороченным куньим мехом. И тут краешком глаза заметила, что колдунья в своем углу вся скорчилась от страха.
Рыцарь все же принес кнут.
– Миледи…
– Положи его, – выдавила она сквозь сжатые губы.
Струйки воды, сбежав по ее лбу и щекам, намочили плащ и корсаж шелкового платья. Пленник наблюдал за ней насмешливо поблескивающими глазами.
– Налей в чашку воды, – велела Констанс.
Рыцарь хотел было что-то возразить, но она остановила его взглядом. С чашкой в руке она подошла к борту фургона и, не говоря ни слова, протянула ее внутрь. Все еще не спуская с нее глаз, пленник в цепях наклонил голову и стал жадно пить. Когда он опустошил чашку, Констанс протянула ее рыцарю, чтобы он вновь ее наполнил.
Потом она подала жонглеру вторую чашку. Его голубые глаза так и сверлили ее. Она не знала, что у него на уме, но подозревала, что ничего хорошего.
Передав пустую чашку рыцарю, Констанс велела ему перерезать веревки, которыми была связана женщина.
– Связывайте ей руки только спереди, чтобы она могла позаботиться и о себе, и о мужчине.
Констанс взяла ломоть хлеба и отломила кусок. Рыцарь принес пленнице чашку воды. Схватив чашку обеими руками, она жадно принялась пить, всхлипывая от радости. Пленник продолжал молча глядеть на нее. От него шел такой отвратительный запах, что у Констанс даже перехватило дух.
Глаза пленника вновь насмешливо заблестели. Он открыл рот, видимо, собираясь разразиться каким-нибудь ругательством. Но она с быстротой молнии сунула кусок хлеба прямо ему в рот, где он и застрял между зубов.
Какой-то миг Констанс наблюдала за ним. Она и сама не знала, что нашло на нее, почему она так поступила. Но за весь этот день она еще ни разу не была так довольна собой.
Если пленник и мог вытолкнуть изо рта кусок хлеба, он даже не делал такой попытки. Стоял на коленях и только наблюдал за нею.
Отвернувшись, она пошла прочь. Молодой рыцарь, напоивший колдунью, что-то крикнул ей вслед, но Констанс даже не оглянулась.
Солнце уже зашло, заметно похолодало. В стенах замка кружил пронизывающий, сильный ветер, и Констанс плотнее запахнула плащ. Возле кухни мелькала зелено-белая униформа охранников, которые выводили своих коней для вечерней разминки. Она поискала глазами Эверарда, но его нигде не было видно.
Идя по двору, Констанс то и дело обходила кипы тростниковых циновок, вынесенных из замка. Вдруг она почувствовала себя совершенно обессиленной. Ноги, обутые в модные шелковые туфельки, болели. Ей показалось, что она чувствует на плечах тяжесть прожитых лет. Констанс отогнала от себя грустные мысли. Во всем виновата усталость. Как только она отдохнет и как следует выспится, бодрость и жизнерадостность вернутся к ней. В сгущающихся сумерках мимо спешили обитатели замка, никто из них не узнавал Констанс, прикрывшую лицо капюшоном.
Она посмотрела на освещенное свечами окно в самом верху Старой башни. Утром Бертрада и ее муж должны были покинуть замок вместе с де Клайтонами.
«Ну вот, теперь мы все замужем, папа», – подумала Констанс. Она почему-то вспомнила Роберта Фицджилберта и вздохнула. Три года такой короткий срок.
«Завтра, – сказала себе Констанс, – мы покинем Морле. Будем на пути в Баксборо. На пути к дому».
…Через несколько мгновений в глубокую тьму возле кухни, рядом с крепостной стеной, юркнули две тени.
– Проклятие, – выругался один из пришедших. – Я вылакал столько вина, что у меня просто лопаются мозги. Кое-как еще говорю, а вот думать совсем не могу.
Тот, что был с ним, наблюдал, как к зарешеченному фургону подошел второй рыцарь. Он подобрал хлыст и повесил его на задней стенке фургона, затем убрал чашку и ведро и, прислонившись к борту, поправил цепи, в которые был закован коленопреклоненный человек.
– Завтра она поедет на восток через Рэксхем и Холт, а затем через Кидгроувский лес. Сопровождать ее будет эскорт в сто рыцарей. В четырех фургонах они повезут свое имущество, пятый будет с пленниками, ни один из них не останется здесь, в Морле.
– У них могут быть неприятности на переправе, – проворчал другой. – Это уже не раз бывало. – Помолчав, он добавил: – Сторожевой пес, как всегда, будет с нею?
– Как всегда.
Они молча наблюдали, как к двоим рыцарям присоединился третий. Новоприбывший передал рыцарям какое-то послание, которое они внимательно выслушали. Затем они отдали ему салют, коснувшись шлемов костяшками пальцев, после чего посланец ушел.
Оставшиеся рыцари подошли к задней двери фургона, подняли ее и вывели наружу пошатывающуюся от долгого заточения женщину в темной шали. Оглянувшись через плечо, она ласково посмотрела на белокурого гиганта, прикованного к днищу фургона, но не проронила ни слова.
Несколькими мгновениями позже одна из теней сказала:
– Значит, встречаемся в Кидгроувском лесу.
Они проводили взглядом рыцарей, которые увели женщину куда-то за кухню.
– Значит, в Кидгроувском лесу.
Вскоре оба растаяли во тьме.
Откинувшись на цепи, Сенред поднял голову, чтобы посмотреть на темное небо. Незатихающий ветер разогнал тучи, и в небе холодно замерцали дальние звезды. Сделав глубокий вдох, он вздрогнул. Рубашки на нем не было, и холод пробирал его до самых костей. И, конечно же, рыцари забыли принести обратно одеяло, после того как окатили пол в фургоне несколькими ведрами воды, чтобы смыть грязь.
Откуда-то из-за кухни послышались нечеловеческие, полные ужаса и боли вопли Лвид. Вопли продолжались долго, и он старался их не слышать. Бедная женщина не сделала ничего, что заслуживало бы такого жестокого наказания.
Сенред дернул цепи, размышляя, как бы ему освободиться от них. То же самое он обдумывал вот уже много дней.
Да покарает господь их прогнившие души!
Закрыв глаза, Сенред все старался не слышать воплей валлийки. «Погрузи свой ум во тьму, только так ты сможешь спастись от безумия».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44